И уже между туч вестью грома...

*  *  * 


Что ломиться в раскрытые двери,
что по воздуху бить топором?
Меж людьми не осталось доверья,
и бессилен безогненный гром.

Жаждут молнии грешного крова.
в душном воздухе Судного дня
повторяю повинное слово
"Я молюсь. Но не минуть огня..."


1992




*  *  * 


И рыдать не смогу,
и смеяться уже не посмею.
Мёрзлой птицей о землю разбилась моя ворожба...
Заклинанья сожгу и молитвенный пепел развею,
да останется в сердце лишь судного воя божба.

Нет, не вымыть из ран
кристаллической каменной соли,
что и ночью, и днём
обречённое тело грызёт.
Снова распят Господь на морозе сивушной юдоли,
и блудница Мария к холодным стопам не падёт.

Где в холопских глазах
нету совести, нет покаянья,
там безверья гульба
и безногого трона хвальба...
Над обрывом стою,
над раскисшей ползучею гранью.
И уже между туч
вестью грома сверкнула труба.


1993





*  *  *


Памяти В.Свидзинского
и В.Борового


«Стихи меня спасали в лагерях,
в пропащих чёрных шахтах Кайеркана.–
сказал почти столетний патриарх
с застенчивой улыбкой мальчугана –
Стихи меня сквозь сто смертей вели,
они и светлокосой мамы мова
спасли мне душу на краю земли,
у злого океана Ледяного...»
Так говорил мне старый человек,
что, вопреки всем замыслам паучьим,

прошёл сквозь непролазный хищный век,
оставшись ясноглазым и певучим.
Он выжил сам. И дал мне знак о том,
кого сожгли чекисты в сорок первом, –
о подолянском Рильке золотом,
о тайном брате  лотосам и перлам.
И я их, двух, с любовью в сердце взял
как суть той жизни, что меж злом и ложью,
сквозь весь свой мусор, срам, базар-вокзал.
способна в высший прорасти астрал
и высветить сполна подобье Божье...


2014