Августовское

Что за пристальный август! Глядит не мигая
это синее небо, уставившись ниц.
И распахнуто око до леса, до края,
где пушок облаков - их не сдунуть с ресниц.

Улеглись непогоды и ветры большие.
И залив застоялся и бочкой запах.
Непроветренный луг заблохастел, завшивел,
и бездомные травы не лягут в стогах.

Я застигнут врасплох глубиною безделья.
Холодов ожидал и готовился впрок...
Распалившийся месяц, философ, Емеля,
ты на самом излёте задал мне урок!

И пред всем неизбежным, пред смутой осенней,
лишь на срок разохотясь, ты учишь опять,
как удачу ловить, уповать на везенье,
и со смертью играть, и гнезда не свивать.


*   *   *

Дождь августа в конце запамятовал как-то,
когда вдоль этих лип он шёл в последний раз
оград наискосок... Давно рассохлась кадка
под жёлобом сливным, и травостой угас.

Но вот уже потом, вслед яблочного Спаса,
вломился ливень в сад, махнув через забор -
пред окнами семь дней, покачиваясь, пасся,
как заплутавший вдрызг, нетрезвый ухажёр.

А кто ему нужна, не крикнет откровенно -
лишь георгины мнёт с печали ли, со зла -
иль водяного дочь, лягушка ли Царевна,
чью шкуру, как цветок, уж засуха сожгла.


*   *   *

В заздравьях гроз вино смурное вышло.
Даль на излёте августа светла.
Так далеко и так просторно слышно...
Успение. Звонят колокола.

А церковка одна на всю округу.
Но бередит заутренним баском.
И стадо с колокольцами по лугу
уводится небесным пастухом.

Так всё должно пустеть пред холодами.
Ну что ж, ну что ж, не в том ли благодать -
скудеющими на порыв летами
со временем холодным совпадать?!

И смерть понять дано уже степенней,
когда остались Бог да чудеса,
и откровенней, и светлей Успенье
распахнуто, как двери в небеса.