Шанс

Я обещал, что вернусь, рано или поздно, но это должно было произойти. Спасибо Кете, что вновь подтолкнула к делу. Спасибо, мой редкий читатель, что ты не бросил меня и наше дело. Мы помним друг о друге, мы одно целое.
Эй.
Псть.
Обернись.
Я у тебя за спиной!






Моё детство - беззаботная шалость, был для мамы на торте вишенкой,
Об асфальт драл колени и скулы, по полгода ходил не стриженый,
Моё отрочество - утонуло в рутине, не дышало на задних партах,
Пока клей забивал всем ноздри, уже пытался звучать как Сартр.
Моя юность - полная боли, широко известен в узких кругах,
Прослыл дебоширом и пьяницей с красавицей на руках.
Я как бы, вроде бы, что-около, но наверное, может, нет,
Каждый шаг сопровождается стонами, как у сгорбленных нищих калек,
На доске четыре колеса, но в третьем глазу рябит,
Две минуты на размышление, на один финальный кульбит.
Это я нырять вниз должен? В бассейн с битым стеклом?
Прям с доской, в капюшоне, укрытый чёрный плащом?
Тем временем зал рукоплещет, чей то ребёнок обгадил соседний стул,
Какой-то мужик поедает свой бургер, какой-то старпёр заснул.
Я с глазами по 5 копеек, оглушают пульсации в глазных яблоках,
Это что за каламбур такой, снова хлеб в чужой яд макал?
Голос в рупор, из ниоткуда: "Ты и вправду ничего не понял? Совсем?
Если быть максимально открытым - здесь теперь твой личный Салем,
За твои пустые слова и никчёмное существование,
Суд присяжных (обводит рукой толпу) решил огласить наказание,
Под тобой - бассейн, ныряй, пока молодой, там только стекло.
Не тяни, у тебя нет выбора, да и время почти истекло..."
Неужели таков мой конец: в литрах собственной крови и с доской в руках,
Не уж то мой третий глаз не видит выход, ища умный ход в попыхах...
Яркий свет в глазах, 160 на 120, кровоточат запястья,
Понимаю, что теперь сам на стуле, на голове своеобразный железный панцирь.
Короткое: "С Богом.", меня будто пронзают миллионы ножей, горят органы,
Спустя 8 секунд: "Стоп", я поник, стул всё так же стоит как вкопанный.
Раз, два, три... Меня кто-нибудь слышит? В ноздрях аромат цветов.
Открываю глаза, я в ромашковом поле, без бутылок и без оков.
Ощущаю пыльцу на пальцах, от солнечных лучей на щеках лёгкое жжение,
В районе груди - Шангри-Ла, а не клуб "Твоя жизнь - унижение".
Я лёг на спину, утонул в цветной бахроме, засыпаю, тени стали размытыми,
По векам мне кто-то проводит грубыми пальцами, нежно делая их закрытыми.
Меня втроём поднимают, но так не хочется просыпаться, оставьте,
Укладывают меня поудобнее, на подобие одноместной кровати.
Слегка тесновато, самую малость, но для чего у кровати крышка?
А лопаты, тем временем, гребли горстями почву, что явно выше
Я пытался выбить огромную доску, но попытки оказались тщетны,
Весь велюр в царапинах, кислород на нуле, последний крик услышали черви...
Открываю глаза. Ничему не удивлюсь, разве что этому:
На вене - катетер, на груди она, жив как ты, а не как Муму.
Подхожу к окну, свежий мальборо, вчера кто-то решил взять ментоловые,
Поджигаю край, молча тяну, дым дерёт альвиолы мне.
"Наконец-то проснулся", тушу окурок о шею, проверил не сплю ли я вновь.
Ладони в порезах, ногти ободраны, на - запястьях мазоли и кровь...
Медсестра вопит, мол "Курить здесь нельзя, да и ты только встал спустя трое суток,
Тебя еле спасли, она нашла тебя,  мертвец среди проституток"...

Моё детство - добрая сказка, про "жили долго и счастливо",
Всё отрочество - бегал с ранцами, юность всю - с голодранцами,
Не стеснялся просить помощи, когда терял себя, но в этот раз,
Мир, в грубой форме, мне дал ещё один шанс.