следы на снегу

он называл это «любовью к неопределенному», я называл это «любовью к неопределенному», ты называл это «любовью к неопределенному», они называли это, так они это называли, что было не лишено смысла, им это казалось важным, и любовь, и неопределенное, трудно сказать, что было важнее, неопределенное притягивало любовь, любовь тянулась к неопределенному, как магнит и железо, так они говорят, так сказал ты, так сказал я, как будто ты знаешь, о чем говоришь, но мы-то наверняка знаем, все вместе, если не мы, то никто, никогда, они говорят обо мне, я говорю о нем, ты говоришь о них, мы говорим о тебе, и все вместе говорим о неопределенном, о котором говорить нелегко, пока оно остается неопределенным, заменив же его магнитом, колокольчиком, горизонтом, речь приобретает отчетливость, так она становится речью, а не бессодержательным лепетом, в горизонте неопределенного, он называл это «любовью», мы называли, ты называл, так это называлось, и ничего важнее в жизни не было, все держалось на ней, шел без дороги, куда позовет неопределенное, оно звало во все стороны, как оно могло бы таиться в одной стороне, несовместимо с его природой, даже у неопределенного есть природа, хотя тут возможны только отрицательные определения, со стороны казалось, что он бредет, не разбирая дороги, но он-то знал, что преследует неопределенное, звон колокольчика доносился издалека, и он брел на зов, и поворачивал на зов, и возвращался на то же место, вот они, его следы на снегу.