Трубка и Пастернак

Это слово
мне открыл
во всей красоте
одинокий дачник,
который снимал
в середине девяностых
деревянную развалюху
с печкой.
– Послушай, соседушко! -
кричал он через забор.

Его удивительная речь:
восторженно-интонационная,
с паузами и ударениями,
была сказочной.

Слышалось, –
сосед и душка, –
и относилось
не только ко мне,
но и ко всему миру:
к деревьям, к цветам,
к летнему ветерку,
к заходящему солнцу,
к вечерним комарам...

Соседушко!
С Осей седой
еду до ушка: –
как сказал бы
Хлебников.

Старую
скрипучую калитку
он звал
«Марья Семеновна».
У сосен на участке
были имена: Иван,
Степан, Митрофан...
Цветы –
имена женские:
Виолетта, Луиза,
Маргарита...
Одинокий лопух
у забора
«Спиридон Евграфович».
Беременная кошка –
«Филисандровна».
Козу на лужайке
окрестил «Матвеевной»,
её козлёнка «Фуфырчик».

В то лето
он штудировал
«Доктора Живаго»
и приходил ко мне
жаловаться...

Он умер осенью...
Приехала его дочь:
темноволосая красавица
с сонными глазами.
Я выпросил на память
трубку и книгу
Пастернака.

– Да-да, конечно, –
произнесла она
и прикоснулась
к моему лицу
холодной рукой.

В пасмурный
ветреный день
его хоронили
на малаховском
кладбище.
Пока звучали
прощальные слова
и лились слёзы,
я держал в руке
«Доктора Живаго»
и оттого
становилось легче.

В книге
я нашел листок,
сложенный в четвертушку,
с моим «Лаврентием».
Иногда,
прикасаясь к книге,
я вспоминаю голос:
– Со-се-душ-ко!
Я горько улыбаюсь
и шепчу:
– Салют, Профессо'ре!