Поэма о друге

 


Володе Могилевцеву

Я мог бы о цветах писать,
О них всегда есть что сказать,
Но к ним сегодня я остыл,
Стихи я другу посвятил.

Примеров в жизни много есть,
Когда тупик – ни пить, ни есть
Не можешь, душит пустота,
Не знаешь, как и жить тогда...

О тех, кто выход ищет сам,
Преодолев в душе бедлам,
Для слабых духом этот стих,
Чтоб стон отчаянья затих.

Быть может, слово западёт
К такому в сердце, уведёт
Всех мыслей мрачных кутерьму,
Рассказу веря моему.

Рассказ правдив, ни капли лжи,
В нём нет, кривые виражи
И для меня, и для друзей
Постыдны  были бы, ей-ей.

В посёлке, где я в детстве жил,
Вслух сына наш сосед бранил:
– Ты, сын, негодник у меня,
И хуже всё, день ото дня...

Ты – не'слух, сын, чтоб ты пропал,
Забот бы нам не прибавлял,
Возись с тобой теперь, с больным,
Глухим бездельником хромым...

Ходить не можешь – сам виной,
Я сколько цацкался с тобой!
Теперь и слышать перестал,
Твой «миелит» нас всех достал...

Народ соседа не любил,
Частенько хаял, зло бранил:
– Максим, ты часом не сдурел?
Совсем мальца'  больного съел!

Ты ж за него фашистов бил,
Медаль за это нацепил,
Мальчишку надобно лечить,
Нельзя за хворь его долбить...

А мы  дружили с пареньком,
Со многими он был знаком,
Но что судьба его горька –
Не думали, наверняка.

Мы, детской глупости полны,
Дрались все из-за ерунды,
А он со стороны смотрел
И пальцем у виска вертел.

Бывало скажет: «Дураки!
Дерётесь, будто петухи...
Эх, мне бы ноги, – я тогда
Ни с кем не дрался б никогда»...

Сам на колясочке своей
Отъедет, став ещё грустней...
Мы попритихнем, стыд возьмёт:
Володька трудно так живёт...

Обид дружок наш не копил,
Читать особенно любил,
Он столько книжек прочитал,
Он с ними жил, страдал, мечтал.

И рисовать мастак такой, –
Куда художник с ним другой!
Сам где-то краски раздобыл.
Талант у Вовки точно – был.

А фантазёр – ну, спасу нет,
На все вопросы даст ответ,
Пересказать всегда готов
Любую книжку с первых слов...

Мы, слушая его слова,
Твердили часто: «Голова!»,
А он смеялся и шутил,
И боль терпел, что было сил.

Однажды я спросить посмел:
– Вов, отчего ты заболел? –
Вот грустный тот его рассказ,
Он поучителен для вас.

– Отец живой пришёл с войны,
Витёк и я – его  сыны,
В войну отвыкли от отца
И баловались без конца.

Военный город наш, а в нём
Чего, бывало, не найдём:
Снаряды, сбитый самолёт...
Кто что найдёт, мы все – вперёд!.

Нас, пацанов, тогда влекло
К окопам бывшим, как назло,
Всего там  было: мин, костей, 
Гранат, патронов и – смертей.

Нашли какой-то тарантас,
Он вместо санок был у нас.
Гоняли с горок мы на нём,
Домой, бывало, не идём.

Не дозовётся мать подчас,
Хотя закат давно погас.
А папка – ох, и строгий был,
Меня за это так побил,

Я две недели проболел,
На животе и спал и ел,
Отца фашистом обозвал,
За что он мне ещё поддал.

Я в первый класс тогда ходил...
Когда болячки залечил,
Побаиваться стал отца –
Он был мне хуже подлеца.

Пришла весна, тянуло нас
В разлив – на  речку, в любой час
Мы там, гремел где ледоход,
Кто нас, ребят, устережёт!

На льдинах мы катались все,
Пришедшей радуясь весне,
И я.  Как цуцик*, вымок так,
Хоть выжимай, ну, что – дурак!

Домой бы надо, папка там,
Побьёт ведь – кости пополам!
Так мокрый целый день бродил,
Весь организм свой застудил.

Пристал туберкулёз костей –
Вот поворот в судьбе моей.
Врачи – кто только ни смотрел,
Не помогали, я слабел,

Бинты, лекарства – всё не впрок,
Ох, как же стал я одинок!
Не мог ходить, ни встать, ни спать,
Всё, думал, буду помирать...

Потом оглох, буквально в ночь,
Тогда совсем стало невмочь:
Тут язвы гнойные болят,
А тут – родители зудят...

Отец мой с каждым днём зверел,
Лечить – и думать не хотел...
Но мать всегда была со мной,
Мой самый человек родной!

Старушку как-то мать нашла,
Меня к ней в санках привезла,
Та, осмотрев всего-всего,
Сказала: «Вылечу его!»

Сварила бабка мазь свою,
Дерёт прилично, я терплю,
Хотелось вылечиться – страсть,
А с бабкой была Божья власть,

Большие деньги не брала –
Но и голодной не была...
И раны стали заживать,
А я – немного оживать...

Рецепт у бабушки спросил,
И дальше язвы сам лечил,
Стал совершенствовать ту мазь,
Уж больно бабкина «дралась».

Нашёл пропорции свои,
Забыл про потные ручьи:
Когда сдираешь с ран бинты,
Чуть не на стенку лезешь ты...

Два года с язвами страдал,
На третий всё же зализал...
Ходить я с год ещё не мог,
Узнал, что  насовсем оглох...

Опять больница, и опять
Пришлось мне боль претерпевать:
Кривые ноги дважды в год
Врачи ломали...Не везёт –

Одна нога совсем срослась,
С другой же – новая напасть:
Врач плохо кости закрепил,
Под гипсом всё не так срастил.

Когда снимать пришла пора –
Его открылись номера,
Смотрел профессор: «Поздно, брат,
Всё, ногу не вернуть назад...»

То был глухой, теперь – хромой...
Вот так, спасибо, что живой...
Нога на сантиметров шесть
Другой короче, зато есть!

Учиться больше не пришлось,
И с братом, и с отцом я врозь,
Речь понимать стал по губам,
Так трудно было!.. Да, что там...

Закончил друг мой свой рассказ...
Я вспоминаю много раз
И удивляюсь силе той,
Что носит он в душе простой.

Живя с ним рядом, каждый год
Я наблюдал, как он живёт,
В нём жажда жизни и труда –
Воистину – его звезда.

Он всё учился делать сам,
Он отдавался весь делам...
Рассказ не кончен, впереди
О взрослом стану речь вести.

Когда упрёками отца
Измотан был он до конца,
Искать работу парень стал,
Хоть выбор был, конечно, мал.

Но,  разум-то у парня есть,
К мольберту почему не сесть?
С натуры Вовка стал  писать,
В Москву решил труды послать.

Народный университет
Принял на изофакультет,
Стал слать задания ему,
А вместе с ними – похвалу.

Трудился друг наш, как герой,
За делом забывал порой,
Что не обедал, не доспал,
Но вдохновенья не терял.

В трудах таких пять лет провёл,
До совершенства не дошёл,
Но всё уверенней творил,
Искусство сердцем полюбил.

Нашлась работа. На шоссе 
Без знаков – это знают все –
Заблудишься, коль твой маршрут
Не обозначен будет тут.

Володя чуть не лет с десяток
И пополнял их недостаток.
Но труд не творческий был, да,
То не его была звезда...

Своим упорством покорял
Володька нас, он твёрдо знал –
Спроси хоть ночью – хочет что,
И не мешай ему никто!

Сказал нам всем: «Сдам на права,
Не слышу – пусть, есть голова,
Меня гаишники поймут,
Права мне всё равно дадут!»

Раз двадцать ездил он к врачам,
В ГАИ ко всем инспекторам,
Все правила знал назубок,
Кто отказать такому мог?

И вдруг – наш друг на мотоцикле!
Все быстро к этому привыкли –
Он был настолько аккуратен,
И нам, друзьям, он весь понятен.

С ружьём охоту под водой
Освоил так товарищ мой,
Что превзойти никто не мог
Его удачливый итог.

Потом, чуть забегу вперёд,
Автомобиль его увлёк,
И тут – уже как дважды два,
Он выправил себе права.

На «Запорожце» на своём
Объездил всё в краю родном,
На море был, с ружьём рыбачил,
Всю жизнь свою переиначил.

Но вот однажды он пришёл
В лесхоз, там понял, что нашёл
То дело, что влекло его
Чуть не с рожденья самого.

Цех сувенирный покорил
Его всецело, он любил
И сам красивое творить,
Ещё сильнее – всем дарить.

Художником-прикладником
Он стал, и под его резцом
Рождалось чудо, всякий раз
Новинкой удивляя глаз.

Разъехались мы – кто куда,
Но летом виделись всегда.
Он всех друзей боготворил,
Лишь пьяниц страстно не любил.
 
А время шло, пришла любовь,
Что стоит самых нежных слов...
Да, с сердцем женщина нашлась,
Которой жизнь не удалась.

А с ней – две милые девчушки,
Близняшки две, как две подружки,
И в них отраду он нашёл,
Как видно, Бог его к ним вёл.

В семье скандал: « Кого нашёл?
С двумя детьми! Ты кто – осёл?
Решил растить чужих ребят!
Уйдёшь – не приходи назад!»

–  Мать, не шуми, отец, ты – зверь,
Ты ещё хуже стал теперь,
Ты столько лет с военных пор
Меня не видишь и в упор...

Запомни же: пока ты здесь,
Не укротишь дурную спесь –
К тебе я больше ни ногой...
Из-за тебя ж я стал такой!

Чтоб жить, я столько сил вложил,
Я сам недуг свой победил,
Ты обо мне теперь хлопочешь,
А счастья – капли дать не хочешь...

Случайно счастье я нашёл,
Жену в твой дом я не привёл,
Мы сами справимся, не надо
Нам помощи твоей и взгляда...
 
И стал с Надеждою своей
Володька пестовать детей.
Купили домик небольшой:
«А что? Пусть небольшой, да свой!»

Вы спросите: «А что потом?»
Отвечу: не был хвастуном
Мой друг Володька никогда,
Оставила его беда.

Живёт с Надеждой много лет,
Дочурки – ласковей их нет,
И почитают за отца
Уже седого мудреца.

А дед, когда стал стар и слаб,
Вдруг захотел взглянуть хотя б
На сына и его семью:
– Я столько лет момент ловлю,

Чтобы сказать тебе: «Прости...
Прости, что не умел растить,
Твоих талантов оценить...
Я ухожу, прошу – прости...»

– И ты прости меня, отец,
Я непослушный был стервец,
Ты нам добра хотел, я знаю,
И я ведь много лет страдаю...

– За всё простите меня, дети,
Я грешен был на этом свете...
Война все нервы расшатала,
Но, жить нельзя начать сначала...

Отца уж нет, и мать ушла,
Всю боль в могилу унесла...
Такая вот у них судьба –
Не жизнь, а за неё борьба...

Мой друг уже пенсионер,
Но до сих пор другим пример,
Кто вечно хнычет: «Трудно жить!» –
Не прекращая водку пить...

Девчонки замужем давно,
Дом навещают всё равно,
И друг мой им – всегда родитель,
Наставник добрый и учитель.

Володька пчёл стал разводить,
И это дело стал любить,
Всё самоучкой, всё он сам,
И нет конца его делам.

Надежда с ним всегда, везде:
В лесу, на речке, в борозде...
Любовь и верность – два кольца,
Они не требуют венца!

Сентябрь–ноябрь 2004


       (Поэма вошла в цикл и получила признание
       в международном конкурсе "Золотое сердце",
       а автор стал Лауреатом 3-й степени)