Горькие слёзы Баренцухи

         
Всевластный Господь, справедливость твоя умерла
в просторах студёных безмолвных арктических прерий.
А рубочный герб под державным двуличьем орла
краснеет зловеще, как будто от крови на перьях.

Взгрустнёт Баренцуха, устав от подобных помпей,
и, будто ознобом, покроется мёртвою зыбью.
Упрячет под толщею вод многотонный «трофей»,
разорванный корпус придонным песочком присыпав.

Живая подлодка – теперь лишь беспомощный монстр,
сплотивший внутри мертвецов и живых вперемешку.
Бледнеют вверху адмиралы  -  и вице, и контр...
Ведь им-то знакомо, как ферзь превращается в пешку.

Горластые чайки галдят, приводняясь в волнах,
как будто справляют по «Курску» пернатую тризну.
Опять Ледовитый нажрался смертями сполна,
и в зыби  мерцает Нептуна заснеженный призрак.

В мертвящем отсеке живых атакует вода,
смешавшись эмульсией с плёнкой турбинного масла.
Намокший фонарик потух... Навалилась беда...
А с ней и реальность  последней надежды загасла.

Прощанье с собою не может остаться немым.
Пусть там, наверху, посчитают простую записку
последним посылом из гулкой безжизненной тьмы
с любовью к ещё не узнавшим о гибели близким.

На мокром листке авторучка выводит слова...
Ни боли, ни горечи чувств не случалось сильнее.
Замрёт Дон Кихот... И штиль, превратившийся в шквал,
посеет тревогу в сердечке его Дульсинеи.