Та юность лишь предчувствовала...

* * *


Порхает рыжий мотылёк
в горячем воздухе июля.
В миру ли он огонь возжёг,
над грядкой лука во саду ли? -
Наверное - и здесь, и там.
Скорей всего - и днесь, и присно.
Июльским полноцветным дням
и сам я предан бескорыстно.

И я лишь в дар отдать берусь,
но не меняю на коврижку
знакомую мне наизусть
ванессы-огнекрылки книжку.
Зной гуще, ближе файв-о-клок.
И вот в окне моём, в контрсвете,
порхает чёрный мотылёк.
И резвым крыльям невдомёк,
с кого взыскуется урок,
по ком черны сполохи эти...





* * *



Донец, шафранный август, зноя спелость.
Неодолимый солнечный запой.
Там напролёт все дни бродить хотелось
песчаною прибрежною тропой.
Там пахла ночь русалочьей водою,
звучали исполински всплески рыб.
А ты была столь ярко молодою,
что мне казалось - я навек погиб.

Во тьме на берегах костры горели,
и таял дым над заводью речной...
Уже ль всё было? И ушло уже ли?
Горчит вино неясною виной...
Где ж эта лодка, лунная дорога,
прохлада рук и крови тяжкий зной?
Та юность лишь предчувствовала Бога...
Но, ангел Божий, ты была со мной!



*  *  *



Cвежее дышат ночи, холодней
теперь, когда на середине август.
А дерево, в плодах-очах, как Аргус,
не хочет стужи и молчит о ней.
О, яблони глазастые мои,
мальчишества ничейные наливы!
Похоже, я старею, и не диво,
что проиграть готов свои бои...

Но проиграть и выиграть - в одном,
по-честному намешанном, флаконе! -
Где сидра и шампаня пляшут кони,
где полон август Гауссом-вином,
тем самым - в интегралах на разлив,
в двойных, тройных и прочих многократных...
Гляди, опять лиловы кроны слив
и детская рубашка - в свежих пятнах!