Восточные сладости маленькая поэма

ВОСТОЧНЫЕ  СЛАДОСТИ
       маленькая  поэма


Сколько  помню  себя,  со  младости
я  любила  восточные  сладости.
Расстегнув  свой  карман  с  прорехами,
ты  шербет  извлекал  ореховый,
для  меня  припасенный  заранее.
Я  была  полна  ликования,
но,  желая  казаться  сдержанной,
говорила:  - Мерси, - я  вежливо,
как  и  должно  воспитанной  девочке.
Тебя  звали  все  взрослые Севочкой,
ты  владел  виртуозно  мячиком,
ты  был  очень  спортивным  мальчиком
в  кедах,  шортах,  футболке  старенькой
ты  ко  мне  относился,  как  к маленькой.
Называл  меня  мило: -  Любочкой.
Я  носила  короткие  юбочки,
гольфы белые,  полуботики,
и  на  кнопках  пиджак  коротенький
из  какой –то ткани  вельветовой
в  рубчик  мелкий  и  фиолетовый.
Я  вплетала  в косички  бантики,
собирала  конфетные  фантики,
и   имела  контральто  низкое,
в  детском  хоре  была  солисткою,
вовлеченною  в  самодеятельность,
я  артисткою   стать  надеялась,
расширяла  программу  сольную.
Ты  ж  мечтал  стать  звездой  футбольною.
Всех  дворовых  игр  был застрельщиком,
ну,  а  я  твоим  верным   болельщиком.
Мы  делились  друг  с  другом  успехами,
а  потом  вы  с  семьей  уехали
по  военному  предписанию
в  городок  один  без  названия.
Ты  признался  мне  как-то  вечером,
что  он   просто  порт  засекреченный
на  далеком  и  крайнем  севере.
Твой  отец  капитаном  был  сейнера,
нет, наверное,  все  же  крейсера.
Мы  прощались  с  тобой  невесело.
Долго,  молча  сидели  на  лавочке,
падал  свет  от  фонарной  лампочки
и  ты  встал  предо  мной  на  корточки...
Мама  крикнула  мне  из  форточки:
- Люба,  хватит  уже  невеститься.
Ты  утешил  меня: - Еще  встретимся.
И  ладони  твои  были  жаркими.


Ты  писал  мне  письма  с  помарками,
но понятным,  разборчивым  почерком.
Они  были  скупыми,  как  очерки:
про  друзей,  про  поступки  невинные,
но  все  больше  про  матчи  спортивные.
Ты  описывал  пасы  доходчиво,
букву  Л (эл)  выводил  с  многоточием
и  приписывал: - Жди! Еще  встретимся!
Но  шли  дни, а  за  днями  месяцы –
я  дружила  с  другими  детками,
был  весь  двор  наш  расчерчен  клетками –
мы  играли с подружками  в  классики.
У  меня  уже  были  часики
на  простом  ремешке,  но  взрослые.
Я  имела  сужденья  серьезные
и  о  нас  задавалась  вопросами.
Я  легко  распрощалась   с  косами,
укрощая  вихры  заколками,
мне  казались  минуты  долгими
и  никто уж  не  звал  меня  - Любочкой.
Я  носила   узкие   юбочки,
блузки  ситцевые,  отстроченные
по  всем  швам  и  колготки  непрочные
на  коленках  чуть-чуть  провислые.
Я  сорвала  контральто  низкое
и  читала  до  помрачения
все  подряд,  но  всех  больше  Есенина,
и  едва  поняла  Белинского.
Я  любила  слушать  Вертинского.
Заедала  игла  раздражающе
на  пластинке  долгоиграющей,
основательно  мной заигранной
патефонными  старыми  иглами.
Мне  хотелось  хоть  в  чем-то  прославиться,
я  была  совсем  не  красавицей –
и  не  знала  чем  вывести   прыщики.
Я  решила  податься  в  отличники
и  штудировала  задачники.
Мне  казались  грубыми  мальчики,
а  хотелось  чего-то  нежного,
я  была  ученицей  прилежною
и  гордилась  своими  отметками.
Твои  письма  ко  мне  стали  редкими,
текст  их  был  мне  известен  заранее:
- Здравствуй! Как  ты?  Я  жив! До  свидания!
И  опять  обещание  встретиться.
Но  шли  дни,  а  за  днями  месяцы –
я  уже  не  играла  в  песочнице,
я  студенткой  была  заочницей.
И  работала  днем  на  фабрике,
ожидая,  что  ты  на  кораблике
приплывешь  ко  мне. И  мечтала  я,
чтоб  был  парус  из  шелка  алого.
Мне  пора  уже  было  невеститься-
выходили  замуж  ровесницы,
я  ж  тебе  оставалась  верною.
Называли  меня   блаженною,
редко  Любой,  а  чаще  Любкою.
Ну,  а  я   была  однолюбкою
и  тебе, как  себе,  я  верила.
Ты  писал,  что  вернешься  с  севера
сразу, только  отслужишь  в  армии,
даже  день   сообщал  заранее.
Ты  на  судне  отца  был  мичманом.
Ты  писал,  что там  море  отличное,
и  что  мне  оно  тоже  понравится,
что  там  все  не  так,  что  там  тянется
день  полгода   и    ночи  белые,
что  на  флоте  ребята  смелые
и  что  мичманы  поздно ли,  рано  ли
все  становятся  капитанами.
И  вот  как-то  однажды  вечером,
когда  мне  было  делать  нечего,
я  читала  томик  Ахматовой,
за  окном  мрел  закат  агатовый,
постучался  вдруг  кто-то  в  дверь  ко  мне.
Отворив,  я  застыла  растерянной,
ты  ж  и  скрыть  не  пытался  радости,
а  в  руках  твоих  были  сладости-
мой  любимый  шербет  ореховый.
А  потом  мы  в  трамвае  ехали,
будто  плыли  по  морю  плавному,
и  сияли  щиты  рекламные
за  окном  парусиной  алою...
Все  сбылось,  как  о  том  и  мечтала  я.