Жил-был писатель
Не выходящий почти из запоев,
Но, тем не менее, что-то кропал.
Что накропаешь, скажите, в запоях?
Вот и пропал дорогой не за понюх.
Кто-нибудь знает, куда он пропал?
Пил отчего бедолага-писатель?
Был он, видать, не основ потрясатель,
Был он, скорей, не от мира сего.
Может быть, лирик невинно-тишайший,
Обетовавший отстойник ближайший,
Где уважали, однако, его.
Общество низкое все-таки мир же.
Он приносил туда мятые вирши,
И расправлялись как будто они.
Что написал он своими ночами,
Слушали молча и в некой печали
Падшие в их окаянные дни.
Может быть, вирши те дни продлевали.
Автору их без конца подливали,
Был он в фаворе и местный кумир.
И, не в укор подлецам и злодеям,
Предан не видимым миру идеям,
Воспринимал не обидчиво мир.
Был он, конечно, контуженный лирик.
Каждая стопка – заслуженный «чирик»,
Коль на дому брать и по пятьдесят.
Творчеством лечен, судьбой искалечен,
Сеял разумное, бедную печень
Тратя на этот пленительный сад.
Нынешний утром вороны кричали.
Скомкали небо морщины печали,
Как-то рассеянно дождик пошел.
Умер писатель, сказали. И в падших
Дрогнуло что-то. И в душах увядших
Каждый проросшую розу нашел.
Век наш кипучий и воздух шипучий.
И сторожит нас единственный случай,
Если еще не устал сторожить.
Что-то пишу я своими ночами.
Слово, как сказано, было вначале,
Водка – позднее, чтоб нас пережить.
2016
Свидетельство о публикации №116081009245