Был ещё кто-то третий...

Был ещё кто-то третий, хотя.. это я помню точно,
Надоедливый малый (я встречал таких в мирные дни),
А потом задремал, привалясь к стеклу долей височной,
И проснулся, когда уж в кабине мы были одни:

Только я да угрюмый шофёр. Но вернёмся к началу.
А начало такое, что я, как ни странно, живой,
Возвращался туда, где беда во мгновение, казалось,
Подытожила всё, что когда-либо было со мной...

Я уехал оттуда, откуда не все возвращались,
Где от близких разрывов звенело в ушах иногда,
Где встречали и ждали, но чаще — навеки прощались,
Если ж и возвращались, то не к тем и уже не туда…

А потом этот «третий» (там дело шло не о регалиях) -
Я влезать не хотел в этот глупый, пустой разговор:
«По делам, по тылам мы воюем, а ты…» и так далее.
Неизвестно б, чем кончилось всё, не вмешайся шофёр,

Что пресёк эту блажь, и резон его был недвусмыслен:
Конь ещё не валялся, а день-то уже отдневал?!..
И подумалось мне: до войны тот работал таксистом -
«Полтораста ещё километров, а после — привал!..»

Я уже не жалел, что, не давши горластому фору,
Мог по всем бы статьям да такого ещё припаять,
Умолчал о вещах, о каких ни ему, ни шофёру
Не в диковину было и, в общем-то, незачем знать.

Ещё долго в груди, клокотав, как сухие поленья,
Разгоралось и гасло: а может, и зря не сказал...
Возвращаться не грех, как и списанным быть по ранению,
Что своё под чистую теперь уже отвоевал.

Там не ждали мы, нет, от судьбы ни пайка, ни поблажки,
Где теперь лишь одна вдоль обочин темнела вода;
Как ни слова о том, что однажды родиться в рубашке
Всё же лучше, чем «списанным» быть навсегда.

По колено в воде той стоял, отражался и длился
Устремившийся к небу весенний растерянный лес -
Даже «третий» умолк, отвернулся и угомонился,
И ко мне со своими расспросами больше не лез.

Лишь стволы его, те, что недавней шрапнелью изрыты,
Молча напоминали о том, с чем не время шутить;
Как ремёсла, которые были на время забыты
Вместе с тем, что уже нипочём, никогда не забыть…

Но кончалась война, и дорога, всё шире и шире,
Нагоняла дремоту апрельским несолнечным днём,
Поглощаяя мои невесёлые мысли о мире,
И о доме, оставленном там ещё в сорок втором...

Мне опять снилось небо, как в детстве, как в сказке - «седьмое»,
Под которым однажды влюблялись, дрались и росли,
Даже тут, где в кабину щельми вместе с запахом хвои
Проникал и в печёнках сидел смрад сожжённой земли.

Фронт катился на запад, а мы продвигались — навстречу,
В тыл, туда, где текла уже послевоенная жизнь,
Где витал над руинами свой, дымом пахнущий, вечер
Да седые ветра разметали по далям полынь.

И по новой смотрел то в себя я, то прошлому в спину:
Как бы жили тогда, если бы не вмешалась война,
И, сменяясь местами, во мне ныли болью единой
То дорога, то рана, то жизнь, то по новой — она...

Ныли, времени вторя, что на долю народа досталось,
От которого, как от себя, никуда не уйти,
И о «третьем» ещё так, как будто бы мне показалось,
Будто не было вовсе его…И по мере пути

Замолчал и шофёр о своём (да всего не упомнишь),
И машину вёл так, как бы вёл её и под огнём.
Вдруг сказал, поглядев на меня: «Да расслабься, ты, кореш!
Вот добьём его, гада, ну а там, ну а там заживём!..»

И летела дорога своей бесконечною лентой,
И бежала бы так всю остатнюю жизнь, может быть,
И глядел бы в свою я ,в её ключевые моменты
Не расслышав: «Приехали, парень, тебе выходить...»

И простились мы с ним по-мужски, с тем шофёром, не более,
И наддал по газам он, свои горизонты кляня;
И мне вспомнилась вдруг большеглазая девушка Оля,
Что в санбате до самых ворот провожала меня...















«Был ещё кто-то третий...» Август.. 2016..









Иллюстрация: Кияйкин Анатолий Иванович > С фронта.