У Пьеро никогда серьёзной не было печали

У Пьеро никогда серьёзной не было печали -
Если не считать придуманную им печаль.
Обычно его даже не замечали -
Зато позволяли ему беспрепятственно мечтать.

Позволяли ему - томно уединяться -
Любоваться в трюмо на трёх божественных Пьеро.
И исполнять свои мадригалы адские -
Под мандолину - и собственных вздохов ветерок.

И жизнь его была покойна и невинна -
Посвящена зеркалу и луне.
И не нужна была ему даже Мальвина -
Мандолины ему, право, хватало вполне.

И он за это благодарил всевышнего -
В которого, впрочем, не верил Пьеро ни на грош.
Пока Арлекин его на сцену не вытащил -
И не оплёл своей пошлой игрой.

Пока не заставил марионеткой плясать его -
Сопротивлялась капризно Пьеро душа -
Когда на него натянули дамское платье -
Хотя в этом был определённый шарм.

И алый шарф на шею ему повязали -
Накинули плащ из опавших осенних лун.
Заверили, что за игру - в самом финале -
Его Арлекин подарит ему поцелуй.

И он согласился - он опустил ресницы -
Сказал «да» - или даже пропел.
И показал свои бессчётные лица -
Они же маски - со сцены - чужой толпе.

И он старался - играл и изощрялся -
Он был артистом - до самых концов ногтей.
И были  и шарф, и губы - самыми красными -
Самой чёрной и злой была его тень.

Он оборвал, шутя, все незримые нити -
Уже не кукла - а режиссёр, драматург.
И позже надменно вышел на сцену - к зрителям -
Держа сигарету и злую шутку во рту.

Они до конца его, увы,  не узнали -
Они не заметили чёрную злую тень.
Но Арлекин с ним целовался в финале -
А именно этого - только - он и хотел.

И Арлекин сорвал с него женское платье -
Зубами чулки содрал с изнеженных ног -
И прошептал - завтра будешь опять ты
Играть - но только уже для меня одного.

И Пьеро в ответ только томно кивнул ему -
И  вслед за ним кивнула чёрная тень.
И осыпались с плаща осенние луны -
На их бессонную до рассвета постель.