2. 8. Мишель

Пузырёк с нашатырным спиртом
Сделал дело своё тотчас:
Так Мишель вновь вернулся к миру
И увидел лицо врача.

Голова – как свинцовый слиток,
А по телу – он ощущал –
Точно кто-то прошёлся битой.

Два разбитых автомобиля,
Слипшись, заняли тротуар.
Чуть поодаль мадам стояла,
Убивалась она, рыдала
Над девицей... какой кошмар.

И заметив в Мишеля взгляде
Скорбь и панику, врач сказал:
«Будет жить, не переживайте».
Но вид девушки на асфальте
Вызвал мыслей тревожных залп,

И, качаясь, Мишель поднялся,
Закружилась вмиг голова.
«Извините, бежать пора.
Я могу вам оставить паспорт
И водительские права.

Всё в порядке, и мне не больно».
У врача – брови вверх поползли:
«Хватит номера телефона».
И Мишель побежал по Лелону
Прямо к набережной Бранли.

Мышцы, кости болели тупо;
До реки всю дорогу он
Непрерывно звонил Нинон,
И слова «абонент недоступен»
Подливали масла в огонь.

Набирало всё больше краски
Ощущение пустоты,
Вскоре к Сене Мишель добрался –
Чуть быстрей, чем за четверть часа –
И как вкопанный там застыл:

Вдалеке, точно прима на сцене,
Возвышается – да, цела! –
Над Парижем пронзивши небо,
Невредима, неприкосновенна
Металлическая стрела.

Что за мистика, чертовщина,
Он же видел тот репортаж!
Ведь не сам всё себе внушил он!
Это шутка, или ошибка,
Или, чёрт побери, мираж?

Что случилось, скажи на милость?
Вдруг Нинон – занята и вот
Потому телефон не берёт?
Сердце рёбра сломать грозилось,
По лицу шёл ручьями пот.

И внезапно – в течении странном,
В напряжении берегов
Он почувствовал запах гари,
Привкус пепла, касание жара,
Горе, панику, смерть и кровь.

А затем – по наитию прямо –
Он достал телефон из кармана,
Дозвониться пытаясь вновь:

«Да, мсье, это служба спасения».
«На Бранли возле башни пожар,
Моё имя Мишель Бланшар».
Дал отбой он, взглянул на Сену
И к автобусу побежал.

Через час, взвинченный, уставший,
Нервы сдерживая с трудом,
Оказался Мишель у башни
За периметром, окружавшим
«Даму» жёлтым тугим жгутом.

Полицейских, врачей, пожарных
Сотни, дым, голоса сирен –
Говорило всё о пожаре,
И Мишель узнал у ажана,
Что сгорел ресторан «Жюль Верн».

«Потушили довольно быстро,
Очень вовремя был звонок...»
Но Мишель знать хотел одно:
«В поло, рыжая, журналистка,
Чуть пониже меня, Нинон».

И ещё через четверть часа
Ясность внёс санитар на мосту:
Отравилась угарным газом,
И её практически сразу
Увезли в Жоржа Помпиду.

Снова – бег, автобус и нервы;
Наконец, полчаса спустя,
Он нашёл её в двадцать первой
Специальной палате, верно
Рядом сел и за руку взял.

Успокоился он мгновенно,
Нежно щёки поцеловал.
К носу – шланг, капилляры – к венам,
Ей снотворное дали, наверно.
Чуть бледна, но жива! Жива!

«Всё в порядке, какое счастье».
Мирно спит; укрепляют сон
Физ-раствор, кислородный баллон.
Как же он за неё испугался.
«Дорогая, родная Нинон».

Вдруг – из холла истошным воплем
Отвлечён был: бил в мозг иглой
Голос девичий, жуткий, громкий...
Из палаты он вышел в холл.

В телевизоре в холле на полке
Началась новостная сводка.
На часах было два-ноль-ноль.

А девица с глазами банши
И на вид восемнадцати лет
Всё кричала «Упала! Башня!»,
От врачей отбивалась страшно
И вопила полнейший бред.

Чем-то вскоре её кольнули –
И обмякшую увели.
Он её где-то видел будто...
Только мысли свернули круто:
«Грустно быть душевнобольным».

На экране – Бранли, Йенский мост,
То, что было «Жюль Верном» прежде.
«Был поджог, преступник задержан,
Он – арабского происхождения,
Взят под стражу, идёт допрос».

Показали лицо бандита –
Ох, противнее не видал:
Злое, грубое, глаз подбитый,
На щеке, бородой прикрыто,
Пробивалось клеймо – звезда.

«Негодяй с поехавшей крышей».
Диктор дальше вёл репортаж:
«Нам известно, что есть погибший:
Тридцати лет, житель Парижа
Архитектор Камиль Дюмаж...»

«На сегодня довольно драмы».
Да, Мишель был вконец морально
И физически истощён,
И походкой усталой, пьяной
Он вернулся к своей Нинон.

Та – спала. Фруктов, шоколада
Привезёт он ей, только сперва
Разобраться с машиной надо...
Он назвал её Эсмеральда
И коснулся губами лба.

Снова рядом сел на кровать,
Одеяло поправил с заботой,
А Нинон потянулась мило,
Правый глаз слегка приоткрыла,
Улыбнулась во все тридцать два
И сказала в ответ – Квазимодо!