Любовь

   Привет!
   
   Ты только вчера уехала отдыхать, а мне уже так грустно. Странно… Столько способов связи уже изобрели, а я до сих пор люблю письма. В них есть что-то живое, эта рукописность, это таинство… Жаль, что я математик, а не поэт. Я не умею говорить стихами. Да и проза у меня не очень… Да и говорить я не умею. Вот… Пишу, как дурак, какой-то бред… Ты прочтешь это письмо, когда вернешься, и что ты увидишь в нем?  Ведь я ничего здесь не написал, а сколько хотел…
   Я просто люблю тебя.

   
   
   Здравствуй!
   
   В прошлом письме не получилось. Извини. Стараюсь. Но получается как-то «синусоидно». Всего второй день. Прости… Проснулся математик…
Не знаю почему ты не звонишь, но мне одиноко. После всех этих лекций и коллоквиумов… В этом доме очень пусто. Пусть даже бегает и лает (да, она прекрасно и задорно лает) наша собака. Прости, в письме будут и ошибки, увы. Мне надо было учиться на филолога. Как там принято ставить смайлик? К сожалению,   отстал от жизни.
   Мне надо извиниться. К своему стыду, я не могу тебе дать того, чего ты заслуживаешь…
   И полететь ты должна была бы не в Египет, а в Европу.
   Я, как сейчас, помню нашу случайную встречу на скамейке.
   И как мы с тобой разговорились. Ты смеялась, когда я приводил доказательства того, что при определенных обстоятельствах:  «два умноженные на два равно пяти, а не четырем».
   Да… Твоя улыбка. Когда вокруг меня, в мои пятьдесят, расцветали розы. А воздух, Господи, каким был воздух. Да и вся моя  жизнь - расцвела и стала не черно-белой, а цветной.  Даже иллюминационной. Насыщенной. Дерзкой. я тогда сразу помолодел. И тебе, тебе (извини, что напоминаю) было  будто и не сорок лет. 
   Нам стало с тобой по 30… Нет… Вру… По тридцать пять лет (а тебе все равно18). 
   Помнишь, как я встал перед тобой на одно колено и предложил выйти замуж, а ты согласилась?
   Все это к тому, что Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

   
   
   Любимая!
   
   Уже пятый день, а от тебя нет никаких известий. Ты встретила кого-то другого?    
   Ответь, я не обижусь.
   Действительно, зачем такой красивой женщине, как ты, жить с престарелым идиотом, обучающим молодых «теореме Ферма»? Просто ответь мне. Скажи. Я не буду устраивать истерик и скандалов (какой из меня скандалист). Все пойму.  Просто позвони, отпишись.
   Дай знать, что у тебя все хорошо. Я очень волнуюсь...

   
   
   
   Дорогая!
   
   Уже пошел сто тридцать шестой день, как мы не видимся. 
   Меня уволили из института. Говорят, что «я не в себе». Я ищу тебя по всему городу (должна же ты была уже вернуться). Не встретил. Не нашел. Не узнал.
   В последние дни я вообще плохо узнаю людей (так говорят).
   Лайма все время грустит. Наверное, ждет тебя. А я… Даже не знаю… Без тебя нет других людей, нет соседей, нет парка и нашей улицы. И нашего города тоже нет.
   Я гуляю с Лаймой (теперь много и долго), а что еще делать? Она ищет тебя. Но и она не может найти. Хотя ты помнишь какой у нее всегда был нюх. Она тоскует, как и я...

   

   Единственная!
   
   Прошел год. А ты так и не вернулась из этой «туристической поездки». Так и не позвонила. Так и не написала...
   Лайма умерла вчера. Она искала тебя до последнего дня. Как и я…  Я не могу тебя искать дальше… Не могу жить без тебя, дышать без тебя, думать не о тебе. У меня не осталось друга, который ищет тебя вместе со мной.
   Прости. Люблю!
.....................................................

- Товарищ Майор! Вы задержались!
- Да, Миша, я знаю.
- Вы плачете?
- Да, Миша, я плачу.
- Да я Вас в жизни не видел плачущим. Вы чего расклеились-то?
- Читай – майор подвинул к лейтенанту пачку писем.
- Ну, и чего? – через час, прочитав почти все письма, спросил лейтенант. – Она его бросила, и он повесился? Первый раз, что-ли?
- Нет, Миша - майор поднял на подчиненного не совсем трезвый взгляд,
 – Он не вешался. И она его не бросала.
- Да как так? Здесь же написано…
- Миша, оперативник ты, если честно, - хреновый. А как человек… просто молодой. – Письмо это написал Сан Саныч, учитель математики моей мамы. Гений! Его в институт позвали преподавать, а он долго отказывался.
- И? – язвительно спросил Миша.
- Он перешел. Платили лучше. Встретил женщину. На десять лет младше. Они поженились. Ну… О детях в таком возрасте уже не имеет смысла думать. Жили счастливо.
- Изменила? – Мишина ухмылка стала раздражать майора.
- Нет. Погибла – майор достал стаканы и разлил себе и лейтенанту.
- Но здесь про пятьдесят лет и…- Миша недоумевал.
- Так они прожили не десять лет. Счастливо, Миша, прожили. А потом Сан Саныч, поскольку сам не мог поехать, взял ей путевку в Египет.
- Ну… - замешкался лейтенант – не изменила же она ему?
- Нет, Мишаня, просто не прилетела обратно… – опрокинул стакан майор.
- Как так? – не понял лейтенант.
- Взорвалась, вместе с самолетом – наливая еще один стакан, огорошил майор.
- Я не понял, но здесь… на письмах… есть числа – лейтенант продолжал упорствовать.
- Именно, Миша. Первое письмо написано сразу после того как Сан Саныч, узнал о катастрофе – в дело у майора пошел второй стакан.    
- Он, что же это… Свихнулся?
- Именно, Миша, именно… - майор хотя и становился все более неадекватным, но взял себя в руки – …тронулся, чокнулся, но это Миша называется Любовь!
- Он повесился? – уже аккуратно спросил лейтенант.
- Нет. У него остановилось сердце… от тоски…
- Но, Сергей Саныч, вы же адекватный человек. И чтобы не было, - люди уходят!
- Уходят, Миша, уходят. Но Сан Саныч… был мой отец… Просто мама так и не сказала ему об этом.
… В участке висела тишина…
- Как Вы узнали? – Миша опьянел.
- Мама и не скрывала особо. Закрутилось, завертелось. Расстались. Ему ничего не говорила. Я его видеть не хотел. Ненавидел я его всю жизнь, Мишка. Считал, что эта мразь не способна на любовь… А тут такое… 

Я поверил в ЛЮБОВЬ, Мишка!