Август

Сверкало. Так многократно подступало и сверкало.
В том августе, что как всегда не кстати, смеркало.
И дождь наплывом разбавил шелест бумажной волокиты.
Почти сентябрь. Лампа. Комната. Тетрадь. Москиты.
Дыхание заставляло линз гразных от очков потеть.
И дум сознание хлестало словно плеть.
Хотелось на порядок меньше человеку бы жалеть,
Но жизнь когда дает взаймы не станется довольна и не скажет "Квиты".
Вот так, в потьмах нагревшейся и раскаленной лампы
Испачкавшись чернилами в затекшей кровью рампе,
Писало о важнейшем из мыслимых чудес,
Как было б на планете с Человеком, без.
И мысли извивались, их диктовал им бес,
В бумаге беспорядочно, как после прорвы дамбы.
Сентябрь на носу, с вселенной шутки плохи.
Уснут медведи скоро. И мухи, даже блохи.
А Человек молчит, противится природе,
Скрипит свирель чернил и стул немножко, вроде.
И моль шуршит в шерсти в заезженном комоде,
Желудок как шуршит, разваривая крохи
Ошметков, что едой зовутся на пространствах
При мраморно серебрянных не честных постоянствах
При вопиющих криках отсутствий дележа
Когда размер решает и убранность ножа
Когда одним побольше, а прочим ни ши ша
И остается путь в чванливый рокот пьянства.
Утопишь свой галош в простой тропе пучине
Иль на бумаге споришь наличие причине
Одно останется незыблемо и резко,
Что вместо полноценного имеем два обрезка
Вот почему и водка не настолько мерзка,
Ведь человека мало в оставшейся личине.
Смеркало за окном. Раскат дождя и грома
Сверкал и серебрился помпонью душу гнома,
Усердно, что дыша исписывал листы
Святою верой верую, что есть те, кто чисты,
Писал о них терпя злопамятство кисты,
Безжалостный прозаик сидевший вечно дома.
Быть может существует, прозаиком искомый,
Но нам не наблюдался, Потеряный знакомый.