Малая история одного просторного кабинета

Недельная небритость была хороша  к красивому лицу.
Он развязал черный галстук, будто он душил.
Скинул со стола бумажную измятую листву.
Ту, что ночью текстом рукописным окропил.
«Сядьте», - было ужасно громогласно.
Захотелось застегнуть все пуговицы жакета.
Но его взгляд блуждающий и властный.
Заставил почувствовать, что тень – часть света.
«Что Вы думаете об этом?», - он протянул исписанное.
«Да, что Вы жметесь, будто я Вас изнасилую!
Вы видели себя, серая мышь, пушистая..
Не в моем вкусе желать, гордость нестроптивую.
Сядьте и не обижайтесь», - он встал, желая быть выше.
Пробежав, бумажный очерк: талантлив, сукин сын.
Стыдливая краска по коже лица, снова растекалась лишне.
Оттенка спелых виноградных сладких вин.
«Я думаю, что это лучшее, что вы написали в последнее время».
Я плотнее сжала коленки, чтобы быть душевно защищенной.
Как принято леди, нашего испорченного нравом племя.
«Ну, что Вы молчите?! Говорите, как есть, только не врите!»
Голос снова набирал силу, выводя из забытья.
Я потерла виски, стараясь достучаться до них: «помогите».
«Хотя знаете, местами, осколки занудства и нытья».
Я осмелела, видя, как нервно стали дергаться мышцы лицевые.
«Вы пафосны, бываете, и слишком не искренне, вовсе».
Можно, порой сказать яростно, строптиво, что же Вы?
Вы сами говорите об этом, нужно быть гениально проще».
Я настойчиво взяла из его длинных пальцев карандаш и зачеркнула
Всего два слова, зная, что ниодна не смела делать это раньше рука.
Когда дверь в проеме темном, как пятно, утонула.
Он увидел, что не «смерть многолика», а «жизнь одна»…