Цикл Монолог сердца

Эгейский лоток

Я не поэт и быть им не могу.
Хотя случается - по немощи житейской
Предчувствую, что где-то я краду
(как антикварный вор в морях Эгейских).

Я понимаю, красть нехорошо.
И в плутовстве нет высочайших правил.
Но я пишу, а самому смешно:
Он выронил, а я перенаправил!

Стекает в вечность времени река,
Скрывает рифмы и мрамОров тайны.
А я плеснул с эгейского лотка
ЛогОсов сладкозвучных сочетания!

Стоп! Умолкаю - слишком глубоко.
Меня пугают зыбкие мрамОры,
И жжёт гортань божественный ЛогОс,
И плавит одежонку вора!..



Поздняя встреча

Подчас из прожитого "я"
Беспечно выпорхнет былое
И чмокнет в губы: Я с тобою!
А ты подумаешь: А я?..

Стать прежним – непосильный труд.
Но пропустив стаканчик "Кьянти",
Отмерить дружеским объятьем
Аршин младенческих причуд

Мы оба вправе!
Пусть как прежде
Клокочет красное вино!
Ведь в юные лета равно,
Какие на плечах одежды...



Чёрная речка
               
Я по первому снегу и тонкому льду - иду.
Чуть на солнце беда, тают вплоть до беды - льды.
Мой товарищ покинул жилище, купил - вина.
- Что за праздник, приятель?
- Просто - стихи и мы!

Был в тот день зимний вечер и мглист, и беспечно румян.
Мы читали стихи, мы бродили, как бродит вино,
Не заметив, как в сумраке чёрная птица-беда
Уже хрустнула корочкой льда за нашей спиной.

А потом мы бежали, нас били дубинками вслед.
Нас травили, как травят легавыми, наверняка.
Мой товарищ ударил обидчика, путая бег.
Зашипела, запенилась кровью облатка стиха!

Нас плющом, как плащом, укрывали бродяги-дворы,
Нас глотали сырые подъезды и тайные схроны.
Задыхаясь от бега, мы лопались, как нарыв.
А вдали, потерявшая след, материлась погоня...

Неужели, гонимые злобой, мы вечно в плену,
Или ангел добра нас зовёт с неудачной страницы
Переписывать и исправлять исторический труд,
Очищая от мерзости дней доброты плащаницу?

                * * *

Снова хрустнула чёрная льдинка за нашей спиной.
Снова ёкнуло сердце, припомнив недавние страхи.
Окровавленный Пушкин не кровь обнажил - а вино,
И смеясь над Дантесом,
                потребовал чистой рубахи!



                О - да

Храни, Господь, меня в пути.
Неровен час, Земля поката.
Я вышел в мир, но мне идти,
Всё время суждено обратно.

Вернуться в нечто, стать ничем.
НажИтое в земных пределах
Сложить, как верный казначей,
Хозяину сдающий дело.

По перекатам верстовым
Где мне пришлось пройти и выжить,
Я в горний вглядывался мир,
В кусочки драгоценных Ижиц…

Их нынче унесу с собой.
Они не мЕрны в трёх началах.
Надеюсь, дольний верстовой
Простит мне маленькую шалость!   

Прощайте, милые друзья,
Уже заправлены телеги,
Храпят лошадки, вьются снЕги…

Их обмануть никак нельзя.



О прошлом и настоящем


Не пытайтесь меня встревожить,
Мол, немногое – это немало!
В полуполное не переложишь,
То, что полупустым стало.

Было время. Листая лица,
Слышу вновь многолетий хОры.
Как хрустели, ломаясь, спицы,
И возниц развевались лОры*!

Но настало иное время,
В нём иное заложено право.
Жить на бис – непосильное бремя.
Бес погубит, скандируя «Браво!».

Не пытайтесь прошлое множить.
Всё единожды, как мать.
Так стена обрушиться может,
Если нижний камень изъять.

* Лор (греч.— лента) —широкая длинная полоса ткани, украшенная жемчугом



Мы плывём косяком сардиновым...

Мы плывём косяком сардиновым,
Как пугливая скользкая глыба,
Плотью гениев и нелюдимов
Откупаясь от хищной рыбы.

Веселится чешуйчатый улей!
Наблюдает миллениум-око,
Как поэты в зубах акульих,
Словно вязанки косточек ломких,

Погибают обыкновенно.
И стекают в протоку пунцовую
Не допетые гимны гениев
От Сократа до Кольки Рубцова.

- Эй, братаны! – хохочет братия, -
   Не тесна ль вам акулья гузка?
Что ж, ответьте чешуйчатой слякоти
Нелюдимые гении русские!

...Вдруг всё смолкло,
                всё стало стрёмно.
Вместо солнца подошва стальная
Опустила вуаль плетёную
И накрыла пОлогом стаю.

Как ночные трАссеры – строчки,
Заметалось упругое месиво,
Пропадая по одиночке
В требухе косяка, как без вести.

                * * *

Над водой кто-то крикнул «Вира!»,
И сардины, влекомые гуртом,
Из беспечной и вольной рыбы
Превратились в кооп-продукты.



   Сыну

Вот умру я поутру,
И душа моя, как птица,
Сквозь заплаканные лица
Встрепенётся на ветру.

Все содвинется громоздко
И расступится пред ней.
Ты оплавь кусочек воска
В память о душе моей.

Злых познавшая и жадных,
Она, добрая, простит,
А наступит время жатвы,
Не предаст, не возопит.

Засвидетельствует тихо
В адрес Страшного Суда,
Что хватила много лиха,
Но желает всем добра.

Потому-то утром рано,
Когда будет сорок дней,
Ты оплавь свечу, как рану,
В память о душе моей.