Предатель номер один

Предатель номер один
(История «самого опасного советского
      шпиона в Израиле»)полная версия

1

В Париже, под столетье жизни,
И с титулом шпиона – «лорд»,
Вполне «заслуженною» тризной,
Ушёл из жизни, но был горд;

Разведчик Клингберг, Марк иль Маркус,
Иль всё равно, что Мордехай,
Шпион советский, сделав ракурс,
И, может быть, попал он в рай.

Глава ШАБАКа Израи;ля,
Подобно русской эФэСБэ,
Не выбирая даже стиля,
Позволил вслух сказать себе:

«Что это – крупная фигура,
Достойный звания шпион,
И по поимке процедура
Бала им загнана «в каньон».

В «каньон» глубокий, узкий, страшный,
В нём мы блуждали много лет,
А он разведчик был отважный,
Он натворил нам много бед».

2

Родился наш герой в Варшаве,
Всего лишь сотню лет назад,
И был, конечно же, он в праве,
А, может быть, и не был рад;

Как все еврейские мальчишки,
Он хедер в детстве посещал,
Читал еврейские он книжки,
Но в этой школе он скучал.

Подростки многие в то время
Меняли веру их отцов,
И вырастало тоже «семя»
С другой религией борцов.

Обычную кончает школу,
И – сразу в университет,
Он выбрал жизненную долю,
В нём медицинский факультет.

Но вот, Вторая Мировая,
Начавшись с Польши в этот раз,
Его учёбу прерывая,
Бежать принудила тотчас.

Бежит, спасаясь от нацистов,
Как тысячи таких других,
Как будущих специалистов,
И он теперь – среди своих.

Семью оставил Маркус в Польше,
А сам бежит в эСэСэСэР,
Семью он не увидит больше,
Не мог принять других он мер.

Он в безопасности, он в Минске,
Учёбу хочет завершить,
Но немцы, поступив по-свински,
Не позволяют мирно жить.

Опять препоны по учёбе,
Война бежит за Марком вслед,
Опять «не в масть» его особе,
Его ждёт очень много бед.

На фронт идёт он добровольцем,
Он даже -- на передовой,
Ведь вырос он из комсомольцев,
Союз теперь ему родной.

Тяжёлое раненье в ногу
Не останавливает пыл,
Он снова просится «в дорогу»,
А не «ползёт» обратно, в тыл.

Учитывая, что он медик,
Но не «оконченный» он врач,
В то время было не до «этик»,
Когда кругом, народа плач.

Недолго капитан, Марк Клингберг
В медслужбе фронта пребывал,
Его талант оттуда «выгреб»
В Москву, к учёбе отослал.

В Москве он продолжал учиться
В мединституте на врача,
И в то же отличиться
В военной части, сообща.

Привлёк внимание начальства,
Как медика его талант,
И он без всякого бахвальства
Стал в медицине просто гранд.

Его всё чаще посылают
В освобождённые места,
Где эпидемии всплывают
В районах, явно неспроста.

С работой справившись успешно,
Он славу быстро приобрёл,
Эпидем(и)ологом он честно
В науке он себя нашёл.

3
Уже майор, наш Клингберг Маркус,
По окончанию войны,
В том позволяет его статус,
Ещё он холост, без жены;

В Варшаву едет, как родную,
Чтоб разыскать своих родных,
Но он нашёл её пустую,
Конечно, не было там их.

Они исчезли, как евреи,
С лица всей матушки-земли,
Как, впрочем, многие другие,
Их просто в лагере сожгли.

Но он нашёл в ней своё счастье,
Он встретил девушку одну,
Она, как он, была несчастна,
Всех потерявшая в войну.

По имени девица – Ванда,
Не доучившись на врача,
А значит, как его «команда»,
И он решает всё «с плеча».

Они отпраздновали свадьбу,
Но жизнь дальнейшая трудна,
Решив создать свою «усадьбу»,
Бедна ведь Польша, как страна.

Отплыли в Швецию супруги,
Там вскоре родилась и дочь,
И оба делали потуги:
В Америку сбежать не прочь.

А мир менялся очень быстро,
Возникло много новых стран,
Борьба шла в этом плане остро,
Но «шёл вперёд весь караван».

Еврейское родилось счастье,
В борьбе возникла их страна,
И Грингберги пленились страстью,
Пока страна была больна;

Врачами были же супруги,
Их долг был «вылечить» страну,
В то время многие недру;ги,
Всё объявляли ей войну.

Они же нет, не сионисты,
Но в них проснулся как бы долг,
Они туда – не, как туристы,
А как гражданский мирный «полк».

Как в память о родных погибших,
Решили жить в своей стране,
Они совсем не будут лишни,
Врачи всегда нужны везде.

Семью в ней радушно встречают,
Там специалисты все нужны,
Страна без них всегда страдает,
Эпидем(и)ологи важны.

Прибывшие репатрианты
Из разных континентов стран
С собой ввозили «провианты»
Для страшных у народа ран.

Заразные, при том, болезни,
Во многих «жили» лагерях,
И, как грибы, росли и лезли,
Как тесто на своих дрожжах.

Семье создали все условия:
Жильё, работа: быт и дом,
Чтобы лечить всё «поголовье»,
В стране в то время был погром.

В элитном для врачей всех доме
Обосновалась вся семья,
В нём жили дружно, как в истоме:
Служить стране бы, как родня.

4

В ней Марка снова оценили,
С учёным Бергманом – контакт,
Последнему всё поручили,
Свершить в стране важнейший акт.

Создание специнститута,
Бен-Гурион сам дал добро,
Научного такого чуда,
Чтоб повредить врагам нутро.

Как близкий друг Бен-Гуриона,
Сумел уверить Старика,
Что в будущей войне «Сиона»,
Новинка очень дорога.

А преимущество в сраженье
На той лишь будет стороне,
Кто в институтах и в терпенье
Куёт оружие к войне.

Оружие для пораженья
Всей массы будущих врагов,
И для защиты населенья,
Своих же собственных бойцов.

Идея Бермана – простая,
Созданье мощного НИИ,
Где бы науки, вырастая,
Не только «мир создать могли».

Велись в ней также разработки
Всех видов средств бы для страны,
Включая ядерные «нотки»,
Хим-био-средства для войны.

На ране созданной химбазе,
Которой Вайцман дал добро,
Создать НИИ в секретной «вазе»,
С открытой частью заодно.

И, если прежний центр науки
В составе Тель-Авива жил,
Теперь он переходит в руки,
И чтобы боле не «тужил»; 

Центральной власти в подчиненье,
С завесом тайны на бюджет,
Успешного изобретенья
С секретной частью на «сюжет».

Естественно, главой отдела
Назначен наш счастливый Марк,
Он в нём успешно двинул дело,
Создав открытым «целый парк».

К важнейшим тайнам государства
Он был допущен потому,
Что не имел «истоки барства»,
Был верен только одному:

Служить стране для процветанья,
Уже ему теперь родной,
К тому же, и для выживанья
В «округе» стран всех – не простой.

Он член соцпартьи Израи;ля,
Ведущей партии страны,
Особого правленья стиля,
Где все проблемы сверх сложны.

Его такое положенье,
В его кармане партбилет,
Дало ему без возраженья
Вершить научный свой обет.

Быть вхожим в высший круг элиты,
К министрам, даже к Самому,
Ему не нужно было «свиты»,
Ему доверье – одному.

Со временем НИИ Клингберга
Уже – научный городок,
Достиг в науке он «сверх верха»,
Разведкам – лакомый кусок.

Он, кроме собственных проектов,
Для Пентагона «шил» заказ,
Он полномочный был директор,
Властитель он научных «трасс».

Он – лектор в университете,
И вскоре к этим должностям,
(Как будто мало было этих,
Но он всё нравился властям).

Главой комиссии назначен,
Врачей дипломы подтверждать;
У прибывших он был утрачен,
Иль подтвержденье ожидать.

Неумолимо мчится время,
Свершил наш Маркус много дел,
От них не заболело темя,
В делах, напротив, был он смел.

Учитывая все заслуги,
Решили повышенье дать,
С зарплатой выше, за потуги,
Но, документы показать.

Не только показать, представить,
Ведь он учился на врача,
Сказал, что их пришлось оставить,
Бежал он спешно, сгоряча.

Но руководство знает дело:
Чтоб документы – «раздобыл»,
Поскольку сам главой отдела
По документам Маркус был.

5

Он, с разрешенья руководства
«Полез» в посольство эСэСэР,
Как прошлого сотрудник ро;дства,
В Союзе был он всем пример.

Ему нужны, мол, документы,
Из Минска, также и Москвы,
Он был когда-то там студентом:
-- Могли бы их прислать мне Вы?

Но для сотрудников посольства
Подарком стал его визит,
Не было боле удовольства(ия),
Своею просьбой он грезит.

Они давно уже пытались
Всю информацию добыть,
Но как они в том не старались,
Им оставалось только выть.

Как вдруг, к ним собственной персоной
Является директор сам,
Со знанием закрытой зоны,
С проблемой своих личных драм.

Разведке путь настолько ясен:
Он нашим должен быть агент,
И повод к этому прекрасен,
Долой здесь всякий сантимент.

Ответ Москвы пришёл печальным,
Себя в науке защитить:
Учёбу Клингберг изначально
Не мог в России завершить.

А значит, Маркус – без диплома,
Нет прав на звание врача,
Карьера подлежит излому,
Так думал Клингберг, сгоряча.

-- Но есть к Вам наше предложенье:
Вот если будем мы «дружить»,
Тогда в порядке продолженья,
От Вас нам нужно получить;

Работы Вашей результаты…
Не стоит дальше говорить,
Мы с Вами опытом богаты,
Как Вы должны в том поступить…

Тогда диплом и с ним карьера,
Профессора уж светит «чин»,
Считайте, Вам «грозит Ривьера»,
Вы – самый сильный из мужчин.

Амбиции в учёном мире
Настолько же всегда сильны,
И, как стрелок бывает в тире,
Все попадания – важны.

Нельзя же упустить карьеру,
Не быть главой всего НИИ,
К тому же, потерять и веру,
Ведь раньше верить все могли.

Наш Клингберг всё же согласился,
Ему далось с большим трудом,
Он даже тихо прослезился,
Ведь он же предал «ридный» дом.

6

Но что подвигло к соглашенью,
А только ли карьеры крах,
Боязнь его разоблаченья,
И, в общем, за всё это – страх?

Кто знал характер по работе,
Все говорят, что всё не так,
Карьера хоть была в заботе,
Но это и не главный  знак.

На самом деле всё сложнее,
Всё в тайнах глубины души,
Ему другое всё важнее,
Из этих стран, кто ж хороши?

Америка ли, как держава,
Стремится покорить весь мир,
О ней ползёт дурная слава,
Учинить над миром пир.

На конференциях научных,
Куда он часто выезжал,
Встречая в них «учёных тучных»,
Кого за ум он обожал.

И в том числе американцы,
Совпали мнения у них,
Что не должны иметь США шансы,
Убивать людей других.

Не дать одной США монополии,
Ни на один оружья вид,
Для пораженья масс, тем более,
Пресечь звериный аппетит.

Им про;тивостоит Россия,
Она играет мира роль,
Чтоб не возникла в нём стихия,
Не причинить народам боль.

Он за судьбу ей благодарен,
Что жизнь спасла ему страна,
В ней он и званием одарен,
Успех в ней был, хоть и война.

Войну закончил он майором,
Служить в разведку был он зван,
С самим собой он кончил спором:
В другой ему податься стан.

Скорей всего и есть причина
Во вражеский податься стан,
Он смелым был, наш Марк, мужчина,
Судьбе открыл он новый «кран».

Хотя сотрудник он разведки,
Но плату он не брал за труд,
Не получал он ни копейки,
Зачем ему на душу «жгут»?

Он был обучен общим средствам,
Что знать и делать должен он,
И много лет, и с их посредством
Шла передача за кордон.

Секретная вся информация,
Точнее даже обо всём,
Хотя была и изоляция,
Но все дела всегда при нём.

В НИИ три сотни всех учёных,
Представьте весь объём работ,
Все разработки в нём которых,
Ему прибавило забот.

Таким путём Союз Советский,
А значит, и арабский мир,
Хотя и путь был не «простецкий»,
Справлял на этой ниве пир.

И хим-, и био-, и все средства,
Всё, как оружие войны,
Всё – до конца и «с малолетства»,
Знакомы стали и видны.

Не только средства, как оружье,
И для защиты комплекс мер,
На то была и воля божья,
А для истории – пример.

В течение десятилетий
Весь в Нес-Ционе институт,
Согласно этих перепитий,
Один лишь заслужил он кнут,

Работал, значит, он напрасно,
Стране – огромный в том урон,
Недаром самым Марк опасным
В разведке назван, как «барон».

8

Уже в шестидесяты(е) годы
ШАБАК начал подозревать,
Что в Нес-Ционе все их «роды»
К Советам стали попадать.

В семидесятые всё -- ясно,
Что это точно, так и есть,
Потуги были все напрасны,
Донос коллеги был, как месть.

В ШАБАК был вызван наш учёный,
С проверкой на приборе лжи,
Он к удивленью был спокойный
И хладнокровным, как «моржи».

Его проверкой оправдали;
Как позже выяснилось всё,
Вопрос не точно задавали,
Не слал ли в Польшу ты «жнивьё»?

«Жнивьём, конечно, называли
Его учёный «урожай»,
Ответ был, нет – не угадали,
Он вышел «чистым» невзначай.

Вторично Клингберг на проверку
Был вызван через пару лет,
Но не открыл опять он «дверку»,
И не нашли желанный след.

Уже в годах восьмидесятых,
Утечка явною была,
Найти же в этом виноватых,
И честь страны к тому звала.

ШАБАК вновь занялся проверкой,
Но был уже он не один
Всё дело «измеряли меркой»,
МОССАД включили, выбить клин.

За ним создали наблюденье,
Тогда поймали первый шаг:
В Швейцарию с опереженьем,
Летел как будто просто так.

Для встречи с русским резидентом,
Догадка вся подтверждена,
Что Клингберг был давно агентом,
Судьба его уж решена.

Но наблюденье продолжали,
«Преподнести ему арест»,
Его везде сопровождали
Из невидимых всех мест.

Специальная снята квартира,
Чтоб наблюдение вести,
Всё это было ради «пира»,
Как лучше Маркуса «сгрести».

В ней установлена «прослушка»
Для доказательств – полный сбор,
И он не только взят «на мушку»,
А «расстрелять его в упор».

Запрос пошёл в прокуратуру,
Осуществить его арест,
ШАБАК «напряг мускулатуру»,
«Сорвать с насиженных им мест».

Всё делалось сверх осторожно,
На два дня ра;зрешён арест,
Шарону было невозможно
Продлить судебный этот «жест».

А значит, надо по-другому,
Как сделать некий хитрый ход,
Как Маркусу, всегда родному,
Не дать уйти от дела «в брод».

В начале следу(ю)щего года
МОССАД вновь двинулся вперёд,
Улики явны, как «погода»,
Вновь двинули его в «поход».

Разведчик опытный МОССАДА
Явился к Маркусу в НИИ,
Поговорить, мол, с Вами надо
По делу, нам бы – помогли:

-- В Милане, помните ли случай,
Где пару лет тому назад,
Веществ был выброс вредных тучей,
Образовав сплошной в нём ад.

Случилось точно же такое
В Малайзии, чужой стране,
Проверить средства на любое,
Готовое, как яд, к войне.

Готовы ль Вы туда поехать?
-- Конечно, я готов быть там;
-- Вот только полного успеха,
Не гарантирую я Вам.

С Малайзией нет отношений,
Дипломатических шагов,
Но в редких областях решенья
Осуществляем без послов.

Спустя как день, им информацья
О катастрофе в той стране,
Была передана, как акция,
Враждебной русской стороне.

Поскольку, сообщенье – ложно,
Сомнений – больше никаких,
Теперь ШАБАКу и не нужно
Искать предателей других.

В средине января, директор
Шагал к машине через двор,
Он был уверен, его «вектор»,
Его поднимет на простор.

-- Ещё раз нужно нам вернуться
В один известный всем нам дом,
Чтоб Вам там, как бы, не «прогнуться»,
Последний инструктаж Вам в нём.

Так молвил за рулём сотрудник,
В машине, мчащейся в ШАБАК,
И Марк кивнул, как просто путник,
Не реагируя никак.

Его ждала и не беседа,
И вовсе и не инструктаж,
Над ним вершили, как победу,
За долгий, хитрый шпионаж.

-- Так ты, дерьмо, и ты – предатель, --
Кричал полковник Бен-Ами:
-- Ты ловкий был во всём «старатель»,
Ты пренебрёг страной, людьми!

-- Подонок! – На пол бросив вещи;
-- Мы не успеем на мой рейс,
Я жертва просто чей-то мести,--
Схватив за ручку снова «кейс».

-- Я от тебя жду лишь признанья,
Ведь доказательства все есть,
Сердечное лишь раскаянье
Поможет сохранить и честь.

-- Мы опоздаем на посадку, --
Твердит спокойно снова он:
-- Я должен Вас призвать к порядку,
Два раза был я обвинён.

Потом прислали извиненье…
-- Мы извинимся в третий раз,
Теперь у нас не подозренья,
У нас улики против Вас.

Уже спокойнее полковник
Парировал спокойный тон:
-- Теперь Вы, Клингберг, просто пленник,
Нам извиняться – не резон.

Поняв, что не расколешь просто,
Ами прибёг к игре другой,
Нельзя с ним обходиться чёрство,
Он должен быть нам, как «родной».

«Родной», запутавшийся в мире,
В признании надо помочь,
Допрос вести немного шире,
Чтоб разогнать боязни «ночь».

Помощник должен быть добрее,
А он, Ами, оставшись злой,
Вдруг молвил, что отец роднее,
На этом и решил дать бой.

Отца увидел он на фото,
Его держал Марк в портмоне,
Отца лишь, не родных кого-то;
«Теперь расколешься ты мне»!

-- Ты, Марк, предатель, -- на допросе
Всё повторял ему Ами;
-- Родных и родину ты бросил,
Зачем, за что, ну говори!

А добрый следователь, Йоси,
При этом говорил ему:
-- Твоё признанье на допросе
Возможно, и смягчит вину.

В подобном деле, в ситуации,
Поступит так агент любой,
Улик достаточно для акции,
Вы проиграли с нами бой.

В конце концов, все взвесив шансы,
Он понял, что попался в плен,
«Запел он нужные романсы»,
Не выходя из этих стен.

Давал подробны(е) показанья
О всех свершённых им делах,
Успешно шло уже дознание,
ШАБАКу нужных языках.

9

Его держали в одиночке,
Пытался он себя убить;
Тюремные пропустим строчки,
Он не хотел там даже жить.

Он объявлял там голодовки,
Убить пытался сам себя,
Страдал он от жестокой «порки»,
И заболел он в ней сидя.

Боязнь, чтоб был смертельный случай,
Тяжёлую найдя болезнь,
Досрочно выпустили, лучше,
Чтоб он «продолжил жизни песнь».

До нового тысячелетья
Оставалось года два,
Не годным он для долголетья,
Был выпущен «с большим едва».

Вновь имя Маркуса мелькало
В заголовках всех газет,
И не покажется нам мало,
Всем людям Клингберга привет.

Привет, как выход мемуаров;
Досрочно отбывший свой срок,
Обжёг он общество «пожаром»,
Всем интересным смыслом строк.

Болезнь, что стала той причиной,
Ему чтоб выйти из тюрьмы,
Настолько оказалось длинной
Для завершения борьбы.

Не только он тогда не умер,
Ещё и через десять лет,
Справлял в Париже Праздник Пурим,
У дочери, как внука дед.

Там и писал он мемуары,
На них «сорвал» солидный куш,
Хотя постигла его кара,
Но всё-таки – был стойкий муж.

О том писал он мемуары,
С преклонным (92) возрастом шпион,
Давно покинув свои нары,
Что он разведкой – «обойдён».

Она ведь так и не узнала,
Кто главным в его «банде» был,
А всем «оркестром» управляла,
Ему крышуя как бы тыл;

Разведки русской резидентом,
Его любимая жена,
Пренебрегая сим моментом,
Она осталась – не видна.

И ещё – прокол в разведке,
Пожалуй, самый главный штрих,
Во всей шпионской этой ветке,
Нехватке данных всех у них.

ШАБАК настолько был уверен,
Что Клингберг действовал один,
Что он, как тот трудяга «мерин»,
Был в деле главный господин.

Что дело было всё закрыто,
К нему пропал и интерес,
Разведка оказалась «сыта»,
Похоже, в ней сидел балбес.

Ещё главнее достиженье
Шпионов – Клингберга с женой,
Но не нашло разоблаченья,
Ещё фигуры запасной.

А дело в том – в семидесятых,
Им удалось завербовать,
Он в изысканиях «богатый»,
Согласие шпионом стать;

Учёного больших открытий,
Он Премии лауреат,
Важнейших в связи с тем событий,
Ему наш Клинберг стал, как «сват».

И информация ценнее,
И вес в науке так велик,
Его известность -- поважнее,
У него и много книг.

Имел всегда он разрешенье
На выезд в эСэСэСээР,
ШАБАК давал все наставленья,
С учётом всех возможных мер.

Его участие в научных,
Всех конференциях в стране,
С кем в отношениях не лучших,
Израиль «плыл, как на волне»;

На них-то шла и передача
Научных всех секретных тем,
А инструктаж, как неудача,
Всегда он проводился всем.

О наставлениях ШАБАКа
Смеялся в книге в полный глас,
Ведь всё равно, коту, собаке
Говорить им каждый час;

Как перед мискою сметаны
Вести себя, не съев её,
Но он в вопросах всех обмана
Искусство показал своё.

Но имя он, не называет,
Вообще, всё -- правда или ложь,
Жену лишь он упоминает,
Она давно почила «в ночь».

Но в мемуарах – подтвержденье,
Раскаянья в них – ни «на грош»,
Вина достойная презренья,
Лишь он один во всём хорош.

Мужчина твёрдых убеждений,
Уверенность в нём взяла верх,
Что служит миру он с рожденья,
Войны все средства – это грех.

До самой смерти (2015) жил в Париже
У дочери, а с ним и внук,
А внук, как мы чуть скажем ниже,
Компартии был верный друг.

В Москву он приглашался часто,
Где орденом был награждён,
Уверен, прожил не напрасно,
И в этом твёрдо убеждён.

ЦЕХАЛа бывший подполковник,
С Израиля пе;нсию (2000 е) имел,
Ему он стал, как не угодник,
Он изменить ему посмел.

Её не то что не хватало,
Катастрофически мала,
Везде на жизнь её так мало,
Такую – жизнь ему дала.

Едва ли Клингберг не открыто
Смеялся над судом страны,
Как он, прикинувшись так хитро,
«Мне годы боле не нужны».

А он, спокойненько в Париже
Прожил ещё семнадцать лет,
Он человеком стал в престиже,
Его теперь узнал весь свет.

Февраль 2016