У речки Белой

                СБОРНИК № 4
                "Всячина старого Володяя"

В КОЛОННУ СТАНОВИСЬ!

Стройтесь в колонну
бойцы, сострадальцы,
риторы нудные и хохмачи, -
хватит на мир неустроенный пялиться -
время ложить кирпичи,
рядом поставив мечи.
           ***
               
                АУТОДАФЕ

Я вчера кремировал стихи,
чтоб других собой не заражали,
пожелтевший потроша архив,
где они в бездействии лежали.
     У одних исчезла злоба дня,
у других повыкрошились зубы,
и они смотрели на меня
взглядом безбилетников у клуба.
 

И они мне снились.
И всю ночь
строки в голове переплетались...
Но бессилен был я им помочь,
кроме тех, что в памяти остались.
Этих я с трудом, но воскресил,
хоть случались трудные моменты, -
в поисках забывшихся фрагментов
всё в башке своей исколесил.
***


Говорят, всё - было!
Врут.
Всё - когда-то будет.
Будет Каин, будет Брут.
И их не осудят.

Новый явится Антей,
чтоб ворваться в схватку,
но Герою без затей
оттяпают пятку.

Кто? - Найдутся, как всегда,
где сила - на силу.
И взъярятся господа,
-- Где тебя носило?
Видишь, наших бьют опять!
Нет тебе прощенья! -
И погибнет он, чтоб стать
козлом отпущенья.
***

    Кто-то первый "сделал" Землю шаром,
вокруг Солнца лихо раскрутив.
строгость представлений обветшалых
до священной ярости смутив.

И... сгорел!
И что же?
А не так ли,
в наши дни, не чувствуя вины,
мы коварно поджигаем паклю
под ногами "странной" новизны?
***

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

  В ШАГЕ ОТ ПЛАГИАТА

Пишу и зеваю. Мороз за окном.
Сейчас бы порадовать душу вином,
да недано. А за окном
Цельсиев даже не видно - темно.
 Их - сразу тридцать.
Один к одному.
Молча уходят куда-то во тьму.
Утром, на смену, придут сорок пять
и у окошка усадят опять.
Куда мне...
В моём повседневном трико
в компании их не уйти далеко.
И память подносит ненастной порой:
"Сижу за решёткой в темнице сырой".
***



РОССИИ

Что - Вавилон в сравнении с тобою,
славящийся башнею своей? -
Лишь кольчугу снимешь после боя,-
 Новый враг таится у дверей

В скважины замочные и  окна
высмотреть старается секрет,
почему ты до сих пор не сдохла,
почему испуга в тебе нет?

Невдомёк европскому пигмею,
битому тобой несчётно раз,
что мы каждый раз ещё сильнее
после покушения на нас.


Вот, опять, собрав повсюду тучи,
торопясь, сгущают над тобой...
Дураков доверчивых не учат
ни слова разумные, ни бой.
     ***

Расцвели бутоны перестройки.
До чего ж они благоуханны
для того, кто, будучи жестоким,
в беспредельном бизнесе - Стаханов.

Формула есть "Два в одном флаконе"
Это значит, что живут без спора
важный покурор и вор в законе. -
Вор в законе кормит прокурора.
И дворцы их за одним забором,
и неотличимые авто...
В общем, так: если не стал ты вором,
ты -  неотличимое  никто.

Для тебя есть поля ширь, свинарник,
чьё-то стадо импортных коров.
Если ты слывёшь честнейшим парнем,
возле них еда твоя и кров.
Знай  паши, коси, паси скотину, -
создавай дублёнки и харчи.
А когда сведёт дугою спину,
щедрый счётик выпишут врачи.
Шок пройдёт, конечно, - он не вечен.
Ты домой отправишься не лечен,
где судьбы исполнишь приговор.
Не психуй, сам виноват, - не вор.

А страна у нас - для бизнесменов,
для офеней мелких и купцов.
То для них творились перемены
после государственной измены,
избежавших дыбы, подлецов.

 

                ***
РУСЬ, склонись над водоёмом каждым
и вглядись в измученный свой лик, -
видишь как терзается  от жажды
больше хапнуть  новый большевик?

Ты ещё не вся в его кармане -
есть ещё ничейный кислород.
и, в ещё свободном, океане, -
неприватизированный лёд.
А, если захочешь, то увидишь
как изводят выкресты народ.

,
 
                ***
 Без вождя, как без дождя, -
нету урожая.
Что вожди не учудят,
мы не возражаем.
Всё нам впору, в самый раз,
рады всякой нови,
а когда надуют нас -
только хмурим брови
да обещанного ждём, -
год ли, век, не важно.
Важно то, что за вождём
следуем отважно.
А куда он заведёт -
времечко покажет,
когда честно подведёт
счёт тем, кто поляжет.

,
 
***

     Красный самолёт

Было всё: и горы, и долины,
моря синь и комариный звон...
А теперь, в награду, что-ли? - длинный.
к тупику ведущий, перегон.

Мир суетный нам не досаждает.
Даже радость иногда пошлёт,
когда правнук, предку угождая,
на стене рисует самолёт.

Я то знаю, чем всё обернётся,
когда в этот красный самолёт
бабкин взгляд растерянно вопьётся.
Мы, конечно, с правнуком - на взлёт!

Что же до эмоций, то держусь я, -
увезут гостившего - часы,
и не раз вздохнёт тайком бабуся,
 проходя вдоль "взлётной полосы".

И приходит вывод сам собою:
Что б ты за свой век ни сотворил,
самое на свете дорогое, -
"самолёт", что правнук подарил.
***

, ПУТЕВОДИТЕЛЬ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

С колько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что принял ты с оценкой "Хорошо",
и что отнес к оценке нехорошей?


Определился? Ну,тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

ВЕЧНАЯ ТЕМА

Спит замороченный народ.
Что-то в тревожном сне бормочет, -
похоже, жить он лучше хочет,
чем предлагает ему МРОТ.

А бодрствуя, открыть свой рот
ему то ль стыдно, то ль опасно,
то ль он уже со всем согласный,
что только власть ему наврёт.

И как же крепок этот сон!
Но сон ли, что вокруг творится,
что не могло даже присниться
ярлык носившим "Гегемон".

 Отгегемонился. Притих.
Чего-то ждёт и копит что-то.-
Не деньги, ибо без работы,
но и не саваны - не псих.

Власть, чувствуя большую клизму
запела о патриотизме,
как будто Родина и честь
лишь у неё в сознанье есть.

Но люди видят - не слепые,
кто мир взъерошил и зачем. -
Не сам собой взъярился Киев
с погоном рейха на плече.

У власти те же там и тут, -
набобы и единоверцы.
Уже ворота, а не дверцы
они открыли в эру смут.
              ***

 В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Неразговорчива овца,
пока сыта и шуба греет.
Но как она в отаре блеет,
не видя пару дней сенца! -
Она и мёртвого разбудит,
безостановочно крича...

А разговорчивые люди, -
лишь люто смотрят и... молчат.
Но - поры. До той поры,
пока в кладовке топоры.

И всё-таки, во многих странах
пекутся большле  о баранах.

Но - до поры..
Но - до поры...
***

                А.А.

Гордыня и глупость соседствуют вечно.
Несчастья сопутствуют им бесконечно.
 Тщетны попытки унять их пирами,
и глупо причину искать за горами, -
Она приросла неотъёмно к гордыне.
Она же - причина тоски и унынья.
А эти подружки синеют от злости,
когда навестят их нежданные гости.
Не важно, кто гость, - дочь, сестра или брат, -
ослепший в гордыне себе только рад;
ему непосильно ни видеть, ни слушать
всё, что приносят открытые души.
Он ведь не может навстречу открыться, -
нечем гордыне с другими делиться.
И в одиночестве держат слепца
гордыня и глупость всю жизнь до конца.
Он обессилен успехами дальних
и ближних, а зависть не лечит души,
которой спасение в исповедальне.
Только гордыня туда не спешит.
     ***
,

МИНУТНАЯ ЖИЗНЬ
Минуты, как гудящие шмели,
вокруг меня со дня рожденья вьются:
горюют, торжествуют и смеются,
как члены многочисленной семьи.

И ни на шаг от них не отоийти
ни наяву, ни в снах порою вещих,
и мимо них, как мимо старой вещи,
не удаётся до сих пор пройти.

И нет числа им, вздорным, до сих пор.
И не понять мне, из каких резервов
они приходят, чтоб с остатком нервов
не прекращался перманентный спор.

***

Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

В черепе спрятав, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.


Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и - пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

___

Сумрак вечерний печаль журавлиную
тихо пронёс над умолкшей долиною.
Вслед потянулся кудрявый дымок,
да оторваться от крыши не смог.

Так и душа моя тянется, тянется
за молодыми в зовущую даль.
Только рванётся, и тут же оглянется, -
станет чего-то ей жаль.

Может быть, дело всё в "дыме Отечества"?
Много их было и разных - дымов.
"Какого? Какого?" - душа моя мечется
в дыме из Белых и Жёлтых домов...

****

"Мои года - моё богатство"
Шлягер бесхитростных времён.

ЧтО бы ночами мне не снилось,
не все дела мне по плечу, -
года, отяжелив, скопились,
а о богатстве умолчу.

Едва ли не со дня рожденья,
на все, что будут, времена,
копил я знанье и уменье,
которым ныне грош цена.

Померкла значимость мозолей
и люди начали стрелять,
пока решали на престоле,
в какой узде мне щеголять.

Нажравшись трупами, эпоха
явила новое лицо
и стало ясно, - поздно "охать",
зайчишкой выйдя на крыльцо. -

Почило время Кикабидзе,
но он с издевкой явной пел,
и тем признателен был жизни,
что впасть в немилость не успел.
***

 

Нет щедрости моей конца и края.
В сравненьи с ней ничто - державная казна,
Я в каждый праздник всем того желаю,
чего и сам, признаюсь, не познал:

Везенья, счастья, нежности, богатства,
любви с рождения до гробовой доски,
чтобы согрело души чувство братства
всем, кто, как я, в объятиях тоски.

Обрушились мечты всеобщей выси
и указующий похоронили перст.
Скудость и ветхость проникают в мысли
и превращаются в решительный протест.

Против чего, сообразишь не сразу, -
набита под завязку калита,
и мне твердит необветшавший разум:
"Всему виною, старче, нищета".
                ***
"А судьи - кто?" - вопрос был задан.
    В нём я увидел тень де-Сада
и четко слышу, как эпоха
скулит в объятиях Мазоха

       Родившись жертвой мрачных буден,
постигший в жизни кое-что,
я, как и предок мой, подсуден
и быть наказанным готов.
А как - иначе? Всюду люди
в своём невежестве святом
бесцеремонно ближних судят.
И очень часто - ни за что.

     Кто обряжает кривду в правду,
беря за истину хулу,
тем не укрыться за наградой,
сколько б ни пели им хвалу.

     Верховный Суд над всеми - Время.
Жаль, что медлительно Оно,
и не даёт нам встречи с теми,
кто был судим давным-давно.
Кто Им от скверны лжи очищен.

     А лживых судей имена
хранит в архивном пепелище,
самой себя стыдясь, страна.

      Пусть пепел Времени не вечен, -
он сохранит на много лет
смысл и поступки человечьи,
каких в животном мире нет.
***
Мы суетно живём

Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Мы суетно живём: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


ВНУКУ

Чтоб жизнь текла бесхлопотно и слаженно,
чтоб не просить прощения у дня,
старайся быть не битым и не глаженным,
только себя в несчастиях виня.

И не пытайся отвратить затмение
сознания сошедшего с ума;
и блажь свою не путай со стремлением
добром заполнить чьи-то закрома.

Не всё добро добром же возвращается.
Это у зла обычай есть такой.
Не редко беды от того случаются,
что их рождают щедрою рукой.

Но и не жадничай над горем убиенным.
Бывает, что достаточно двух слов,
чтоб явный образ огненной геенны
от взора страстотерпца отнесло.

Помни всегда: в "заслуженной награде"
таится часто чувство должника,
и, псевдодолга призрачного ради,
ты можешь стать слугою варнака.

***
      НАУКА  НАМЁКОМ

Шёл я полем, брёл я лесом, -
Я искал совет:
Как бороться надо с весом
в восемьдесят лет?

Колоски, что зрели в поле,
прошуршали вслед:
"Мы не знаем, что такое:
восемьдесят лет.

Вес, - за тяжкий труд награда!
Разве ты забыл,
что не с ним бороться надо,
а за то, чтоб был?

У кого амбар с овсом,
тот и сам  весом".

      Лес подумал и ответил:
" Разве это век?
Ты ещё не жил на свете,
жалкий человек.

Это и не половина.
Для иного -  треть.
В эту пору и осине
совестно стареть.

Тема   веса - не для леса.
Есть ли, нет у леса вес, -
никакого интереса
не испытывает лес!

Видишь, - вон у пня буреет
боровик во всей красе?
Можешь взять. И дуй скорее
вон из леса, дровосек!"

    Не могу понять, когда я
перед лесом согрешил,
но, деревьям угождая,
"вон" убраться поспешил.

     Вес не стал мешать мне боле,
возраст в миг разжал тиски,
когда я шагал вдоль поля,
 гладя колоски.

Видно, я постиг науку,
а какую, - не пойму.
Надо бы, -  авось и внуку
пригодится моему.
***

                1

Метаморфозы странные на этом белом свете, -
возможностей всё меньше,  чувства всё сильней:
чем старше становлюсь, тем мне милее дети,
тем красивее мамочки, тем бабушки - страшней.

        2
Молодость до времени опекают: глупость,
поспешность, нетерпение, горестный итог.
А старость, - это всяческих фактов совокупность, -
нажитого опыта бесполезный стог.

Многое в нём высохло. обветшали "эврики", -
лучшие решения отыскал народ,
продолжая новые открывать Америки,
обходя вниманием высохший зарод.

Уходя в туманную даль, бледнеет след...
Внук смешон для деда, а для внука - дед.
***


МЫСЛИ У ФИНИША

Чем бльше лет, тем меньше дней,
чем больше опыт, тем меньше силы;
чем хуже видишь, тем даль видней,
да жаль, что только лишь - до могилы.

Зато известно, что плоть твоя,
попав в узилище постоянства,
отпустит душу твою в края
неограниченного пространства.

Ни гравитация, ни долги
тебя уже приземлить не смогут,
а, потерявшие след, враги
не обратятся за справкой к Богу.

И ты займёшься любимым делом
возможно станешь писать стихи.
Кто попадает ТУДА умелым,
тем небо списывает грехи.
***

НАПУТСТВИЕ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
Ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

Сколько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что примешь ты с оценкой "Хорошо",
что отнесёшь к оценке нехорошей?

Плюсуй и минусуй, но, чур, не умножай,
не зная что подвергнешь умноженью:
имён забывшихся возвратный урожай
или сегодняшних гнобёж и униженье?

Определился? Ну, тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

Не всё у нас идёт, как надо.
Не всё, что надо, говорят.
Подчас "невинная" тирада
для непонятливого, - яд.

 За дозой дозу принимая
тирад слащавое питьё,
иной сомненью подвергает
мышленье здравое своё.

Своё! Которому и надо
без колебания внимать.
Но яркопёстрая тирада
сулит намного больше дать,

чем то, что есть, но - затрапезно. -
Не век же лаптем щи хлебать!
А тут обещано железно
всё, что тирада может дать.

И вот,  - уже отброшен лапоть
и остаётся только ждать...
Но что несчастный мог нахапать
у слов, которых не поймать?

       Придёт прозрение, конечно, -
Не сразу и не торопясь,
к порвавшему, весьма беспечно,
свою с реалиями связь.

       С веков древнейших у народов
обычай есть варить кутью,
когда отпущенные годы,
вслед за тирадами, - тю-тю-у-у-у...
***
Волненье моря вечно,
как и ветер,
как душ волненье,
как души порывы, -
эти явленья жизни
бесконечны,
как бесконечны
вечных душ надрывы.
Но всё - живёт,
волнуясь и страдая,
любя и ненавидя;
и, смеясь,
может порвать
спасительную связь,
когда в умах
забрезжит связь иная.

-  Всё, что угодно,
только не покой! -
Откуда эта ненависть
к покою?
Покой - не обязательно, -
застой;
Покой, - это
отсутствие дреколья.
Покой, - это желание давать
гостям приезжим
шумные обеды
и в замуж
дочерей им отдавать,
вместо того,
чтоб поджигать соседа
и освещать испуганные веси
под горя и беды речитатив.

Увы, иных знакомых наших бесит
любовных песен радостный мотив.

Я за покой цехов,
гремящих сталью,
турбин,
ревущих в страшной высоте,
и за волненье
возле нежных талий, -
хоть при луне,
хоть в жуткой темноте.
         ***
Может, хватит расти городам?
Может, скажем селу, - Аз воздам!
и, построив в нём дом - не избу -
запустению скажем, - Табу!?

Но, похоже, не быть той "Табе", -
загибаться придётся в избе. -
Это горькая доля слуги, -
жить надеждой в избушке Яги.
"Индезидом" бельишко стирать,
чем попало забор подпирать,
и по Скайпу смотреть как живут
дочь и сын, убежавши в Сургут...

Новый век нас ведёт от беды,
да вот, старый - оставил фалды.
Наступаем на них, матерясь,
а они пострашнее, чем грязь.
На банановой корке упал, -
отряхнулся и дальше пошёл.
А вот, кто на фалды наступал,
тот дороги другой не нашёл.

Та же тяпка, лопата всё та-ж;
те же грабли, мешки, поясница;
тот же первый наземный этаж,
лебеда, бодяки да щерица.

Перед сном телевизор соврёт
что нибудь, подсластив прибауткой,
а потом Лепс ужасный "споёт",
и в избушке становится жутко.

Утром - Дай, Бог, дождя! - огород,
те же тяпка, лопата и лейка, -
то, чем держится сельский народ,
зная цену блудливым копейкам.
***
,
Обновила Родина свой "изм",
нарожав пугающих новизн
без кавычек и в кавыках, но
все они чужие всё равно.

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

                И ТАК - ВЕКА
Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***
Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват,
родился коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
                ***




                Всё хорошо, прекрасная маркиза,..
                Из водевиля
          
  Не водевиль

Всё хорошо, пусть даже и не очень.
Всё хорошо, пусть даже не у нас.
Но это, - факт, приятный, между прочим,
хоть и не рвётся в пляс рабочий класс.

"Всё хорошо!" - я слышу каждый вечер
от неунывной телеголовы. -
Сей аргумент державный безупречен.
Кто не согласен с ним, те не правы.

Всё хорошо: друзей у нас полмира
и все в любви признаться норовят.
И даже те, кто кормится сатирой,
лишь Волочкову ласково журят.

Всё хорошо: тучнеют олигархи,
Россия лечит в складчину детей;
Вручили Папе Римскому подарки
и стала власть российская святей.

Всё хорошо, и нечего в аптеках
стонать старушкам, роясь в кошельках,
а кто погряз в лукавых ипотеках,
пусть у подъездов спят на сундуках.

Всё хорошо, - у нас лихие танки,
атомоходы лучшие у нас,
да вот беда, - купив с получки тапки,
уже не рвётся в пляс рабочий класс.

Скачу, куда хочу, на месте сидя,
в видавшем виды ветхом неглиже,
но на судьбу свою я не в обиде, -
кумир сказал, что счастлив я уже!
***

«Даже волос не падёт с бороды правоверного,
не будь на то воли Аллаха» (Парафраз)

63 - Негоже.… О, люди! Негоже
Твердить с каждой шишкой «О, Боже!»,
Когда, беды все подытожив,
Виновником видим Его же…
***
Социальные последствия одной
Божественной ошибки

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
и Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

 Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

 Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

 В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***
 И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом Загайново или Кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***
-
Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
сформируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

 Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома,
                всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…
            ***
«MANE, TEKEL, FARES»-

              «Взвешено, сосчитано, отмерено» -
                Огненные слова, появившиеся на стене
                Во время оргии вавилонского царя
                Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
- ОБ АДАМЕ И РЁБРАХ

Когда пришлось с ребром расстаться,
он не вступил с "хирургом" в спор,
Надеясь после рассчитаться,
чего не сделал до сих пор.

Войдя во вкус, пройдохе гаду
Уловку подлую простил
И даже дать готов награду
За то, что тот их искусил.

2

Не знаю, что там в воле божьей
И виноват ли в этом змей,
Только проблема многорожья
Стала проклятьем для людей.

Средь христианских многих правил
Одно скандальное нашлось.
Мне кажется, что Миф слукавил, --
Одним ребром не обошлось.

3

Рождаясь пухленьким и добрым,
мы – дикой ревности рабы:
Считаем друг у друга рёбра,
Первопричину позабыв.

Тут нет ни «анти» и ни «про» -
Тут видится сомненья шалость:
Каждый считает, что ребро
Его сопернику досталось.

4

Когда ребром вопрос свой кто-то ставит,
В штыки встречая важные другие,
То непременно возникает
Межрёберная невралгия.
***

                ЗА ЧТО?

Когда мой жеребец сорвался с коновязи
И я за ним пробегал день по грязи,
Чтобы на место водворить,
За что же небо мне благодарить?

Но я, уставший, подойдя к порогу,
Освобождаю ноги от оков
И говорю привычно: Слава Богу,
Взирая на останки башмаков.

А Господу ещё подумать надо,
За что ему словесная награда.
                ***

СЛАВНЫЙ ДЕНЬ
Дни не спешат, а годы всё бегут, -
стремительно и неостановимо,
и самых дорогих нам и любимых
в поспешности своей не берегут.

А их всё меньше. Меньше с каждым днём
тех, кто избавил землю от насилья,
кто,прикрывая жизнь родной России,
о собственной не думал под огнём.

И вот, ещё одна идёт весна
с запечатлённым в каждом сердце маем, -
он с сорок пятого никем незабываем.
И снова Родина наденет Ордена.

В честь Дня Победы. В честь бойцов седых.
В честь Дня народной памяти и скорби.
И в этот славный День Святой Георгий
благословит на подвиг молодых.

Слава российских витязей светла.
И не дано ей никогда померкнуть.
И если кто решится на проверку,
того укроет траурная мгла.
***
НАГРАДЫ ВНОВЬ ПОДОРОЖАЛИ

Отцы и деды,это вы
очистили от смрада небо.
Отцы и деды. это вы
врагов спроваживали в небыль.

Отцы и деды, это вы
разруху потом поливали...
Да в полном ли объёме мы
вам по заслугам воздавали?

Простите нас за серость дней,
за неустроенность уюта, -
хоть нет роднее вас людей, -
казались лишними кому-то.

Свой долг и совесть обменяв
на грех обещанного блага,
вас ваш Верховный угонял
после победы в ад ГУЛАГа.

Бойцам безруким и безногим,
сумеввшим в танке не сгореть,
рубеж чиновничьих порогов
не удавалось одолеть.

Даже горластые, с ногами,
с иконостасом орденов,
будто с заклятыми врагами.
сражались с армией чинов.

Сейчас забыты эти факты.
Пришли иные времена
и не доводит до инфарктов,
любовь обретшая, страна.

Вбиты сражения в скрижали.
Вокруг звучит оркестров медь.
Награды вновь подорожали,
да стало страшно их иметь...
***

Раззадорь себя, метелица -
превратись в пургу, -
мне в спокойствие не верится.
Просто - не могу.
Дни безмолвны. Ночи тихие...
Мощь, в них скрытая, жива ль?
Где их замыслы великие,
устремлявшиеся в даль?
Или стылыми сугробами
прежний путь загромождён?
- Нет, стремятся стать набобами
все, кто после вас рождён. -
Так ответила метелица
и, виляя, поползла
Новогодняя затейница,
дочь безрогого Козла.
***
Мгла над прошлым нависла,
впереди - постоянство.
Жизнь лишилась бы смысла,
если б не графоманство.
Прежде думал - проклятие,
чтоб могли насмехаться.
А выходит - занятие,
если нечем заняться.
Пусть - пустое, не нужное
за пределами дома,
но зато в ночи вьюжные
это лучше, чем кома.
То-есть, просто лежание, -
вперив взор в потолок,
вспоминать о желаниях
и высчитывать срок
до назначенной встречи, -
до того рандеву,
что уже обеспечено
в час, когда отживу.

А пока среди граждан я
очумевшей страны,
мне приносит ночь каждая
чувство тяжкой вины
перед всеми ушедшими
за суетность мою,
чьи последствия грешные
лишь теперь познаю.

Только не докричаться
к тем, кого огорчил;
к тем, кто нужному делу
остолопа учил;
к тем, кого я обидел
ни за что, ни про что,
а теперь вот увидел,
осознал... Ну и что? -
Тяжелеет, упрямо
возрастая, вина...
А раскаянье, - яма
без краёв и без дна...
      ***

Пишешь стихи трячущейся рукой?
Значит, ещё каким-то занят делом.
Не потому ль кукушка за рекой
с избытком явным лет тебе напела?

Что время хмуро, - это не беда
Ты помнишь дни, когда оно ласкало, -
мог убедиться: время, как вода, -
и по равнине мчится, и по скалам.

И рушит всё, что встало на пути:
И вечный дуб, и грозного тирана.
Вот почему сегодня не найти
когда-то задиравшиеся страны.

А ты живёшь и на него ворчишь.
Оно к твоим ворчаниям инертно.
Раскрепостись душой, старик-мальчиш,
возможно то, что ты творишь, - бессмертно.
***

Историк думает.
Филосов - тоже.
О чем? - Узнаешь, -
мороз по коже.
Их мысль старения
не боится
и в монографиях
отразится
весьма благою
для мира вестью
Лет через сто,
или даже двести.
    ***



Что проку - в собственном соку
годами каждый день вариться?
Не зная, что вокруг твортся,
чем оживить свою строку?

Но как порвать цепную привязь
пенсионерским кошельком?
Как, быту строгому противясь,
из плена вырваться? Тайком?

Ну, вырвешься, вздохнёшь всей грудью,
попав на час-другой в страну,
где так же ищут выход люди
в своём безвылазном плену.

И что?  Закрыть глаза и душу,
представить, что здесь мир иной?
Увы, и здесь мимо кормушек
никто не ходит стороной.

И здесь всё ощущают кожно,
и здесь тюрьмы не миновать... -
В материальном мире сложно
над бытом бабочкой порхать.
     ***
,
       Душа - в душу

Не могу обещать и не буду,
что отдам свою жизнь за кого-то. -
не хочу я прослыть словоблудом, -
не желаю прослыть идиотом.
Жизнь дана мне отнюдь не бессрочно, -
с назиданьем одним: "Не спеши!"
Много лучше дарить по комочку
от нетленной бессмертной души.
Душа - в душу, - прямее, вернее, -
не проскочат ни кривда, ни ложь.
У людей в головах ахинеи.
В душах же -  днём с огнём не найдешь.
      Попадаются души с недугом.
На поверхности он не всегда.
Дашь такому комочек, как другу,
и незримо уходит беда.
А отдал бы я жизнь, -
что в том проку?
Помогло бы кому-то?
Как знать...
Но я знаю:
                причину порока
можно только душою изгнать.
Не беда, что отдал лишь комочек.
Что малюсенький он, - не беда.
Я комочки кладу между строчек.
Каждый может найти без труда.
***


Сколько людей - столько сюрпризов,
столько ж претензий и капризов,
но есть, одна на всех. примета, -
они улыбчивы при этом.

За этой миленькой кулисой
могут шакалы быть и лисы.
Там одного найти нельзя, -
за ней не прячутся друзья.

Вам грустно - и печален друг.
Вам хорошо - и друг смеётся.
И он от вас не отвернётся,
узнав, что вас настиг недуг.

Но и друзья порой не прочь
нас удивить нежданным чем-то, -
гроздь винограда из Шымкента
привёз в Рожденственсую ночь.

И мы с ним истину в вине,
весьма настойчиво искали...
 Узоры снежные в окне
о декабре напоминали..
***


Любовь не входит в перечень тех чувств,
что нас ведут до смерти в жизни этой, -
она, скорей, из области искусств, -
 ристалища лирических поэтов.
А в прозе, - это хитрой жизни трюк,
гипноз инстинкта, яркая пустышка,
похожая на нежную зарю,
переходящую в губительную вспышку.
                ***

Адептам платонической любви
протягиваю руку без сомненья. -
Сердечную не вовремя сорви
и станешь жертвой собственного рвенья.
Любовь и кровь не зря в одном ряду
у всех, рифмующих любовные стигматы.
И я к платоникам бестрепетно иду,
и выбор мой страданьем не чреватый.
Он в самый раз по нынешней поре
для полноты души моей усталой.
В сердечной повезло, - я не сгорел.
 Сама она - холодным пеплом стала.
           ***
      Занзибарская эпидемия
"Скорая помощь" приехала к дедушке.
Старый уже посинел.
Он безнадёжно противился смертушке, -
пуп присосало к спине.
Как диагност. врач годами проверенный.
Тут же, увы, спасоввл, -
зубы больному разжав, неуверенно
в рот ему что-то совал.
Эта болезнь разошлась эпидемией
по занзибарской стране, -
диагноз для трёх четвертей населения:
"Пуп присосало к спине".
      ****

Идёт-гудёт вселенский шум,
всё шире разрастается, -
порвав ураном парашют,
грядущее верстается.
Фантом, терзающий века
утопией прелестной,
оставить может в дураках,
а прыгать бесполезно.
И всё настойчивее шум, -
не лучшее свершается:
отбросив рваный парашют,
Земля в пике срывается.
А где же Бог?
         Да тут он, Бог:
раздетый нами наголо,
он равнодушно смотрит на
эксперименты дьявола...
               ***
ИДУЩЕМУ ДОГОНЯТЬ "ПРАВДУ" В ВЫСОКИХ КАБИНЕТАХ
Зачем ходить туда, где нас никто не знает?
Зачем идти туда, где нас никто не ждёт? -
Эти вопросы каждый понимает,
но, как "припрёт", с надеждою идёт.
Идёт! - Надеется, что встретят и приветят;
послушают, -  поймут его беду...

Наивные... А я пожил на свете
и никуда незваным не иду.

И ничего. Плетусь своей орбитой
из прошлого - по сути - в никуда,
тряся мошной, рецептами набитой,
презренный властью ветеран труда.
                *   *   *
                Пришёл старый чувак с двумя чемоданами на ж.д. станцию "Большая                речка", или разъёзд "Загайново", поцеловал замочек на двери и предался  сладким воспоминаниям о некогда бывшем жд-сервисе. Но не долго длился этот кайф, -
возмутилось чем-то недовольное небо и чувак вспомнил  слова более старые, чем:   Вокзал, Зал ожидания, Расписание поездов... -

    Какие старые слова! -
Нет уж и с памятью родства.
Старей, чем перегон, верста
и Министерство транспорта.
Старее, чем вагон и рейс,
старей, чем стрелочник и рельс...
Их  только старый пассажир,
кто у двери багаж сложил
и от замочка ждёт известий, -
словам забывшимся ровесник.
Ему сейчас бы отдохнуть;
к дивану чреслами прильнуть;
на расписание взглянуть,
воды хлебнуть да прикорнуть.
Но холодна дверная сталь.
То не беда, что он устал.
Не пропадёт чувак болезный.-
На железной дороге
 порядок железный!
***

Когда орудия палят,
никто не вправе спать спокойно.
Да, мир погряз в дурацких войнах,
но войны же и жить велят.
Жить, чтобы в славный день победы
воздать паршивцам по суду,
позволив им, за их же беды,
гореть безвылазно в аду.
***
Сменился ветер перемен
и сколько шеей ни ворочай, -
в спину, когда ты - бизнесмен,
и в морду, если ты - рабочий...
       ***

            МОЛЧУНЫ
       
О, каста Стальских, Кумачей, Джамбулов,
с потомством вас! - Ваш корень не засох, -
Полузабытым ветром вновь подуло,
тончайшей лести вынесло песок.

Ох, не собрался б только он в барханы,
колхозно голосующие "За",
пыля безостановочно в глаза
заждавшимся уже халявной манны.

      Да что там - "За"? - Порою, промолчать -
не лучше, чем сказать, - Пора его кончать!

А молчунов у нас всегда хватало,
о чём твердить история устала.

Терзает душу прошлого фантом,
в текущем дне от прозы неуютно,
грядущее и  призрачно, и мутно...
Вот и смердят полуоткрытым ртом.

     В мире людей ворчащих и рычащих
нет никого коварнее молчащих.
           ***
 Монолог бывшего агронома совхоза

 Вот они, уставшие, больные -
бывшие свинарки, пастухи, -
покупают косточки свиные
искупая прежние грехи.
Горестно смотреть на утомлённых.
Но не солцем. Солнце для других:
сединой ещё не убелёных,
собственников "тачек" дорогих.
У счастливцев ладно получилось, -
пощадили волны перемен.
Даже их младенцы научились
не коверкать слово "бизнесмен".
Юноши поймали носом ветер,
на соображалку налегли,
заявили папам, мол, не дети
и - бегом  подальше от земли.

Кто-то лихо выбился в министры,
кто-то стройкой стал руководить,
а Егор вернулся в дом юристом.
Только стало некого судить.
Вор успел пробиться в депутаты,
бизнесменом стал авантюрист,
Ванька-хулиган погиб солдатом.
И вздохнул от благости юрист.
Все во всём и от всего свободны,
все с правами частного лица,
делай всё, что душеньке угодно!
Вот и ловят "лохов" на живца.
И Егор от благости добреет:
"лох" подаст, и жулик отстегнёт.
За свободу жизни не жалеют,
хоть она иной раз и не мёд.
Наш Егор не пашет и не сеет,
не готовит на зиму сенцо.
Он законно может и умеет
уводить от кары подлецов.
Или подводить. Тут нет секретов,
что - кому. Судья ли, адвокат,
видят, по известным всем приметам,
кому в рай дорога, кому в ад.
Ведь не зря статьи законов "дышлом"
окрестили наши праотцы.
Вот и сердюковщина неслышно
прячет в них позорные концы.
Пацану, что стибрил у торговки,
по нужде,  горячий пирожок,
справедливый суд без оговорки,
с пылу, с жару, присобачил срок.
Да и то, чего бы стал он медлить,
скромной частной собственности страж,
меж рублём и совестью посредник
и гроза пятирублёвых краж...

А Егор наш, несмотря, что зелен,
в знании лазеек мелковат,
взялся защищать в суде Емелю,
заявив себя, как адвокат.
Иск простой, - не оплатил ответчик
заготовку и доставку дров.
Вот отрывок скорбной щучьей речи,
чтоб вердикт был честен и суров:
"Я все дни трудилась что есть силы:
и колола, и переносила,
как по струнке, в штабель всё сложила
и, к несчастью, повредила жилы".
В конце речи, улыбнувшись мило,
от больницы справку приложила.
Справку секретарша огласила:
"Грыжа, геморрой, упадок силы
по причине тяжкого труда".
Эта новость мигом подкосила
вечные сомнения суда.

А Егор наш был предельно чёток:
"Несерьёзно основанье спора, -
нет работы сделаной учёта!
Так же, я не вижу договра.
Все слова истицы Щуки лживы!
Что до справки, то известно мне,
что она, погнавшись за наживой,
два часа металась на блесне.
А ответчик сам в лесу трудился.
И сама работала пила.
Лес на сани сам собой грузился.
сани сами мчались вдоль села.
Есть свидетель, - господин Бывалый.
Это на его стальном крючке
Щука то ныряла, то всплывала,
чтоб не успокоиться в сачке.
И удачно сорвалась. Вот  вкратце,
то, что стало темой для суда.
Никаких плутовке компенсаций
ложного морального вреда!"

И - ура! Емеля бросил шапку
ветхую в судейский потолок
и, схватив защитника в охапку,
с радостью куда-то уволок.
Что там было дальше - неизвестно.
Может, даже выпить довелось.
Ну так что? Законно и уместно, -
первое сраженье удалось!

Щука же, из скудости извечной,
никого себе не наняла,
и, хоть иск её был безупречным,
из суда дурёхой уплыла.

Так вот "первый блин" не вышел комом.
Если кто кирпич в меня метнёт,
знает пусть: теперь юрист знакомый
за моей оградою живёт.
Он теперь у нас "Егор Ефимыч".
Лёгок на ногу, весьма красноречив.
Сколотил себе нехилый имидж
и местечко в банке получил.
Он, весьма успешно, отбивает
жалобы всех щук и пескарей,
и усталость от трудов смывает
в волнах экзотических морей.
Не свинарь он, и пахать не может,
но сегодня он в такой чести,
что охота дать ему по роже, -
за измену, Господи, прости.
***

         Отмщенье друзьям
     Поздравлен с посвященьем в старики
и не могу остаться не отмщённым. -
Пусть будут дни друзей  всегда легки,
и каждый день бедой не отягчённым.
Желаю неба с голубой луной,
с предчувствием удачи - пробуждений,
ночных у колыбели чутких бдений
над хрупким сном кровиночки родной.
Пусть будет в вашем доме мир и лад,
у дома, - вертоград, разящий многоцветьем.
И пусть приумножается ваш клад
из радостных мгновений многолетья!
      Души друзей, как близнецы, похожи.
Не много вас,  но тем вы и дороже.
                ***
ПЕЧАЛЬНЫЙ ФИНИШ ОДИНОЧЕСТВА
Никто не спросит, как живёшь;
Никто не спросит, как здоровье;
Не поведёт никто и бровью,
когда в пустой избе умрёшь.

От жизни всё чего-то ждёшь,
судьбы своей невзрачной зодчий, -
по-человечески живёшь,
а расстаёшься с ней по-волчьи.
       ***

    ПРО ОСЛОВ

Бытует в Казахстане-
я знаю не со слов -
обычай гнать из стайки
по осени ослов.-
Нагрянет завирюха. -
корми да убирай,
а так, -  ногою в брюхо
и запирай сарай.
Зима буранит часто.
трамбуя снег пургой,
и падает несчастный
отвергнутый изгой.
А чуть пригреет солнце,
сугробы опадут, -
хозяева, опомнясь,
ослов искать идут.
Идут, зовут, зевая,
со всех окрестных сёл...
И вот везёт бабая
нашедшийся осёл.
Хозяином привечен,
под седоком огруз,
знакомой внемлет речи
и груз ему - не груз.

Известье в интернете
мне "новость" принесло:
"У нас на белом свете
несчитано ослов!"
             ***
ШТРИХИ  ВРЕМЕНИ
    День с веком не сверяется, -
он просто повторяется:
плачем утренним младенца,
чаем обжигающим,
завереньем управленца
многообещающим;
мощным взрывом,
общим горем,
болтовнёй властителей;
беззакония раздольем
правоохранителей.

     День с веком не сверяется.
он просто повторяется.
Дню плевать что век  другой
подсобрал нулей. -
Виснет  радуга дугой
над бедой полей.

Чудо- арка, - это вход
в мир естественных хлопот,
в мир питающих корней,
вредных корневищ,
в мир сменяющихся дней,
радующих жизнь.

    День с веком не сверяется,
да вот теперь пришлось, -
ненужное внедряется,
будто в горло кость:

На работе спор и дома,
в шоке матери, отцы, -
в школе учат как кондомы
надевать на огурцы!

Оборзевшая Лолита,
выполняя спецзаказ,
изобилье целлюлита
выставляет напоказ.
,
    День веку удивляется, -
утратив тет-а-тет,
спешно разгоняется
генералитет.

Где-то кто-то бесятся,
воли пережрав.
Не успел повеситься -
довершит минздрав.

Люди кочевые
объявились вновь, -
девки "плечевые"
продают любовь.

Ваучеры, диллеры,
сауны да киллеры,
Ловкие мавроди -
всё в одном народе.

Лишь почившие в разборках,
спят смиренно на пригорках.


Разобравшись с Ильчём,
поостыли люди.
Доживает Горбачёв
мерзкий век иудин

Кто-то Сталина порой,
нет-нет, да помянет, -
на кнуте держался строй,
подпирая пряник.

Стало всё наоборот, -
полегчало дряни,
далеко не в каждый рот
попадает пряник.

   В вековой истории
пишутся мемории.

       Чутко держит новый строй
ушки на макушке,
разбросав по всей Руси
Банки-закидушки.

Не срослись мечты и - хлоп! -
Ты уже в ловушке.

Новый строй своё берёт,
ярок, злачен, страшен, -
ходко движется вперёд,
надвое окрашен.

Бизнес в тёмной стороне
скромненько тучнеет.
А на светлой стороне
стынет и беднеет.

Стала Русь, как мир вокруг,
не к добру слоистой.
Потучнел чиновник вдруг -
что-то в нём не чисто...



    Сбрось, Фемида, с глаз кушак,
зашоривший очи, -
Ты увидишь как грешат
в мире полномочий.

Возврати и "зуб за зуб"
и "око за око"
и не прячь воровский зуд
за давностью срока.

Так ли уж нужно УДО, -
задний ход закона? -
Оглашённое судом
свято, как икона.

О, святая жрица Права,
ты, как грешный мир, стара.
Ты одна  на зло управа,
но тебя лечить пора.

Образ жизни твой порочен,
а порой и странен:
Вор в законе, - твой платочек
в нагрудном кармане.

Виден всем - тебе не стыдно:
Вор при всём народе,
посчитав тебя фригидной,
ходит на свободе!

И коррупция-старушка
кружева не вяжет. -
что ей вор шепнёт на ушко,
то тебе прикажет.

И исполнишь ты покорно
злой совет злодея,
о доходном зле бесспорном
всей душой радея.

    День с веком не сверяется, -
порою удивляется
и с катящей валом новью
как-то управляется.

Тут и мы, - его начинка,
смысл его и суть его,
напиваемся горчинкой,
исходящей от всего,

что не прошено, не званно,
властным шагом входит к тем,
кто, рассевшись по диванам,
ищет смыслы в духоте.

В доме газ. На плитке гречка
допревает с кетчупом;
пёс свернулся под крылечком,
кошке делать нечего.

День пройдёт - настанет вечер;
завтра рис заменит гречку;
Рис заменит манка;
манку - запеканка...

Без эмоций оборвётся
лист  календаря;
дрёмой розовой нальётся
за окном заря.

Наплевать, что где-то рвётся
к жуткой власти халифат, -
завтра, чтоб пожрать, проснётся
населенье "крайних хат".

День покорно всех приветит,
всем, чем сможет, наградит,
и, как прежде, не заметит,
чем мещанский дух чадит...
***   


          Завтра

Пусть будет так, как сказано однажды.
- Что сказано? Кем сказано? Когда?
Сказано страдающим от жажды.
- Что сказано?
"Да здравствует вода!"
- Когда?
Не знаю. Может, даже - завтра, -
поймав, с небес упавший, шарик льда.
    ***
Здесь, право, неуместен смех,
но Русь не возмущалась, -
хлеб резать, говорили, - грех.
Съедать не запрещалось.
   ***

       ЯДРЁНА ВОШЬ

Да-а, Алтайский край - не Сочи, -
фермер за ухом скребёт:
днём печёт, а ночью мочит.
Как тут сено не сгниёт?
И картофелю не сладко.
Значит прибыли не жди... -
В поддых бьют его украдкой
криминальные дожди.
Потайные, воровские
губят труд весь, не спеша.-
Спекулянты городские
ждут большого барыша.

От таких проделок бесьих
у села защиты нет.
А кто в небе куролесит, -
испокон большой секрет.
А не то, в Москве издали б
устрашающий Указ,
чтоб осадки выпадали
в две недели только раз!

Да не всё Москве по силам.
Тут ракетой не возьмёшь...
Что родилось-накосилось,
пропадёт, ядрёна вошь.
***

Подкралася осень, -
лета знойного вечер.
Сидим, - икру с кабачками мечем.
Банки да крышки стериллизуем, -
импортозамещение реализуем.
Назло молдованам и молдованкам,
назло болгаркам и болгарам,
летние хлопоты разливаем по банкам
для беспроблемных бесед с самоваром.
В густом полумраке небесной хмури
С утра взбодримся "Принцессой Нури",
соорудив бутерброд без корки
с толстым слоем своей икорки. -
Давно известно: икрой осетра
очень вредно питаться с утра.
.
А пока обдаётся паром
тара,
          достойная бесед с самоваром.
                ***
+  +  +
              Весь ЕС уже кричит:
"Задолбали басмачи!"

Слава щедрой  Frau Merkel
на глазах Европы меркнет,
набекрень у всех мозги, -
запустила в дом ИГИЛ!

И теперь хоть закричись,
зло не церемонится.
Оборзели басмачи, -
в дверь без стука ломятся.

Обещавший помощ  ser
гуще воду мутит...
-  O, main liben, schnel kom cher!
Schnel, Genosse Putin!
***
АПРЕЛЬСКОЕ ПОСЛЕМЫСЛИЕ
       Когда, придя, сиятельный апрель
сметёт все ложа зимнего Прокруста,
в природе просыпаются искусства -
Все сразу, вместе: танцы, птичья трель
и ловеласов птичьих колера
одежд унылых. Кто-то забиякой
становится и лезет на ура,
ради минуты вожделенной, в драку.
Война ведь, - это тоже вид искусств.
Жестоких и, увы, необходимых
для подтвержденья искренности чувств,
для привлеченья щедрости любимых.

        В бою годится всё: копыта и рога,
смекалка, ловкость, стойкость и бесстрашье
с железной волей победить врага,
как бы он ярко не был изукрашен.

И подарит Природе смертный бой
таких же забияк новорождённых.
И будут раны, будут кровь и боль,
и больше ничего - у побеждённых.

Рядом пройдут бескровные бои:
Кто-то кого-то в страсти перепляшет;
перепоют друг друга соловьи
и чей-то хвост окажется чуть краше.
Изящней кто-то шею изогнёт,
а кто-то клювом протрещит тираду
и дама сердца сразу всё поймёт,
и красоте отдаться будет рада.

     С любовью,
                взятой как трофей в бою,
мы воевать всю жизнь обречены.
И вывод: ослеплённые в бою,
мы до конца бои вести  должны.

Любви предписано неспешно расцветать,
начавшись с непорочного бутона.
Трофею ж близким по душе не стать
и неизбежны скрытой боли стоны.

О, как далёк законный мой трофей
от легкокрылых светлооких фей:
и нынешних, и тех, что в той дали
были не сном.
Но стали.
Сном -  смогли...
               
       ***
         

+    +     +
    В жизни есть издерки роста, -
плакать хочется и петь...
Можно жить легко и просто,
если больше не хотеть,
чем уже ты обеспечен.
Для такого жизнь легка.
Он и весел, и беспечен,
и здоров наверняка.
А кому чего-то мало,
и чего-то просто нет,
тяжело, как экстремалу,
угодившему в кювет.
     Кто-то рядом лихо мчится,
телом здрав и духом здрав,
а ему пора лечиться,
хоть и нет каких-то травм.

Вжизни много есть кюветов,
и вопросов, и ответов.
Если правильный найдёшь -
просто так не пропадёшь.
И в соседстве с экстремалом,
став уверенней, сильней,
будешь жить надёжным малым,
не боясь грядущих дней.
                ***
 ГРЕХ НИКОГДА И НИ КЕМ НЕ ПРОЩАЕТСЯ
И НЕ "ОТПУСКАЕТСЯ"
Грех, - это то, что угнетает совесть.
Никем не видимый, он ощутимо мстит,
и бесполезно, в грешном прошлом роясь,
шептать, молить,
даже кричать: -"Прости!"
Часто того, кого ты просишь, нет уж, -
Не возвратить его и не догнать.
И никакая внутренняя ретушь
не в силах факт греха заштриховать.

Грех, - это то, что душа не прощает;
то, что безоблачно жить запрещает;
Грех, - это ноша, что ты навалил
на душу, когда перед жизнью юлил.

P.S:  Что-то тебе не понравилось сразу,
или закралась, хоть капля! сомнения, -
не подключай вычисляющий разум, -
он наведёт тебя на предпочтения.
Выгода будет в первом ряду.
Клюнешь - и, вскоре, очнёшься в аду.
         ***

      Купите у меня стихи!

      Тузы, купите у меня стихи.
Как-так -  "зачем"? -  Чтобы со мною спорить.
Нехорошо, когда твердят верхи,
низам оставив право, им же, вторить.
И у низов найдётся что сказать.
И не всегда, как говорят, - "по шерсти".
По шерсти, - это то же, что лизать
 окрестности разгрузочных отверстий.
      Отсутствует сей навык у низов!
Это в верхах, - обычное занятие,
ради того, чтоб выбиться в приятели
иль стать шестёркой верной у Тузов.
      Ну, спорьте же! Скажите, что не так
у вас шагают по карьерным лестницам,
и что Тузы, которые в летах,
дарят вниманье вовсе не ровесницам.

     Купите мои бедные стишки, -
они помогут вам с пути не сбиться,
толчок дадут в час нужный спохватиться
и, посчитав разбитые горшки,
на самом роковом остановиться.

     Купите же, не жмитесь, как Гобсек, -
у вас уже всего полно в заначке!
Купите - и обставите вы всех,
кому,  вчера ещё, несли подачки.

     Мужи, купите у меня стихи!
Я знаю, вы практичны, как машины,
Но иногда полезно для мужчины
подумать, сев подальше от сохи:
о том, о сём,  чем держится ваш дом,
о нескладухах, что в семью проникли;
о том как личным праведным судом
поправить что-то в ежегодном цикле;
как приохотить сыновей к сохе,
чем удержать от зова моды дочку... -
Об этом тоже вы найдёте строчку
в моём незашифрованном стихе.

Нужно, всего лишь, у меня купить
в скромной одёжке тоненькую книжку. -
В ней вы найдёте всё, кроме излишков,
за кои следует поэта утопить.

     Впрочем, поэтов топят и без них, -
Для этого находят недостатки.
А где их нет? - Найдут - и взятки гладки:
мол, графоман или обычный псих.

"Мало того, ещё он и наглец, -
посмел без нашей правки сделать книгу,
в которой днём с огнём найти интригу
не смог наш Мэтр, - большой по Музам спец."

     Но этот бред, - обычная борьба
добра и зла. Борьба за место в стае.
А между тем, читает, не листает!
утопленников строгая судьба...
       ***
               
                Завтра
Завтра, вставши с утра, я оденусь, обуюсь,
сполосну крепким чаем кишки
и, не медля минуты, пойду застрахуюсь, -
очень уж досаждают мне мысли-грешки.

Я же душу убью, если их воплощенье
неминуемо станет смертельным грехом,
и нечистая сила, упиваючись мщеньем,
будет мчатся на ней к Вельзевулу верхом.

И она упадёт запалёной кобылой,
чтобы больше не встать, не продолжить пути.
И всё только за то, что я в жизни постылой
в Росгосстрах поленился зайти.

Завтра же и пойду, и себя застрахую
от встречи с Чубайсом и дороги в тюрьму. -
На любом языке, что в России бытуют,
даже рифму к нему пятый год не найду, -

до того он на нашей земле чужеродный.
А вот властью - всем сердцем любим. Почему?
Как назвать эту власть, без натяжки, народной,
если весь наш народ шлёт проклятья ему?

И ему, и Гайдару, и иным бурбулИсам, -
пусть им будет терновым матрасом земля,
когда все они, эти продажные лисы,
божьей волей уйдут от защиты Кремля.

А кто правит Кремлём - время в будущем скажет,
развенчав и того, кто сейчас за рулём.
И ему в своё время лоб священник помажет,
только мы ведь сейчас, мы сегодня живём!

Росгосстрах, застрахуй нас от мыслей мятежных,
от способности видеть в заверениях ложь
и от чувства - не лучшего - к людям успешным,
от надежды потребовать: "Вынь да положь"...
         
А иначе беда нам такое предложит,
что придётся жевать и глотать без конца,
и уже никакой Росгосстрах не поможет
избежать рокового венца...
         ***
КТО ВЕРИТ, ЧТО?..
Опутав Землю сетью злых орбит,
забыв, что сами же не ней ютятся,
люди планируют, кого ещё убить,
только стыдятся миру в том признаться.

Владыки стойбищ, полисов и стран,
масштаб свой видя сквозь тщеславья лупу,
не видят нищих, страждущих от ран,
и поступают более, чем глупо.

Не за горами их горчайший час,
когда костыль забытого калеки
будет нацелен в их надменный глаз
и затрясутся в миг последний веки.

Пока хранит их церберов стена, -
Владыки в славе, остальные в гное, -
На континентах всходят семена,
бездумно опылённые войною.

А если лопнет сетка из орбит! -
Достанется по градине не всем ли?
Кто верит, что не будет он убит
и что не он обрёк на гибель Землю?

Но кто вдолбит в сознанье игрокам,
поставившим на кон все фишки мира,
что не спасётся ни один задира,
сегодня пишущий свой собственный  " Main kampf"?..

          ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***
Небо расщедрилось влагой, -
Пресытились все и везде.
Для нас – несомненное благо,
Рождённых когда-то в воде.
Сегодня мы, к счастью, бесхвосты.
О жабрах и памяти нет.
Но жить нам на суше не просто
Без вечной наживки, - монет.
И потому мы всем миром
Бросаемся, как на живца,
Частенько теряя квартиру,
На блеск золотого тельца.
Бросаемся на закидушку
И в омут ныряем за ней…
Потом обнимаем подушку,
Как будто нет вещи родней.
И мокрая нас поучает
безмолвным мгновением сна:
Дурак тот, кто не замечает
Того, что скрывает блесна.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***
До Тацита и после

Людей, как и числа,
можно делить.
Для этого надо
ругать и хвалить.
Поруганый - дальше,
похваленый - ближе,
и в дело вступают
законы престижа.
А если к престижу
добавить подачку, -
ближний решит вам
любую задачку.
А тот, что подальше,
под гнётом нужды,
будет питать себя
ядом вражды.
   И порох готов
из людей разделённых:
"судьбой" наделённых
и обделённых.
Горячее слово
к любым поднеси
и ринутся души
глупцов в небеси...

Только лишь равенство
и доброта
могут захлопнуть
на небе врата.
Но, как заметил
когда-то Тацит,
на эти два слова
 большой дефицит.
             ***
- Безнадёжно больному оптимизмом Владиславу
Косареву на выход его книги - в качестве поздравления.


Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Владельцы разных ипостасей,
мы тщимся грешный мир украсить,
в который нас Господь прислал.

 Но видит ли наш мир увечный,
неравнодушный. но беспечный,
в строку вмещённые труды?
Увы! Не первые мы в этом, -
всегда была  судьба поэтов.
в тисках злокозненной молвы.

Мир хочет славы. Просит славы, -
нектаром пахнущей, отравы
И видеть мы его должны
с другой какой-то стороны.

Та, что доступна нашим взорам,
покрыта патиной позора,
и те, что сладко жить хотят,
её всё время золотят.

Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Не мастера мы дел сусальных.
Мы далеки от ремесла
говорунов официальных.

Не громогласен наш глагол
и нет в нём даже малой лжинки,
но в нём напряжены все жилки
пригодные для батогов.

И грех большой лежать им, молча,
в стопе ли, в ворохе бумаг,
когда наш век, с оскалом волчьим,
иначит многое в умах.

Ты, Владислав, извлёк-таки
из тайников душевных Лиру,
прибавив к сонму звуков Мира
звучанье собственной строки.

      Твори и дальше, вопреки
стандарту льстивого клавира.
    ***     

Новая сказка про Ивана Царевича
и предпринимателя Горыныча

Иван Царевич вам - не кто-то, -
оставьте мерзкую хулу!
Три дня ходил он по болоту, -
искал судьбу свою - стрелу
и ту, в которую стрела
попасть нечаянно могла.

Ходил, гадал, кем злая участь
беднягу может наградить...
Но век не мог же он ходить,
в догадках самых жутких мучась.
И на четвёртый день ушёл
счастливый тем, что не нашёл.

Тем временем его приятель,
известный всем предприниматель,
точнее - фермер, некто Змей,
втечение всех этих дней,
следил за ним из-за коряги.
Мне, если честно, жаль бедняги:

Болото, - это комары,
смрад испарений от жары;
воды полно, а не напиться
и невозможно отлучиться.
А ну как шалая удача
Ивану где-то подмигнёт
и тот судьбу свою найдёт,
едва от радости не плача?

И Змей терпел.
Терпел и ждал.
И награждён был за терпенье:
запел от радости, когда
услышал лягушачье пенье.
Теперь царевне от него
уже никак не отвертеться, -
Иван ушёл. А кто другой
к болоту может припереться?

Теперь он, Змей, законный муж
владелицы болота!
А это вам не пара луж, -
болото, - это что-то!

     Как ублажить даже врагов,
есть множество историй.
И вскоре видели его
в кадастровой конторе.
Наш Змей держал по ветру нос,
силён был в этикете:
Главной Кикиморе поднёс
презент в большом пакете.

И вот уже в его руках
на Гербовой бумаге
цветут просторные луга,
звенит ручей в овраге.
Шумит-гудит сосновый бор
и чешет брюхо тучам...

Вскоре напишут договор,
скрепив солидной купчей.

Никто не видел той земли, -
печать затмила очи.

И  Змею потекли рубли.
Причём, большие очень.

А вот Царевич маху дал.
Придя с болота, исхудал.
Одно его мутило, -
терпенья не хватило.
И временами видит сон
как по болоту ходит он
и нет нигде, хотя бы,
сорокалетней жабы...
          ***
"Ах! Коль есть сладко сердцу на то попуститься!
любовь не рада?
То другу искать надо,
дабы не престать когда в похоти любиться
и не позабыть того, что в любви чинится".

Василий Тредиаковский "Езда в остров любви"
,
       N.N. обожествляет страсти,
     в них находя крупицы счастья,
     порой совсем не отличая
     срамные сладости от сласти.

     Луна ему мозги морочит.
     Сирень - сознание пьянит... -
     Сказал бы прямо, чего хочет,
     без всяких "персей" и "ланит". -
 
    Порядочнее и честнее,
    чем навевать на даму сон
    ради того, чтоб рядом с нею
    лежать, как выжатый лимон.
                ***
- Всё это так и не иначе:
один смеётся, сотня плачет;
один в раю, а сотня где-то,
где на несчастья нет запрета.

И эти "где-то" никем не считаны.
И невозможно их все учесть.
Над ними время ползёт мучительно,
внушая веру в благую весть.

А что в той вести? - За тайным перечнем
сходить не сложно в архив мечты.
Но миллионы, в мираж поверивших,
ждут облегченья из пустоты.
***
- И ТАК - ВЕКА

Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
Но Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

- Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

66 - Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

- В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***

68 - И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом загайново или кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***

69 - Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
Формируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

- Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома, всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- К сожаленью, так бывает
При любой угрозе. –
Не куренье убивает,
А попытки бросить.

Как подумаешь, что – вредно,
Тут же брови хмуришь:
А не вредно ли жить бедно?
И опять закуришь.

Так и тянется волынка:
Что да как, да если…
Да ещё законы рынка
В кошелёчек влезли…

Не закон, а ахинею
Ты для нас сверстала.
Сигарет любых вреднее
Для курящих стала.

Если станешь ещё строже –
Нищета закурится, -
Ведь сума, хоть и похожа,
С суммой не рифмуется.

Пока спикер будет править
На европский маячок,
Не удастся тебе сплавить
Из России табачок!
***
-                Аксиома

Стрелу, что выпустил, не возвращай в колчан,
Чтоб перед целью уцелевшей извиниться, -
Стрела  и на тебя может озлиться,
Глухая к оправдательным речам.
***
75 - Я грешен. А как же без этого? –
Такая уж доля поэтова.
В обнимку живя с маетой,
Порой согрешит и святой. –

Погрязнет, того не желая.
Погрязнет,  в рай Божий стремясь…

Как,
         быть живым продолжая,
рвать с окружающим связь?

Никак. Невозможно! Ведь это, -
«С кем поведёшься…». Увы, -
Вышел за рамки запрета, -
Спросят за всё с головы.

С единственной! Неповторимой!
Которая с детства не врёт.
Нельзя же писать пантомимой.
Не всякий печатник  поймёт.

А впрочем, и за пантомиму –
Свидетель тому Карандаш  –
Если башку и не снимут,
 Всё же, покажут палаш.

      Или это всё уже в прошлом?
Ни плах нет и ни палашей,
И, допросив заполошно,
Тебя не прогонят взашей
С родимой земли, на которой
Грешил, в рай дорогу губя,
Чтоб сильный и слабый без спора
Жили, друг дружку любя.

Грешу я?
А как же без этого? –
Такая планида поэтова…
***
76 - В начале было слово, и в конце оно же

Нет слов таких,
Какие бы не пелись,
Когда душа уходит от тоски.
Нет слов таких,
Какими бы не грелись,
Остуженные веком старики.
Нет слов таких,
Какими бы по суше
Мы ледокол продвинуть не смогли.
И есть слова,
Которыми нас глушат
И, между делом,
Водружают нимб
Над головой с надбровьями
Гориллы
И воздают хоралами хвалу…
И есть слова,
Что на краю могилы
Срывают с  уходящего хулу.
Есть горстка слов
Со свойством пластелина.
То ими лепят бюсты всех вождей
И псевдогероизма блиц-былины,
Чтоб доказать бессмертие идей.

И  есть слова,
Простые, как дыханье, -
Не громче, чем биение сердец.
Их часто оставляют
Без вниманья,
Видя, что нам
Уже  пришёл конец.
***
77 - Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.

*****
78 - Утерянное стихотворение

От незримого душевного увечья
Очень часто льются слёзы человечьи.
Высыхают и уносятся ветрами,
Чтоб осесть на травы росными утрами.
Не ступайте, люди, в воду дождевую
И росинок на кувшинках не касайтесь,
Но поймав ладонью капельку живую,
В прегрешениях содеянных раскайтесь.
В неспокойной нашей жизни разночинной,
С каждым днём ожесточаясь и грубея,
Осмотритесь: уж не вы ль тому причиной,
Что утрами травы голубеют?
***
Вечно молодая Русь

Нашей земле постареть не показано, -
Так уж сложилась судьба.-
Вечно с новинами разными связана,
как с госпожою раба.
Запад  перхотный всегда удивляется,
Даже завидует ей, -
Век ли пройдёт – и она обновляется,
Кровью умывшись своей.
 Как и в века, нами полузабытые,
Терпит залётную гнусь
Вновь обновлённая,
В даль устремлённая
необъяснимая  Русь.

 

81 - ТОПОЛЬ

Умом людей сооружённый, -
Мощнейшей мысли дистиллят!
В его листве воображённой
Не птицы, - ангелы скулят.

Его с братишкой «Искендером»
В разборки лучше не включать, -
Они закончат нашу эру,
Чтоб эру новую начать.
               ***
Не знаю, право, в каком году,
Вдали от жмеринок, полтав и винниц,
Родится последний в моём роду
Украинец.

Никто не знает. И я не берусь,
Хоть ставь на майдане у стенки…
Давно нас вроднила Великая Русь
И разбрелись Якубенки.

Но будто судим я господним судом, -
В акценте живуч украинец, -
И обливается сердце стыдом
За мерзкий майданский зверинец.
***
- Есть краткий миг.
Но как же он прекрасен!
Ничто на свете не сравнимо с ним.
Ради него я вечно жить согласен,
Стрелой Амура что ни день раним.

Но где теперь парнишка шаловливый?
Забыл проказник старого брюзгу.
Осенний дождь всю ночь шуршал брюзгливо:
«Не примирить желанье с не могу».

И вечно жить мне как-то расхотелось –
Дожить бы ту, которая дана.
Врагиня всякой жизни – мягкотелость
Пришла и жизнь твоя обречена.

И подключать приходится бодрилки
В виде пилы, рубанка, топора,
И равнодушно смешивать с утра
Свои и те, что от доски, опилки…
                ***
- Даме из Новоалтайска
в жгучих очах которой, будучи в Боровлянке,
я увидел отчётливые признаки  скрываемой печали

Что Вас гнетёт, опасное созданье?
Будь Ваши очи у моей жены,
Гараж мой, баня, даже дома зданье
Уже давно бы были сожжены.

Вы, на мой взгляд, ходячий крематорий.
Что, против взгляда Вашего – сердца? –
Не перечесть трагических историй,
Которым не предвидится конца.

Вам стоит только где-то появиться –
И вспыхивают дружно мужики;
Уходите, а им дано дымиться,
Пока не превратятся в черепки.

Таких когда-то жгли по всей Европе.
Но что он мог, простой земной огонь? –
 Красавиц смрадным пламенем угробив,
Сам превращался в горькую зловонь.

Огонь колдовский Ваш – не олимпийский.
В Ваших очах не солнцем он зажжён. –
Таким огнём владели одалиски –
Синонимы горячих ханских жён.

Что Вас гнетёт? Придите, я охотно
Вас выслушаю, сердцем не горя.
Оно – из динаса. А в прочем я – шамотный.
Огнеупорный, проще говоря.
      ***

«Поэт рождён вещать высоким стилем
И приобщать к прекрасному!» - твердил
Знаток цветного из словес утиля
С медалькой за заслуги на груди.

«Служил.., слуга.., заслуженно.., заслуга» -
К поэту ли такие ярлыки?
Прошу простить «дедулю», знатоки, -
Я постигал прекрасное у плуга.

Меня к прекрасному  излишне приобщать –
Я в нём живу и превосходно вижу,
Как Нифонтова сохнет по Парижу,
А Махаон скрежещет: «НЕ ПУЩАТЬ!»

Куда же дикороса не пущать?
В ваш серпентарий?
Кто ж туда стремится,
Где нужно насмерть за местечко биться
И барина при этом не смущать.

Беда ль, что ваш синклит судьбу мою «решает»? -
Ушатами злословье льёт.
Мне лишний шрам не помешает
И, уж конечно, не убьёт.
                ***

Что такое «Гость» в «Афише Барнаула»?

«Гость» - это лыцарей наших забрало.
За ним они прячут себя неспроста. –
Перековали перо на марало,
Что марать тех, чья совесть чиста.

«Маранье – поступок!
Исток вдохновенья!
Повод гордиться отвагой своей» -

Привольно живут мастера оскверненья
В замурзанной ими Отчизне моей.
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…

***
Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получают право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…


И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».
***
- Чем измерить счастье? Какой единицей?
А прибор известен, - это наши лица.
Шириной улыбок или блеском глаз?
Чем измерить счастье, спрашиваю вас?

Изобильем «нала»? Марками авто?
«Крышей» криминала? Златозубым ртом?
Может быть – экзотикой джунглевых дорог? –
Счастье измеряется снами без тревог:

Когда в дверь прикладами ночью не стучат;
Когда псы дворовые до утра молчат;
Когда только звёзды смотрят к вам в окно,
Пока отдыхаете от телекино.

Ночи без тревоги. Без тревоги дни. –
Ваши и, конечно же, вашей всей родни.
Счастье есть уверенность в том, что к вам в жильё
В час ночной не вломится власть или жульё.

Если счастье прячете – ночь изобличит.
Время – уже заполночь, а кобель молчит!

***
- Живу в кольце блокадном нищеты.
Извне доносятся бодрилки нуворишей
И тех, кто обзавёлся скользкой крышей
И нимбом,
обокрасть успев святых.

И ханжеские речи крыш самих
Пытаются в сознанье мне втемяшить,
Что я люблю, со всем народом, их
И радуюсь, орла двуклювого обнявши.

Ведь знают: несусветное несут;
Знают: народ не верит болтовне их, -
Уверены: кремлёвской ахинее
Безмолвно внемлет даже божий суд.

Ещё бы! _ Задолжал им христианский пастырь –
Не небо золотило купола,
Покамест тешили «овечек» педерасты
И кровь бандитская, став золотом, текла

В банки и храмы, в пропасть заграницы,
На кладбища – в помпезный лабрадор,
А прокуроры строгие Фелицу
Служанкой отселяли в коридор.

А нищета патриотизмом бредит.
Ей подпевает ушлое ворьё.
Всё ближе к сокрушительной победе
Над славой собственной Отечество моё.
        ***

-          Мечты крадут года

Довольствуюсь лишь тем, что мне в сей день доступно.
Что от щедрот державных мне дано
И хоть , порою, думаю преступно,
Стараюсь быть лояльным всё равно.

Такие уж мне качества привиты –
Различные, но слитые в  одно.
Я думать не могу, что век мой – век бандитов,
Но ведь другим он стать не сможет всё равно.

Мечты крадут года и оставляют возраст.
Две трети протечёт, а словно и не жил.
И что-то начинать – рискованно и поздно  -
Горячку остудив, померкнут миражи.

Поймёшь всю пустоту звучаний изречённых,
Что славили тебя за твой гвардейский труд;
Почувствуешь себя в проступке уличённым,
А чувства у людей проснувшихся - не врут.

Поймёшь, что это всё, что ты обрёл за годы,
Бодрившие тебя романтикою дел,
Полезных для страны, не лишних для народа –
И только ты над ними словно пролетел

Пожухлым тощим листиком осенним –
Над всем, что пот твой щедро просолил,
Соавтор и продукт эпохи потрясений,
Увешанный наградами, дебил.
***
- К ЧЁРТУ ЭЛЕКТРОННУЮ ЛЮБОВЬ!

Не люблю шататься я по бульвару,
Хоть на пару с  кем ни будь, хоть один.
Пригласи ка ладушка к самовару –
Голубками рядышком посидим.

Поворкуем так, как когда-то предки, -
Не крича в «мобильник» «Алло! Алло!».
На одной обнимемся табуретке –
Будет нам удобненько и тепло.

…Достучится седце моё до лады,
А её сердечко – в ответ ему:
«Твоему вниманью, конечно, рада,
А зачем торопишься, не пойму».

«Что тут не понятно, моя родная, --
Попытаюсь ладушку обольстить, --
Что случится завтра, то мы узнаем,
Главное – сегодня не упустить»,

Ладушка пощёчину мне отвесит.
Не со злом, а так, чтобы не хамил.
Но такая ласка меня не бесит –
Хоть она дерётся, я всё ж ей мил.

Жить, как мы сегодня, не интересно.
Ведь от одиночества стынет кровь.
Я уже чумею от эсэмэсок –
К чёрту электронную любовь!
***
ПАРОДИИ И ПРОЧИЕ РАЗДРАЖИТЕЛИ

-       НЕСОГЛАСИЕ

                «Ходит-бродит дух седой:
                От  одной звезды – до другой звезды
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                Лишь мои следы»
                «И я хмурюсь, словно Казаков»
                «Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,»
                «Я столько лет зашторенной жила!»
                «Мир неумыт, как окна в феврале» и т.п.
                Г.Колесникова
                «Пятое время года»  2003г.

Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,
То придумано это слепым идиотом!
Если я – это небыль, то что тогда – быль?
Иль не видно мою, всю навырост, работу?

Расстаравшись у снега живою водой,
Я до блеска отмыла февральские окна
И, зашторив себя, вижу город живой,
Чую пульса биенье, хоть до нитки промокла.

Ну, какой же я ноль? От звезды до звезды,
От воды снеговой до обычной воды
И, чего уж скрывать, от беды до беды
Лично я натоптала свои же следы!

Это ж надо!  Я – ноль..
Вон идёт Казаков,
Утомлённый бездарностей наглою ленью, -
Вы спросите его, - он без обиняков
Подтвердит вам, что я с давних пор  далеко
От коллег, претендующих на обнуленье.
***

2

                «Горькая чаша испита.
                Сладкая чаша полна.
                Хочется знать мне, что скрыто
                За равнодушием дна.
                Или вино виновато,
                Или виновен король
                В том, что краплёные карты
                Трижды почикала моль?»

103 - Начикала  мусора кучу -
В ней вся королевская рать!
Зачем было трижды их мучить? -
Могла б за один раз сожрать.

Не искала б я острого слова
В горькой чаше, испитой до дна,
Равнодушного, как Казанова
В доме с молью, где всё -  седина.
***
104 - Вытяжка из "Пятого времени года"
            Г.Колесниковой

Иные кроют трёхэтажно.
Притом, нормальные вполне.
Мне ж рот открыть – до дрожи страшно,
Но и смолчать – преступно мне.

Всё потому, что я горячая
И раздвоилась, вот, - не вру:
Глядеть на небо – я незрячая.
Я же – юродивый в миру.

Моя судьба гермафродитная
Меня не сломит всё равно
И скоро стану я элитною,
Ибо я, всё же, не «оно».

И если где-то затеряюсь
Я, как мираж, и не найдусь –
Читатель пусть не унывает
И подождёт немного. Пусть.

Уже прорезались из кожи
Возле лопаток два крыла.
Правда, пока они похожи
На два, простите, помела.

Но я янтарною смолою
Сухие прутики сплочу,
Смочу студёною водою
И… пародиста замочу!
***


105 -        ГРУСТНО

                «Человек к земле спиною
                Прислонился жарким летом»
                «Обнимал он поле-море,
                Край родимого села»
                «Шёл я мимо по дороге,
                по родной земле я шёл.
               Грустно было мне немножко
               И безбрежно  - хорошо»
                Геннадий Честных
                Альманах «Три реки» 2009г.

Человек к земле спиною
Прислонился, словно к печке,
И при этом изловчился
Как-то поле обнимать.
Я попробовал – не вышло,
Хоть трещали локти, плечи,
И продолжил, удивляясь извращению,
Шагать

Шёл я мимо по дорожке,
Удивляясь всё сильнее:
Кто же мог дорожку эту
По пшенице проложить?
Грустно было мне немножко –
Ну, как выйдет ахинея,
Если вздумаю поход свой
На стихи переложить…
***

106 - МОНОЛОГ УНИЖЕННОГО ДОМА

                «Призадумался дом у тына,
                Посерел от дождя, словно сник»
                «Трудно жить и писать достойно,
                Не жалеет ни о чём, никогда»

                Галина Мотовилова
                Альманах «Три реки» 2009.

«Призадумался я у тына –
Рокировки такой не понял.
Не слетела ль с катушек Галина? –
Прежде тын ведь у дома стоял.

Невозможно стоять достойно –
Хоть у тына, хоть у плетня.
Оклемаешься, Галя, от пойла
И на место поставь меня.
***

107 - КОНЕЧНО, ЖАЛЬ, НО ЕСТЬ НАДЕЖДА

                «Я много лет растрачивал надежды.
                Бездумьем грёз себя испепелял.
                Убого шёл дорогою невежды,
                Больную плоть грехами утолял»
                «Да и теперь, как камень на распутье,
                Не разберусь, где правда, а где ложь»

                Сергей Паутов
                Альманах «Три реки» 2009.

Как жаль, что я – не камень, не булыжник…
А стань я им – узнал бы всё про ложь,
Не суесловил на себя облыжно,
Сказав: Серёжа, сам себя не трожь!
Ты никаких надежд не порастратил,
Дорогою невежды не бродил.
Плоть, правда, ты слегка подгеростратил,
Когда себя стихами возбудил.
Но ты ещё не камень, слава богу,
Иначе бы не написал так много.

      В неверности к себе виновен сам я
И сам же я избавлюсь от неё, -
И будет повод вытесать из камня
Великое подобие моё.»
***

108 - КАК ХОЧЕТСЯ!..

                «Как хочется отдёрнуть занавеску,
                Открывающую будущее. Но
                Не пробил час. А значит эту спешку
                Ты укроти. Что будет – суждено.»
                «Но кажется, что завесь колыхает
                Весенний свежий чистый ветерок».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 1009

 -- Что, хочется отдёрнуть занавеску?
И я не против дёрнуть её, но
Не пробил час.
Но, укрощая спешку,
Лишимся мы того, что суждено!
Как быть? -
                Уж завесь ветерок колышет,
Вдувая в спальню пьяную весну.
Эй, где ты там? Рви завесь! –
Гад – не слышит.
Опять, где-то пресытившись, уснул.
***

109 - ХРОНИЧЕСКИЙ НЕДУГ

                «Нелюбовь к себе не лечится –
                Это длительный процесс.
                Кто-то скажет: «Делать нечего».
                Может, так оно и есть?».
                «Под какие-то параметры
                Ты меня не подгоняй».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 2009

Словно раненный, муж мечется,
Спит отдельно  и не ест.
Нелюбовь ко мне не лечится –
Это длительный процесс
В окружении принцесс.

Да  уж слишком затянулся он.
Что за жизнь – жить не любя? –
Нет и дня, чтобы не дулся он
На меня и на себя.

Говорила мне свекровь,
А она умней парламента:
Есть какие-то параметры,
Где врачуется любовь.
Если я того достойная –
Не лелею мужу месть…
Говорят, пишу пустое я.
Может, так оно и есть?
***

110 - ТАРАКАНЩИНА

                «Здравствуй, Вечность.
                Я твоя – не отринь меня!
                Собираю в полёт я сегодня своих тараканов…
                Эволюция скоро всех нас разберёт на запчасти…
                Мне достался глоток эйфории чистейшей воды…
                Быстро тают на небе ночном тараканьи следы…
                Об асфальт побейтесь головой…»
                Юлия Ершова
                Бийский вестник. N2 2012.

Собираю в полёт я сегодня своих тараканов.
Но сбежались на зов, как на кастинг – дурнушки, клопы.
Я, с досады хватив эйфории два полных стакана,
Возмутилась от наглости кровососущей толпы.

Эволюция нас развести не смогла, как известно.
Там, где я с тараканами, пребывает и этот народ.
И от этого я об асфальт головою своею так треснусь,
Что какой-нибудь морг на запчасти мой мозг соскребёт.

Но клопы не всплакнут от потери поэта большого…
Время быстро сотрёт со страниц тараканьи следы.
Лишь Буланичев спросит: «А где наша Юля Ершова?» -
Вечность же – промолчит, в рот набрав стихотворной воды.

***

111 - ЗАВИСТЬ

                "Кожанэ, ты моё, кожанэ,
                Кожанэ ты моё польтэ,
                Исцарапанэ, задрипанэ,
                Потерялэ своё красотэ.
                И не тэ, и не се, и ваще
                Вовсе ты не польтэ,
                А плаще".

                Юлия Нифонтова

Ах, Серёжа, твоя Шаганэ
Не ходила зимою в плаще –
Солнце южное даже в винэ
Расточает тепло. И ваще
Ты садист. Я тут в драном польтэ
Прячу стылой зимой декольтэ,
Представляя  загар Шаганэ
С поцелуем твоим на спинэ…


112 - НЕУДАЧА

                «Мне бы кошкой таиться в мешке».
                «Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
                Двенадцать лет твердил, что  - тунгус».
                «Париж похож на Мозамбик».
                «Лишь устрицы выглядят жутко,
                Да плесени белой налёт»
                «Я – всего лишь обезьянка, научившаяся плакать»,

                Юлия Нифонтова


Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
Решил ввести в семье закон тайги
И стал швырять (простила б, если – спьяну)
В меня мои с набойкой сапоги.

Погрезилось ему, что я – тунгуска.
А я была, с рождения уже,
Внутри – француженкой, снаружи – бабой русской,
А между – обезьянкой в неглиже.

Наследница ТОГО метеорита,
Я затаилась кошкою в мешке, -
Ждала, когда в Париж из Мозамбика
Внесут меня и доллары. (В чулке).

Но не едать мне устриц и медуз,
На сыре плесень не лизнуть ни разу –
Муж, соблюдя обычай брачных уз,
Вспорол мешок и был таков, зараза.
***


113 - ОКУЛИСТУ

Спою-ка я под старую сурдинку .
Что  перевру,  в том не моя вина:
Она реалий нынешних полна:
В своём глазу Вы видите соринку,
В моём Вы не заметили бревна.

В апартаментах Музы я задира,
Перед врачами – безобидный гном, -
Не стала б эта скромная сатира
На Вашей скромной совести бельмом.
***

114 -                Лору

Не слышал я того, что Вы бурчали,
поспешно что-то в карточку строча.
Уж лучше б Вы немного покричали,
Забыв на время этику врача..

И я бы знал, что-как-когда мне делать.
А тот рецепт, что начертали Вы,
В аптеке ангелицам-фармацевтам
Пришлось читать в три светлых головы.

К исходу дня его расшифровали,
Как я сказал, в три светлых головы,
А то, как почерк Ваш они назвали,
Мне повторять не хочется, увы.

Пока меня Вы принимать не рады
И не готов разлечься я в гробу,
Вам мегафон приобрести бы надо,
А окулисту – стереотрубу!
___
***
 Пока на этом свете пребываю,
У терапевта так же я бываю:
Всё, что до пояса, безропотно снимаю
И, что расслышу, то воспринимаю:
Не есть того-то и того-то, и того-то;
забыть где бабка спит, тяжёлую работу;
Ложиться спать задолго до зевоты.
Что до питья – кефиры да компоты.

Приду домой, а тут уже лопата
Торчит в ботве. Жена стоит патлата.
И пот течёт с уставшего лица
В глазах, пока ещё, не мертвеца.

Всё ясно – песня терапевта спета,
А, судя по ботве, и песня лета.
А песня осени, хоть и в самом начале,
Взбодрить не может нотками печали.

Помянешь нежным словом щедрость лета,
Лопату в руки, под язык таблетку,
- Ну, что, картошка, снова да ладом? –
И до темна кочуют клубни в дом.

И падаешь после такой работы,
Как врач сказал, задолго до зевоты.
А утром и не думается что-то
О вредности «того-то и того-то».

Могу прочесть советы наизусть
И применяю их, когда это возможно,
И когда станет вновь в груди тревожно,
Пусть постучит ещё по рёбрам. Пусть. –

Не один раз уже мне помогло.
Неравнодушных рук его тепло
***
- Спи, родная, - спокойно супруге скажу, -
Спи, а я за столом до утра посижу.
Буду сон твой стеречь
И подкладывать в печь
То, чем нашему счастью грожу.

Пусть крамола горит. Ей на смену придёт,
В добрый час, полояльней строка.
Ведь она где-то есть…
Ведь она где-то ждёт
Недовольного всем, старика.

Надо как-то найти, надо как-то узреть
То, что видно льстецам и глупцам.
И тогда, может быть,
Мне удастся обресть
Путь-дорогу к искомым хлебцам.

Но проснётся жена и мой поиск прервёт,
Выключателем щёлкнув в сердцах.
Я отправлюсь в кровать,
Но, конечно, не спать,
А досматривать сны о хлебцах…
***
Впитать доступную для взора красоту,
Запомнить душу возвышающие звуки,
Вообразить, какую высоту
Преодолели в деле ваши внуки –

Уж это ли не счастья узелки,
что вяжет жизнь, на радости скупая?
Мы к ним привыкли, мы их не считаем,
Играя с прозой жизни в поддавки.

Кем только эта проза ни вертела
В  дворцах царей, в затерянной глуши,
Чтоб наслаждалось жаждущее тело,
Презрев стенанья собственной души…
***
-         На Пикете

Народную молву не упредить
И никаких преград ей не поставить;
Её нельзя законом запретить,
Если она начнёт достойных славить.

Не много ею славленых имён
Со дней полузабывшихся былинных,
В которые навеки был вживлён,
Не меркнущий с годами, медальон,
Хранящий горечь ягоды-калины.

Где вы, стелившие пред Ним свою полынь,
Вплетя в неё сухие ветви тёрна? –
Засохли тёрна и полыни зёрна
После молвы коротенького «Сгинь!»
***

 Склонитесь перед мощью приземлённости,
Не рвитесь в чуждую для жизни высоту –
То приземлённые поют об устремлённости,
Сбивая устремлённых налету.

Но если вы высотный плод сорвали и,
Ликуя, возложили к их ногам,
Не избежать бесовской вакханалии –
Причислят вас к надуманным врагам,

А плод, добытый вами, будет принят
И назван именем врага высот любых.
А ваше, блицем вспыхнувшее, имя
Найдёт в народе новых торопыг…
***
120 - На зыбкой грани тьмы и света
Легко остаться без ответа,
Задав вопрос: «Как надо жить?» -
Грань любит головы кружить.

Куда ты свалишься – вопрос.
Я испытал – на грани рос.
Но рос в родительской броне.
Живу на светлой стороне.

Живу на светлой стороне,
Но грань не очень отдалилась
И тьма отнюдь не удалилась
В граньобразующей стране.
                ***
-   Охота – лучше всякой воли

      Юмористическая эпопея

  Когда с октябрьского леса
слетел последний  жухлый лист,
Читы известнейший повеса
(Не дуэлянт, не скандалист,
напротив – муж в солидном ранге,
благообразен – не из «рыл» -
и потому только не ангел,
что много от супруги скрыл)
пустился в дальнюю дорогу.
   О том не знал я до поры,
но всё открылось понемногу.

С Б О Р Ы
Весь год в волнении дорожном
картечь в патроны Он вбивал
и амулет – зуб кабарожий –
в подкладку майки зашивал.
Всё сам... Всё сам... Жена ворчала,
блюдя супружеский обет.
,,,Блокнот, ягдташ, шампунь, мочало,
стихов обрывки и начала,
бинокль, стакан, охотбилет –
всё клал неспешно,  по-порядку,
а за согбенною спиной
сверял по перечню укладку
начпрозы Е.Е.Куренной.
    Сей факт имел резон особый, -
не так себе он тут корпел.
В Чикое знает каждый соболь
кто в этом деле преуспел.
Отхожий промысел начпрозы
освоил – дай господь иным! –
всё, от Мензы и до Формозы,
закреплено за Куренным.
   Уместно тут сказать, лелея
распределения закон:
Всё, что на Nord от Арахлея,
освоил Н.Д.Кузаков.

         Когда уж сумерки сковали
Читу и вспыхнул лунный свет,
лишь той порой упаковали
бинокль, стакан, охотбилет...

                Проводы
   Едва заря нам показала
пунцовый краешек крыла,
вся площадь около вокзала
уже явления ждала.
На деревах алели банты
и ввысь рвались шары из рук,
и исходил от транспарантов
святой торжественности звук.
Тащили стол с сервизом чайным,
накрытый строгим кумачом.
и армянин один случайный
осведомлялся всё: «Почём?»
Но грянул туш!
                Южанин скрылся
под милицейский вой сирен.
И Он во всей красе явился
толпе – читинский Тартарен.
Кричали, плача, все: «Ни пуха!».
Ревмя ревели: «Ни пера!»
и на опасной грани слуха
вопило мощное «Урра!!!»

               
Авторское отступление

Я эту падь не рассекречу, -
мне пригодится самому,
Здесь лето целое Ему
один братан готовил встречу:
подстриг кусты и камыши,
окрестный лес подчистил малость,
чтоб в этой девственной глуши
Ему стрелялось и писалось.
Волков и рысью всю родню
изгнал в неведомые дебри
и по особому меню
вскормил особенного вепря.
Стрелка высокого встречал
букет заботы образцовой:
Семь оленух, три пантача,
отменный выводок песцовый
и много прочего всего,
охота чтоб – не на смех курам.
Старейший гризли для Него
готов отдать был даже шкуру.

Глава, уносящая нас на место происшествия

      Притихла мудрая тайга
в томливом сладком ожиданье...
Чу! Чья-то твёрдая нога
спугнула трепет мирозданья
и... На опушку вышел Он!
Бурундучки умолкли робко,
а гнуса целый эшелон
впился в холеную бородку.

Животрепещущая вставка в главу:

...Затлел невзрачный костерок.
Над ним пригрелся котелок
и, будто вервие – телок,
дым в небо искры поволок.
И те взмывали удивлённо...

       Уставший бард присел, огруз,
словно предвидя свой конфуз.
Зашевелился гнусный гнус  -
стал оставлять браду и ус
при раздуваньи опалённый.

             Покамест грелся котелок,
вплетая в сизый дым парок,
охотник дёрнул за шнурок
на горле ёмкого баула
и...
           Содрогнулся в скорби бор!
Мандраж прошёл по спинам гор!
Взметнулся месяца топор
от стона, свойственного мулам...

...Он тряс, догадкой поражён,
баул над мхом сырым и затхлым. –
всё разбросал – искал ружьё
А им в бауле и не пахло.
Оно тем временем в Чите,
как много лет подряд, говело
на толстом согнутом гвозде
и с ним безропотно ржавело.

        Детям не читать!

Померкло небо над полянкой
и сердце дрогнуло в груди,
когда услышал хрип шаманки:
«Ты в чьи угодья угодил?»
     Сознанье стыло и тупело,
С чего-то лопнул, вдруг, стакан,
когда зловеще захрипело:
«Над всем царит тут Кур-Кузклан...
                ...лан-н-н-н...
                ...ан-н-н...
                ...н-н-н...»

                Пробуждение

Утро пришло без единого лучика.
Тучи свалились на плечи кедровые.
Плюнул в кострище проснувшийся мученик
вспомнив о планах и вспомнив о проводах.

Вспомнив о проводах, встречу представил Он:
Светлые лица да стяги багряные...
«Господи, как же ружьё-то оставил я?
Знать потому, что людишки нагрянули...
Это ль не петли, что ставятся славою?
Это ль не промах гражданского бдения?
Вот и расплата пришла за тщеславие...
Вот и пришло роковое падение...
Что тут попишешь и что тут напишешь...
Канули в хаос мечты очертания. –
Не состоятся охотничьи вирши –
с треском обрушится культ почитания...»

       Незапланированное рандеву

    Что-то в затылок пахнуло горячее,
что-то затылка коснулося ласково. –
Глянул назад... И померкли все горечи –
гризли стоял и смотрел, соболезнуя.
- Ах! Извините... Простите, пожалуйста...
Вы не ко мне?
 - А к кому же, любезнейший? –
Весть разнеслась, что большая кручинушка
вдруг омрачила чело бесталанное.
Будем знакомы...
- Ага... С удовольствием.
Я – Михаил, извините, Виш... Виш... Виш... Виш...
 - Вот так оказия! Это же надо же! –
Ведь и меня окликают Михайлою...

Вынужденное отступление в жанре
публицистики, необходимое для сокращения пути к давно
ожидаемой развязке

Так вот непросто,
в большом напряжении,
два Михаила пошли на сближение.
Думал хозяин,
кряхтя от натуги;
гость – о возможной
медвежьей услуге.
Мысли стрижами
вились на распутье.
Жутко поверилось
в сказки Распутина.
Верилось в сказки...
Мысли вились:
«В жизни реальной
хрупкая жизнь.
Ежели что,
то на что уповать?
Я же явился сюда убивать...»

В горьком раскаянье страсти кляня
тихо промолвил: «Простите меня.
Жил я вдали от земли и тайги,
из кабинета не видел ни зги.
Слушал хвастливые трёпы убийц
и соблазнился...»
                И падает ниц.


    Глава о зверином благородстве
и благотворном воздействии отмены
         смертного приговора

Тёзка над Ним посопел через нос,
в черепе тяжкий кантуя вопрос;
когтем чего-то нашарил в носу,
бросил под лапы и рявкнул: «Спасу!
Спасу я твою непутёвую честь.
Тут у меня изюбрятина есть. –
Был здесь недавно, тебе не в пример,
один дарасунский бедняк-браконьер...
   Лес он покинул при полной луне,
а где он теперь, то неведомо мне:
в аду ли, в раю, - мне на то наплевать.
Теперь он не будет зверей убивать.
Не будем земное с небесным мешать, -
о том тебе лучше попов поспрошать".

       Все чувства вместились в сознанье поэта, -
ОН ИЗБЕЖАЛ РАССТАВАНЬЯ СО СВЕТОМ!
И бесконечно был счастлив и рад
тому, что уже не мерещится ад.

     Тёзка всё видел:
и бледность чела
и взгляд, где метались
надежда со страхом,
и то, как от пота темнела рубаха,
и то как надежда в глазах расцвела.

     Чему тут дивиться? -
Кого не терзала
приставшая к горлу с ножом, неизвестность?
А тут не пустая торжественность зала,
а, полная тайн, Берендеева местность:
Разная нечисть за пнями таится....
Рядом Шишиги листвою шуршат.
Впору упасть вниз лицом
и молиться
за всех, кто грешил тут
и ныне грешат.

       Вынул в волненьи платочек Поэт –
требовал слова лесной этикет.
Пальцы тряслись и «охотник» молчком
вытер диоптрии толстых очков.

Вытер – и всё посветлело над ним!
Вытер – но мир был, всё так же, раним!
Вытер – и камень свалился с души
девственно дикой таёжной глуши.

Глянул в диоптрии – гроб на весу...
Голос Синильги: «Проснись – Дарасун!» -
...Рельсы. Шлагбаум. Домишко поста.
Рядом с вагоном грохочет состав...

          Грянул в душе многозвучный хорал:
Всё ж о медведях Распутин наврал!!!
Нежно погладил он взглядом ружьё:
«Сила – орудие. Жаль – не моё»

Скорость, дорога и жизнь, что «красна»,
стёрли остатки зловещего сна
и оболочка мирской суеты
вновь обозначила вешки мечты:
«День отдохну – доберусь и убью –
приеду – продам – приценюсь и куплю –
если останется – будет запас...»
Мысли, что дальше, увы, не про нас.

                Эпилог

Спустя семь дней, в Карымской некто,
имея чин «Охотинспектор»,
писал разгромную статью
о тех, кто в жизни - и не редко –
глагол используют  «убью».
Слова и боль, как дробь в патроны,
вбивал он в тему охороны
всего живущего в лесах.
Он цену знал тому урону,
что нанести смогли погоны,
биясь со злом на словесах.

Он призывал сограждан к делу.
Взывал к уму, душе и телу –
 рукам, ногам и их сердцам!
    Познав печёнкой изуверов,
он призывал их к чувству меры
от первого лица:
«Я в войне за среду никогда не остыну.
Изуверов я чувствую даже нутром.
И клянусь: Подарю повзрослевшему сыну
свой последний, на них снаряжённый, патрон.
И скажу. чтоб он был до предела раскован
и не вздумал кричать «Руки вверх» и «Ложись»,
если встретит с берданкой в лесу Вишнякова.
«Смерть так же заразительна, как жизнь.»

                --------------------------
Важное примечание:  На рукописи лежит собственноручная
резолюция Василия Григорьевича Никонова:
«Менза, Менза – с охотою хреново,
Там дети похожи на Куренного.
Растут ни охотники и ни читатели
Это великие будут писатели»!

                ***
- «MANE, TEKEL, FARES»-

«Взвешено, сосчитано, отмерено» -
Огненные слова, появившиеся на стене
Во время оргии вавилонского царя
Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
ОБРЕЧЁННОСТЬ

                «Люблю грозу в начале мая»
                Ф.И.Тютчев.

Я не оригинален, полюбив грозу
В начале мая ли, в июне ли, в июле.
И в том, что уронить могу слезу,
Увидя ветку, срезанную пулей.

Но я зато большой оригинал,
Когда ворчу под звуки канонды,
Когда орать бы во всё горло надо,
Чтобы весь мир от боли застонал…

А заори я –кто остепенится,
Отбросив прочь горячее ружьё?
Ну, покричу, а кровь продолжит литься
Под  вековечным лозунгом «МОЁ!». –
ТАКОЕ ВОТ ЗЕМНОЕ БЫТИЁ…
     ***
Эх, вороны-вОроны,
Вам зима – не мать.
Но родную сторону
Жаль вам покидать.

Всё переживаете
Вместе с ней, родной.
Здесь и умираете
В непогодь и зной.

В небе незаладится –
Тут же клином свет. –
Никакой в нас разницы,
хоть и сходства нет.
***
ИЗУЧАЙТЕ!

Посетители, клиенты, пациенты –
Все, кто платит, или будет, алименты,
Эти строки вытекают из-под ленты
По велению текущего момента.

Вы из тех, кто как-то может жить без ренты;
Вам посмертно не поставят монументы,
Но без вас, как стройка века – без цемента,
Те, кто рвётся безоглядно в президенты.

Вы не ездите ни в Ниццы, ни в Сорренты –
Куда надо, вас везут в вагонах менты,
Чтоб, когда уже вас впишут в «элементы»,
Вас помиловали ваши президенты.

А до этого, как злого оппонента,
Вас в природе просто нет для президента.
Потому-то до последнего момента
До печёнок изучайте претендента!
***
В оконно-горшечной флоре
Цветут иногда улыбки.
Собака и кошка сыты.
На крыше сияет жесть.
Нет только синего моря
И всемогущей рыбки.
Разбитого нет корыта,
А всё остальное – есть.
***
 Приколы творческого процесса

Для меня уже не ново,
Когда можно даже взвыть:
Знаешь, есть такое слово,
Только как его добыть?

Знаешь что обозначает
И синонимов полно –
Память же не отвечает
На запрос твой всё равно.

Любит и поиздеваться,
Что случалось, и не раз:
Только станешь раздеваться. –
«Получите ваш заказ!».

«Извини, - шепнёшь перине, -
Надо строчку мне спасать»,
И бежишь в одной штанине,
Чтобы слово записать.
***
О МОНУМЕНТАХ, БЫВШИХ ПОЭТАМИ

Они сегодня – монументы.
А в пору творческих ночей
Считали, как и я, монеты
На перья и пяток свечей.

Уж такова поэтов участь,
Будь то в европах ли, у нас:
На не прошедших курс «Живучесть»
Косится батюшка Парнас.
***
- «Дуракам закон не писан» --
Изрекаем мы подчас.
А дурак бывает лисом
И легко дурачит нас.

Может статься, на себя я
Гнев закона навлеку:
Приз, который всем по нраву,
по неписанному праву
Достаётся дураку.

Я не сыт небесной манной,
Век, мне данный, не изжит,
А тут вывод очень странный
На поверхности лежит.

Вот и думаю-гадаю:
Стоит?
Нет? –
Пока не знаю.
Но мне нравится вопрос:
«С дурака какой же спрос?»
***

- БОЛЯРИН И КРЫСЫ

В Болярске брезговали дустом.
Амбар однажды посетив,
Болярин видит: всюду пусто!
Во всех сусеках и в кути!!!

От домотканого пиратства
Болярин чуть не окривел:
«Моё болярское терпенье
Державно, но не бесконечно!
Кота, страдающего ленью,
Сослать в его Дворец навечно!
Всех расхитителей поймать! –
Они, по жадности, из местных.
Из-под домашнего ареста
Даже на Кипр не отпускать,
Ядрёна мать!!!».

Крыску поймали.
    Арестовали.
Ввергли в пентхауз без замков,
Чем от души поразвлекали
Честной народ и знатоков.

Мораль здесь в том,
Что нет морали
Там, где её
Давно украли.)
***
-  ОДА
ШЕСТЕРЁНКАМ И ТАНКАМ

                Чем реже мы оглядываемся,
                Тем чаще допускаем ошибки.

Чиновник в неприкаянной «сторонке»
Или столичный, с признаками барства,
Фактически – всего лишь шестерёнки
В огромном механизме государства.

И он обязан быть механистичным,
Вертясь по принужденью на оси.
И что-то изменить по воле личной
В своём верчении – Всевышний, упаси!

Тот час же где-то что-то заскрежещет,
Сорвёт ли шпонку, выломает зуб… -
Как результат аварии зловещей,
Что-то не так пойдёт в самом низу.

Внизу, где дела каждого начало.
Откуда блага все и слава вся.
Где шахты, нивы, фабрики, причалы,
Где бьют свиней и лечат поросят.

Так что, с чиновничьим решеньем соглашайтесь;
На труд его и жизнь не покушайтесь. –
Швырнули как-то танком в механизм
И развалился наш социализм.

Двадцать лет копались в механизме:
Меняли шпонки, шестерни меняли,
Спускали вниз слабительные клизмы
В меняющемся часто номинале…

И потеряли люди чувство меры
Нищий народ, вдруг, стал миллионером!
Из шахты вышли на-гора живые,
Бесцветные, как черви дождевые.

Потом пришла пора червей могильных –
Ни чем не брезговавших, ненасытных, сильных,
И бывшее народное добро
Пережевалось в злато-серебро.

И золотых делишек мастера,
Лыка с последних лип себе надрав,
Введя в права полипатриотизм,
Заставили вертеться механизм.

И потому случилась
Вся эта херня,
Что прежде мы учились
Стрелять по шестерням.
Так что, в другой раз…
Впрочем, промолчу.
Ну, разве что, немного поворчу.

Ворчанье – не рычанье, не прокурорский бас –
У него невнятное звучанье.
Но, коль есть право голоса у нас,
То быть должно и право на ворчанье.

И потому не вижу я причины
Швырять в меня цензурной мертвечиной,
Тем более, что я уже с пелёнок
Приучен слушать скрежет шестерёнок.
***

- РЕФОРМА

Правил таёжной страной Геркулес.
Была в ней большая контора «Главлес»,
Умевшая лесом своим дорожить,
Да вот, Геркулес приказал долго жить.

Поминки ещё не закончились, вдруг,
В «Главлесе» возникла контора «Главбук».
За нею: «Главдуб», «Главсосна» и «Главпень» --
Конторы рождались по-нескольку в день.

Писались отчёты за кипою кипа.
Чтоб их узаконить, возникла «Главлипа».
Процесс завершился.
Все Главки у места.
И все благодарны Начальнику Треста.

Но время идёт.
Чтоб убрать всюду тень,
Расширили втрое контору «Главпень».
                ***
137 - ТРЕЛЬЯЖ


под названьем  нэповсим «трельяж».

Тени там, и всякие помады-
Это мне начхать и наплевать,
Но кому, скажите, это надо:
Ежедневно что-то «открывать» -

Наблюдать залысины, морщины,
Всяческие складки да мешки…
«Полноте, - вы скажете, - мужчина!»
Пас, молчу. Бывали и грешки.

…Внучек съел всю бабкину помаду.
Жертва сразу всполошилась, я ж
Был доволен. Я был даже радый!
Вот, ещё б раскокал и трельяж!
***
138 - ДУШАНБЕ

Весь путь с заоблачными видами –
Часы какие-то, не дни. –
И вот, я, сам себе завидуя,
Стою на площади Айни.

И сам он тут. Халат накинут.
Он мудр лицом и величав.
Я лица мудрые такие
Сейчасна улицах встречал.
 
В таких же самых тюбетейках,
Тому же времени сродни –
Будто во всех библиотеках
Ушли из сборников Айни.

И во плоти столичных граждан
В тени платановых аллей
Мне утолить пытались жажду
Нектаром глинистых полей.
***
139 -        Проблема

Без всяческих обиняков,
Бесцеремонно и непросто
Катит из тьмы седых веков
Проблема шустрого подростка.

Она людей лишает сна,
Свергает догмы педагогов
И даже с тем идёт не в ногу,
Кому до тонкостей ясна».

Отождествив его с бедой,
Мы лебезим с подростком:
«Друг мой…»,
В садах с развесистою клюквой
Кормя капустной ерундой.

А он, юнец неутомимый
В своём движении вперёд,
Капусту кинет, а интимы,
Не зная горя, подберёт.

И жизнь его пойдёт не просто,
Но гармонично, как стихи.
И в соответствии с тем ГОСТом,
Где наши значатся грехи.

Сочувствую, отцы-коллеги, -
Мы под недугами, не над…
Для нас пришла пора элегий,
для них – О, боже! – серенад!
***
140 - Истекает вощина
Отгорающих дней…
Видно, в этом причина,
Что зовут всё сильней
Уссурийские пади,
Тарханкутская синь.-
Хоть иди «Христа ради»
На дорогу проси.

Ярость скудости в строки
Лью, дорогой забыт.
Будь он трижды раз проклят,
Этот битумный быт.

Он и лжив, и порочен.
Им живу и грешу,
и в отдушины строчек
кислородом дышу.
***
- Виктору Балдоржиеву,
старому другу и
единомышленнику
с восхищением его стойкостью
И целеустремлённостью.

Если мяч оттолкнуть.
Он откатится прочь без эмоций –
Покачается и в неподвижности глупой замрёт…

Где хранятся они –
Свитки многих таинственных лоций
Тех путей, по которым
Одиночки уходят вперёд.

И не брезжущий свет,
А аспиднокромешная темень
Увлекает куда-то,
Неподвижность проклявших, бродяг,
И поныне стоящих
Одиноко над многими теми,
Кто крикливо несёт
Вслед за ними обветренный стяг.

Отфутболенный мяч,
Неприметной отваги бродяга .
Вас роднит лишь одно, -
Чей-то, ярости полный, пинок.
Только мяч не пройдёт
Через боль унизительных тягот,
И не будет терзаться
От того, что всегда одинок.

И, бывало, пройдёт
Не одно поколение смертных,
И густое быльё
Скроет меченный сукровью путь.
НО ВЕЛИКИЙ ПОРЫВ,
КРУТО ВЗЯВШЕГО В СТОРОНУ, ВЕТРА
Грим засохший сметёт
И, веками густевшую, муть.

И откроется шлях, по которому ринутся толпы.
И любые преграды, что когда-то мешали, сметут.
Будет им всё равно: что ты выстрадал, как, да и кто ты…
Будет главное:
Люди
Находят твой след и ИДУТ!
***
ЧАСТНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Поэт ты или не поэт –
Решает не аудитория.
На утвердительный ответ
Имеет право лишь История.

Поэт – не в выставке томов,
Не в удручающей готовности
Развеять скуку теремов, -
Поэт – росточек Новой Совести.

И в жизни ждут его рожны
И чья-то подлая сноровочка.
Ходи поэта на верёвочках –
Дантесы не были б нужны.

И в этом, собственно, ответ.
Он никогда не обесценится:
Пока подлец в тебя не целится,
Ты стихоплёт, а не поэт.
***

- ДАМСКИЙ ВОПРОС

Две дамы в мире есть:
Политика и Муза.
Всего лишь малый шаг
Им нужен для союза.
Но видится одной
В делах соседки шалость. –

Веками не даёт
Сойтись им эта малость.
***
-              УТРО

Звёзды меркнут в ночи
и являют собой Мироздание.
И под каждой почти
коротает свой час часовой.
Над планетою мчась,
аппарат выполняет задание –
Посылает цифирь
через чьи-то стенанья и вой.


Просвистел самолёт,
красной ниткой
пол неба проштопав,
Несусветные силы
ярили утробы турбин.
А на сонной земле
кто-то быстро в тумане
Протопал
И встревоженный страж
разрядил по нему карабин.

Под землёй напряжённо
потели командные пункты.
На прицеле держа
глубину Мирозданья и вод.
С телетайпов стекли
зашифрованных сведений бухты.
Робко начал светлеть,
уцелевший-таки, небосвод.


В заполошный эфир
протолкалось контральто
певицы –
Откровенно поплыл над Землёй
обреченья синдром…
И, уже на заре,
облетели уставшие птицы,
На глиссадах распятый,
засекреченный аэродром.
***
- В тревожный век
Немирный и суровый,
Когда войну
Гасят людскою кровью,
Мне выпал жребий дни свои прожить.
Тяжёл мой слог
И каждый шаг мой горек –
Я через край
Людским наполнен горем.
На чьи его мне плечи возложить?

Не унести его с собою в Лету –
Ему там места не было и нету –
Копится горе
В памяти людской.
А внуков плечи так нежны и хрупки,
И так чисты от безоружья руки,
И ясный взгляд не замутнён тоской…
Не замутнён
Ни страхом, ни печалью.
Но так бывает только лишь в начале
И я не знаю,
как её продлить,
незамутнённость эту?
Где преграда
Тому,
что мы назвали «горькой правдой», -
Что никому ни чем не обелить?

Никто, увы, того не знает срока,
Когда, отринув ценности порока,
Наш ум и жизнь обнимутся, любя;
Когда уйдут из душ людских тревоги
И всей Земли державные чертоги
Возлюбят ближних, как самих себя…
***
СОЛОВЬИ И ВОРОНЫ 

 Мне не встречалось, чтобы соловьи
Свергали с неба воронья армаду, -
Они поют куплетики свои,
Чуть сдобрив их горчинкой шоколада.

Зато встречал я, и встречал не раз,
Как соловьи, наладив оборону,
Красивой трелью уверяли нас:
Вороны-де не делают урону.

После чего,
о мошках позабыв,
Решали все дела свои земные,
Заняв чужие гнёзда без борьбы.
Из них уже и каркают иные.
***
В ночь с субботы на Прощеное воскресенье

Склонившись перед самым сном над ухом,
Коснувшись чем-то невесомым лба,
«Прости меня», - шепнула мне старуха –
Моя неотделимая Судьба.

«Какой в том смысл?  - ответил я бесстрастно, -
Зла не держу, обиды позабыл».
«Но я была к тебе чрезмерно властной!»
«И я, порой, неадекватен был».

«Не сердишься?»
«Напротив – благодарен
За вожжи прочные, за строгую узду.
Ведь я, когда случалось быть в ударе,
Претендовал на Лету, как на мзду.

Веди меня тогда судьба другая,
Я б уж давно над Летой прогудел.
А ты, меня безжалостно стегая,
Последствием ошибок обжигая,
Хранила для неведомых мне дел»

«И для любви, позволь тебе заметить»
«И для любви…
Но вскоре испарился,
Оставив послевкусие, тот хмель»
 «Сам виноват. Не в тот объект влюбился.
Да и не ту преследовал ты цель».

«Но ты то, ты то где была в то время?
Могла бы придержать животный гон!»
«Нет, не могла. Оставленным на племя,
Тобой уже руководил гормон. –
В таких делах я руки умываю»
«Но почему же? Ведь гормон – дурак!»
«Может и так, но в середине мая
Этот «дурак» загнал тебя во брак.
Мало того – швырнул в мои объятья
Уже двоих! А мне-то каково?
Твердите вы, что люди, мол, все – братья,
А сами – будто с разных островов,
Морями отдалённых друг от друга
Ещё в момент рождения Земли! –
Чтобы полвека грыз супруг супруга, -
Такое, брат, не многие смогли»

«Я в том, Судьба, вины твоей не вижу.
Не жалуюсь, не хнычу, не корю,
А вот за таинство питаться знаньем книжек
От всей души тебя благодарю».

«Да, в жизни есть такое, что чревато
Для зрящих выше крыш казацких хат,
Где виден каждый в смерти виноватый,
А не дурацкий времени диктат.

Грешили все, и мы с тобой грешили
Мыслью и словом, глупостью благим,
Но мантии судьи мы для себя не сшили,
Оставив право осуждать другим».

«У нас одно есть право – летописца:
Без суеты лукавой отражать
Всё, что людским стремлением творится,
Чтобы проклятий больше настяжать».

«Ты снял с души моей огромный камень.
Я думала, до смерти не простишь:
Ведь я тебе, вот этими руками!
Однажды в губы сунула гашиш».

«Экзамен роста. Всё давно забыто.
Не поглянулся мне тогда дурман,
А вот в вопросы обустройства быта
Ты подпустила розовый туман, -
Романтикой, как дымом, окурила:
Костры, палатки, песни целины…
До сей поры мой ангел шестикрылый
Резвит себя в окрестности спины.

Надоедает нам любой уют
И бесят нас громоздкие комоды,
Нас никогда не волновали моды
В чаду купе и духоте кают.

Помнишь, как славно было вечерами:
Приладив чёрный чайник над огнём,
Мы в памяти стихи перебирали
И, подзабыв, слегка перевирали
Прочитанное некогда вдвоём:

«Реве та стогне Днiпр широкиi.
Горами хвилю пидiiма.
До долу верби гнэ високi»!
 Бо вже горiлочки нема…»

Втащить в тайгу днепровское раздолье
По силам было только нам двоим… -
Есть наслажденье в рамках своеволья. –
Опасного, но мы на том стоим.

А помнишь Куэнгу? Не ты ль меня толкнула
В этот бурлящий бешеный поток?
«Да, было так, но я же и вернула!»
«Спасибо – вовремя, да только без порток».

Возможно, где-то к тальнику прибило
Несчастное имущество «пловца»,
Пока меня, впритык к костру, знобило,
Когда из памяти, словно фонтан, забило:

«Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, Тятя, наши сети
Притащили мертвеца!»

…Довольно, хватит. Было, - это БЫЛО!
Теперь у нас совсем другие дни.
Правда, и в них от разного знобило,
Коснись властей или своей родни.

Но так уж мир наш суетный устроен,
Что кто-то ржёт, а кто-то и брюзжит;
Кому-то дом не по нутру построен
И он за лучшим «за бугор» бежит.

Потом в чужом далёком Ганновере
Начнёт, из шока выйдя, прозревать
И, не найдя поддержки в чуждой вере,
Могилку вспомнит, где осталась мать;

Где даже тень берёзки его помнит,
Тужившего в прохладе знойным днём:
Где стар и млад ему с рожденья ровни
И помнят много доброго о нём.

Какие ж души тут не станут kranke?
А ветры дуют только на восток.
Не принести им неотложно к ранке
Родной, с берёзки маминой, листок.

Ни корешка, ни крохотной былинки,
К чему бы мог прильнуть в своей тоске.
И справил бы по прошлому поминки:
И шнапс есть, и сосиски, только – с кем?

Не попросить прощенья у берёзки
На ней теперь зимуют снегири,
А ветер недоверчивый и хлёсткий
Не сушит слёзы, сколько глаз ни три»

     «Довольно, хватит. Не терзай себя ты.
Вон уж рассвет проснулся за окном.
Солнце встаёт над миром необъятным
И смежил веки старый астроном».

«Приляг и ты, Судьба, под нашим стягом,
И я усну в обнимочку с мечтой.
Сможешь – прости несносного бродягу.
Прости. Найдёшь, я думаю, за что».


152 - ОДА ПЕРВЫМ

Первые – народ неистов,
Их терпенью не учи.
Они часто – мазохисты,
Над собою палачи.

С ними ровней быть не сложно,
Если сам с ума сошёл, -
Их выносливостью можно
Море вычерпать ковшом.

Их настойчивость безмерна.
Если им не помешать,
Они станут непременно
Скалы пальцем разрушать,

Языком сгибать монеты,
Над землёю зависать,
Только бы в рекорды это
Можно было записать.

Чемпиона не суди, -
Он, рекорда ради,
Всюду будет впереди
При любом раскладе!
- О неизбежном с юмором

Считают, что к смерти готовиться глупо.
Но смерть – это ж свадьба могилы и трупа.
Чтоб торжество не принизить, нам нужно
Придать жениху всё что нужно  наружно:

Побрить, причесать, приодеть и подкрасить,
Тапочки густо колгейтом наквасить,
Свечку в ладони вложить для венчания…
Водку ж отставить на «после прощания».

Попа пригласить, чтоб он их обвенчал,
Дав денег ему, чтобы тише бурчал.
Потом дооформить законный их брак
Так, чтоб был трезвым лишь круглый дурак.

Но прежде дойти надо, молча, до места
Под громкие звуки хмельного оркестра
И, молча, отдать килограммы терпилы
В нежные руки бесстрастной могилы.

Каждый подарит по горстке землицы, -
Кто же без этого станет жениться? –
И поспешат, чтобы выпить по сто,
За скромно украшенный свадебный стол.

Ну, чем же не свадьба? Есть музыка, свечи;
Не поздравленья, но, всё-таки, речи, -
Лишь «Горько!» на свадьбе такой не кричат –
Горько и так, если люди молчат
И горькую глушат от горькой печали,
Хоть «Горько!», как я уж сказал, не кричали.
***
Это бесконечно будет длиться.
Это никогда не прекратится, -
К колесу, в котором замелькали спицы,
Тут же чья-то палка устремится!

Так вот, балансируя во многом,
Соглашаемся то с чёртом мы, то с Богом
И, в итоге, в поисках земного
Мы теряем в жизни очень много.

Стоит где-нибудь чему-то завертеться,
Что-то с места сдвинется немного –
Мы уже летим туда с протестом,
Со статьями старого острога.

- Не шевель! – взываем истерично
И в своих же собственных глазах
Выглядим весьма патриотично,
Наживая пролежни на зад.
***
Зима двенадцатого года
Прошлась Европою, рыча:
«Над всем главенствует погода»!
И климат скромно промолчал.

Везде понадобились сани,
Стал бесполезным Le Bourget
И вспомнился Иван Сусанин,
Забытый многими уже.

Кому-то вспомнился Панфилов,
Кому-то – лютый Сталинград,
Гостеприимные могилы,
Несостоявшийся парад…

Лишь  тот, кто на песках зыбучих
В себя приходит по ночам,
Зимой российской не обучен
Доброжелательным речам.
***
- Рождение чистилищеграда

                Памяти упомянутых в мистерии и не упомянутых светлых
                имён  п о с в я щ а ю:


Меж раем и адом есть место такое,
Где нет никогда населенью покоя,
Того, что желаем мы с вами, когда
С печалью друзей провожаем туда.
Там нет никогда ни жары, ни мороза;
Там рядом с поэзией мечется проза
В лице тех несчастных, которых ушли
С грешной холодной и жаркой земли, -
Не дали закончить начатого дела:
Романа, поэмы ли, цикла, раздела.-
Не дописалось, недородилось,
Когда против воли уйти довелось…

На горизонте за речкою Лета
Привычно рождалась заря того света.
Всех удивляло, что эта зараза
Каждые сутки являлась два раза.
Притом, что ни разу там не потемнело.
Такое у них тогосветное дело.
И не понять, ночь теперь или день,
И круглые сутки стоит в небе звень. –
Райские птицы роняют перо,
Желая писателям сделать добро.

Птицам известно: творец без пера
Похож на колодезь в степи без ведра.
Поэт без пера что Харон, без весла,
Что Насретдин в Бухаре без осла;
Что Иисус без уставшей ослицы,
Посмевшей под Ним в Назарет заявиться…

Но райским порхуньям неведомо было,
Что братии этой нужны и чернила,
О чём Вишняковым им сказано было.

Архангел, который торчал у ворот,
Услышал и гаркнул,
- Эй, где ты там, Чёрт?
Есть у тебя там, внизу, представители –
Честных российских имён очернители?
- Как же не быть – то?
- Пошли чертенят,
Пусть подглядят, чем они там чернят.
Встревожил меня шумный мой контингент, -
А вдруг баламутит всех скрытый агент
И подбивает кого-то чернить?
Надо бы этот вопрос прояснить.

- А ты допроси их, Архангел Гаврило.
Кто не признается – посохом в рыло!
И срочно  -  ко мне. Я ведь в аду
Эту работу как раз и веду.
- И до чего ж, Вельзевулыч, ты дик –
В дело не вникнув, выносишь вердикт.
Я лишь опасливо предположил,
А ты их уже всех в котёл уложил.

Боюсь я, Гаврило,-  с твоим нигилизмом
Скоро запахнет и здесь коммунизмом,
А уж об аде чего говорить… -
Варить мне мерзавцев - не переварить.

- Вари, Вельзевулыч, стахановец ада –
Я ведь не против того, если надо.
Но одного я никак не пойму:
Всё «надо» да «надо». А надо – кому?

- Скажу по секрету, привратник Чистилища,
Есть во Вселенной великая силища.
В воле её дышло судеб ворочать,
Щадить и губить, возносить и порочить.
Разве не видишь, что ныне земляне
Волею силы той – филистимляне.

По воле той силы у нас в Преисподней
Жарятся рядом  и враг, и угодник;
Люди страдают, цари назначаются,
Между народами войны случаются…

Здесь в Преисподней не мы выбираем
Пути для усопших меж адом и раем.
Так что отбрось навсегда представления
О невозможной угрозе чернения.
Твой контингент не способен на это –
Чернила нужны для работы поэтам.
Кого-то чернить, - это хобби политиков,
А в контингенте твоём – дело критиков.
Но и они, нос по ветру держа,
Знают, кому сунуть в брюки ежа.

Ты им создай атмосферу такую:
Пусть они сами себя критикуют.
И все опасенья твои отпадут,
Когда свой Союз они здесь создадут.

И можешь покинуть свой пост у ворот.
Они разобьются на VIP и на сброд,
Тут же появится сразу причина
Для неизбежной для них групповщины.
И станут группы смертно биться,
Ибо покой им только снится.

СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ВЕЧНОСТИ

…Порочная Лиля с пронырливым Бриком,
Без вечного спора и громкого крика,
Пролезли в Райлит, а вот – как? Не понять,
Поскольку они не могли сочинять.

Редактор устроился в божьих покоях,
А в Райиздате творится такое!!! –
Балябину даже, на что уж – казак,
Какой-то догматик на дверь указал.

Старушки коррупции вроде бы нет,
Но блат! – как везде, - это дело святое.
И не понять: тот, не тот ли тут свет,
А вот же – земные устои.

Сей мир изначально нематериален.
Здесь ничего ни купить, ни продать.
Здесь умозрительны лишь биенале
И ничего невозможно издать.

Но здесь представители мира земного!
Мира, который веками творит!
Они неподвластны загробным обновам
И каждый одним лишь желаньем горит –
Творить! Написать эпохальное нечто!
Чтоб имя навеки осталось в веках,
Чтоб стало в раю и аду человечно,
А барды творили, не лёжа в венках.

Я верю, они убедят даже Бога,
А райские птицы им благоволят,-
Откроют в незнаемом месте дорогу
К прекрасному души читинских ребят.

Сам куренной атаман из Донетчины,
Кстати сказать, он и сам Куренной.
Организаторским духом отмеченный,
Лично занялся бесхозной страной.

И то, чего здесь не бывало доселе,
Стало расти, как лисички в бору, -
Кондрат, отмечая своё новоселье,
Всех соблазнил повернуться к добру.

Начавшись с хохлацкой заимочки скромной,
Брег Леты заняв, разрастается вширь
Чистилищеград бесконечноогромный,
Вместив Забайкалье в себя и Сибирь.

Нас ожидая, ввести собирается
Мягкий щадящий закон (не сухой)
И ритуалом святым учреждается
Встреча гостей осетровой ухой.
***
- ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ
ПОСЛЕ КОСМИЧЕСКОГО НАПАДЕНИЯ НА ЧЕЛЯБИНСК

Без всякого velсome,
Уральцам не знакомый,
Огромный каменюка
Влетел в окно Земли
И сколько было окон,
До одного раскокал!
Осколки две недели
Уборщицы мели.

Не зван ни кем, не прошен,
Кем был он к нам заброшен –
Того ни МУР не знает
И ни всезнайка РАН.
И до сих пор в больницах
Изрезанные лица
Страдают и от шприцев,
И хулиганских ран.

Зачем нам прокуроры
И грозные конторы
В мундирах и погонах,
В сиянье орденов,
Если сидят бандиты
В кустах возле орбиты
И могут всю планету
Оставить без штанов?
            ***

Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.
         ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходжит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***

  МОНОЛОГ ЗАЙЧИКА

Постоим мы с ёлочкой под дождём, -
Новый год шестнадцатый подождём.
Вон идёт к нам Дедушка с зонтиком в руке,
но не в красной шубе он, а в дождевике.
Рядом с ним Снегурочка с чудом на ногах, -
с КРАЗовским протектором сапогах.
Где-то ладит лодочку дедушка Мазай, -
скоро крикнет зайчикам: - Залезай!
Он не покидает нас при любой беде.
Новыйгод мы встретим с ним на воде.
Будут нам завидовать рыбки в глубне,-
нам, живущим в сказочной северной стране.
***
        Мстительный монолог
          с таблеткой в руках
через пятнадцать минут после еды

Я, всё таки, не зря на свете жил
и есть чем, по делам своим, гордиться.
Держи меня, таблеточка, держи
и не стремись подальше откатиться.
Тебе придали форму колеса
с канавкой разделительной по спинке
и врач мне очень строго указал,
чтобы я "пил" тебя по половинке.
Но я не мог, не мог тебя ломать,--
Ведь это боль ужасная, я знаю.
И стал я указанье нарушать,
тебя без издевательств "выпивая".
И ты меня, похоже, поняла, -
я чувствовал с тобою облегченье.
И если б цену ты не подняла,
мы так бы и продолжили леченье.
Теперь придётся мне тебя ломать,
чтоб боль мою своей познала болью.
Ты уж прости, но буду принимать
теперь по половинке и не боле.
Я вынужден клин клином вышибать
ибо своя рубашка ближе к телу.
Коль дружбу разорвать ты захотела,
буду ломать, кусать  и "выпивать"!
           ***
                НЕ ЭПИТАФИИ
 Прогулки по местам вечного покоя, чтение надгробной информации , наводят на разные размышления, невозможные в других местах. Потом размышления формируются в стихи, похожие на эпитафии, но таковыми не являющиеся.
                +     +     +
Когда она была жива,
она любимой быть хотела,
но над душой довлели тело
и, без раздумий, голова.

Страстям потворствовать опасно,
но и противиться - не мёд.
Кто был потворствовать согласный,
тот без труда меня поймёт.

Склонись, ходок, над сим надгробьем, -
и ты её, возможно, гробил,
воспользовавшись простотой,
прикрытой юной красотой.
                ***

                +     +     +

Не ясно, кем он был при жизни,
но полусгнивший крест упал.
Теперь лежит, как укоризна
тем, кто его здесь закопал.

Значит, и память испарилась
о долгой жизни и делах,
и всё, что было, превратилось
в невозмущающийся прах.
                ***

                +     +     +

Кому и что он говорит, -
отполированный гранит,
вознёсшийся над всей округой? -
Ходит молва, что он супругой
своей из ревности убит.

И вот теперь её вина
и очевидна, и видна.
             ***

               +     +     +

Он здесь лежит совсем недавно,
что для ровесников забавно, -
покойник, по их убежденью,
здесь должен бы лежать с рожденья.

Тогда, кто б здесь ни побывал,
на скорбный холмик не плевал.
                ***

                ЭПИТАФИЯ

Здесь, в окружении бурьяна,
лежат останки графомана. -
Так и не смог связать он узы
с неподдающеющеюся Музой.

И вот: всё творчество его
над ним в обилии взошло.
                ***

            " МАХАОН"

Здесь под плитой в могиле тесной
лежит один зоил известный
и подлый трус, ибо над ним
отлит в бетоне  псевдоним.

Но там, в судилище небесном,
его ФИО давно известно.
Здесь осмеять он всех мечтал,
ТАМ по заслуга схлопотал.

    Нет-нет, в смоле он не кипит.
Он воглавлял ТАМ РайГлавлит.
За всю крамолу на том свете
был перед господом в ответе:

Слышите на небе стон? -
Кто-то тиснул фельетон.
Это значит в преисподней
кто-то прячет Remington.
И бесстрашно критикует
"беспроблемный" рай и ад. -
Много лет уже лютует
на том свете самиздат.

Значит, завтра "на ковёр":
Перед божьим взором
трепетать, как мерзкий вор,
в облаке позора.
И оно начнёт темнеть
с каждым божьим словом,
чтоб в итоге прогреметь
жутким приговором.
Росчерк молнии хлестнёт
по душе без плоти
и с презреньем отшвырнёт
в облако напротив,
где предшественников тьма -
где ни дна, ни крышки -
сходят каждый день с ума
в ожиданье "вышки".
Кто-то слышал, может быть,
в наднебесье стоны? -
"Вышка", - это распылить
грешных на ионы!
Грех карает в небесах
чудо-обретенье, -
чтоб ни грамма на весах
и ни точки тени! -
В нанопыль всех извети!
В нежить неземную!
И чтоб вслед им не частил
ни кто отходную...
                ***
  НЕИЗБЕЖНЫЙ ФИНАЛ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ СПЕКТАКЛЯ
         ПО СЦЕНАРИЮ ВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ
Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

Словно проклятье, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.

Кто в нашем мире, создав полюса,
нежит и холит рождённого барством,
и гарантирует рай в небесах
не обойдённым зловещим коварством?

Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

Гибельный дым обовьёт горизонт
траурной лентой, скрывая Ярило,
и не успеет спросить Черкезон,
- Сарра, кому же ты дверь отворила?!
***
Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Но это мы. А что людьми другими движет?
Что заставляет их, в толпу объединясь,
вообразить свой дом Бастилией Парижа
и рушить всё вокруг,  всё втаптывая в грязь?

Какой дурацкий ген нас так разъединяет?
Или это не ген, а льдины в головах?
У нас или у них? - Лишь будущее знает,
по ком на площадях судьба скорбит в словах.

А мы живём сейчас: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


По случаю зловещего заболевания
     Валентины Митрофановой

Проявился, всё-же, признак -
посочувствуем же ей, -
заболела вампиризмом
в силу должности своей:
С вечным Дракулой на равных,
не поморщивши лица,
кровь сосёт из православных
с применением шприца.
     Шприц обычный медицинский
Валя держит как кинжал, -
даже храбрый Поединкин
от вампирши убежал.

    Вот и я вчера попался,
веря. как подружке, ей.
А потом не досчитался
тёплой кровушки своей.
Вот и верь ей, как подружке,
всей душой её любя,
а она по полной кружке
кровь сливает из тебя...
            ***
ПОДОЖДУ
На земле, кто в рае, кто в аду,
копошимся, думаем, что значим
что-то в мире этом, на ходу,
улучшая, жизнь свою иначим.

У кого-то - вышло, как хотел;
кто-то замер посреди дороги,
но не потому, что сдали ноги, -
просто взял кредит и "пролетел".

И будто увяз в грязи болота,-
ни вперёд шагнуть и ни назад...
И непроходящая забота
омрачает душу и глаза.

И ничто его уже не сдвинет,
даже обогнавшего совет.
Так на этой точке и покинет,
просчитавшись, бессердечный свет.

Свет от мрачной скорби не померкнет.
Да и вряд ли станет он скорбеть,
изменив стандарты все и мерки
к тем, кто так обязан умереть,

кто не смог в теченье века влиться,
рукава смекалки засучив.
И потомок праведно озлится,
ветхий дом в наследство получив.

Образ неудачника померкнет
в памяти оставшхся коллег,
не ропща. встающих на поверку,
что проводит ежедневно век.

Я не знаю формулы отбора, -
"пятым" или "сотым" я уйду,
и не знаю, сколько это, - "скоро".
Ни к чему мне это, - подожду...

      ***
Ответ на вопрос "Почему Вы иногда отказываетесь..."
       Читаешь, читаешь, читаешь...
Умиляешься, удивляешься, возмущаешься...
Потом, образовавшаяся в голове, каша неспешно расслаивается, что-то заставляет обратить на себя внимание и ты невольно начинаешь давать оценку прочитанному.
Удивительное это дело, тяжкое порой, а иногда и радостное, - читать чьи-то целомудренные рукописи.
       Избавь вас бог от таких испытаний.

Я - жрец строки простецкой и понятной, -
без лишних слов и без прокладки ватной,
что свойственно иному чудаку,
влюблённому в кудрявую строку.
В строку, в которой нет ни дна, ни края,
где мысль с тобой как будто бы играет:
чем-то слегка напомнит о себе
и снова - будто домой в трубе.
Какой же смысл иметь мне дело с ним,
к тому ж, вместо поэта, - псевдоним;
вместо строки, - на пол-листа абзац,
а вместо мысли, - жиденький эрзац?

Увольте, братцы, я не бегемот
и не фанат рифмованных болот.
И вряд ли я найду в себе причину,
чтобы шагнуть в бездонную пучину.
***

Кто тут "при деле" - Бог? Зоил?
Кто брака не увидел? -
Рабов рифмовки наплодил,
талантами - обидел.
***

Склероз, - пособник скромности

Закончил оду! Но уснуть
мешает пошлая банальность, -
забыл я в оде намекнуть
на собственную гениальность.
Как же читатель рядовой
с обыкновенной головой
поймёт, что он с рождения
односельчанин гения?
***

О "вредном" зоиловом влиянии

В иные дни я постоянно
лишь в рифму звонко говорил,
но мерзкий критик самозванный
в меня сомнение внедрил.
Я в мыслях с той поры сбиваюсь,
словами лишними сорю...
А вот, когда не напиваюсь,
вполне прилично говорю.
***
      


Укатали Сивку да крутые горки
и решил распрячься он
сразу после порки.
Бедный Сивка не слегка
выпорот был, дабы
не возил он седока
где "дорога не гладка:
рытвины, ухабы".

Горько Сивке. Не прошла
боль. В душе усталость.
А дорога, - как была,
такой и осталась.
***

Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват, -
родился  коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
***
РАЗОМКНИТЕ УСТА

Прозорливые люди,
научите, как жить,
если зло дальше будет
над Россией кружить,
Правду, Волю и Совесть
подчиняя рублю,
на вершинах покоясь,
что поближе к Кремлю?

Прозорливые люди,
где-то ж быть вы должны, -
подскажите, что будет
с плотью нашей страны,
если дальше продлится
тяжкий гнёт нищеты,
а известные лица
мир причислит к святым?

Губят нас недотроги
в депутатской броне, -
кто уселся в чертоге,
тот уже на коне.
Только с ними не спашешь,
не посеешь зерна...
И не Русью, а Rashe
стала наша страна.

Что с ней вскорости будет,
возродившей Христа? -
Прозорливые люди,
разомкните уста.
***


НАМ ХОРОШО

Мы разучились радоваться жизни.
Мы разучились ею дорожить.
Мы равнодушны к судьбам наших ближних, -
нам всё равно, как завтра будем жить.
Мы словно бы в каком-то параличе, -
на месте топчемся и в мыслях, и в делах.
Лишь иногда, и то ради приличий,
берёмся разглагольствовать о ВИЧе,
о том, чем Бог наш лучше, чем Аллах.

Где-то гремят трусливых тварей взрывы,
смерть без разбора косит всех подряд,
но где они - душевные порывы
тех, кто об этом много говорят?
Да, говорить мы все поднаторели, -
готовы речи, словно воду, лить,
только бы в этой мутной акварели
никто не вздумал нас пошевелить.

Нам хорошо! И пусть над нами тина
фильтрует вредный ультрафиолет, -
нас бережёт уютная рутина,
чтоб схоронить целёхоньким скелет.
Не шевелите нас. Не наше дело, -
мешать кующим завтрашний рассвет.
Авось, без нас найдут они ответ
на всё, что нам сегодня надоело.
        ***
  "Ах, какая неба высота!..
         Ну, а мы стоим в его начале."

"ЛЕТО" В.Поединкин.
"ЗАВАЛИНКА"

        РАЗДУМЬЕ 

С первых дней стою в начале неба,
забыв, когда я смог сюда взойти.
На другом конце я, правда, не был
и не знаю как туда пройти.
Небо ведь огромно и бездонно.
Сунешься, а дальше что? - Вопрос! -
Не оставил бы потом бездомным
непомерно любопытный нос.
Будешь там бродить меж облаками
и скучать по тем, кто там, внизу,
машет призывающе руками,
да ещё нарвёшься на грозу.
Нет, спасибо! Я - не глупый Шлиман.
Лучше я на кромке постою
и куплет для девушек смешливых
о высоком небе пропою.
***

Для пародиста новый поэтический ссборник, - это как новая шахта для горнорудной промышленности. Всегда может найтись новый минерал или архидревние окаменелости. Вот и сборник Владислава Косарева стал для меня такой шахтой, подвигшей меня на написание дружеского поэтического шаржа.
СО МНОЙ И БЕЗ МЕНЯ
В районе нашем не найти людей,
чтоб не был мне - хоть кто-то - да обязан.
И прокурор, и даун, и злодей
долгом своим со мной навеки связан:
"Озябших грел, упавших поднимал,
сил добавлял уставшим в жизни,
а разуверившим(ся) давал
любовь безмерную к Отчизне".
Я помогал рожать и пеленать,
пупок всегда затягивал потуже,
и помогал, не скрою, зачинать
тем, у кого проблемы были с мужем.
Я кандидатам даже помогал
из лагерей пробиться в депутаты...
За то, что Горбачёва проморгал,
вы уж простите,- был тогда солдатом.
(Голосовать, - в Союзе было модно, -
солдат водили строем и повзводно)
     Я бы - ни в жизнь!
Я бы - ни в зуб ногой!
Но поздно каяться, -
влез без меня другой.
Так и случился пошлый прецедент:
пошли за президентом президент.
А чтоб была причина посмеяться,
стали друг с другом креслами меняться.
И кабинетами.
И тоже без меня
грабят народ, коррупцию виня;
воюют с ней, на всю страну звеня... -
Таков эффект, когда всё - без меня.
***

        Такая вот сложилась нескладуха
Ничем заметным путь мой не отмечен, -
в психушке не был, не сидел в тюрьме,
от водки и наркотиков не лечен,
мятежных мыслей не держал в уме, -
и потерял прекрасную возможность
с десяток лет прожить на Колыме.

Ну, что за жизнь? - Работа да работа...
Семейный быт... Друзья по выходным...
А где друзья, там и поддать охота,
рискуя вызвать неприязнь жены.
При этом знаешь, что терзаться будешь
гнетущим чувством собственной вины.

Ну, что за жизнь? - Повыростали дети;
жена состарилась; поразбрелись друзья...
Уже в другое перешли столетье,
а выпить мне по-прежнему нельзя.

И тут жена родная ни при чём, -
Сей приговор мне оглашён врачём.
Такая вот сложилась нескладуха,
и нечем мне взбодрить остаток духа...

Но шепчет Змий, дыша горячим в ухо,
- Врача не слушай, главное, - старуха..
    ***
Я и все, - букашка и Вселенная.
Но что мне до Вселенной, если мне
досаждает боль обыкновенная
не в чужой, а в собственной спине?
Вижу и хромых, и болью скрюченных,
и могу душою сострадать,
но, увы, мы с детства не обученны
боль свою другому передать -
ни самой Природой и ни в школе,
посвятив ей уйму лучших дней...
Вот и я не чувствую их боли,
а они не чувствуют моей.

Это плохо. Это - очень плохо! -
Ничего ужасней в мире нет:
Каждый может бесконечно охать,
проклинать ни в чём не винный свет, -
боль его останется при нём же,
даже если есть больничный лист.
Вот и развелись в России бомжи;
вот и мечет бомбы террорист;
вот и бьёт один пацан другого;
вот и посылают нас порой
за пределы всех земных чертогов,
охраняя оффисов покой.

Ежедневно мы проходим мимо
чьих-то тел болезненных и душ.
А ведь боли наши все сравнимы,
и знакомы каждому, к тому ж.
Но мы все обходим их умело
и причин не видим для стыда. -
Ведь "Своя рубашка ближе к телу".
В этом то и кроется беда.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***

  ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЯВЛЕНИЕ,
случившееся при сочинении
     этого стихотворения

Всем когда-то надоест:
Кто готовит нам, кто - ест,
кто нам шьёт портки, рубахи,
кто нам сватает невест, -
все останутся без дела
и уйдут с рабочих мест...
Тут же в небе прогремело, -
"Тем, кто ест, не надоест!
Есть,  - ведь это не работа.
Есть всегда и всем охота!
Как родится человек,
присосётся к маме,
так потом весь долгий век
чмокает губами.
Не-ет. не может надоесть
обречённым пить и есть."

Через час прошёл мой шок.
Дописал я свой стишок,
вспомнив, что в печи томится
с репой пареной горшок...
               ***
К вопросу о самообразовании

Родился вместе с языком,
да вот же незадача, -
хоть с ним с рождения знаком,
нет-нет да напортачу.
За что, к себе же, отношусь
с заслуженным презрением, -
сколько живу, не научусь
несносным ударениям.
Где нужно что-то положИть,
я говорю полОжить...
И я нашёл, как дальше жить
и свой позор не множить:
В библиотеке спёр словарь,
с инструкцией престрогой:
"Вот эту гласную ударь,
а эту вот - не трогай!"
И некарманный этот buch
таскаю, как веригу, -
пред тем, как ляпнуть что-то вслух,
заглядываю в книгу.
              ***
Чем коллеги мои согрешали?
Как нам эту судьбину избыть?  -
Быть рождённым в далёкой Варшаве,
чтоб в Сибири убитому быть.
Бога нет! Был бы - не отвернулся
от бедой разобщённых людей.
Не для нас с того света вернулся,
нёсший крест на Голгофу, еврей.
                ***
"Увы, увы...." - Сказал бы Рюрик,
не бывший русским отродясь,
отсутствием российской дури
в своём варяжестве гордясь.

Пришла пора других варягов.
Нам их теперь кормить, поить,
а им, под возвращённым флагом,-
Русь хлебосольную доить.

Сбылась мечта клопов планеты:
границы все устранены,
и слезли с западной диеты
различных Фридрихов сыны.

Сломивший гордый дух Казани
в аду поклоны бьёт святым
и заливается слезами
душа Ивана Калиты...
              ***
Цвета земные
           1
Красный цвет - первый цвет
в каждый яркий букет,
в торжество многоцветья земного.
Этот цвет никогда не знавал тишины, -
уступал лишь обычаю тризны.
Красный цвет - цвет вины,
цвет жестокой войны,
цвет страданья и, всё-таки! - жизни.
               
             2
Этот цвет занимает людские умы
потому, что он - суть Мирозданья.
Чёрный цвет - это цвет поглощающей тьмы
и земной полигон для познанья.
Это в нём разбросал триллионы светил
недоступный сознанью Создатель,
и возможность понять его суть отвратли
от тебя, дерзновенный мечтатель.
И куда б ни направил ты ищущий взор,
чёрный цвет на пути - как преграда.
Для учённых верхъов и ничтожных низов
проблеск в чёрном, - большая награда.
Это цвет обречённости и неудач,
цвет позорных для жизни событий.
Чёрный цвет, - это цвет нерешённых задач
и загашник грядущих открытий.

                3
Синий  цвет - цвет пропитанных потом одежд.
Это цвет светлых дней предстоящих.
Синий цвет, - это цвет и небес, и надежд,
в голубую мечту уходящих.

                4
Этот цвет не хвастун, не крикун, не позёр,
когда держит в ладонях брильянты озёр,
когда щедро питает людей и скотов
и от стужи укрыть их готов.
             Пусть увяданью он подвержен,
             пусть он подвластен небесам, -
             он жизнестоек, безудержен
             и равен лучшим чудесам.
Зелёный цвет - цвет жизни вечной.
И не беда, что быстротечной.
                ***
Слово о серости

Серый цвет, - это цвет крикунов,
это собственный цвет грызунов.
Пусть обрядится кто-то в кумач,
а в соседстве послышался плач, -
подозрения будут верны:
у людей завелись грызуны.
                ***

Сумев над собою подняться,
я стал откровенно смеяться
и что есть сил защищаться
от тех, кто зовёт восхищаться.
                ***

"А здесь, в глухом чаду пожара,
остаток юности губя,
мы ни единого удара
не отклонили от себя"

                Анна Ахматова 1922г.

Что могут значить единицы
вроде меня или тебя?
В миру запомнятся те лица,
что жили, нас с тобой губя.
Это у них задачи, цели,
пути, по коим нас вести.
А мы с тобою - лишь мицелий,
на коем новому расти.
               ***
Мы враги даже тому, что вечно.
Из былого нови не сверстать.
Чтобы стать немного человечней,
время Книги Красные читать.
                ***

В Кустанайщине далёкой
рыщут мысли по ночам.
Бесконечный хлыст упрёков
бьёт по совести сплеча.
Наказание приемлю,
стиснув зубыю - Заслужил.
И во сне целую землю,
где стобою тайно жил.
тишину и шопот ночи
ветер времени унёс.
Сгинул где-то и вагончик.
Наш вагончик без колёс.
    Нетко времени вопросов.
Каплей яда мне, - во сне
тень расчёсывает косу
на висящей простыне.
               ***

Если даже соблазняет дерзость
и стремленье к новому влечёт,
удручает сил несоразмерность
и таланта явный недочёт...
                ***

Полное собранье сочинений
снилось барду много-много раз,
но, впридачу к многлетней лени,
объявился старческий маразм.
И когда на жалкие брошюрки
смотрит он при тусклом с вете бра,
кажется ему, что это шкурки,
содранные им с себя вчера.
И, мечтой о славе утомлённый,          ,
A parte  о чём-то говорит.
Неподъёмной ленью наделённый,
"подлый" век за что-то костерит.
                ***

У каждого века своя есть забава,
а правила те же: кто слева, кто справа,
тянут подальше от смрада вандеи
ветошь застиранной веком идеи.
И угнетает тандем неизменно
неодолимая сила безмена
и ненасытная жадность мизгиря
с сердцем из ржавой купеческой гири.
                ***

      ПРИВЕРЕДА
Жила-была старушка.
Шептала всем на ушко,
что хочется найти ей старичка,
чтоб был он работящий,
не пьющий, не курящий,
в постели не косил под дурачка.

Шептала и при этом
в районную газету
писала постоянно, как собкор,
о том, что очень хочется
уйти от одиночества,
и пишет, бедолага, до сих.

И отзывались многие, -
с руками, не безногие,
и, всё-же, был у каждого дефект:
тот кривонос, тот пить горазд,
а у того один лишь глаз,
а у того завышен интеллект,
а у того излишки лет,
а у того машины нет,
а тот, как хряк, во сне храпит,
а тот и вовсе инвалид,
а тот.., а тот.., а тот.., а тот..,
а тот и вовсе идиот.

И лишь один ей подошёл.
С машиной и пригожий.
 На бабку глянул и... ушёл!
Шепнув двери: - "О, Боже..."
                ***







            

























 


   















      ,








         






                СБОРНИК № 4
                "Всячина старого Володяя"

В КОЛОННУ СТАНОВИСЬ!

Стройтесь в колонну
бойцы, сострадальцы,
риторы нудные и хохмачи, -
хватит на мир неустроенный пялиться -
время ложить кирпичи,
рядом поставив мечи.
           ***
               
                АУТОДАФЕ

Я вчера кремировал стихи,
чтоб других собой не заражали,
пожелтевший потроша архив,
где они в бездействии лежали.
     У одних исчезла злоба дня,
у других повыкрошились зубы,
и они смотрели на меня
взглядом безбилетников у клуба.
 

И они мне снились.
И всю ночь
строки в голове переплетались...
Но бессилен был я им помочь,
кроме тех, что в памяти остались.
Этих я с трудом, но воскресил,
хоть случались трудные моменты, -
в поисках забывшихся фрагментов
всё в башке своей исколесил.
***


Говорят, всё - было!
Врут.
Всё - когда-то будет.
Будет Каин, будет Брут.
И их не осудят.

Новый явится Антей,
чтоб ворваться в схватку,
но Герою без затей
оттяпают пятку.

Кто? - Найдутся, как всегда,
где сила - на силу.
И взъярятся господа,
-- Где тебя носило?
Видишь, наших бьют опять!
Нет тебе прощенья! -
И погибнет он, чтоб стать
козлом отпущенья.
***

    Кто-то первый "сделал" Землю шаром,
вокруг Солнца лихо раскрутив.
строгость представлений обветшалых
до священной ярости смутив.

И... сгорел!
И что же?
А не так ли,
в наши дни, не чувствуя вины,
мы коварно поджигаем паклю
под ногами "странной" новизны?
***

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

  В ШАГЕ ОТ ПЛАГИАТА

Пишу и зеваю. Мороз за окном.
Сейчас бы порадовать душу вином,
да недано. А за окном
Цельсиев даже не видно - темно.
 Их - сразу тридцать.
Один к одному.
Молча уходят куда-то во тьму.
Утром, на смену, придут сорок пять
и у окошка усадят опять.
Куда мне...
В моём повседневном трико
в компании их не уйти далеко.
И память подносит ненастной порой:
"Сижу за решёткой в темнице сырой".
***



РОССИИ

Что - Вавилон в сравнении с тобою,
славящийся башнею своей? -
Лишь кольчугу снимешь после боя,-
 Новый враг таится у дверей

В скважины замочные и  окна
высмотреть старается секрет,
почему ты до сих пор не сдохла,
почему испуга в тебе нет?

Невдомёк европскому пигмею,
битому тобой несчётно раз,
что мы каждый раз ещё сильнее
после покушения на нас.


Вот, опять, собрав повсюду тучи,
торопясь, сгущают над тобой...
Дураков доверчивых не учат
ни слова разумные, ни бой.
     ***

Расцвели бутоны перестройки.
До чего ж они благоуханны
для того, кто, будучи жестоким,
в беспредельном бизнесе - Стаханов.

Формула есть "Два в одном флаконе"
Это значит, что живут без спора
важный покурор и вор в законе. -
Вор в законе кормит прокурора.
И дворцы их за одним забором,
и неотличимые авто...
В общем, так: если не стал ты вором,
ты -  неотличимое  никто.

Для тебя есть поля ширь, свинарник,
чьё-то стадо импортных коров.
Если ты слывёшь честнейшим парнем,
возле них еда твоя и кров.
Знай  паши, коси, паси скотину, -
создавай дублёнки и харчи.
А когда сведёт дугою спину,
щедрый счётик выпишут врачи.
Шок пройдёт, конечно, - он не вечен.
Ты домой отправишься не лечен,
где судьбы исполнишь приговор.
Не психуй, сам виноват, - не вор.

А страна у нас - для бизнесменов,
для офеней мелких и купцов.
То для них творились перемены
после государственной измены,
избежавших дыбы, подлецов.

 

                ***
РУСЬ, склонись над водоёмом каждым
и вглядись в измученный свой лик, -
видишь как терзается  от жажды
больше хапнуть  новый большевик?

Ты ещё не вся в его кармане -
есть ещё ничейный кислород.
и, в ещё свободном, океане, -
неприватизированный лёд.
А, если захочешь, то увидишь
как изводят выкресты народ.

,
 
                ***
 Без вождя, как без дождя, -
нету урожая.
Что вожди не учудят,
мы не возражаем.
Всё нам впору, в самый раз,
рады всякой нови,
а когда надуют нас -
только хмурим брови
да обещанного ждём, -
год ли, век, не важно.
Важно то, что за вождём
следуем отважно.
А куда он заведёт -
времечко покажет,
когда честно подведёт
счёт тем, кто поляжет.

,
 
***

     Красный самолёт

Было всё: и горы, и долины,
моря синь и комариный звон...
А теперь, в награду, что-ли? - длинный.
к тупику ведущий, перегон.

Мир суетный нам не досаждает.
Даже радость иногда пошлёт,
когда правнук, предку угождая,
на стене рисует самолёт.

Я то знаю, чем всё обернётся,
когда в этот красный самолёт
бабкин взгляд растерянно вопьётся.
Мы, конечно, с правнуком - на взлёт!

Что же до эмоций, то держусь я, -
увезут гостившего - часы,
и не раз вздохнёт тайком бабуся,
 проходя вдоль "взлётной полосы".

И приходит вывод сам собою:
Что б ты за свой век ни сотворил,
самое на свете дорогое, -
"самолёт", что правнук подарил.
***

, ПУТЕВОДИТЕЛЬ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

С колько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что принял ты с оценкой "Хорошо",
и что отнес к оценке нехорошей?


Определился? Ну,тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

ВЕЧНАЯ ТЕМА

Спит замороченный народ.
Что-то в тревожном сне бормочет, -
похоже, жить он лучше хочет,
чем предлагает ему МРОТ.

А бодрствуя, открыть свой рот
ему то ль стыдно, то ль опасно,
то ль он уже со всем согласный,
что только власть ему наврёт.

И как же крепок этот сон!
Но сон ли, что вокруг творится,
что не могло даже присниться
ярлык носившим "Гегемон".

 Отгегемонился. Притих.
Чего-то ждёт и копит что-то.-
Не деньги, ибо без работы,
но и не саваны - не псих.

Власть, чувствуя большую клизму
запела о патриотизме,
как будто Родина и честь
лишь у неё в сознанье есть.

Но люди видят - не слепые,
кто мир взъерошил и зачем. -
Не сам собой взъярился Киев
с погоном рейха на плече.

У власти те же там и тут, -
набобы и единоверцы.
Уже ворота, а не дверцы
они открыли в эру смут.
              ***

 В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Неразговорчива овца,
пока сыта и шуба греет.
Но как она в отаре блеет,
не видя пару дней сенца! -
Она и мёртвого разбудит,
безостановочно крича...

А разговорчивые люди, -
лишь люто смотрят и... молчат.
Но - поры. До той поры,
пока в кладовке топоры.

И всё-таки, во многих странах
пекутся большле  о баранах.

Но - до поры..
Но - до поры...
***

                А.А.

Гордыня и глупость соседствуют вечно.
Несчастья сопутствуют им бесконечно.
 Тщетны попытки унять их пирами,
и глупо причину искать за горами, -
Она приросла неотъёмно к гордыне.
Она же - причина тоски и унынья.
А эти подружки синеют от злости,
когда навестят их нежданные гости.
Не важно, кто гость, - дочь, сестра или брат, -
ослепший в гордыне себе только рад;
ему непосильно ни видеть, ни слушать
всё, что приносят открытые души.
Он ведь не может навстречу открыться, -
нечем гордыне с другими делиться.
И в одиночестве держат слепца
гордыня и глупость всю жизнь до конца.
Он обессилен успехами дальних
и ближних, а зависть не лечит души,
которой спасение в исповедальне.
Только гордыня туда не спешит.
     ***
,

МИНУТНАЯ ЖИЗНЬ
Минуты, как гудящие шмели,
вокруг меня со дня рожденья вьются:
горюют, торжествуют и смеются,
как члены многочисленной семьи.

И ни на шаг от них не отоийти
ни наяву, ни в снах порою вещих,
и мимо них, как мимо старой вещи,
не удаётся до сих пор пройти.

И нет числа им, вздорным, до сих пор.
И не понять мне, из каких резервов
они приходят, чтоб с остатком нервов
не прекращался перманентный спор.

***

Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

В черепе спрятав, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.


Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и - пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

___

Сумрак вечерний печаль журавлиную
тихо пронёс над умолкшей долиною.
Вслед потянулся кудрявый дымок,
да оторваться от крыши не смог.

Так и душа моя тянется, тянется
за молодыми в зовущую даль.
Только рванётся, и тут же оглянется, -
станет чего-то ей жаль.

Может быть, дело всё в "дыме Отечества"?
Много их было и разных - дымов.
"Какого? Какого?" - душа моя мечется
в дыме из Белых и Жёлтых домов...

****

"Мои года - моё богатство"
Шлягер бесхитростных времён.

ЧтО бы ночами мне не снилось,
не все дела мне по плечу, -
года, отяжелив, скопились,
а о богатстве умолчу.

Едва ли не со дня рожденья,
на все, что будут, времена,
копил я знанье и уменье,
которым ныне грош цена.

Померкла значимость мозолей
и люди начали стрелять,
пока решали на престоле,
в какой узде мне щеголять.

Нажравшись трупами, эпоха
явила новое лицо
и стало ясно, - поздно "охать",
зайчишкой выйдя на крыльцо. -

Почило время Кикабидзе,
но он с издевкой явной пел,
и тем признателен был жизни,
что впасть в немилость не успел.
***

 

Нет щедрости моей конца и края.
В сравненьи с ней ничто - державная казна,
Я в каждый праздник всем того желаю,
чего и сам, признаюсь, не познал:

Везенья, счастья, нежности, богатства,
любви с рождения до гробовой доски,
чтобы согрело души чувство братства
всем, кто, как я, в объятиях тоски.

Обрушились мечты всеобщей выси
и указующий похоронили перст.
Скудость и ветхость проникают в мысли
и превращаются в решительный протест.

Против чего, сообразишь не сразу, -
набита под завязку калита,
и мне твердит необветшавший разум:
"Всему виною, старче, нищета".
                ***
"А судьи - кто?" - вопрос был задан.
    В нём я увидел тень де-Сада
и четко слышу, как эпоха
скулит в объятиях Мазоха

       Родившись жертвой мрачных буден,
постигший в жизни кое-что,
я, как и предок мой, подсуден
и быть наказанным готов.
А как - иначе? Всюду люди
в своём невежестве святом
бесцеремонно ближних судят.
И очень часто - ни за что.

     Кто обряжает кривду в правду,
беря за истину хулу,
тем не укрыться за наградой,
сколько б ни пели им хвалу.

     Верховный Суд над всеми - Время.
Жаль, что медлительно Оно,
и не даёт нам встречи с теми,
кто был судим давным-давно.
Кто Им от скверны лжи очищен.

     А лживых судей имена
хранит в архивном пепелище,
самой себя стыдясь, страна.

      Пусть пепел Времени не вечен, -
он сохранит на много лет
смысл и поступки человечьи,
каких в животном мире нет.
***
Мы суетно живём

Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Мы суетно живём: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


ВНУКУ

Чтоб жизнь текла бесхлопотно и слаженно,
чтоб не просить прощения у дня,
старайся быть не битым и не глаженным,
только себя в несчастиях виня.

И не пытайся отвратить затмение
сознания сошедшего с ума;
и блажь свою не путай со стремлением
добром заполнить чьи-то закрома.

Не всё добро добром же возвращается.
Это у зла обычай есть такой.
Не редко беды от того случаются,
что их рождают щедрою рукой.

Но и не жадничай над горем убиенным.
Бывает, что достаточно двух слов,
чтоб явный образ огненной геенны
от взора страстотерпца отнесло.

Помни всегда: в "заслуженной награде"
таится часто чувство должника,
и, псевдодолга призрачного ради,
ты можешь стать слугою варнака.

***
      НАУКА  НАМЁКОМ

Шёл я полем, брёл я лесом, -
Я искал совет:
Как бороться надо с весом
в восемьдесят лет?

Колоски, что зрели в поле,
прошуршали вслед:
"Мы не знаем, что такое:
восемьдесят лет.

Вес, - за тяжкий труд награда!
Разве ты забыл,
что не с ним бороться надо,
а за то, чтоб был?

У кого амбар с овсом,
тот и сам  весом".

      Лес подумал и ответил:
" Разве это век?
Ты ещё не жил на свете,
жалкий человек.

Это и не половина.
Для иного -  треть.
В эту пору и осине
совестно стареть.

Тема   веса - не для леса.
Есть ли, нет у леса вес, -
никакого интереса
не испытывает лес!

Видишь, - вон у пня буреет
боровик во всей красе?
Можешь взять. И дуй скорее
вон из леса, дровосек!"

    Не могу понять, когда я
перед лесом согрешил,
но, деревьям угождая,
"вон" убраться поспешил.

     Вес не стал мешать мне боле,
возраст в миг разжал тиски,
когда я шагал вдоль поля,
 гладя колоски.

Видно, я постиг науку,
а какую, - не пойму.
Надо бы, -  авось и внуку
пригодится моему.
***

                1

Метаморфозы странные на этом белом свете, -
возможностей всё меньше,  чувства всё сильней:
чем старше становлюсь, тем мне милее дети,
тем красивее мамочки, тем бабушки - страшней.

        2
Молодость до времени опекают: глупость,
поспешность, нетерпение, горестный итог.
А старость, - это всяческих фактов совокупность, -
нажитого опыта бесполезный стог.

Многое в нём высохло. обветшали "эврики", -
лучшие решения отыскал народ,
продолжая новые открывать Америки,
обходя вниманием высохший зарод.

Уходя в туманную даль, бледнеет след...
Внук смешон для деда, а для внука - дед.
***


МЫСЛИ У ФИНИША

Чем бльше лет, тем меньше дней,
чем больше опыт, тем меньше силы;
чем хуже видишь, тем даль видней,
да жаль, что только лишь - до могилы.

Зато известно, что плоть твоя,
попав в узилище постоянства,
отпустит душу твою в края
неограниченного пространства.

Ни гравитация, ни долги
тебя уже приземлить не смогут,
а, потерявшие след, враги
не обратятся за справкой к Богу.

И ты займёшься любимым делом
возможно станешь писать стихи.
Кто попадает ТУДА умелым,
тем небо списывает грехи.
***

НАПУТСТВИЕ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
Ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

Сколько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что примешь ты с оценкой "Хорошо",
что отнесёшь к оценке нехорошей?

Плюсуй и минусуй, но, чур, не умножай,
не зная что подвергнешь умноженью:
имён забывшихся возвратный урожай
или сегодняшних гнобёж и униженье?

Определился? Ну, тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

Не всё у нас идёт, как надо.
Не всё, что надо, говорят.
Подчас "невинная" тирада
для непонятливого, - яд.

 За дозой дозу принимая
тирад слащавое питьё,
иной сомненью подвергает
мышленье здравое своё.

Своё! Которому и надо
без колебания внимать.
Но яркопёстрая тирада
сулит намного больше дать,

чем то, что есть, но - затрапезно. -
Не век же лаптем щи хлебать!
А тут обещано железно
всё, что тирада может дать.

И вот,  - уже отброшен лапоть
и остаётся только ждать...
Но что несчастный мог нахапать
у слов, которых не поймать?

       Придёт прозрение, конечно, -
Не сразу и не торопясь,
к порвавшему, весьма беспечно,
свою с реалиями связь.

       С веков древнейших у народов
обычай есть варить кутью,
когда отпущенные годы,
вслед за тирадами, - тю-тю-у-у-у...
***
Волненье моря вечно,
как и ветер,
как душ волненье,
как души порывы, -
эти явленья жизни
бесконечны,
как бесконечны
вечных душ надрывы.
Но всё - живёт,
волнуясь и страдая,
любя и ненавидя;
и, смеясь,
может порвать
спасительную связь,
когда в умах
забрезжит связь иная.

-  Всё, что угодно,
только не покой! -
Откуда эта ненависть
к покою?
Покой - не обязательно, -
застой;
Покой, - это
отсутствие дреколья.
Покой, - это желание давать
гостям приезжим
шумные обеды
и в замуж
дочерей им отдавать,
вместо того,
чтоб поджигать соседа
и освещать испуганные веси
под горя и беды речитатив.

Увы, иных знакомых наших бесит
любовных песен радостный мотив.

Я за покой цехов,
гремящих сталью,
турбин,
ревущих в страшной высоте,
и за волненье
возле нежных талий, -
хоть при луне,
хоть в жуткой темноте.
         ***
Может, хватит расти городам?
Может, скажем селу, - Аз воздам!
и, построив в нём дом - не избу -
запустению скажем, - Табу!?

Но, похоже, не быть той "Табе", -
загибаться придётся в избе. -
Это горькая доля слуги, -
жить надеждой в избушке Яги.
"Индезидом" бельишко стирать,
чем попало забор подпирать,
и по Скайпу смотреть как живут
дочь и сын, убежавши в Сургут...

Новый век нас ведёт от беды,
да вот, старый - оставил фалды.
Наступаем на них, матерясь,
а они пострашнее, чем грязь.
На банановой корке упал, -
отряхнулся и дальше пошёл.
А вот, кто на фалды наступал,
тот дороги другой не нашёл.

Та же тяпка, лопата всё та-ж;
те же грабли, мешки, поясница;
тот же первый наземный этаж,
лебеда, бодяки да щерица.

Перед сном телевизор соврёт
что нибудь, подсластив прибауткой,
а потом Лепс ужасный "споёт",
и в избушке становится жутко.

Утром - Дай, Бог, дождя! - огород,
те же тяпка, лопата и лейка, -
то, чем держится сельский народ,
зная цену блудливым копейкам.
***
,
Обновила Родина свой "изм",
нарожав пугающих новизн
без кавычек и в кавыках, но
все они чужие всё равно.

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

                И ТАК - ВЕКА
Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***
Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват,
родился коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
                ***




                Всё хорошо, прекрасная маркиза,..
                Из водевиля
          
  Не водевиль

Всё хорошо, пусть даже и не очень.
Всё хорошо, пусть даже не у нас.
Но это, - факт, приятный, между прочим,
хоть и не рвётся в пляс рабочий класс.

"Всё хорошо!" - я слышу каждый вечер
от неунывной телеголовы. -
Сей аргумент державный безупречен.
Кто не согласен с ним, те не правы.

Всё хорошо: друзей у нас полмира
и все в любви признаться норовят.
И даже те, кто кормится сатирой,
лишь Волочкову ласково журят.

Всё хорошо: тучнеют олигархи,
Россия лечит в складчину детей;
Вручили Папе Римскому подарки
и стала власть российская святей.

Всё хорошо, и нечего в аптеках
стонать старушкам, роясь в кошельках,
а кто погряз в лукавых ипотеках,
пусть у подъездов спят на сундуках.

Всё хорошо, - у нас лихие танки,
атомоходы лучшие у нас,
да вот беда, - купив с получки тапки,
уже не рвётся в пляс рабочий класс.

Скачу, куда хочу, на месте сидя,
в видавшем виды ветхом неглиже,
но на судьбу свою я не в обиде, -
кумир сказал, что счастлив я уже!
***

«Даже волос не падёт с бороды правоверного,
не будь на то воли Аллаха» (Парафраз)

63 - Негоже.… О, люди! Негоже
Твердить с каждой шишкой «О, Боже!»,
Когда, беды все подытожив,
Виновником видим Его же…
***
Социальные последствия одной
Божественной ошибки

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
и Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

 Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

 Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

 В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***
 И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом Загайново или Кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***
-
Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
сформируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

 Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома,
                всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…
            ***
«MANE, TEKEL, FARES»-

              «Взвешено, сосчитано, отмерено» -
                Огненные слова, появившиеся на стене
                Во время оргии вавилонского царя
                Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
- ОБ АДАМЕ И РЁБРАХ

Когда пришлось с ребром расстаться,
он не вступил с "хирургом" в спор,
Надеясь после рассчитаться,
чего не сделал до сих пор.

Войдя во вкус, пройдохе гаду
Уловку подлую простил
И даже дать готов награду
За то, что тот их искусил.

2

Не знаю, что там в воле божьей
И виноват ли в этом змей,
Только проблема многорожья
Стала проклятьем для людей.

Средь христианских многих правил
Одно скандальное нашлось.
Мне кажется, что Миф слукавил, --
Одним ребром не обошлось.

3

Рождаясь пухленьким и добрым,
мы – дикой ревности рабы:
Считаем друг у друга рёбра,
Первопричину позабыв.

Тут нет ни «анти» и ни «про» -
Тут видится сомненья шалость:
Каждый считает, что ребро
Его сопернику досталось.

4

Когда ребром вопрос свой кто-то ставит,
В штыки встречая важные другие,
То непременно возникает
Межрёберная невралгия.
***

                ЗА ЧТО?

Когда мой жеребец сорвался с коновязи
И я за ним пробегал день по грязи,
Чтобы на место водворить,
За что же небо мне благодарить?

Но я, уставший, подойдя к порогу,
Освобождаю ноги от оков
И говорю привычно: Слава Богу,
Взирая на останки башмаков.

А Господу ещё подумать надо,
За что ему словесная награда.
                ***

СЛАВНЫЙ ДЕНЬ
Дни не спешат, а годы всё бегут, -
стремительно и неостановимо,
и самых дорогих нам и любимых
в поспешности своей не берегут.

А их всё меньше. Меньше с каждым днём
тех, кто избавил землю от насилья,
кто,прикрывая жизнь родной России,
о собственной не думал под огнём.

И вот, ещё одна идёт весна
с запечатлённым в каждом сердце маем, -
он с сорок пятого никем незабываем.
И снова Родина наденет Ордена.

В честь Дня Победы. В честь бойцов седых.
В честь Дня народной памяти и скорби.
И в этот славный День Святой Георгий
благословит на подвиг молодых.

Слава российских витязей светла.
И не дано ей никогда померкнуть.
И если кто решится на проверку,
того укроет траурная мгла.
***
НАГРАДЫ ВНОВЬ ПОДОРОЖАЛИ

Отцы и деды,это вы
очистили от смрада небо.
Отцы и деды. это вы
врагов спроваживали в небыль.

Отцы и деды, это вы
разруху потом поливали...
Да в полном ли объёме мы
вам по заслугам воздавали?

Простите нас за серость дней,
за неустроенность уюта, -
хоть нет роднее вас людей, -
казались лишними кому-то.

Свой долг и совесть обменяв
на грех обещанного блага,
вас ваш Верховный угонял
после победы в ад ГУЛАГа.

Бойцам безруким и безногим,
сумеввшим в танке не сгореть,
рубеж чиновничьих порогов
не удавалось одолеть.

Даже горластые, с ногами,
с иконостасом орденов,
будто с заклятыми врагами.
сражались с армией чинов.

Сейчас забыты эти факты.
Пришли иные времена
и не доводит до инфарктов,
любовь обретшая, страна.

Вбиты сражения в скрижали.
Вокруг звучит оркестров медь.
Награды вновь подорожали,
да стало страшно их иметь...
***

Раззадорь себя, метелица -
превратись в пургу, -
мне в спокойствие не верится.
Просто - не могу.
Дни безмолвны. Ночи тихие...
Мощь, в них скрытая, жива ль?
Где их замыслы великие,
устремлявшиеся в даль?
Или стылыми сугробами
прежний путь загромождён?
- Нет, стремятся стать набобами
все, кто после вас рождён. -
Так ответила метелица
и, виляя, поползла
Новогодняя затейница,
дочь безрогого Козла.
***
Мгла над прошлым нависла,
впереди - постоянство.
Жизнь лишилась бы смысла,
если б не графоманство.
Прежде думал - проклятие,
чтоб могли насмехаться.
А выходит - занятие,
если нечем заняться.
Пусть - пустое, не нужное
за пределами дома,
но зато в ночи вьюжные
это лучше, чем кома.
То-есть, просто лежание, -
вперив взор в потолок,
вспоминать о желаниях
и высчитывать срок
до назначенной встречи, -
до того рандеву,
что уже обеспечено
в час, когда отживу.

А пока среди граждан я
очумевшей страны,
мне приносит ночь каждая
чувство тяжкой вины
перед всеми ушедшими
за суетность мою,
чьи последствия грешные
лишь теперь познаю.

Только не докричаться
к тем, кого огорчил;
к тем, кто нужному делу
остолопа учил;
к тем, кого я обидел
ни за что, ни про что,
а теперь вот увидел,
осознал... Ну и что? -
Тяжелеет, упрямо
возрастая, вина...
А раскаянье, - яма
без краёв и без дна...
      ***

Пишешь стихи трячущейся рукой?
Значит, ещё каким-то занят делом.
Не потому ль кукушка за рекой
с избытком явным лет тебе напела?

Что время хмуро, - это не беда
Ты помнишь дни, когда оно ласкало, -
мог убедиться: время, как вода, -
и по равнине мчится, и по скалам.

И рушит всё, что встало на пути:
И вечный дуб, и грозного тирана.
Вот почему сегодня не найти
когда-то задиравшиеся страны.

А ты живёшь и на него ворчишь.
Оно к твоим ворчаниям инертно.
Раскрепостись душой, старик-мальчиш,
возможно то, что ты творишь, - бессмертно.
***

Историк думает.
Филосов - тоже.
О чем? - Узнаешь, -
мороз по коже.
Их мысль старения
не боится
и в монографиях
отразится
весьма благою
для мира вестью
Лет через сто,
или даже двести.
    ***



Что проку - в собственном соку
годами каждый день вариться?
Не зная, что вокруг твортся,
чем оживить свою строку?

Но как порвать цепную привязь
пенсионерским кошельком?
Как, быту строгому противясь,
из плена вырваться? Тайком?

Ну, вырвешься, вздохнёшь всей грудью,
попав на час-другой в страну,
где так же ищут выход люди
в своём безвылазном плену.

И что?  Закрыть глаза и душу,
представить, что здесь мир иной?
Увы, и здесь мимо кормушек
никто не ходит стороной.

И здесь всё ощущают кожно,
и здесь тюрьмы не миновать... -
В материальном мире сложно
над бытом бабочкой порхать.
     ***
,
       Душа - в душу

Не могу обещать и не буду,
что отдам свою жизнь за кого-то. -
не хочу я прослыть словоблудом, -
не желаю прослыть идиотом.
Жизнь дана мне отнюдь не бессрочно, -
с назиданьем одним: "Не спеши!"
Много лучше дарить по комочку
от нетленной бессмертной души.
Душа - в душу, - прямее, вернее, -
не проскочат ни кривда, ни ложь.
У людей в головах ахинеи.
В душах же -  днём с огнём не найдешь.
      Попадаются души с недугом.
На поверхности он не всегда.
Дашь такому комочек, как другу,
и незримо уходит беда.
А отдал бы я жизнь, -
что в том проку?
Помогло бы кому-то?
Как знать...
Но я знаю:
                причину порока
можно только душою изгнать.
Не беда, что отдал лишь комочек.
Что малюсенький он, - не беда.
Я комочки кладу между строчек.
Каждый может найти без труда.
***


Сколько людей - столько сюрпризов,
столько ж претензий и капризов,
но есть, одна на всех. примета, -
они улыбчивы при этом.

За этой миленькой кулисой
могут шакалы быть и лисы.
Там одного найти нельзя, -
за ней не прячутся друзья.

Вам грустно - и печален друг.
Вам хорошо - и друг смеётся.
И он от вас не отвернётся,
узнав, что вас настиг недуг.

Но и друзья порой не прочь
нас удивить нежданным чем-то, -
гроздь винограда из Шымкента
привёз в Рожденственсую ночь.

И мы с ним истину в вине,
весьма настойчиво искали...
 Узоры снежные в окне
о декабре напоминали..
***


Любовь не входит в перечень тех чувств,
что нас ведут до смерти в жизни этой, -
она, скорей, из области искусств, -
 ристалища лирических поэтов.
А в прозе, - это хитрой жизни трюк,
гипноз инстинкта, яркая пустышка,
похожая на нежную зарю,
переходящую в губительную вспышку.
                ***

Адептам платонической любви
протягиваю руку без сомненья. -
Сердечную не вовремя сорви
и станешь жертвой собственного рвенья.
Любовь и кровь не зря в одном ряду
у всех, рифмующих любовные стигматы.
И я к платоникам бестрепетно иду,
и выбор мой страданьем не чреватый.
Он в самый раз по нынешней поре
для полноты души моей усталой.
В сердечной повезло, - я не сгорел.
 Сама она - холодным пеплом стала.
           ***
      Занзибарская эпидемия
"Скорая помощь" приехала к дедушке.
Старый уже посинел.
Он безнадёжно противился смертушке, -
пуп присосало к спине.
Как диагност. врач годами проверенный.
Тут же, увы, спасоввл, -
зубы больному разжав, неуверенно
в рот ему что-то совал.
Эта болезнь разошлась эпидемией
по занзибарской стране, -
диагноз для трёх четвертей населения:
"Пуп присосало к спине".
      ****

Идёт-гудёт вселенский шум,
всё шире разрастается, -
порвав ураном парашют,
грядущее верстается.
Фантом, терзающий века
утопией прелестной,
оставить может в дураках,
а прыгать бесполезно.
И всё настойчивее шум, -
не лучшее свершается:
отбросив рваный парашют,
Земля в пике срывается.
А где же Бог?
         Да тут он, Бог:
раздетый нами наголо,
он равнодушно смотрит на
эксперименты дьявола...
               ***
ИДУЩЕМУ ДОГОНЯТЬ "ПРАВДУ" В ВЫСОКИХ КАБИНЕТАХ
Зачем ходить туда, где нас никто не знает?
Зачем идти туда, где нас никто не ждёт? -
Эти вопросы каждый понимает,
но, как "припрёт", с надеждою идёт.
Идёт! - Надеется, что встретят и приветят;
послушают, -  поймут его беду...

Наивные... А я пожил на свете
и никуда незваным не иду.

И ничего. Плетусь своей орбитой
из прошлого - по сути - в никуда,
тряся мошной, рецептами набитой,
презренный властью ветеран труда.
                *   *   *
                Пришёл старый чувак с двумя чемоданами на ж.д. станцию "Большая                речка", или разъёзд "Загайново", поцеловал замочек на двери и предался  сладким воспоминаниям о некогда бывшем жд-сервисе. Но не долго длился этот кайф, -
возмутилось чем-то недовольное небо и чувак вспомнил  слова более старые, чем:   Вокзал, Зал ожидания, Расписание поездов... -

    Какие старые слова! -
Нет уж и с памятью родства.
Старей, чем перегон, верста
и Министерство транспорта.
Старее, чем вагон и рейс,
старей, чем стрелочник и рельс...
Их  только старый пассажир,
кто у двери багаж сложил
и от замочка ждёт известий, -
словам забывшимся ровесник.
Ему сейчас бы отдохнуть;
к дивану чреслами прильнуть;
на расписание взглянуть,
воды хлебнуть да прикорнуть.
Но холодна дверная сталь.
То не беда, что он устал.
Не пропадёт чувак болезный.-
На железной дороге
 порядок железный!
***

Когда орудия палят,
никто не вправе спать спокойно.
Да, мир погряз в дурацких войнах,
но войны же и жить велят.
Жить, чтобы в славный день победы
воздать паршивцам по суду,
позволив им, за их же беды,
гореть безвылазно в аду.
***
Сменился ветер перемен
и сколько шеей ни ворочай, -
в спину, когда ты - бизнесмен,
и в морду, если ты - рабочий...
       ***

            МОЛЧУНЫ
       
О, каста Стальских, Кумачей, Джамбулов,
с потомством вас! - Ваш корень не засох, -
Полузабытым ветром вновь подуло,
тончайшей лести вынесло песок.

Ох, не собрался б только он в барханы,
колхозно голосующие "За",
пыля безостановочно в глаза
заждавшимся уже халявной манны.

      Да что там - "За"? - Порою, промолчать -
не лучше, чем сказать, - Пора его кончать!

А молчунов у нас всегда хватало,
о чём твердить история устала.

Терзает душу прошлого фантом,
в текущем дне от прозы неуютно,
грядущее и  призрачно, и мутно...
Вот и смердят полуоткрытым ртом.

     В мире людей ворчащих и рычащих
нет никого коварнее молчащих.
           ***
 Монолог бывшего агронома совхоза

 Вот они, уставшие, больные -
бывшие свинарки, пастухи, -
покупают косточки свиные
искупая прежние грехи.
Горестно смотреть на утомлённых.
Но не солцем. Солнце для других:
сединой ещё не убелёных,
собственников "тачек" дорогих.
У счастливцев ладно получилось, -
пощадили волны перемен.
Даже их младенцы научились
не коверкать слово "бизнесмен".
Юноши поймали носом ветер,
на соображалку налегли,
заявили папам, мол, не дети
и - бегом  подальше от земли.

Кто-то лихо выбился в министры,
кто-то стройкой стал руководить,
а Егор вернулся в дом юристом.
Только стало некого судить.
Вор успел пробиться в депутаты,
бизнесменом стал авантюрист,
Ванька-хулиган погиб солдатом.
И вздохнул от благости юрист.
Все во всём и от всего свободны,
все с правами частного лица,
делай всё, что душеньке угодно!
Вот и ловят "лохов" на живца.
И Егор от благости добреет:
"лох" подаст, и жулик отстегнёт.
За свободу жизни не жалеют,
хоть она иной раз и не мёд.
Наш Егор не пашет и не сеет,
не готовит на зиму сенцо.
Он законно может и умеет
уводить от кары подлецов.
Или подводить. Тут нет секретов,
что - кому. Судья ли, адвокат,
видят, по известным всем приметам,
кому в рай дорога, кому в ад.
Ведь не зря статьи законов "дышлом"
окрестили наши праотцы.
Вот и сердюковщина неслышно
прячет в них позорные концы.
Пацану, что стибрил у торговки,
по нужде,  горячий пирожок,
справедливый суд без оговорки,
с пылу, с жару, присобачил срок.
Да и то, чего бы стал он медлить,
скромной частной собственности страж,
меж рублём и совестью посредник
и гроза пятирублёвых краж...

А Егор наш, несмотря, что зелен,
в знании лазеек мелковат,
взялся защищать в суде Емелю,
заявив себя, как адвокат.
Иск простой, - не оплатил ответчик
заготовку и доставку дров.
Вот отрывок скорбной щучьей речи,
чтоб вердикт был честен и суров:
"Я все дни трудилась что есть силы:
и колола, и переносила,
как по струнке, в штабель всё сложила
и, к несчастью, повредила жилы".
В конце речи, улыбнувшись мило,
от больницы справку приложила.
Справку секретарша огласила:
"Грыжа, геморрой, упадок силы
по причине тяжкого труда".
Эта новость мигом подкосила
вечные сомнения суда.

А Егор наш был предельно чёток:
"Несерьёзно основанье спора, -
нет работы сделаной учёта!
Так же, я не вижу договра.
Все слова истицы Щуки лживы!
Что до справки, то известно мне,
что она, погнавшись за наживой,
два часа металась на блесне.
А ответчик сам в лесу трудился.
И сама работала пила.
Лес на сани сам собой грузился.
сани сами мчались вдоль села.
Есть свидетель, - господин Бывалый.
Это на его стальном крючке
Щука то ныряла, то всплывала,
чтоб не успокоиться в сачке.
И удачно сорвалась. Вот  вкратце,
то, что стало темой для суда.
Никаких плутовке компенсаций
ложного морального вреда!"

И - ура! Емеля бросил шапку
ветхую в судейский потолок
и, схватив защитника в охапку,
с радостью куда-то уволок.
Что там было дальше - неизвестно.
Может, даже выпить довелось.
Ну так что? Законно и уместно, -
первое сраженье удалось!

Щука же, из скудости извечной,
никого себе не наняла,
и, хоть иск её был безупречным,
из суда дурёхой уплыла.

Так вот "первый блин" не вышел комом.
Если кто кирпич в меня метнёт,
знает пусть: теперь юрист знакомый
за моей оградою живёт.
Он теперь у нас "Егор Ефимыч".
Лёгок на ногу, весьма красноречив.
Сколотил себе нехилый имидж
и местечко в банке получил.
Он, весьма успешно, отбивает
жалобы всех щук и пескарей,
и усталость от трудов смывает
в волнах экзотических морей.
Не свинарь он, и пахать не может,
но сегодня он в такой чести,
что охота дать ему по роже, -
за измену, Господи, прости.
***

         Отмщенье друзьям
     Поздравлен с посвященьем в старики
и не могу остаться не отмщённым. -
Пусть будут дни друзей  всегда легки,
и каждый день бедой не отягчённым.
Желаю неба с голубой луной,
с предчувствием удачи - пробуждений,
ночных у колыбели чутких бдений
над хрупким сном кровиночки родной.
Пусть будет в вашем доме мир и лад,
у дома, - вертоград, разящий многоцветьем.
И пусть приумножается ваш клад
из радостных мгновений многолетья!
      Души друзей, как близнецы, похожи.
Не много вас,  но тем вы и дороже.
                ***
ПЕЧАЛЬНЫЙ ФИНИШ ОДИНОЧЕСТВА
Никто не спросит, как живёшь;
Никто не спросит, как здоровье;
Не поведёт никто и бровью,
когда в пустой избе умрёшь.

От жизни всё чего-то ждёшь,
судьбы своей невзрачной зодчий, -
по-человечески живёшь,
а расстаёшься с ней по-волчьи.
       ***

    ПРО ОСЛОВ

Бытует в Казахстане-
я знаю не со слов -
обычай гнать из стайки
по осени ослов.-
Нагрянет завирюха. -
корми да убирай,
а так, -  ногою в брюхо
и запирай сарай.
Зима буранит часто.
трамбуя снег пургой,
и падает несчастный
отвергнутый изгой.
А чуть пригреет солнце,
сугробы опадут, -
хозяева, опомнясь,
ослов искать идут.
Идут, зовут, зевая,
со всех окрестных сёл...
И вот везёт бабая
нашедшийся осёл.
Хозяином привечен,
под седоком огруз,
знакомой внемлет речи
и груз ему - не груз.

Известье в интернете
мне "новость" принесло:
"У нас на белом свете
несчитано ослов!"
             ***
ШТРИХИ  ВРЕМЕНИ
    День с веком не сверяется, -
он просто повторяется:
плачем утренним младенца,
чаем обжигающим,
завереньем управленца
многообещающим;
мощным взрывом,
общим горем,
болтовнёй властителей;
беззакония раздольем
правоохранителей.

     День с веком не сверяется.
он просто повторяется.
Дню плевать что век  другой
подсобрал нулей. -
Виснет  радуга дугой
над бедой полей.

Чудо- арка, - это вход
в мир естественных хлопот,
в мир питающих корней,
вредных корневищ,
в мир сменяющихся дней,
радующих жизнь.

    День с веком не сверяется,
да вот теперь пришлось, -
ненужное внедряется,
будто в горло кость:

На работе спор и дома,
в шоке матери, отцы, -
в школе учат как кондомы
надевать на огурцы!

Оборзевшая Лолита,
выполняя спецзаказ,
изобилье целлюлита
выставляет напоказ.
,
    День веку удивляется, -
утратив тет-а-тет,
спешно разгоняется
генералитет.

Где-то кто-то бесятся,
воли пережрав.
Не успел повеситься -
довершит минздрав.

Люди кочевые
объявились вновь, -
девки "плечевые"
продают любовь.

Ваучеры, диллеры,
сауны да киллеры,
Ловкие мавроди -
всё в одном народе.

Лишь почившие в разборках,
спят смиренно на пригорках.


Разобравшись с Ильчём,
поостыли люди.
Доживает Горбачёв
мерзкий век иудин

Кто-то Сталина порой,
нет-нет, да помянет, -
на кнуте держался строй,
подпирая пряник.

Стало всё наоборот, -
полегчало дряни,
далеко не в каждый рот
попадает пряник.

   В вековой истории
пишутся мемории.

       Чутко держит новый строй
ушки на макушке,
разбросав по всей Руси
Банки-закидушки.

Не срослись мечты и - хлоп! -
Ты уже в ловушке.

Новый строй своё берёт,
ярок, злачен, страшен, -
ходко движется вперёд,
надвое окрашен.

Бизнес в тёмной стороне
скромненько тучнеет.
А на светлой стороне
стынет и беднеет.

Стала Русь, как мир вокруг,
не к добру слоистой.
Потучнел чиновник вдруг -
что-то в нём не чисто...



    Сбрось, Фемида, с глаз кушак,
зашоривший очи, -
Ты увидишь как грешат
в мире полномочий.

Возврати и "зуб за зуб"
и "око за око"
и не прячь воровский зуд
за давностью срока.

Так ли уж нужно УДО, -
задний ход закона? -
Оглашённое судом
свято, как икона.

О, святая жрица Права,
ты, как грешный мир, стара.
Ты одна  на зло управа,
но тебя лечить пора.

Образ жизни твой порочен,
а порой и странен:
Вор в законе, - твой платочек
в нагрудном кармане.

Виден всем - тебе не стыдно:
Вор при всём народе,
посчитав тебя фригидной,
ходит на свободе!

И коррупция-старушка
кружева не вяжет. -
что ей вор шепнёт на ушко,
то тебе прикажет.

И исполнишь ты покорно
злой совет злодея,
о доходном зле бесспорном
всей душой радея.

    День с веком не сверяется, -
порою удивляется
и с катящей валом новью
как-то управляется.

Тут и мы, - его начинка,
смысл его и суть его,
напиваемся горчинкой,
исходящей от всего,

что не прошено, не званно,
властным шагом входит к тем,
кто, рассевшись по диванам,
ищет смыслы в духоте.

В доме газ. На плитке гречка
допревает с кетчупом;
пёс свернулся под крылечком,
кошке делать нечего.

День пройдёт - настанет вечер;
завтра рис заменит гречку;
Рис заменит манка;
манку - запеканка...

Без эмоций оборвётся
лист  календаря;
дрёмой розовой нальётся
за окном заря.

Наплевать, что где-то рвётся
к жуткой власти халифат, -
завтра, чтоб пожрать, проснётся
населенье "крайних хат".

День покорно всех приветит,
всем, чем сможет, наградит,
и, как прежде, не заметит,
чем мещанский дух чадит...
***   


          Завтра

Пусть будет так, как сказано однажды.
- Что сказано? Кем сказано? Когда?
Сказано страдающим от жажды.
- Что сказано?
"Да здравствует вода!"
- Когда?
Не знаю. Может, даже - завтра, -
поймав, с небес упавший, шарик льда.
    ***
Здесь, право, неуместен смех,
но Русь не возмущалась, -
хлеб резать, говорили, - грех.
Съедать не запрещалось.
   ***

       ЯДРЁНА ВОШЬ

Да-а, Алтайский край - не Сочи, -
фермер за ухом скребёт:
днём печёт, а ночью мочит.
Как тут сено не сгниёт?
И картофелю не сладко.
Значит прибыли не жди... -
В поддых бьют его украдкой
криминальные дожди.
Потайные, воровские
губят труд весь, не спеша.-
Спекулянты городские
ждут большого барыша.

От таких проделок бесьих
у села защиты нет.
А кто в небе куролесит, -
испокон большой секрет.
А не то, в Москве издали б
устрашающий Указ,
чтоб осадки выпадали
в две недели только раз!

Да не всё Москве по силам.
Тут ракетой не возьмёшь...
Что родилось-накосилось,
пропадёт, ядрёна вошь.
***

Подкралася осень, -
лета знойного вечер.
Сидим, - икру с кабачками мечем.
Банки да крышки стериллизуем, -
импортозамещение реализуем.
Назло молдованам и молдованкам,
назло болгаркам и болгарам,
летние хлопоты разливаем по банкам
для беспроблемных бесед с самоваром.
В густом полумраке небесной хмури
С утра взбодримся "Принцессой Нури",
соорудив бутерброд без корки
с толстым слоем своей икорки. -
Давно известно: икрой осетра
очень вредно питаться с утра.
.
А пока обдаётся паром
тара,
          достойная бесед с самоваром.
                ***
+  +  +
              Весь ЕС уже кричит:
"Задолбали басмачи!"

Слава щедрой  Frau Merkel
на глазах Европы меркнет,
набекрень у всех мозги, -
запустила в дом ИГИЛ!

И теперь хоть закричись,
зло не церемонится.
Оборзели басмачи, -
в дверь без стука ломятся.

Обещавший помощ  ser
гуще воду мутит...
-  O, main liben, schnel kom cher!
Schnel, Genosse Putin!
***
АПРЕЛЬСКОЕ ПОСЛЕМЫСЛИЕ
       Когда, придя, сиятельный апрель
сметёт все ложа зимнего Прокруста,
в природе просыпаются искусства -
Все сразу, вместе: танцы, птичья трель
и ловеласов птичьих колера
одежд унылых. Кто-то забиякой
становится и лезет на ура,
ради минуты вожделенной, в драку.
Война ведь, - это тоже вид искусств.
Жестоких и, увы, необходимых
для подтвержденья искренности чувств,
для привлеченья щедрости любимых.

        В бою годится всё: копыта и рога,
смекалка, ловкость, стойкость и бесстрашье
с железной волей победить врага,
как бы он ярко не был изукрашен.

И подарит Природе смертный бой
таких же забияк новорождённых.
И будут раны, будут кровь и боль,
и больше ничего - у побеждённых.

Рядом пройдут бескровные бои:
Кто-то кого-то в страсти перепляшет;
перепоют друг друга соловьи
и чей-то хвост окажется чуть краше.
Изящней кто-то шею изогнёт,
а кто-то клювом протрещит тираду
и дама сердца сразу всё поймёт,
и красоте отдаться будет рада.

     С любовью,
                взятой как трофей в бою,
мы воевать всю жизнь обречены.
И вывод: ослеплённые в бою,
мы до конца бои вести  должны.

Любви предписано неспешно расцветать,
начавшись с непорочного бутона.
Трофею ж близким по душе не стать
и неизбежны скрытой боли стоны.

О, как далёк законный мой трофей
от легкокрылых светлооких фей:
и нынешних, и тех, что в той дали
были не сном.
Но стали.
Сном -  смогли...
               
       ***
         

+    +     +
    В жизни есть издерки роста, -
плакать хочется и петь...
Можно жить легко и просто,
если больше не хотеть,
чем уже ты обеспечен.
Для такого жизнь легка.
Он и весел, и беспечен,
и здоров наверняка.
А кому чего-то мало,
и чего-то просто нет,
тяжело, как экстремалу,
угодившему в кювет.
     Кто-то рядом лихо мчится,
телом здрав и духом здрав,
а ему пора лечиться,
хоть и нет каких-то травм.

Вжизни много есть кюветов,
и вопросов, и ответов.
Если правильный найдёшь -
просто так не пропадёшь.
И в соседстве с экстремалом,
став уверенней, сильней,
будешь жить надёжным малым,
не боясь грядущих дней.
                ***
 ГРЕХ НИКОГДА И НИ КЕМ НЕ ПРОЩАЕТСЯ
И НЕ "ОТПУСКАЕТСЯ"
Грех, - это то, что угнетает совесть.
Никем не видимый, он ощутимо мстит,
и бесполезно, в грешном прошлом роясь,
шептать, молить,
даже кричать: -"Прости!"
Часто того, кого ты просишь, нет уж, -
Не возвратить его и не догнать.
И никакая внутренняя ретушь
не в силах факт греха заштриховать.

Грех, - это то, что душа не прощает;
то, что безоблачно жить запрещает;
Грех, - это ноша, что ты навалил
на душу, когда перед жизнью юлил.

P.S:  Что-то тебе не понравилось сразу,
или закралась, хоть капля! сомнения, -
не подключай вычисляющий разум, -
он наведёт тебя на предпочтения.
Выгода будет в первом ряду.
Клюнешь - и, вскоре, очнёшься в аду.
         ***

      Купите у меня стихи!

      Тузы, купите у меня стихи.
Как-так -  "зачем"? -  Чтобы со мною спорить.
Нехорошо, когда твердят верхи,
низам оставив право, им же, вторить.
И у низов найдётся что сказать.
И не всегда, как говорят, - "по шерсти".
По шерсти, - это то же, что лизать
 окрестности разгрузочных отверстий.
      Отсутствует сей навык у низов!
Это в верхах, - обычное занятие,
ради того, чтоб выбиться в приятели
иль стать шестёркой верной у Тузов.
      Ну, спорьте же! Скажите, что не так
у вас шагают по карьерным лестницам,
и что Тузы, которые в летах,
дарят вниманье вовсе не ровесницам.

     Купите мои бедные стишки, -
они помогут вам с пути не сбиться,
толчок дадут в час нужный спохватиться
и, посчитав разбитые горшки,
на самом роковом остановиться.

     Купите же, не жмитесь, как Гобсек, -
у вас уже всего полно в заначке!
Купите - и обставите вы всех,
кому,  вчера ещё, несли подачки.

     Мужи, купите у меня стихи!
Я знаю, вы практичны, как машины,
Но иногда полезно для мужчины
подумать, сев подальше от сохи:
о том, о сём,  чем держится ваш дом,
о нескладухах, что в семью проникли;
о том как личным праведным судом
поправить что-то в ежегодном цикле;
как приохотить сыновей к сохе,
чем удержать от зова моды дочку... -
Об этом тоже вы найдёте строчку
в моём незашифрованном стихе.

Нужно, всего лишь, у меня купить
в скромной одёжке тоненькую книжку. -
В ней вы найдёте всё, кроме излишков,
за кои следует поэта утопить.

     Впрочем, поэтов топят и без них, -
Для этого находят недостатки.
А где их нет? - Найдут - и взятки гладки:
мол, графоман или обычный псих.

"Мало того, ещё он и наглец, -
посмел без нашей правки сделать книгу,
в которой днём с огнём найти интригу
не смог наш Мэтр, - большой по Музам спец."

     Но этот бред, - обычная борьба
добра и зла. Борьба за место в стае.
А между тем, читает, не листает!
утопленников строгая судьба...
       ***
               
                Завтра
Завтра, вставши с утра, я оденусь, обуюсь,
сполосну крепким чаем кишки
и, не медля минуты, пойду застрахуюсь, -
очень уж досаждают мне мысли-грешки.

Я же душу убью, если их воплощенье
неминуемо станет смертельным грехом,
и нечистая сила, упиваючись мщеньем,
будет мчатся на ней к Вельзевулу верхом.

И она упадёт запалёной кобылой,
чтобы больше не встать, не продолжить пути.
И всё только за то, что я в жизни постылой
в Росгосстрах поленился зайти.

Завтра же и пойду, и себя застрахую
от встречи с Чубайсом и дороги в тюрьму. -
На любом языке, что в России бытуют,
даже рифму к нему пятый год не найду, -

до того он на нашей земле чужеродный.
А вот властью - всем сердцем любим. Почему?
Как назвать эту власть, без натяжки, народной,
если весь наш народ шлёт проклятья ему?

И ему, и Гайдару, и иным бурбулИсам, -
пусть им будет терновым матрасом земля,
когда все они, эти продажные лисы,
божьей волей уйдут от защиты Кремля.

А кто правит Кремлём - время в будущем скажет,
развенчав и того, кто сейчас за рулём.
И ему в своё время лоб священник помажет,
только мы ведь сейчас, мы сегодня живём!

Росгосстрах, застрахуй нас от мыслей мятежных,
от способности видеть в заверениях ложь
и от чувства - не лучшего - к людям успешным,
от надежды потребовать: "Вынь да положь"...
         
А иначе беда нам такое предложит,
что придётся жевать и глотать без конца,
и уже никакой Росгосстрах не поможет
избежать рокового венца...
         ***
КТО ВЕРИТ, ЧТО?..
Опутав Землю сетью злых орбит,
забыв, что сами же не ней ютятся,
люди планируют, кого ещё убить,
только стыдятся миру в том признаться.

Владыки стойбищ, полисов и стран,
масштаб свой видя сквозь тщеславья лупу,
не видят нищих, страждущих от ран,
и поступают более, чем глупо.

Не за горами их горчайший час,
когда костыль забытого калеки
будет нацелен в их надменный глаз
и затрясутся в миг последний веки.

Пока хранит их церберов стена, -
Владыки в славе, остальные в гное, -
На континентах всходят семена,
бездумно опылённые войною.

А если лопнет сетка из орбит! -
Достанется по градине не всем ли?
Кто верит, что не будет он убит
и что не он обрёк на гибель Землю?

Но кто вдолбит в сознанье игрокам,
поставившим на кон все фишки мира,
что не спасётся ни один задира,
сегодня пишущий свой собственный  " Main kampf"?..

          ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***
Небо расщедрилось влагой, -
Пресытились все и везде.
Для нас – несомненное благо,
Рождённых когда-то в воде.
Сегодня мы, к счастью, бесхвосты.
О жабрах и памяти нет.
Но жить нам на суше не просто
Без вечной наживки, - монет.
И потому мы всем миром
Бросаемся, как на живца,
Частенько теряя квартиру,
На блеск золотого тельца.
Бросаемся на закидушку
И в омут ныряем за ней…
Потом обнимаем подушку,
Как будто нет вещи родней.
И мокрая нас поучает
безмолвным мгновением сна:
Дурак тот, кто не замечает
Того, что скрывает блесна.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***
До Тацита и после

Людей, как и числа,
можно делить.
Для этого надо
ругать и хвалить.
Поруганый - дальше,
похваленый - ближе,
и в дело вступают
законы престижа.
А если к престижу
добавить подачку, -
ближний решит вам
любую задачку.
А тот, что подальше,
под гнётом нужды,
будет питать себя
ядом вражды.
   И порох готов
из людей разделённых:
"судьбой" наделённых
и обделённых.
Горячее слово
к любым поднеси
и ринутся души
глупцов в небеси...

Только лишь равенство
и доброта
могут захлопнуть
на небе врата.
Но, как заметил
когда-то Тацит,
на эти два слова
 большой дефицит.
             ***
- Безнадёжно больному оптимизмом Владиславу
Косареву на выход его книги - в качестве поздравления.


Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Владельцы разных ипостасей,
мы тщимся грешный мир украсить,
в который нас Господь прислал.

 Но видит ли наш мир увечный,
неравнодушный. но беспечный,
в строку вмещённые труды?
Увы! Не первые мы в этом, -
всегда была  судьба поэтов.
в тисках злокозненной молвы.

Мир хочет славы. Просит славы, -
нектаром пахнущей, отравы
И видеть мы его должны
с другой какой-то стороны.

Та, что доступна нашим взорам,
покрыта патиной позора,
и те, что сладко жить хотят,
её всё время золотят.

Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Не мастера мы дел сусальных.
Мы далеки от ремесла
говорунов официальных.

Не громогласен наш глагол
и нет в нём даже малой лжинки,
но в нём напряжены все жилки
пригодные для батогов.

И грех большой лежать им, молча,
в стопе ли, в ворохе бумаг,
когда наш век, с оскалом волчьим,
иначит многое в умах.

Ты, Владислав, извлёк-таки
из тайников душевных Лиру,
прибавив к сонму звуков Мира
звучанье собственной строки.

      Твори и дальше, вопреки
стандарту льстивого клавира.
    ***     

Новая сказка про Ивана Царевича
и предпринимателя Горыныча

Иван Царевич вам - не кто-то, -
оставьте мерзкую хулу!
Три дня ходил он по болоту, -
искал судьбу свою - стрелу
и ту, в которую стрела
попасть нечаянно могла.

Ходил, гадал, кем злая участь
беднягу может наградить...
Но век не мог же он ходить,
в догадках самых жутких мучась.
И на четвёртый день ушёл
счастливый тем, что не нашёл.

Тем временем его приятель,
известный всем предприниматель,
точнее - фермер, некто Змей,
втечение всех этих дней,
следил за ним из-за коряги.
Мне, если честно, жаль бедняги:

Болото, - это комары,
смрад испарений от жары;
воды полно, а не напиться
и невозможно отлучиться.
А ну как шалая удача
Ивану где-то подмигнёт
и тот судьбу свою найдёт,
едва от радости не плача?

И Змей терпел.
Терпел и ждал.
И награждён был за терпенье:
запел от радости, когда
услышал лягушачье пенье.
Теперь царевне от него
уже никак не отвертеться, -
Иван ушёл. А кто другой
к болоту может припереться?

Теперь он, Змей, законный муж
владелицы болота!
А это вам не пара луж, -
болото, - это что-то!

     Как ублажить даже врагов,
есть множество историй.
И вскоре видели его
в кадастровой конторе.
Наш Змей держал по ветру нос,
силён был в этикете:
Главной Кикиморе поднёс
презент в большом пакете.

И вот уже в его руках
на Гербовой бумаге
цветут просторные луга,
звенит ручей в овраге.
Шумит-гудит сосновый бор
и чешет брюхо тучам...

Вскоре напишут договор,
скрепив солидной купчей.

Никто не видел той земли, -
печать затмила очи.

И  Змею потекли рубли.
Причём, большие очень.

А вот Царевич маху дал.
Придя с болота, исхудал.
Одно его мутило, -
терпенья не хватило.
И временами видит сон
как по болоту ходит он
и нет нигде, хотя бы,
сорокалетней жабы...
          ***
"Ах! Коль есть сладко сердцу на то попуститься!
любовь не рада?
То другу искать надо,
дабы не престать когда в похоти любиться
и не позабыть того, что в любви чинится".

Василий Тредиаковский "Езда в остров любви"
,
       N.N. обожествляет страсти,
     в них находя крупицы счастья,
     порой совсем не отличая
     срамные сладости от сласти.

     Луна ему мозги морочит.
     Сирень - сознание пьянит... -
     Сказал бы прямо, чего хочет,
     без всяких "персей" и "ланит". -
 
    Порядочнее и честнее,
    чем навевать на даму сон
    ради того, чтоб рядом с нею
    лежать, как выжатый лимон.
                ***
- Всё это так и не иначе:
один смеётся, сотня плачет;
один в раю, а сотня где-то,
где на несчастья нет запрета.

И эти "где-то" никем не считаны.
И невозможно их все учесть.
Над ними время ползёт мучительно,
внушая веру в благую весть.

А что в той вести? - За тайным перечнем
сходить не сложно в архив мечты.
Но миллионы, в мираж поверивших,
ждут облегченья из пустоты.
***
- И ТАК - ВЕКА

Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
Но Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

- Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

66 - Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

- В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***

68 - И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом загайново или кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***

69 - Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
Формируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

- Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома, всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- К сожаленью, так бывает
При любой угрозе. –
Не куренье убивает,
А попытки бросить.

Как подумаешь, что – вредно,
Тут же брови хмуришь:
А не вредно ли жить бедно?
И опять закуришь.

Так и тянется волынка:
Что да как, да если…
Да ещё законы рынка
В кошелёчек влезли…

Не закон, а ахинею
Ты для нас сверстала.
Сигарет любых вреднее
Для курящих стала.

Если станешь ещё строже –
Нищета закурится, -
Ведь сума, хоть и похожа,
С суммой не рифмуется.

Пока спикер будет править
На европский маячок,
Не удастся тебе сплавить
Из России табачок!
***
-                Аксиома

Стрелу, что выпустил, не возвращай в колчан,
Чтоб перед целью уцелевшей извиниться, -
Стрела  и на тебя может озлиться,
Глухая к оправдательным речам.
***
75 - Я грешен. А как же без этого? –
Такая уж доля поэтова.
В обнимку живя с маетой,
Порой согрешит и святой. –

Погрязнет, того не желая.
Погрязнет,  в рай Божий стремясь…

Как,
         быть живым продолжая,
рвать с окружающим связь?

Никак. Невозможно! Ведь это, -
«С кем поведёшься…». Увы, -
Вышел за рамки запрета, -
Спросят за всё с головы.

С единственной! Неповторимой!
Которая с детства не врёт.
Нельзя же писать пантомимой.
Не всякий печатник  поймёт.

А впрочем, и за пантомиму –
Свидетель тому Карандаш  –
Если башку и не снимут,
 Всё же, покажут палаш.

      Или это всё уже в прошлом?
Ни плах нет и ни палашей,
И, допросив заполошно,
Тебя не прогонят взашей
С родимой земли, на которой
Грешил, в рай дорогу губя,
Чтоб сильный и слабый без спора
Жили, друг дружку любя.

Грешу я?
А как же без этого? –
Такая планида поэтова…
***
76 - В начале было слово, и в конце оно же

Нет слов таких,
Какие бы не пелись,
Когда душа уходит от тоски.
Нет слов таких,
Какими бы не грелись,
Остуженные веком старики.
Нет слов таких,
Какими бы по суше
Мы ледокол продвинуть не смогли.
И есть слова,
Которыми нас глушат
И, между делом,
Водружают нимб
Над головой с надбровьями
Гориллы
И воздают хоралами хвалу…
И есть слова,
Что на краю могилы
Срывают с  уходящего хулу.
Есть горстка слов
Со свойством пластелина.
То ими лепят бюсты всех вождей
И псевдогероизма блиц-былины,
Чтоб доказать бессмертие идей.

И  есть слова,
Простые, как дыханье, -
Не громче, чем биение сердец.
Их часто оставляют
Без вниманья,
Видя, что нам
Уже  пришёл конец.
***
77 - Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.

*****
78 - Утерянное стихотворение

От незримого душевного увечья
Очень часто льются слёзы человечьи.
Высыхают и уносятся ветрами,
Чтоб осесть на травы росными утрами.
Не ступайте, люди, в воду дождевую
И росинок на кувшинках не касайтесь,
Но поймав ладонью капельку живую,
В прегрешениях содеянных раскайтесь.
В неспокойной нашей жизни разночинной,
С каждым днём ожесточаясь и грубея,
Осмотритесь: уж не вы ль тому причиной,
Что утрами травы голубеют?
***
Вечно молодая Русь

Нашей земле постареть не показано, -
Так уж сложилась судьба.-
Вечно с новинами разными связана,
как с госпожою раба.
Запад  перхотный всегда удивляется,
Даже завидует ей, -
Век ли пройдёт – и она обновляется,
Кровью умывшись своей.
 Как и в века, нами полузабытые,
Терпит залётную гнусь
Вновь обновлённая,
В даль устремлённая
Ожидовлённая Русь.
***
81 - ТОПОЛЬ

Умом людей сооружённый, -
Мощнейшей мысли дистиллят!
В его листве воображённой
Не птицы, - ангелы скулят.

Его с братишкой «Искендером»
В разборки лучше не включать, -
Они закончат нашу эру,
Чтоб эру новую начать.
               ***
Не знаю, право, в каком году,
Вдали от жмеринок, полтав и винниц,
Родится последний в моём роду
Украинец.

Никто не знает. И я не берусь,
Хоть ставь на майдане у стенки…
Давно нас вроднила Великая Русь
И разбрелись Якубенки.

Но будто судим я господним судом, -
В акценте живуч украинец, -
И обливается сердце стыдом
За мерзкий майданский зверинец.
***
- Есть краткий миг.
Но как же он прекрасен!
Ничто на свете не сравнимо с ним.
Ради него я вечно жить согласен,
Стрелой Амура что ни день раним.

Но где теперь парнишка шаловливый?
Забыл проказник старого брюзгу.
Осенний дождь всю ночь шуршал брюзгливо:
«Не примирить желанье с не могу».

И вечно жить мне как-то расхотелось –
Дожить бы ту, которая дана.
Врагиня всякой жизни – мягкотелость
Пришла и жизнь твоя обречена.

И подключать приходится бодрилки
В виде пилы, рубанка, топора,
И равнодушно смешивать с утра
Свои и те, что от доски, опилки…
                ***
- Даме из Новоалтайска
в жгучих очах которой, будучи в Боровлянке,
я увидел отчётливые признаки  скрываемой печали

Что Вас гнетёт, опасное созданье?
Будь Ваши очи у моей жены,
Гараж мой, баня, даже дома зданье
Уже давно бы были сожжены.

Вы, на мой взгляд, ходячий крематорий.
Что, против взгляда Вашего – сердца? –
Не перечесть трагических историй,
Которым не предвидится конца.

Вам стоит только где-то появиться –
И вспыхивают дружно мужики;
Уходите, а им дано дымиться,
Пока не превратятся в черепки.

Таких когда-то жгли по всей Европе.
Но что он мог, простой земной огонь? –
 Красавиц смрадным пламенем угробив,
Сам превращался в горькую зловонь.

Огонь колдовский Ваш – не олимпийский.
В Ваших очах не солнцем он зажжён. –
Таким огнём владели одалиски –
Синонимы горячих ханских жён.

Что Вас гнетёт? Придите, я охотно
Вас выслушаю, сердцем не горя.
Оно – из динаса. А в прочем я – шамотный.
Огнеупорный, проще говоря.
      ***

«Поэт рождён вещать высоким стилем
И приобщать к прекрасному!» - твердил
Знаток цветного из словес утиля
С медалькой за заслуги на груди.

«Служил.., слуга.., заслуженно.., заслуга» -
К поэту ли такие ярлыки?
Прошу простить «дедулю», знатоки, -
Я постигал прекрасное у плуга.

Меня к прекрасному  излишне приобщать –
Я в нём живу и превосходно вижу,
Как Нифонтова сохнет по Парижу,
А Махаон скрежещет: «НЕ ПУЩАТЬ!»

Куда же дикороса не пущать?
В ваш серпентарий?
Кто ж туда стремится,
Где нужно насмерть за местечко биться
И барина при этом не смущать.

Беда ль, что ваш синклит судьбу мою «решает»? -
Ушатами злословье льёт.
Мне лишний шрам не помешает
И, уж конечно, не убьёт.
                ***

Что такое «Гость» в «Афише Барнаула»?

«Гость» - это лыцарей наших забрало.
За ним они прячут себя неспроста. –
Перековали перо на марало,
Чтобы марать тех, чья совесть чиста.

«Маранье – поступок!
Исток вдохновенья!
Повод гордиться отвагой своей» -

Привольно живут мастера оскверненья
В замурзанной ими Отчизне моей.
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…

***
Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получают право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…


И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».
***
- Чем измерить счастье? Какой единицей?
А прибор известен, - это наши лица.
Шириной улыбок или блеском глаз?
Чем измерить счастье, спрашиваю вас?

Изобильем «нала»? Марками авто?
«Крышей» криминала? Златозубым ртом?
Может быть – экзотикой джунглевых дорог? –
Счастье измеряется снами без тревог:

Когда в дверь прикладами ночью не стучат;
Когда псы дворовые до утра молчат;
Когда только звёзды смотрят к вам в окно,
Пока отдыхаете от телекино.

Ночи без тревоги. Без тревоги дни. –
Ваши и, конечно же, вашей всей родни.
Счастье есть уверенность в том, что к вам в жильё
В час ночной не вломится власть или жульё.

Если счастье прячете – ночь изобличит.
Время – уже заполночь, а кобель молчит!

***
- Живу в кольце блокадном нищеты.
Извне доносятся бодрилки нуворишей
И тех, кто обзавёлся скользкой крышей
И нимбом,
обокрасть успев святых.

И ханжеские речи крыш самих
Пытаются в сознанье мне втемяшить,
Что я люблю, со всем народом, их
И радуюсь, орла двуклювого обнявши.

Ведь знают: несусветное несут;
Знают: народ не верит болтовне их, -
Уверены: кремлёвской ахинее
Безмолвно внемлет даже божий суд.

Ещё бы! _ Задолжал им христианский пастырь –
Не небо золотило купола,
Покамест тешили «овечек» педерасты
И кровь бандитская, став золотом, текла

В банки и храмы, в пропасть заграницы,
На кладбища – в помпезный лабрадор,
А прокуроры строгие Фелицу
Служанкой отселяли в коридор.

А нищета патриотизмом бредит.
Ей подпевает ушлое ворьё.
Всё ближе к сокрушительной победе
Над славой собственной Отечество моё.
        ***

-          Мечты крадут года

Довольствуюсь лишь тем, что мне в сей день доступно.
Что от щедрот державных мне дано
И хоть , порою, думаю преступно,
Стараюсь быть лояльным всё равно.

Такие уж мне качества привиты –
Различные, но слитые в  одно.
Я думать не могу, что век мой – век бандитов,
Но ведь другим он стать не сможет всё равно.

Мечты крадут года и оставляют возраст.
Две трети протечёт, а словно и не жил.
И что-то начинать – рискованно и поздно  -
Горячку остудив, померкнут миражи.

Поймёшь всю пустоту звучаний изречённых,
Что славили тебя за твой гвардейский труд;
Почувствуешь себя в проступке уличённым,
А чувства у людей проснувшихся - не врут.

Поймёшь, что это всё, что ты обрёл за годы,
Бодрившие тебя романтикою дел,
Полезных для страны, не лишних для народа –
И только ты над ними словно пролетел

Пожухлым тощим листиком осенним –
Над всем, что пот твой щедро просолил,
Соавтор и продукт эпохи потрясений,
Увешанный наградами, дебил.
***
- К ЧЁРТУ ЭЛЕКТРОННУЮ ЛЮБОВЬ!

Не люблю шататься я по бульвару,
Хоть на пару с  кем ни будь, хоть один.
Пригласи ка ладушка к самовару –
Голубками рядышком посидим.

Поворкуем так, как когда-то предки, -
Не крича в «мобильник» «Алло! Алло!».
На одной обнимемся табуретке –
Будет нам удобненько и тепло.

…Достучится седце моё до лады,
А её сердечко – в ответ ему:
«Твоему вниманью, конечно, рада,
А зачем торопишься, не пойму».

«Что тут не понятно, моя родная, --
Попытаюсь ладушку обольстить, --
Что случится завтра, то мы узнаем,
Главное – сегодня не упустить»,

Ладушка пощёчину мне отвесит.
Не со злом, а так, чтобы не хамил.
Но такая ласка меня не бесит –
Хоть она дерётся, я всё ж ей мил.

Жить, как мы сегодня, не интересно.
Ведь от одиночества стынет кровь.
Я уже чумею от эсэмэсок –
К чёрту электронную любовь!
***
ПАРОДИИ И ПРОЧИЕ РАЗДРАЖИТЕЛИ

-       НЕСОГЛАСИЕ

                «Ходит-бродит дух седой:
                От  одной звезды – до другой звезды
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                Лишь мои следы»
                «И я хмурюсь, словно Казаков»
                «Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,»
                «Я столько лет зашторенной жила!»
                «Мир неумыт, как окна в феврале» и т.п.
                Г.Колесникова
                «Пятое время года»  2003г.

Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,
То придумано это слепым идиотом!
Если я – это небыль, то что тогда – быль?
Иль не видно мою, всю навырост, работу?

Расстаравшись у снега живою водой,
Я до блеска отмыла февральские окна
И, зашторив себя, вижу город живой,
Чую пульса биенье, хоть до нитки промокла.

Ну, какой же я ноль? От звезды до звезды,
От воды снеговой до обычной воды
И, чего уж скрывать, от беды до беды
Лично я натоптала свои же следы!

Это ж надо!  Я – ноль..
Вон идёт Казаков,
Утомлённый бездарностей наглою ленью, -
Вы спросите его, - он без обиняков
Подтвердит вам, что я с давних пор  далеко
От коллег, претендующих на обнуленье.
***

2

                «Горькая чаша испита.
                Сладкая чаша полна.
                Хочется знать мне, что скрыто
                За равнодушием дна.
                Или вино виновато,
                Или виновен король
                В том, что краплёные карты
                Трижды почикала моль?»

103 - Начикала  мусора кучу -
В ней вся королевская рать!
Зачем было трижды их мучить? -
Могла б за один раз сожрать.

Не искала б я острого слова
В горькой чаше, испитой до дна,
Равнодушного, как Казанова
В доме с молью, где всё -  седина.
***
104 - Вытяжка из "Пятого времени года"
            Г.Колесниковой

Иные кроют трёхэтажно.
Притом, нормальные вполне.
Мне ж рот открыть – до дрожи страшно,
Но и смолчать – преступно мне.

Всё потому, что я горячая
И раздвоилась, вот, - не вру:
Глядеть на небо – я незрячая.
Я же – юродивый в миру.

Моя судьба гермафродитная
Меня не сломит всё равно
И скоро стану я элитною,
Ибо я, всё же, не «оно».

И если где-то затеряюсь
Я, как мираж, и не найдусь –
Читатель пусть не унывает
И подождёт немного. Пусть.

Уже прорезались из кожи
Возле лопаток два крыла.
Правда, пока они похожи
На два, простите, помела.

Но я янтарною смолою
Сухие прутики сплочу,
Смочу студёною водою
И… пародиста замочу!
***


105 -        ГРУСТНО

                «Человек к земле спиною
                Прислонился жарким летом»
                «Обнимал он поле-море,
                Край родимого села»
                «Шёл я мимо по дороге,
                по родной земле я шёл.
               Грустно было мне немножко
               И безбрежно  - хорошо»
                Геннадий Честных
                Альманах «Три реки» 2009г.

Человек к земле спиною
Прислонился, словно к печке,
И при этом изловчился
Как-то поле обнимать.
Я попробовал – не вышло,
Хоть трещали локти, плечи,
И продолжил, удивляясь извращению,
Шагать

Шёл я мимо по дорожке,
Удивляясь всё сильнее:
Кто же мог дорожку эту
По пшенице проложить?
Грустно было мне немножко –
Ну, как выйдет ахинея,
Если вздумаю поход свой
На стихи переложить…
***

106 - МОНОЛОГ УНИЖЕННОГО ДОМА

                «Призадумался дом у тына,
                Посерел от дождя, словно сник»
                «Трудно жить и писать достойно,
                Не жалеет ни о чём, никогда»

                Галина Мотовилова
                Альманах «Три реки» 2009.

«Призадумался я у тына –
Рокировки такой не понял.
Не слетела ль с катушек Галина? –
Прежде тын ведь у дома стоял.

Невозможно стоять достойно –
Хоть у тына, хоть у плетня.
Оклемаешься, Галя, от пойла
И на место поставь меня.
***

107 - КОНЕЧНО, ЖАЛЬ, НО ЕСТЬ НАДЕЖДА

                «Я много лет растрачивал надежды.
                Бездумьем грёз себя испепелял.
                Убого шёл дорогою невежды,
                Больную плоть грехами утолял»
                «Да и теперь, как камень на распутье,
                Не разберусь, где правда, а где ложь»

                Сергей Паутов
                Альманах «Три реки» 2009.

Как жаль, что я – не камень, не булыжник…
А стань я им – узнал бы всё про ложь,
Не суесловил на себя облыжно,
Сказав: Серёжа, сам себя не трожь!
Ты никаких надежд не порастратил,
Дорогою невежды не бродил.
Плоть, правда, ты слегка подгеростратил,
Когда себя стихами возбудил.
Но ты ещё не камень, слава богу,
Иначе бы не написал так много.

      В неверности к себе виновен сам я
И сам же я избавлюсь от неё, -
И будет повод вытесать из камня
Великое подобие моё.»
***

108 - КАК ХОЧЕТСЯ!..

                «Как хочется отдёрнуть занавеску,
                Открывающую будущее. Но
                Не пробил час. А значит эту спешку
                Ты укроти. Что будет – суждено.»
                «Но кажется, что завесь колыхает
                Весенний свежий чистый ветерок».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 1009

 -- Что, хочется отдёрнуть занавеску?
И я не против дёрнуть её, но
Не пробил час.
Но, укрощая спешку,
Лишимся мы того, что суждено!
Как быть? -
                Уж завесь ветерок колышет,
Вдувая в спальню пьяную весну.
Эй, где ты там? Рви завесь! –
Гад – не слышит.
Опять, где-то пресытившись, уснул.
***

109 - ХРОНИЧЕСКИЙ НЕДУГ

                «Нелюбовь к себе не лечится –
                Это длительный процесс.
                Кто-то скажет: «Делать нечего».
                Может, так оно и есть?».
                «Под какие-то параметры
                Ты меня не подгоняй».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 2009

Словно раненный, муж мечется,
Спит отдельно  и не ест.
Нелюбовь ко мне не лечится –
Это длительный процесс
В окружении принцесс.

Да  уж слишком затянулся он.
Что за жизнь – жить не любя? –
Нет и дня, чтобы не дулся он
На меня и на себя.

Говорила мне свекровь,
А она умней парламента:
Есть какие-то параметры,
Где врачуется любовь,
Если я того достойная –
Не лелею мужу месть…
Говорят, пишу пустое я.
Может, так оно и есть?
***

110 - ТАРАКАНЩИНА

                «Здравствуй, Вечность.
                Я твоя – не отринь меня!
                Собираю в полёт я сегодня своих тараканов…
                Эволюция скоро всех нас разберёт на запчасти…
                Мне достался глоток эйфории чистейшей воды…
                Быстро тают на небе ночном тараканьи следы…
                Об асфальт побейтесь головой…»
                Юлия Ершова
                Бийский вестник. N2 2012.

Собираю в полёт я сегодня своих тараканов.
Но сбежались на зов, как на кастинг – дурнушки, клопы.
Я, с досады хватив эйфории два полных стакана,
Возмутилась от наглости кровососущей толпы.

Эволюция нас развести не смогла, как известно.
Там, где я с тараканами, пребывает и этот народ.
И от этого я об асфальт головою своею так треснусь,
Что какой-нибудь морг на запчасти мой мозг соскребёт.

Но клопы не всплакнут от потери поэта большого…
Время быстро сотрёт со страниц тараканьи следы.
Лишь Буланичев спросит: «А где наша Юля Ершова?» -
Вечность же – промолчит, в рот набрав стихотворной воды.

***

111 - ЗАВИСТЬ

                "Кожанэ, ты моё, кожанэ,
                Кожанэ ты моё польтэ,
                Исцарапанэ, задрипанэ,
                Потерялэ своё красотэ.
                И не тэ, и не се, и ваще
                Вовсе ты не польтэ,
                А плаще".

                Юлия Нифонтова

Ах, Серёжа, твоя Шаганэ
Не ходила зимою в плаще –
Солнце южное даже в винэ
Расточает тепло. И ваще
Ты садист. Я тут в драном польтэ
Прячу стылой зимой декольтэ,
Представляя  загар Шаганэ
С поцелуем твоим на спинэ…


112 - НЕУДАЧА

                «Мне бы кошкой таиться в мешке».
                «Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
                Двенадцать лет твердил, что  - тунгус».
                «Париж похож на Мозамбик».
                «Лишь устрицы выглядят жутко,
                Да плесени белой налёт»
                «Я – всего лишь обезьянка, научившаяся плакать»,

                Юлия Нифонтова


Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
Решил ввести в семье закон тайги
И стал швырять (простила б, если – спьяну)
В меня мои с набойкой сапоги.

Погрезилось ему, что я – тунгуска.
А я была, с рождения уже,
Внутри – француженкой, снаружи – бабой русской,
А между – обезьянкой в неглиже.

Наследница ТОГО метеорита,
Я затаилась кошкою в мешке, -
Ждала, когда в Париж из Мозамбика
Внесут меня и доллары. (В чулке).

Но не едать мне устриц и медуз,
На сыре плесень не лизнуть ни разу –
Муж, соблюдя обычай брачных уз,
Вспорол мешок и был таков, зараза.
***


113 - ОКУЛИСТУ

Спою-ка я под старую сурдинку .
Что  перевру,  в том не моя вина:
Она реалий нынешних полна:
В своём глазу Вы видите соринку,
В моём Вы не заметили бревна.

В апартаментах Музы я задира,
Перед врачами – безобидный гном, -
Не стала б эта скромная сатира
На Вашей скромной совести бельмом.
***

114 -                Лору

Не слышал я того, что Вы бурчали,
поспешно что-то в карточку строча.
Уж лучше б Вы немного покричали,
Забыв на время этику врача..

И я бы знал, что-как-когда мне делать.
А тот рецепт, что начертали Вы,
В аптеке ангелицам-фармацевтам
Пришлось читать в три светлых головы.

К исходу дня его расшифровали,
Как я сказал, в три светлых головы,
А то, как почерк Ваш они назвали,
Мне повторять не хочется, увы.

Пока меня Вы принимать не рады
И не готов разлечься я в гробу,
Вам мегафон приобрести бы надо,
А окулисту – стереотрубу!
___
***

115 - Пока на этом свете пребываю,
У терапевта так же я бываю:
Всё, что до пояса, безропотно снимаю
И, что расслышу, то воспринимаю:
Не есть того-то и того-то, и того-то;
забыть где бабка спит, тяжёлую работу;
Ложиться спать задолго до зевоты.
Что до питья – кефиры да компоты.

Приду домой, а тут уже лопата
Торчит в ботве. Жена стоит патлата.
И пот течёт с уставшего лица
В сердце, пока ещё, не мертвеца.

Всё ясно – песня терапевта спета,
А, судя по ботве, и песня лета.
А песня осени, хоть и в самом начале,
Взбодрить не может нотками печали.

Помянешь нежным словом щедрость лета,
Лопату в руки, под язык таблетку,
- Ну, что, картошка, снова да ладом? –
И до темна кочуют клубни в дом.

И падаешь после такой работы,
Как врач сказал, задолго до зевоты.
А утром и не думается что-то
О вредности «того-то и того-то».

Могу прочесть советы наизусть
И применяю их, когда это возможно,
И когда станет вновь в груди тревожно,
Пусть постучит ещё по рёбрам. Пусть. –

Не один раз уже мне помогло.
Неравнодушных рук его тепло
***
- Спи, родная, - спокойно супруге скажу, -
Спи, а я за столом до утра посижу.
Буду сон твой стеречь
И подкладывать в печь
То, чем нашему счастью грожу.

Пусть крамола горит. Ей на смену придёт,
В добрый час, полояльней строка.
Ведь она где-то есть…
Ведь она где-то ждёт
Недовольного всем, старика.

Надо как-то найти, надо как-то узреть
То, что видно льстецам и глупцам.
И тогда, может быть,
Мне удастся обресть
Путь-дорогу к искомым хлебцам.

Но проснётся жена и мой поиск прервёт,
Выключателем щёлкнув в сердцах.
Я отправлюсь в кровать,
Но, конечно, не спать,
А досматривать сны о хлебцах…
***
Впитать доступную для взора красоту,
Запомнить душу возвышающие звуки,
Вообразить, какую высоту
Преодолели в деле ваши внуки –

Уж это ли не счастья узелки,
что вяжет жизнь, на радости скупая?
Мы к ним привыкли, мы их не считаем,
Играя с прозой жизни в поддавки.

Кем только эта проза ни вертела
В  дворцах царей, в затерянной глуши,
Чтоб наслаждалось жаждущее тело,
Презрев стенанья собственной души…
***
-         На Пикете

Народную молву не упредить
И никаких преград ей не поставить;
Её нельзя законом запретить,
Если она начнёт достойных славить.

Не много ею славленых имён
Со дней полузабывшихся былинных,
В которые навеки был вживлён,
Не меркнущий с годами, медальон,
Хранящий горечь ягоды-калины.

Где вы, стелившие пред Ним свою полынь,
Вплетя в неё сухие ветви тёрна? –
Засохли тёрна и полыни зёрна
После молвы коротенького «Сгинь!»
***


119 - Склонитесь перед мощью приземлённости,
Не рвитесь в чуждую для жизни высоту –
То приземлённые поют об устремлённости,
Сбивая устремлённых налету.

Но если вы высотный плод сорвали и,
Ликуя, возложили к их ногам,
Не избежать бесовской вакханалии –
Причислят вас к надуманным врагам,

А плод, добытый вами, будет принят
И назван именем врага высот любых.
А ваше, блицем вспыхнувшее, имя
Найдёт в народе новых торопыг…
***
120 - На зыбкой грани тьмы и света
Легко остаться без ответа,
Задав вопрос: «Как надо жить?» -
Грань любит головы кружить.

Куда ты свалишься – вопрос.
Я испытал – на грани рос.
Но рос в родительской броне.
Живу на светлой стороне.

Живу на светлой стороне,
Но грань не очень отдалилась
И тьма отнюдь не удалилась
В граньобразующей стране.
                ***
-   Охота – лучше всякой воли

      Юмористическая эпопея

  Когда с октябрьского леса
слетел последний  жухлый лист,
Читы известнейший повеса
(Не дуэлянт, не скандалист,
напротив – муж в солидном ранге,
благообразен – не из «рыл» -
и потому только не ангел,
что много от супруги скрыл)
пустился в дальнюю дорогу.
   О том не знал я до поры,
но всё открылось понемногу.

С Б О Р Ы
Весь год в волнении дорожном
картечь в патроны Он вбивал
и амулет – зуб кабарожий –
в подкладку майки зашивал.
Всё сам... Всё сам... Жена ворчала,
блюдя супружеский обет.
,,,Блокнот, ягдташ, шампунь, мочало,
стихов обрывки и начала,
бинокль, стакан, охотбилет –
всё клал неспешно,  по-порядку,
а за согбенною спиной
сверял по перечню укладку
начпрозы Е.Е.Куренной.
    Сей факт имел резон особый, -
не так себе он тут корпел.
В Чикое знает каждый соболь
кто в этом деле преуспел.
Отхожий промысел начпрозы
освоил – дай господь иным! –
всё, от Мензы и до Формозы,
закреплено за Куренным.
   Уместно тут сказать, лелея
распределения закон:
Всё, что на Nord от Арахлея,
освоил Н.Д.Кузаков.

         Когда уж сумерки сковали
Читу и вспыхнул лунный свет,
лишь той порой упаковали
бинокль, стакан, охотбилет...

                Проводы
   Едва заря нам показала
пунцовый краешек крыла,
вся площадь около вокзала
уже явления ждала.
На деревах алели банты
и ввысь рвались шары из рук,
и исходил от транспарантов
святой торжественности звук.
Тащили стол с сервизом чайным,
накрытый строгим кумачом.
и армянин один случайный
осведомлялся всё: «Почём?»
Но грянул туш!
                Южанин скрылся
под милицейский вой сирен.
И Он во всей красе явился
толпе – читинский Тартарен.
Кричали, плача, все: «Ни пуха!».
Ревмя ревели: «Ни пера!»
и на опасной грани слуха
вопило мощное «Урра!!!»

               
Авторское отступление

Я эту падь не рассекречу, -
мне пригодится самому,
Здесь лето целое Ему
один братан готовил встречу:
подстриг кусты и камыши,
окрестный лес подчистил малость,
чтоб в этой девственной глуши
Ему стрелялось и писалось.
Волков и рысью всю родню
изгнал в неведомые дебри
и по особому меню
вскормил особенного вепря.
Стрелка высокого встречал
букет заботы образцовой:
Семь оленух, три пантача,
отменный выводок песцовый
и много прочего всего,
охота чтоб – не на смех курам.
Старейший гризли для Него
готов отдать был даже шкуру.

Глава, уносящая нас на место происшествия

      Притихла мудрая тайга
в томливом сладком ожиданье...
Чу! Чья-то твёрдая нога
спугнула трепет мирозданья
и... На опушку вышел Он!
Бурундучки умолкли робко,
а гнуса целый эшелон
впился в холеную бородку.

Животрепещущая вставка в главу:

...Затлел невзрачный костерок.
Над ним пригрелся котелок
и, будто вервие – телок,
дым в небо искры поволок.
И те взмывали удивлённо...

       Уставший бард присел, огруз,
словно предвидя свой конфуз.
Зашевелился гнусный гнус  -
стал оставлять браду и ус
при раздуваньи опалённый.

             Покамест грелся котелок,
вплетая в сизый дым парок,
охотник дёрнул за шнурок
на горле ёмкого баула
и...
           Содрогнулся в скорби бор!
Мандраж прошёл по спинам гор!
Взметнулся месяца топор
от стона, свойственного мулам...

...Он тряс, догадкой поражён,
баул над мхом сырым и затхлым. –
всё разбросал – искал ружьё
А им в бауле и не пахло.
Оно тем временем в Чите,
как много лет подряд, говело
на толстом согнутом гвозде
и с ним безропотно ржавело.

        Детям не читать!

Померкло небо над полянкой
и сердце дрогнуло в груди,
когда услышал хрип шаманки:
«Ты в чьи угодья угодил?»
     Сознанье стыло и тупело,
С чего-то лопнул, вдруг, стакан,
когда зловеще захрипело:
«Над всем царит тут Кур-Кузклан...
                ...лан-н-н-н...
                ...ан-н-н...
                ...н-н-н...»

                Пробуждение

Утро пришло без единого лучика.
Тучи свалились на плечи кедровые.
Плюнул в кострище проснувшийся мученик
вспомнив о планах и вспомнив о проводах.

Вспомнив о проводах, встречу представил Он:
Светлые лица да стяги багряные...
«Господи, как же ружьё-то оставил я?
Знать потому, что людишки нагрянули...
Это ль не петли, что ставятся славою?
Это ль не промах гражданского бдения?
Вот и расплата пришла за тщеславие...
Вот и пришло роковое падение...
Что тут попишешь и что тут напишешь...
Канули в хаос мечты очертания. –
Не состоятся охотничьи вирши –
с треском обрушится культ почитания...»

       Незапланированное рандеву

    Что-то в затылок пахнуло горячее,
что-то затылка коснулося ласково. –
Глянул назад... И померкли все горечи –
гризли стоял и смотрел, соболезнуя.
- Ах! Извините... Простите, пожалуйста...
Вы не ко мне?
 - А к кому же, любезнейший? –
Весть разнеслась, что большая кручинушка
вдруг омрачила чело бесталанное.
Будем знакомы...
- Ага... С удовольствием.
Я – Михаил, извините, Виш... Виш... Виш... Виш...
 - Вот так оказия! Это же надо же! –
Ведь и меня окликают Михайлою...

Вынужденное отступление в жанре
публицистики, необходимое для сокращения пути к давно
ожидаемой развязке

Так вот непросто,
в большом напряжении,
два Михаила пошли на сближение.
Думал хозяин,
кряхтя от натуги;
гость – о возможной
медвежьей услуге.
Мысли стрижами
вились на распутье.
Жутко поверилось
в сказки Распутина.
Верилось в сказки...
Мысли вились:
«В жизни реальной
хрупкая жизнь.
Ежели что,
то на что уповать?
Я же явился сюда убивать...»

В горьком раскаянье страсти кляня
тихо промолвил: «Простите меня.
Жил я вдали от земли и тайги,
из кабинета не видел ни зги.
Слушал хвастливые трёпы убийц
и соблазнился...»
                И падает ниц.


    Глава о зверином благородстве
и благотворном воздействии отмены
         смертного приговора

Тёзка над Ним посопел через нос,
в черепе тяжкий кантуя вопрос;
когтем чего-то нашарил в носу,
бросил под лапы и рявкнул: «Спасу!
Спасу я твою непутёвую честь.
Тут у меня изюбрятина есть. –
Был здесь недавно, тебе не в пример,
один дарасунский бедняк-браконьер...
   Лес он покинул при полной луне,
а где он теперь, то неведомо мне:
в аду ли, в раю, - мне на то наплевать.
Теперь он не будет зверей убивать.
Не будем земное с небесным мешать, -
о том тебе лучше попов поспрошать".

       Все чувства вместились в сознанье поэта, -
ОН ИЗБЕЖАЛ РАССТАВАНЬЯ СО СВЕТОМ!
И бесконечно был счастлив и рад
тому, что уже не мерещится ад.

     Тёзка всё видел:
и бледность чела
и взгляд, где метались
надежда со страхом,
и то, как от пота темнела рубаха,
и то как надежда в глазах расцвела.

     Чему тут дивиться? -
Кого не терзала
приставшая к горлу с ножом, неизвестность?
А тут не пустая торжественность зала,
а, полная тайн, Берендеева местность:
Разная нечисть за пнями таится....
Рядом Шишиги листвою шуршат.
Впору упасть вниз лицом
и молиться
за всех, кто грешил тут
и ныне грешат.

       Вынул в волненьи платочек Поэт –
требовал слова лесной этикет.
Пальцы тряслись и «охотник» молчком
вытер диоптрии толстых очков.

Вытер – и всё посветлело над ним!
Вытер – но мир был, всё так же, раним!
Вытер – и камень свалился с души
девственно дикой таёжной глуши.

Глянул в диоптрии – гроб на весу...
Голос Синильги: «Проснись – Дарасун!» -
...Рельсы. Шлагбаум. Домишко поста.
Рядом с вагоном грохочет состав...

          Грянул в душе многозвучный хорал:
Всё ж о медведях Распутин наврал!!!
Нежно погладил он взглядом ружьё:
«Сила – орудие. Жаль – не моё»

Скорость, дорога и жизнь, что «красна»,
стёрли остатки зловещего сна
и оболочка мирской суеты
вновь обозначила вешки мечты:
«День отдохну – доберусь и убью –
приеду – продам – приценюсь и куплю –
если останется – будет запас...»
Мысли, что дальше, увы, не про нас.

                Эпилог

Спустя семь дней, в Карымской некто,
имея чин «Охотинспектор»,
писал разгромную статью
о тех, кто в жизни - и не редко –
глагол используют  «убью».
Слова и боль, как дробь в патроны,
вбивал он в тему охороны
всего живущего в лесах.
Он цену знал тому урону,
что нанести смогли погоны,
биясь со злом на словесах.

Он призывал сограждан к делу.
Взывал к уму, душе и телу –
 рукам, ногам и их сердцам!
    Познав печёнкой изуверов,
он призывал их к чувству меры
от первого лица:
«Я в войне за среду никогда не остыну.
Изуверов я чувствую даже нутром.
И клянусь: Подарю повзрослевшему сыну
свой последний, на них снаряжённый, патрон.
И скажу. чтоб он был до предела раскован
и не вздумал кричать «Руки вверх» и «Ложись»,
если встретит с берданкой в лесу Вишнякова.
«Смерть так же заразительна, как жизнь.»

                --------------------------
Важное примечание:  На рукописи лежит собственноручная
резолюция Василия Григорьевича Никонова:
«Менза, Менза – с охотою хреново,
Там дети похожи на Куренного.
Растут ни охотники и ни читатели
Это великие будут писатели»!

                ***
- «MANE, TEKEL, FARES»-

«Взвешено, сосчитано, отмерено» -
Огненные слова, появившиеся на стене
Во время оргии вавилонского царя
Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
ОБРЕЧЁННОСТЬ

                «Люблю грозу в начале мая»
                Ф.И.Тютчев.

Я не оригинален, полюбив грозу
В начале мая ли, в июне ли, в июле.
И в том, что уронить могу слезу,
Увидя ветку, срезанную пулей.

Но я зато большой оригинал,
Когда ворчу под звуки канонды,
Когда орать бы во всё горло надо,
Чтобы весь мир от боли застонал…

А заори я –кто остепенится,
Отбросив прочь горячее ружьё?
Ну, покричу, а кровь продолжит литься
Под  вековечным лозунгом «МОЁ!». –
ТАКОЕ ВОТ ЗЕМНОЕ БЫТИЁ…
     ***
Эх, вороны-вОроны,
Вам зима – не мать.
Но родную сторону
Жаль вам покидать.

Всё переживаете
Вместе с ней, родной.
Здесь и умираете
В непогодь и зной.

В небе незаладится –
Тут же клином свет. –
Никакой в нас разницы,
хоть и сходства нет.
***
ИЗУЧАЙТЕ!

Посетители, клиенты, пациенты –
Все, кто платит, или будет, алименты,
Эти строки вытекают из-под ленты
По велению текущего момента.

Вы из тех, кто как-то может жить без ренты;
Вам посмертно не поставят монументы,
Но без вас, как стройка века – без цемента,
Те, кто рвётся безоглядно в президенты.

Вы не ездите ни в Ниццы, ни в Сорренты –
Куда надо, вас везут в вагонах менты,
Чтоб, когда уже вас впишут в «элементы»,
Вас помиловали ваши президенты.

А до этого, как злого оппонента,
Вас в природе просто нет для президента.
Потому-то до последнего момента
До печёнок изучайте претендента!
***
В оконно-горшечной флоре
Цветут иногда улыбки.
Собака и кошка сыты.
На крыше сияет жесть.
Нет только синего моря
И всемогущей рыбки.
Разбитого нет корыта,
А всё остальное – есть.
***
 Приколы творческого процесса

Для меня уже не ново,
Когда можно даже взвыть:
Знаешь, есть такое слово,
Только как его добыть?

Знаешь что обозначает
И синонимов полно –
Память же не отвечает
На запрос твой всё равно.

Любит и поиздеваться,
Что случалось, и не раз:
Только станешь раздеваться. –
«Получите ваш заказ!».

«Извини, - шепнёшь перине, -
Надо строчку мне спасать»,
И бежишь в одной штанине,
Чтобы слово записать.
***
О МОНУМЕНТАХ, БЫВШИХ ПОЭТАМИ

Они сегодня – монументы.
А в пору творческих ночей
Считали, как и я, монеты
На перья и пяток свечей.

Уж такова поэтов участь,
Будь то в европах ли, у нас:
На не прошедших курс «Живучесть»
Косится батюшка Парнас.
***
- «Дуракам закон не писан» --
Изрекаем мы подчас.
А дурак бывает лисом
И легко дурачит нас.

Может статься, на себя я
Гнев закона навлеку:
Приз, который всем по нраву,
по неписанному праву
Достаётся дураку.

Я не сыт небесной манной,
Век, мне данный, не изжит,
А тут вывод очень странный
На поверхности лежит.

Вот и думаю-гадаю:
Стоит?
Нет? –
Пока не знаю.
Но мне нравится вопрос:
«С дурака какой же спрос?»
***

- БОЛЯРИН И КРЫСЫ

В Болярске брезговали дустом.
Амбар однажды посетив,
Болярин видит: всюду пусто!
Во всех сусеках и в кути!!!

От домотканого пиратства
Болярин чуть не окривел:
«Моё болярское терпенье
Державно, но не бесконечно!
Кота, страдающего ленью,
Сослать в его Дворец навечно!
Всех расхитителей поймать! –
Они, по жадности, из местных.
Из-под домашнего ареста
Даже на Кипр не отпускать,
Ядрёна мать!!!».

Крыску поймали.
    Арестовали.
Ввергли в пентхауз без замков,
Чем от души поразвлекали
Честной народ и знатоков.

Мораль здесь в том,
Что нет морали
Там, где её
Давно украли.)
***
-  ОДА
ШЕСТЕРЁНКАМ И ТАНКАМ

                Чем реже мы оглядываемся,
                Тем чаще допускаем ошибки.

Чиновник в неприкаянной «сторонке»
Или столичный, с признаками барства,
Фактически – всего лишь шестерёнки
В огромном механизме государства.

И он обязан быть механистичным,
Вертясь по принужденью на оси.
И что-то изменить по воле личной
В своём верчении – Всевышний, упаси!

Тот час же где-то что-то заскрежещет,
Сорвёт ли шпонку, выломает зуб… -
Как результат аварии зловещей,
Что-то не так пойдёт в самом низу.

Внизу, где дела каждого начало.
Откуда блага все и слава вся.
Где шахты, нивы, фабрики, причалы,
Где бьют свиней и лечат поросят.

Так что, с чиновничьим решеньем соглашайтесь;
На труд его и жизнь не покушайтесь. –
Швырнули как-то танком в механизм
И развалился наш социализм.

Двадцать лет копались в механизме:
Меняли шпонки, шестерни меняли,
Спускали вниз слабительные клизмы
В меняющемся часто номинале…

И потеряли люди чувство меры
Нищий народ, вдруг, стал миллионером!
Из шахты вышли на-гора живые,
Бесцветные, как черви дождевые.

Потом пришла пора червей могильных –
Ни чем не брезговавших, ненасытных, сильных,
И бывшее народное добро
Пережевалось в злато-серебро.

И золотых делишек мастера,
Лыка с последних лип себе надрав,
Введя в права полипатриотизм,
Заставили вертеться механизм.

И потому случилась
Вся эта херня,
Что прежде мы учились
Стрелять по шестерням.
Так что, в другой раз…
Впрочем, промолчу.
Ну, разве что, немного поворчу.

Ворчанье – не рычанье, не прокурорский бас –
У него невнятное звучанье.
Но, коль есть право голоса у нас,
То быть должно и право на ворчанье.

И потому не вижу я причины
Швырять в меня цензурной мертвечиной,
Тем более, что я уже с пелёнок
Приучен слушать скрежет шестерёнок.
***

- РЕФОРМА

Правил таёжной страной Геркулес.
Была в ней большая контора «Главлес»,
Умевшая лесом своим дорожить,
Да вот, Геркулес приказал долго жить.

Поминки ещё не закончились, вдруг,
В «Главлесе» возникла контора «Главбук».
За нею: «Главдуб», «Главсосна» и «Главпень» --
Конторы рождались по-нескольку в день.

Писались отчёты за кипою кипа.
Чтоб их узаконить, возникла «Главлипа».
Процесс завершился.
Все Главки у места.
И все благодарны Начальнику Треста.

Но время идёт.
Чтоб убрать всюду тень,
Расширили втрое контору «Главпень».
                ***
137 - ТРЕЛЬЯЖ


под названьем  нэповсим «трельяж».

Тени там, и всякие помады-
Это мне начхать и наплевать,
Но кому, скажите, это надо:
Ежедневно что-то «открывать» -

Наблюдать залысины, морщины,
Всяческие складки да мешки…
«Полноте, - вы скажете, - мужчина!»
Пас, молчу. Бывали и грешки.

…Внучек съел всю бабкину помаду.
Жертва сразу всполошилась, я ж
Был доволен. Я был даже радый!
Вот, ещё б раскокал и трельяж!
***
138 - ДУШАНБЕ

Весь путь с заоблачными видами –
Часы какие-то, не дни. –
И вот, я, сам себе завидуя,
Стою на площади Айни.

И сам он тут. Халат накинут.
Он мудр лицом и величав.
Я лица мудрые такие
Сейчасна улицах встречал.
 
В таких же самых тюбетейках,
Тому же времени сродни –
Будто во всех библиотеках
Ушли из сборников Айни.

И во плоти столичных граждан
В тени платановых аллей
Мне утолить пытались жажду
Нектаром глинистых полей.
***
139 -        Проблема

Без всяческих обиняков,
Бесцеремонно и непросто
Катит из тьмы седых веков
Проблема шустрого подростка.

Она людей лишает сна,
Свергает догмы педагогов
И даже с тем идёт не в ногу,
Кому до тонкостей ясна».

Отождествив его с бедой,
Мы лебезим с подростком:
«Друг мой…»,
В садах с развесистою клюквой
Кормя капустной ерундой.

А он, юнец неутомимый
В своём движении вперёд,
Капусту кинет, а интимы,
Не зная горя, подберёт.

И жизнь его пойдёт не просто,
Но гармонично, как стихи.
И в соответствии с тем ГОСТом,
Где наши значатся грехи.

Сочувствую, отцы-коллеги, -
Мы под недугами, не над…
Для нас пришла пора элегий,
для них – О, боже! – серенад!
***
140 - Истекает вощина
Отгорающих дней…
Видно, в этом причина,
Что зовут всё сильней
Уссурийские пади,
Тарханкутская синь.-
Хоть иди «Христа ради»
На дорогу проси.

Ярость скудости в строки
Лью, дорогой забыт.
Будь он трижды раз проклят,
Этот битумный быт.

Он и лжив, и порочен.
Им живу и грешу,
и в отдушины строчек
кислородом дышу.
***
- Виктору Балдоржиеву,
старому другу и
единомышленнику
с восхищением его стойкостью
И целеустремлённостью.

Если мяч оттолкнуть.
Он откатится прочь без эмоций –
Покачается и в неподвижности глупой замрёт…

Где хранятся они –
Свитки многих таинственных лоций
Тех путей, по которым
Одиночки уходят вперёд.

И не брезжущий свет,
А аспиднокромешная темень
Увлекает куда-то,
Неподвижность проклявших, бродяг,
И поныне стоящих
Одиноко над многими теми,
Кто крикливо несёт
Вслед за ними обветренный стяг.

Отфутболенный мяч,
Неприметной отваги бродяга .
Вас роднит лишь одно, -
Чей-то, ярости полный, пинок.
Только мяч не пройдёт
Через боль унизительных тягот,
И не будет терзаться
От того, что всегда одинок.

И, бывало, пройдёт
Не одно поколение смертных,
И густое быльё
Скроет меченный сукровью путь.
НО ВЕЛИКИЙ ПОРЫВ,
КРУТО ВЗЯВШЕГО В СТОРОНУ, ВЕТРА
Грим засохший сметёт
И, веками густевшую, муть.

И откроется шлях, по которому ринутся толпы.
И любые преграды, что когда-то мешали, сметут.
Будет им всё равно: что ты выстрадал, как, да и кто ты…
Будет главное:
Люди
Находят твой след и ИДУТ!
***
ЧАСТНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Поэт ты или не поэт –
Решает не аудитория.
На утвердительный ответ
Имеет право лишь История.

Поэт – не в выставке томов,
Не в удручающей готовности
Развеять скуку теремов, -
Поэт – росточек Новой Совести.

И в жизни ждут его рожны
И чья-то подлая сноровочка.
Ходи поэта на верёвочках –
Дантесы не были б нужны.

И в этом, собственно, ответ.
Он никогда не обесценится:
Пока подлец в тебя не целится,
Ты стихоплёт, а не поэт.
***

- ДАМСКИЙ ВОПРОС

Две дамы в мире есть:
Политика и Муза.
Всего лишь малый шаг
Им нужен для союза.
Но видится одной
В делах соседки шалость. –

Веками не даёт
Сойтись им эта малость.
***
-              УТРО

Звёзды меркнут в ночи
и являют собой Мироздание.
И под каждой почти
коротает свой час часовой.
Над планетою мчась,
аппарат выполняет задание –
Посылает цифирь
через чьи-то стенанья и вой.


Просвистел самолёт,
красной ниткой
пол неба проштопав,
Несусветные силы
ярили утробы турбин.
А на сонной земле
кто-то быстро в тумане
Протопал
И встревоженный страж
разрядил по нему карабин.

Под землёй напряжённо
потели командные пункты.
На прицеле держа
глубину Мирозданья и вод.
С телетайпов стекли
зашифрованных сведений бухты.
Робко начал светлеть,
уцелевший-таки, небосвод.


В заполошный эфир
протолкалось контральто
певицы –
Откровенно поплыл над Землёй
обреченья синдром…
И, уже на заре,
облетели уставшие птицы,
На глиссадах распятый,
засекреченный аэродром.
***
- В тревожный век
Немирный и суровый,
Когда войну
Гасят людскою кровью,
Мне выпал жребий дни свои прожить.
Тяжёл мой слог
И каждый шаг мой горек –
Я через край
Людским наполнен горем.
На чьи его мне плечи возложить?

Не унести его с собою в Лету –
Ему там места не было и нету –
Копится горе
В памяти людской.
А внуков плечи так нежны и хрупки,
И так чисты от безоружья руки,
И ясный взгляд не замутнён тоской…
Не замутнён
Ни страхом, ни печалью.
Но так бывает только лишь в начале
И я не знаю,
как её продлить,
незамутнённость эту?
Где преграда
Тому,
что мы назвали «горькой правдой», -
Что никому ни чем не обелить?

Никто, увы, того не знает срока,
Когда, отринув ценности порока,
Наш ум и жизнь обнимутся, любя;
Когда уйдут из душ людских тревоги
И всей Земли державные чертоги
Возлюбят ближних, как самих себя…
***
СОЛОВЬИ И ВОРОНЫ 

 Мне не встречалось, чтобы соловьи
Свергали с неба воронья армаду, -
Они поют куплетики свои,
Чуть сдобрив их горчинкой шоколада.

Зато встречал я, и встречал не раз,
Как соловьи, наладив оборону,
Красивой трелью уверяли нас:
Вороны-де не делают урону.

После чего,
о мошках позабыв,
Решали все дела свои земные,
Заняв чужие гнёзда без борьбы.
Из них уже и каркают иные.
***
В ночь с субботы на Прощеное воскресенье

Склонившись перед самым сном над ухом,
Коснувшись чем-то невесомым лба,
«Прости меня», - шепнула мне старуха –
Моя неотделимая Судьба.

«Какой в том смысл?  - ответил я бесстрастно, -
Зла не держу, обиды позабыл».
«Но я была к тебе чрезмерно властной!»
«И я, порой, неадекватен был».

«Не сердишься?»
«Напротив – благодарен
За вожжи прочные, за строгую узду.
Ведь я, когда случалось быть в ударе,
Претендовал на Лету, как на мзду.

Веди меня тогда судьба другая,
Я б уж давно над Летой прогудел.
А ты, меня безжалостно стегая,
Последствием ошибок обжигая,
Хранила для неведомых мне дел»

«И для любви, позволь тебе заметить»
«И для любви…
Но вскоре испарился,
Оставив послевкусие, тот хмель»
 «Сам виноват. Не в тот объект влюбился.
Да и не ту преследовал ты цель».

«Но ты то, ты то где была в то время?
Могла бы придержать животный гон!»
«Нет, не могла. Оставленным на племя,
Тобой уже руководил гормон. –
В таких делах я руки умываю»
«Но почему же? Ведь гормон – дурак!»
«Может и так, но в середине мая
Этот «дурак» загнал тебя во брак.
Мало того – швырнул в мои объятья
Уже двоих! А мне-то каково?
Твердите вы, что люди, мол, все – братья,
А сами – будто с разных островов,
Морями отдалённых друг от друга
Ещё в момент рождения Земли! –
Чтобы полвека грыз супруг супруга, -
Такое, брат, не многие смогли»

«Я в том, Судьба, вины твоей не вижу.
Не жалуюсь, не хнычу, не корю,
А вот за таинство питаться знаньем книжек
От всей души тебя благодарю».

«Да, в жизни есть такое, что чревато
Для зрящих выше крыш казацких хат,
Где виден каждый в смерти виноватый,
А не дурацкий времени диктат.

Грешили все, и мы с тобой грешили
Мыслью и словом, глупостью благим,
Но мантии судьи мы для себя не сшили,
Оставив право осуждать другим».

«У нас одно есть право – летописца:
Без суеты лукавой отражать
Всё, что людским стремлением творится,
Чтобы проклятий больше настяжать».

«Ты снял с души моей огромный камень.
Я думала, до смерти не простишь:
Ведь я тебе, вот этими руками!
Однажды в губы сунула гашиш».

«Экзамен роста. Всё давно забыто.
Не поглянулся мне тогда дурман,
А вот в вопросы обустройства быта
Ты подпустила розовый туман, -
Романтикой, как дымом, окурила:
Костры, палатки, песни целины…
До сей поры мой ангел шестикрылый
Резвит себя в окрестности спины.

Надоедает нам любой уют
И бесят нас громоздкие комоды,
Нас никогда не волновали моды
В чаду купе и духоте кают.

Помнишь, как славно было вечерами:
Приладив чёрный чайник над огнём,
Мы в памяти стихи перебирали
И, подзабыв, слегка перевирали
Прочитанное некогда вдвоём:

«Реве та стогне Днiпр широкиi.
Горами хвилю пидiiма.
До долу верби гнэ високi»!
 Бо вже горiлочки нема…»

Втащить в тайгу днепровское раздолье
По силам было только нам двоим… -
Есть наслажденье в рамках своеволья. –
Опасного, но мы на том стоим.

А помнишь Куэнгу? Не ты ль меня толкнула
В этот бурлящий бешеный поток?
«Да, было так, но я же и вернула!»
«Спасибо – вовремя, да только без порток».

Возможно, где-то к тальнику прибило
Несчастное имущество «пловца»,
Пока меня, впритык к костру, знобило,
Когда из памяти, словно фонтан, забило:

«Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, Тятя, наши сети
Притащили мертвеца!»

…Довольно, хватит. Было, - это БЫЛО!
Теперь у нас совсем другие дни.
Правда, и в них от разного знобило,
Коснись властей или своей родни.

Но так уж мир наш суетный устроен,
Что кто-то ржёт, а кто-то и брюзжит;
Кому-то дом не по нутру построен
И он за лучшим «за бугор» бежит.

Потом в чужом далёком Ганновере
Начнёт, из шока выйдя, прозревать
И, не найдя поддержки в чуждой вере,
Могилку вспомнит, где осталась мать;

Где даже тень берёзки его помнит,
Тужившего в прохладе знойным днём:
Где стар и млад ему с рожденья ровни
И помнят много доброго о нём.

Какие ж души тут не станут kranke?
А ветры дуют только на восток.
Не принести им неотложно к ранке
Родной, с берёзки маминой, листок.

Ни корешка, ни крохотной былинки,
К чему бы мог прильнуть в своей тоске.
И справил бы по прошлому поминки:
И шнапс есть, и сосиски, только – с кем?

Не попросить прощенья у берёзки
На ней теперь зимуют снегири,
А ветер недоверчивый и хлёсткий
Не сушит слёзы, сколько глаз ни три»

     «Довольно, хватит. Не терзай себя ты.
Вон уж рассвет проснулся за окном.
Солнце встаёт над миром необъятным
И смежил веки старый астроном».

«Приляг и ты, Судьба, под нашим стягом,
И я усну в обнимочку с мечтой.
Сможешь – прости несносного бродягу.
Прости. Найдёшь, я думаю, за что».


152 - ОДА ПЕРВЫМ

Первые – народ неистов,
Их терпенью не учи.
Они часто – мазохисты,
Над собою палачи.

С ними ровней быть не сложно,
Если сам с ума сошёл, -
Их выносливостью можно
Море вычерпать ковшом.

Их настойчивость безмерна.
Если им не помешать,
Они станут непременно
Скалы пальцем разрушать,

Языком сгибать монеты,
Над землёю зависать,
Только бы в рекорды это
Можно было записать.

Чемпиона не суди, -
Он, рекорда ради,
Всюду будет впереди
При любом раскладе!
- О неизбежном с юмором

Считают, что к смерти готовиться глупо.
Но смерть – это ж свадьба могилы и трупа.
Чтоб торжество не принизить, нам нужно
Придать жениху всё что нужно  наружно:

Побрить, причесать, приодеть и подкрасить,
Тапочки густо колгейтом наквасить,
Свечку в ладони вложить для венчания…
Водку ж отставить на «после прощания».

Попа пригласить, чтоб он их обвенчал,
Дав денег ему, чтобы тише бурчал.
Потом дооформить законный их брак
Так, чтоб был трезвым лишь круглый дурак.

Но прежде дойти надо, молча, до места
Под громкие звуки хмельного оркестра
И, молча, отдать килограммы терпилы
В нежные руки бесстрастной могилы.

Каждый подарит по горстке землицы, -
Кто же без этого станет жениться? –
И поспешат, чтобы выпить по сто,
За скромно украшенный свадебный стол.

Ну, чем же не свадьба? Есть музыка, свечи;
Не поздравленья, но, всё-таки, речи, -
Лишь «Горько!» на свадьбе такой не кричат –
Горько и так, если люди молчат
И горькую глушат от горькой печали,
Хоть «Горько!», как я уж сказал, не кричали.
***
Это бесконечно будет длиться.
Это никогда не прекратится, -
К колесу, в котором замелькали спицы,
Тут же чья-то палка устремится!

Так вот, балансируя во многом,
Соглашаемся то с чёртом мы, то с Богом
И, в итоге, в поисках земного
Мы теряем в жизни очень много.

Стоит где-нибудь чему-то завертеться,
Что-то с места сдвинется немного –
Мы уже летим туда с протестом,
Со статьями старого острога.

- Не шевель! – взываем истерично
И в своих же собственных глазах
Выглядим весьма патриотично,
Наживая пролежни на зад.
***
Зима двенадцатого года
Прошлась Европою, рыча:
«Над всем главенствует погода»!
И климат скромно промолчал.

Везде понадобились сани,
Стал бесполезным Le Bourget
И вспомнился Иван Сусанин,
Забытый многими уже.

Кому-то вспомнился Панфилов,
Кому-то – лютый Сталинград,
Гостеприимные могилы,
Несостоявшийся парад…

Лишь  тот, кто на песках зыбучих
В себя приходит по ночам,
Зимой российской не обучен
Доброжелательным речам.
***
- Рождение чистилищеграда

                Памяти упомянутых в мистерии и не упомянутых светлых
                имён  п о с в я щ а ю:


Меж раем и адом есть место такое,
Где нет никогда населенью покоя,
Того, что желаем мы с вами, когда
С печалью друзей провожаем туда.
Там нет никогда ни жары, ни мороза;
Там рядом с поэзией мечется проза
В лице тех несчастных, которых ушли
С грешной холодной и жаркой земли, -
Не дали закончить начатого дела:
Романа, поэмы ли, цикла, раздела.-
Не дописалось, недородилось,
Когда против воли уйти довелось…

На горизонте за речкою Лета
Привычно рождалась заря того света.
Всех удивляло, что эта зараза
Каждые сутки являлась два раза.
Притом, что ни разу там не потемнело.
Такое у них тогосветное дело.
И не понять, ночь теперь или день,
И круглые сутки стоит в небе звень. –
Райские птицы роняют перо,
Желая писателям сделать добро.

Птицам известно: творец без пера
Похож на колодезь в степи без ведра.
Поэт без пера что Харон, без весла,
Что Насретдин в Бухаре без осла;
Что Иисус без уставшей ослицы,
Посмевшей под Ним в Назарет заявиться…

Но райским порхуньям неведомо было,
Что братии этой нужны и чернила,
О чём Вишняковым им сказано было.

Архангел, который торчал у ворот,
Услышал и гаркнул,
- Эй, где ты там, Чёрт?
Есть у тебя там, внизу, представители –
Честных российских имён очернители?
- Как же не быть – то?
- Пошли чертенят,
Пусть подглядят, чем они там чернят.
Встревожил меня шумный мой контингент, -
А вдруг баламутит всех скрытый агент
И подбивает кого-то чернить?
Надо бы этот вопрос прояснить.

- А ты допроси их, Архангел Гаврило.
Кто не признается – посохом в рыло!
И срочно  -  ко мне. Я ведь в аду
Эту работу как раз и веду.
- И до чего ж, Вельзевулыч, ты дик –
В дело не вникнув, выносишь вердикт.
Я лишь опасливо предположил,
А ты их уже всех в котёл уложил.

Боюсь я, Гаврило,-  с твоим нигилизмом
Скоро запахнет и здесь коммунизмом,
А уж об аде чего говорить… -
Варить мне мерзавцев - не переварить.

- Вари, Вельзевулыч, стахановец ада –
Я ведь не против того, если надо.
Но одного я никак не пойму:
Всё «надо» да «надо». А надо – кому?

- Скажу по секрету, привратник Чистилища,
Есть во Вселенной великая силища.
В воле её дышло судеб ворочать,
Щадить и губить, возносить и порочить.
Разве не видишь, что ныне земляне
Волею силы той – филистимляне.

По воле той силы у нас в Преисподней
Жарятся рядом  и враг, и угодник;
Люди страдают, цари назначаются,
Между народами войны случаются…

Здесь в Преисподней не мы выбираем
Пути для усопших меж адом и раем.
Так что отбрось навсегда представления
О невозможной угрозе чернения.
Твой контингент не способен на это –
Чернила нужны для работы поэтам.
Кого-то чернить, - это хобби политиков,
А в контингенте твоём – дело критиков.
Но и они, нос по ветру держа,
Знают, кому сунуть в брюки ежа.

Ты им создай атмосферу такую:
Пусть они сами себя критикуют.
И все опасенья твои отпадут,
Когда свой Союз они здесь создадут.

И можешь покинуть свой пост у ворот.
Они разобьются на VIP и на сброд,
Тут же появится сразу причина
Для неизбежной для них групповщины.
И станут группы смертно биться,
Ибо покой им только снится.

СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ВЕЧНОСТИ

…Порочная Лиля с пронырливым Бриком,
Без вечного спора и громкого крика,
Пролезли в Райлит, а вот – как? Не понять,
Поскольку они не могли сочинять.

Редактор устроился в божьих покоях,
А в Райиздате творится такое!!! –
Балябину даже, на что уж – казак,
Какой-то догматик на дверь указал.

Старушки коррупции вроде бы нет,
Но блат! – как везде, - это дело святое.
И не понять: тот, не тот ли тут свет,
А вот же – земные устои.

Сей мир изначально нематериален.
Здесь ничего ни купить, ни продать.
Здесь умозрительны лишь биенале
И ничего невозможно издать.

Но здесь представители мира земного!
Мира, который веками творит!
Они неподвластны загробным обновам
И каждый одним лишь желаньем горит –
Творить! Написать эпохальное нечто!
Чтоб имя навеки осталось в веках,
Чтоб стало в раю и аду человечно,
А барды творили, не лёжа в венках.

Я верю, они убедят даже Бога,
А райские птицы им благоволят,-
Откроют в незнаемом месте дорогу
К прекрасному души читинских ребят.

Сам куренной атаман из Донетчины,
Кстати сказать, он и сам Куренной.
Организаторским духом отмеченный,
Лично занялся бесхозной страной.

И то, чего здесь не бывало доселе,
Стало расти, как лисички в бору, -
Кондрат, отмечая своё новоселье,
Всех соблазнил повернуться к добру.

Начавшись с хохлацкой заимочки скромной,
Брег Леты заняв, разрастается вширь
Чистилищеград бесконечноогромный,
Вместив Забайкалье в себя и Сибирь.

Нас ожидая, ввести собирается
Мягкий щадящий закон (не сухой)
И ритуалом святым учреждается
Встреча гостей осетровой ухой.
***
- ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ
ПОСЛЕ КОСМИЧЕСКОГО НАПАДЕНИЯ НА ЧЕЛЯБИНСК

Без всякого velсome,
Уральцам не знакомый,
Огромный каменюка
Влетел в окно Земли
И сколько было окон,
До одного раскокал!
Осколки две недели
Уборщицы мели.

Не зван ни кем, не прошен,
Кем был он к нам заброшен –
Того ни МУР не знает
И ни всезнайка РАН.
И до сих пор в больницах
Изрезанные лица
Страдают и от шприцев,
И хулиганских ран.

Зачем нам прокуроры
И грозные конторы
В мундирах и погонах,
В сиянье орденов,
Если сидят бандиты
В кустах возле орбиты
И могут всю планету
Оставить без штанов?
            ***

Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.
         ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходжит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***

  МОНОЛОГ ЗАЙЧИКА

Постоим мы с ёлочкой под дождём, -
Новый год шестнадцатый подождём.
Вон идёт к нам Дедушка с зонтиком в руке,
но не в красной шубе он, а в дождевике.
Рядом с ним Снегурочка с чудом на ногах, -
с КРАЗовским протектором сапогах.
Где-то ладит лодочку дедушка Мазай, -
скоро крикнет зайчикам: - Залезай!
Он не покидает нас при любой беде.
Новыйгод мы встретим с ним на воде.
Будут нам завидовать рыбки в глубне,-
нам, живущим в сказочной северной стране.
***
        Мстительный монолог
          с таблеткой в руках
через пятнадцать минут после еды

Я, всё таки, не зря на свете жил
и есть чем, по делам своим, гордиться.
Держи меня, таблеточка, держи
и не стремись подальше откатиться.
Тебе придали форму колеса
с канавкой разделительной по спинке
и врач мне очень строго указал,
чтобы я "пил" тебя по половинке.
Но я не мог, не мог тебя ломать,--
Ведь это боль ужасная, я знаю.
И стал я указанье нарушать,
тебя без издевательств "выпивая".
И ты меня, похоже, поняла, -
я чувствовал с тобою облегченье.
И если б цену ты не подняла,
мы так бы и продолжили леченье.
Теперь придётся мне тебя ломать,
чтоб боль мою своей познала болью.
Ты уж прости, но буду принимать
теперь по половинке и не боле.
Я вынужден клин клином вышибать
ибо своя рубашка ближе к телу.
Коль дружбу разорвать ты захотела,
буду ломать, кусать  и "выпивать"!
           ***
                НЕ ЭПИТАФИИ
 Прогулки по местам вечного покоя, чтение надгробной информации , наводят на разные размышления, невозможные в других местах. Потом размышления формируются в стихи, похожие на эпитафии, но таковыми не являющиеся.
                +     +     +
Когда она была жива,
она любимой быть хотела,
но над душой довлели тело
и, без раздумий, голова.

Страстям потворствовать опасно,
но и противиться - не мёд.
Кто был потворствовать согласный,
тот без труда меня поймёт.

Склонись, ходок, над сим надгробьем, -
и ты её, возможно, гробил,
воспользовавшись простотой,
прикрытой юной красотой.
                ***

                +     +     +

Не ясно, кем он был при жизни,
но полусгнивший крест упал.
Теперь лежит, как укоризна
тем, кто его здесь закопал.

Значит, и память испарилась
о долгой жизни и делах,
и всё, что было, превратилось
в невозмущающийся прах.
                ***

                +     +     +

Кому и что он говорит, -
отполированный гранит,
вознёсшийся над всей округой? -
Ходит молва, что он супругой
своей из ревности убит.

И вот теперь её вина
и очевидна, и видна.
             ***

               +     +     +

Он здесь лежит совсем недавно,
что для ровесников забавно, -
покойник, по их убежденью,
здесь должен бы лежать с рожденья.

Тогда, кто б здесь ни побывал,
на скорбный холмик не плевал.
                ***

                ЭПИТАФИЯ

Здесь, в окружении бурьяна,
лежат останки графомана. -
Так и не смог связать он узы
с неподдающеющеюся Музой.

И вот: всё творчество его
над ним в обилии взошло.
                ***

            " МАХАОН"

Здесь под плитой в могиле тесной
лежит один зоил известный
и подлый трус, ибо над ним
отлит в бетоне  псевдоним.

Но там, в судилище небесном,
его ФИО давно известно.
Здесь осмеять он всех мечтал,
ТАМ по заслуга схлопотал.

    Нет-нет, в смоле он не кипит.
Он воглавлял ТАМ РайГлавлит.
За всю крамолу на том свете
был перед господом в ответе:

Слышите на небе стон? -
Кто-то тиснул фельетон.
Это значит в преисподней
кто-то прячет Remington.
И бесстрашно критикует
"беспроблемный" рай и ад. -
Много лет уже лютует
на том свете самиздат.

Значит, завтра "на ковёр":
Перед божьим взором
трепетать, как мерзкий вор,
в облаке позора.
И оно начнёт темнеть
с каждым божьим словом,
чтоб в итоге прогреметь
жутким приговором.
Росчерк молнии хлестнёт
по душе без плоти
и с презреньем отшвырнёт
в облако напротив,
где предшественников тьма -
где ни дна, ни крышки -
сходят каждый день с ума
в ожиданье "вышки".
Кто-то слышал, может быть,
в наднебесье стоны? -
"Вышка", - это распылить
грешных на ионы!
Грех карает в небесах
чудо-обретенье, -
чтоб ни грамма на весах
и ни точки тени! -
В нанопыль всех извети!
В нежить неземную!
И чтоб вслед им не частил
ни кто отходную...
                ***
  НЕИЗБЕЖНЫЙ ФИНАЛ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ СПЕКТАКЛЯ
         ПО СЦЕНАРИЮ ВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ
Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

Словно проклятье, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.

Кто в нашем мире, создав полюса,
нежит и холит рождённого барством,
и гарантирует рай в небесах
не обойдённым зловещим коварством?

Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

Гибельный дым обовьёт горизонт
траурной лентой, скрывая Ярило,
и не успеет спросить Черкезон,
- Сарра, кому же ты дверь отворила?!
***
Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Но это мы. А что людьми другими движет?
Что заставляет их, в толпу объединясь,
вообразить свой дом Бастилией Парижа
и рушить всё вокруг,  всё втаптывая в грязь?

Какой дурацкий ген нас так разъединяет?
Или это не ген, а льдины в головах?
У нас или у них? - Лишь будущее знает,
по ком на площадях судьба скорбит в словах.

А мы живём сейчас: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


По случаю зловещего заболевания
     Валентины Митрофановой

Проявился, всё-же, признак -
посочувствуем же ей, -
заболела вампиризмом
в силу должности своей:
С вечным Дракулой на равных,
не поморщивши лица,
кровь сосёт из православных
с применением шприца.
     Шприц обычный медицинский
Валя держит как кинжал, -
даже храбрый Поединкин
от вампирши убежал.

    Вот и я вчера попался,
веря. как подружке, ей.
А потом не досчитался
тёплой кровушки своей.
Вот и верь ей, как подружке,
всей душой её любя,
а она по полной кружке
кровь сливает из тебя...
            ***
ПОДОЖДУ
На земле, кто в рае, кто в аду,
копошимся, думаем, что значим
что-то в мире этом, на ходу,
улучшая, жизнь свою иначим.

У кого-то - вышло, как хотел;
кто-то замер посреди дороги,
но не потому, что сдали ноги, -
просто взял кредит и "пролетел".

И будто увяз в грязи болота,-
ни вперёд шагнуть и ни назад...
И непроходящая забота
омрачает душу и глаза.

И ничто его уже не сдвинет,
даже обогнавшего совет.
Так на этой точке и покинет,
просчитавшись, бессердечный свет.

Свет от мрачной скорби не померкнет.
Да и вряд ли станет он скорбеть,
изменив стандарты все и мерки
к тем, кто так обязан умереть,

кто не смог в теченье века влиться,
рукава смекалки засучив.
И потомок праведно озлится,
ветхий дом в наследство получив.

Образ неудачника померкнет
в памяти оставшхся коллег,
не ропща. встающих на поверку,
что проводит ежедневно век.

Я не знаю формулы отбора, -
"пятым" или "сотым" я уйду,
и не знаю, сколько это, - "скоро".
Ни к чему мне это, - подожду...

      ***
Ответ на вопрос "Почему Вы иногда отказываетесь..."
       Читаешь, читаешь, читаешь...
Умиляешься, удивляешься, возмущаешься...
Потом, образовавшаяся в голове, каша неспешно расслаивается, что-то заставляет обратить на себя внимание и ты невольно начинаешь давать оценку прочитанному.
Удивительное это дело, тяжкое порой, а иногда и радостное, - читать чьи-то целомудренные рукописи.
       Избавь вас бог от таких испытаний.

Я - жрец строки простецкой и понятной, -
без лишних слов и без прокладки ватной,
что свойственно иному чудаку,
влюблённому в кудрявую строку.
В строку, в которой нет ни дна, ни края,
где мысль с тобой как будто бы играет:
чем-то слегка напомнит о себе
и снова - будто домой в трубе.
Какой же смысл иметь мне дело с ним,
к тому ж, вместо поэта, - псевдоним;
вместо строки, - на пол-листа абзац,
а вместо мысли, - жиденький эрзац?

Увольте, братцы, я не бегемот
и не фанат рифмованных болот.
И вряд ли я найду в себе причину,
чтобы шагнуть в бездонную пучину.
***

Кто тут "при деле" - Бог? Зоил?
Кто брака не увидел? -
Рабов рифмовки наплодил,
талантами - обидел.
***

Склероз, - пособник скромности

Закончил оду! Но уснуть
мешает пошлая банальность, -
забыл я в оде намекнуть
на собственную гениальность.
Как же читатель рядовой
с обыкновенной головой
поймёт, что он с рождения
односельчанин гения?
***

О "вредном" зоиловом влиянии

В иные дни я постоянно
лишь в рифму звонко говорил,
но мерзкий критик самозванный
в меня сомнение внедрил.
Я в мыслях с той поры сбиваюсь,
словами лишними сорю...
А вот, когда не напиваюсь,
вполне прилично говорю.
***
      


Укатали Сивку да крутые горки
и решил распрячься он
сразу после порки.
Бедный Сивка не слегка
выпорот был, дабы
не возил он седока
где "дорога не гладка:
рытвины, ухабы".

Горько Сивке. Не прошла
боль. В душе усталость.
А дорога, - как была,
такой и осталась.
***

Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват, -
родился  коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
***
РАЗОМКНИТЕ УСТА

Прозорливые люди,
научите, как жить,
если зло дальше будет
над Россией кружить,
Правду, Волю и Совесть
подчиняя рублю,
на вершинах покоясь,
что поближе к Кремлю?

Прозорливые люди,
где-то ж быть вы должны, -
подскажите, что будет
с плотью нашей страны,
если дальше продлится
тяжкий гнёт нищеты,
а известные лица
мир причислит к святым?

Губят нас недотроги
в депутатской броне, -
кто уселся в чертоге,
тот уже на коне.
Только с ними не спашешь,
не посеешь зерна...
И не Русью, а Rashe
стала наша страна.

Что с ней вскорости будет,
возродившей Христа? -
Прозорливые люди,
разомкните уста.
***


НАМ ХОРОШО

Мы разучились радоваться жизни.
Мы разучились ею дорожить.
Мы равнодушны к судьбам наших ближних, -
нам всё равно, как завтра будем жить.
Мы словно бы в каком-то параличе, -
на месте топчемся и в мыслях, и в делах.
Лишь иногда, и то ради приличий,
берёмся разглагольствовать о ВИЧе,
о том, чем Бог наш лучше, чем Аллах.

Где-то гремят трусливых тварей взрывы,
смерть без разбора косит всех подряд,
но где они - душевные порывы
тех, кто об этом много говорят?
Да, говорить мы все поднаторели, -
готовы речи, словно воду, лить,
только бы в этой мутной акварели
никто не вздумал нас пошевелить.

Нам хорошо! И пусть над нами тина
фильтрует вредный ультрафиолет, -
нас бережёт уютная рутина,
чтоб схоронить целёхоньким скелет.
Не шевелите нас. Не наше дело, -
мешать кующим завтрашний рассвет.
Авось, без нас найдут они ответ
на всё, что нам сегодня надоело.
        ***
  "Ах, какая неба высота!..
         Ну, а мы стоим в его начале."

"ЛЕТО" В.Поединкин.
"ЗАВАЛИНКА"

        РАЗДУМЬЕ 

С первых дней стою в начале неба,
забыв, когда я смог сюда взойти.
На другом конце я, правда, не был
и не знаю как туда пройти.
Небо ведь огромно и бездонно.
Сунешься, а дальше что? - Вопрос! -
Не оставил бы потом бездомным
непомерно любопытный нос.
Будешь там бродить меж облаками
и скучать по тем, кто там, внизу,
машет призывающе руками,
да ещё нарвёшься на грозу.
Нет, спасибо! Я - не глупый Шлиман.
Лучше я на кромке постою
и куплет для девушек смешливых
о высоком небе пропою.
***

Для пародиста новый поэтический ссборник, - это как новая шахта для горнорудной промышленности. Всегда может найтись новый минерал или архидревние окаменелости. Вот и сборник Владислава Косарева стал для меня такой шахтой, подвигшей меня на написание дружеского поэтического шаржа.
СО МНОЙ И БЕЗ МЕНЯ
В районе нашем не найти людей,
чтоб не был мне - хоть кто-то - да обязан.
И прокурор, и даун, и злодей
долгом своим со мной навеки связан:
"Озябших грел, упавших поднимал,
сил добавлял уставшим в жизни,
а разуверившим(ся) давал
любовь безмерную к Отчизне".
Я помогал рожать и пеленать,
пупок всегда затягивал потуже,
и помогал, не скрою, зачинать
тем, у кого проблемы были с мужем.
Я кандидатам даже помогал
из лагерей пробиться в депутаты...
За то, что Горбачёва проморгал,
вы уж простите,- был тогда солдатом.
(Голосовать, - в Союзе было модно, -
солдат водили строем и повзводно)
     Я бы - ни в жизнь!
Я бы - ни в зуб ногой!
Но поздно каяться, -
влез без меня другой.
Так и случился пошлый прецедент:
пошли за президентом президент.
А чтоб была причина посмеяться,
стали друг с другом креслами меняться.
И кабинетами.
И тоже без меня
грабят народ, коррупцию виня;
воюют с ней, на всю страну звеня... -
Таков эффект, когда всё - без меня.
***

        Такая вот сложилась нескладуха
Ничем заметным путь мой не отмечен, -
в психушке не был, не сидел в тюрьме,
от водки и наркотиков не лечен,
мятежных мыслей не держал в уме, -
и потерял прекрасную возможность
с десяток лет прожить на Колыме.

Ну, что за жизнь? - Работа да работа...
Семейный быт... Друзья по выходным...
А где друзья, там и поддать охота,
рискуя вызвать неприязнь жены.
При этом знаешь, что терзаться будешь
гнетущим чувством собственной вины.

Ну, что за жизнь? - Повыростали дети;
жена состарилась; поразбрелись друзья...
Уже в другое перешли столетье,
а выпить мне по-прежнему нельзя.

И тут жена родная ни при чём, -
Сей приговор мне оглашён врачём.
Такая вот сложилась нескладуха,
и нечем мне взбодрить остаток духа...

Но шепчет Змий, дыша горячим в ухо,
- Врача не слушай, главное, - старуха..
    ***
Я и все, - букашка и Вселенная.
Но что мне до Вселенной, если мне
досаждает боль обыкновенная
не в чужой, а в собственной спине?
Вижу и хромых, и болью скрюченных,
и могу душою сострадать,
но, увы, мы с детства не обученны
боль свою другому передать -
ни самой Природой и ни в школе,
посвятив ей уйму лучших дней...
Вот и я не чувствую их боли,
а они не чувствуют моей.

Это плохо. Это - очень плохо! -
Ничего ужасней в мире нет:
Каждый может бесконечно охать,
проклинать ни в чём не винный свет, -
боль его останется при нём же,
даже если есть больничный лист.
Вот и развелись в России бомжи;
вот и мечет бомбы террорист;
вот и бьёт один пацан другого;
вот и посылают нас порой
за пределы всех земных чертогов,
охраняя оффисов покой.

Ежедневно мы проходим мимо
чьих-то тел болезненных и душ.
А ведь боли наши все сравнимы,
и знакомы каждому, к тому ж.
Но мы все обходим их умело
и причин не видим для стыда. -
Ведь "Своя рубашка ближе к телу".
В этом то и кроется беда.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***

  ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЯВЛЕНИЕ,
случившееся при сочинении
     этого стихотворения

Всем когда-то надоест:
Кто готовит нам, кто - ест,
кто нам шьёт портки, рубахи,
кто нам сватает невест, -
все останутся без дела
и уйдут с рабочих мест...
Тут же в небе прогремело, -
"Тем, кто ест, не надоест!
Есть,  - ведь это не работа.
Есть всегда и всем охота!
Как родится человек,
присосётся к маме,
так потом весь долгий век
чмокает губами.
Не-ет. не может надоесть
обречённым пить и есть."

Через час прошёл мой шок.
Дописал я свой стишок,
вспомнив, что в печи томится
с репой пареной горшок...
               ***
К вопросу о самообразовании

Родился вместе с языком,
да вот же незадача, -
хоть с ним с рождения знаком,
нет-нет да напортачу.
За что, к себе же, отношусь
с заслуженным презрением, -
сколько живу, не научусь
несносным ударениям.
Где нужно что-то положИть,
я говорю полОжить...
И я нашёл, как дальше жить
и свой позор не множить:
В библиотеке спёр словарь,
с инструкцией престрогой:
"Вот эту гласную ударь,
а эту вот - не трогай!"
И некарманный этот buch
таскаю, как веригу, -
пред тем, как ляпнуть что-то вслух,
заглядываю в книгу.
              ***
Чем коллеги мои согрешали?
Как нам эту судьбину избыть?  -
Быть рождённым в далёкой Варшаве,
чтоб в Сибири убитому быть.
Бога нет! Был бы - не отвернулся
от бедой разобщённых людей.
Не для нас с того света вернулся,
нёсший крест на Голгофу, еврей.
                ***
"Увы, увы...." - Сказал бы Рюрик,
не бывший русским отродясь,
отсутствием российской дури
в своём варяжестве гордясь.

Пришла пора других варягов.
Нам их теперь кормить, поить,
а им, под возвращённым флагом,-
Русь хлебосольную доить.

Сбылась мечта клопов планеты:
границы все устранены,
и слезли с западной диеты
различных Фридрихов сыны.

Сломивший гордый дух Казани
в аду поклоны бьёт святым
и заливается слезами
душа Ивана Калиты...
              ***
Цвета земные
           1
Красный цвет - первый цвет
в каждый яркий букет,
в торжество многоцветья земного.
Этот цвет никогда не знавал тишины, -
уступал лишь обычаю тризны.
Красный цвет - цвет вины,
цвет жестокой войны,
цвет страданья и, всё-таки! - жизни.
               
             2
Этот цвет занимает людские умы
потому, что он - суть Мирозданья.
Чёрный цвет - это цвет поглощающей тьмы
и земной полигон для познанья.
Это в нём разбросал триллионы светил
недоступный сознанью Создатель,
и возможность понять его суть отвратли
от тебя, дерзновенный мечтатель.
И куда б ни направил ты ищущий взор,
чёрный цвет на пути - как преграда.
Для учённых верхъов и ничтожных низов
проблеск в чёрном, - большая награда.
Это цвет обречённости и неудач,
цвет позорных для жизни событий.
Чёрный цвет, - это цвет нерешённых задач
и загашник грядущих открытий.

                3
Синий  цвет - цвет пропитанных потом одежд.
Это цвет светлых дней предстоящих.
Синий цвет, - это цвет и небес, и надежд,
в голубую мечту уходящих.

                4
Этот цвет не хвастун, не крикун, не позёр,
когда держит в ладонях брильянты озёр,
когда щедро питает людей и скотов
и от стужи укрыть их готов.
             Пусть увяданью он подвержен,
             пусть он подвластен небесам, -
             он жизнестоек, безудержен
             и равен лучшим чудесам.
Зелёный цвет - цвет жизни вечной.
И не беда, что быстротечной.
                ***
Слово о серости

Серый цвет, - это цвет крикунов,
это собственный цвет грызунов.
Пусть обрядится кто-то в кумач,
а в соседстве послышался плач, -
подозрения будут верны:
у людей завелись грызуны.
                ***

Сумев над собою подняться,
я стал откровенно смеяться
и что есть сил защищаться
от тех, кто зовёт восхищаться.
                ***

"А здесь, в глухом чаду пожара,
остаток юности губя,
мы ни единого удара
не отклонили от себя"

                Анна Ахматова 1922г.

Что могут значить единицы
вроде меня или тебя?
В миру запомнятся те лица,
что жили, нас с тобой губя.
Это у них задачи, цели,
пути, по коим нас вести.
А мы с тобою - лишь мицелий,
на коем новому расти.
               ***
Мы враги даже тому, что вечно.
Из былого нови не сверстать.
Чтобы стать немного человечней,
время Книги Красные читать.
                ***

В Кустанайщине далёкой
рыщут мысли по ночам.
Бесконечный хлыст упрёков
бьёт по совести сплеча.
Наказание приемлю,
стиснув зубыю - Заслужил.
И во сне целую землю,
где стобою тайно жил.
тишину и шопот ночи
ветер времени унёс.
Сгинул где-то и вагончик.
Наш вагончик без колёс.
    Нетко времени вопросов.
Каплей яда мне, - во сне
тень расчёсывает косу
на висящей простыне.
               ***

Если даже соблазняет дерзость
и стремленье к новому влечёт,
удручает сил несоразмерность
и таланта явный недочёт...
                ***

Полное собранье сочинений
снилось барду много-много раз,
но, впридачу к многлетней лени,
объявился старческий маразм.
И когда на жалкие брошюрки
смотрит он при тусклом с вете бра,
кажется ему, что это шкурки,
содранные им с себя вчера.
И, мечтой о славе утомлённый,          ,
A parte  о чём-то говорит.
Неподъёмной ленью наделённый,
"подлый" век за что-то костерит.
                ***

У каждого века своя есть забава,
а правила те же: кто слева, кто справа,
тянут подальше от смрада вандеи
ветошь застиранной веком идеи.
И угнетает тандем неизменно
неодолимая сила безмена
и ненасытная жадность мизгиря
с сердцем из ржавой купеческой гири.
                ***

      ПРИВЕРЕДА
Жила-была старушка.
Шептала всем на ушко,
что хочется найти ей старичка,
чтоб был он работящий,
не пьющий, не курящий,
в постели не косил под дурачка.

Шептала и при этом
в районную газету
писала постоянно, как собкор,
о том, что очень хочется
уйти от одиночества,
и пишет, бедолага, до сих.

И отзывались многие, -
с руками, не безногие,
и, всё-же, был у каждого дефект:
тот кривонос, тот пить горазд,
а у того один лишь глаз,
а у того завышен интеллект,
а у того излишки лет,
а у того машины нет,
а тот, как хряк, во сне храпит,
а тот и вовсе инвалид,
а тот.., а тот.., а тот.., а тот..,
а тот и вовсе идиот.

И лишь один ей подошёл.
С машиной и пригожий.
 На бабку глянул и... ушёл!
Шепнув двери: - "О, Боже..."
                ***







            

























 


   















      ,








         





                СБОРНИК № 4
                "Всячина старого Володяя"

В КОЛОННУ СТАНОВИСЬ!

Стройтесь в колонну
бойцы, сострадальцы,
риторы нудные и хохмачи, -
хватит на мир неустроенный пялиться -
время ложить кирпичи,
рядом поставив мечи.
           ***
               
                АУТОДАФЕ

Я вчера кремировал стихи,
чтоб других собой не заражали,
пожелтевший потроша архив,
где они в бездействии лежали.
     У одних исчезла злоба дня,
у других повыкрошились зубы,
и они смотрели на меня
взглядом безбилетников у клуба.
 

И они мне снились.
И всю ночь
строки в голове переплетались...
Но бессилен был я им помочь,
кроме тех, что в памяти остались.
Этих я с трудом, но воскресил,
хоть случались трудные моменты, -
в поисках забывшихся фрагментов
всё в башке своей исколесил.
***


Говорят, всё - было!
Врут.
Всё - когда-то будет.
Будет Каин, будет Брут.
И их не осудят.

Новый явится Антей,
чтоб ворваться в схватку,
но Герою без затей
оттяпают пятку.

Кто? - Найдутся, как всегда,
где сила - на силу.
И взъярятся господа,
-- Где тебя носило?
Видишь, наших бьют опять!
Нет тебе прощенья! -
И погибнет он, чтоб стать
козлом отпущенья.
***

    Кто-то первый "сделал" Землю шаром,
вокруг Солнца лихо раскрутив.
строгость представлений обветшалых
до священной ярости смутив.

И... сгорел!
И что же?
А не так ли,
в наши дни, не чувствуя вины,
мы коварно поджигаем паклю
под ногами "странной" новизны?
***

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

  В ШАГЕ ОТ ПЛАГИАТА

Пишу и зеваю. Мороз за окном.
Сейчас бы порадовать душу вином,
да недано. А за окном
Цельсиев даже не видно - темно.
 Их - сразу тридцать.
Один к одному.
Молча уходят куда-то во тьму.
Утром, на смену, придут сорок пять
и у окошка усадят опять.
Куда мне...
В моём повседневном трико
в компании их не уйти далеко.
И память подносит ненастной порой:
"Сижу за решёткой в темнице сырой".
***



РОССИИ

Что - Вавилон в сравнении с тобою,
славящийся башнею своей? -
Лишь кольчугу снимешь после боя,-
 Новый враг таится у дверей

В скважины замочные и  окна
высмотреть старается секрет,
почему ты до сих пор не сдохла,
почему испуга в тебе нет?

Невдомёк европскому пигмею,
битому тобой несчётно раз,
что мы каждый раз ещё сильнее
после покушения на нас.


Вот, опять, собрав повсюду тучи,
торопясь, сгущают над тобой...
Дураков доверчивых не учат
ни слова разумные, ни бой.
     ***

Расцвели бутоны перестройки.
До чего ж они благоуханны
для того, кто, будучи жестоким,
в беспредельном бизнесе - Стаханов.

Формула есть "Два в одном флаконе"
Это значит, что живут без спора
важный покурор и вор в законе. -
Вор в законе кормит прокурора.
И дворцы их за одним забором,
и неотличимые авто...
В общем, так: если не стал ты вором,
ты -  неотличимое  никто.

Для тебя есть поля ширь, свинарник,
чьё-то стадо импортных коров.
Если ты слывёшь честнейшим парнем,
возле них еда твоя и кров.
Знай  паши, коси, паси скотину, -
создавай дублёнки и харчи.
А когда сведёт дугою спину,
щедрый счётик выпишут врачи.
Шок пройдёт, конечно, - он не вечен.
Ты домой отправишься не лечен,
где судьбы исполнишь приговор.
Не психуй, сам виноват, - не вор.

А страна у нас - для бизнесменов,
для офеней мелких и купцов.
То для них творились перемены
после государственной измены,
избежавших дыбы, подлецов.

 

                ***
РУСЬ, склонись над водоёмом каждым
и вглядись в измученный свой лик, -
видишь как терзается  от жажды
больше хапнуть  новый большевик?

Ты ещё не вся в его кармане -
есть ещё ничейный кислород.
и, в ещё свободном, океане, -
неприватизированный лёд.
А, если захочешь, то увидишь
как изводят выкресты народ.

,
 
                ***
 Без вождя, как без дождя, -
нету урожая.
Что вожди не учудят,
мы не возражаем.
Всё нам впору, в самый раз,
рады всякой нови,
а когда надуют нас -
только хмурим брови
да обещанного ждём, -
год ли, век, не важно.
Важно то, что за вождём
следуем отважно.
А куда он заведёт -
времечко покажет,
когда честно подведёт
счёт тем, кто поляжет.

,
 
***

     Красный самолёт

Было всё: и горы, и долины,
моря синь и комариный звон...
А теперь, в награду, что-ли? - длинный.
к тупику ведущий, перегон.

Мир суетный нам не досаждает.
Даже радость иногда пошлёт,
когда правнук, предку угождая,
на стене рисует самолёт.

Я то знаю, чем всё обернётся,
когда в этот красный самолёт
бабкин взгляд растерянно вопьётся.
Мы, конечно, с правнуком - на взлёт!

Что же до эмоций, то держусь я, -
увезут гостившего - часы,
и не раз вздохнёт тайком бабуся,
 проходя вдоль "взлётной полосы".

И приходит вывод сам собою:
Что б ты за свой век ни сотворил,
самое на свете дорогое, -
"самолёт", что правнук подарил.
***

, ПУТЕВОДИТЕЛЬ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

С колько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что принял ты с оценкой "Хорошо",
и что отнес к оценке нехорошей?


Определился? Ну,тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

ВЕЧНАЯ ТЕМА

Спит замороченный народ.
Что-то в тревожном сне бормочет, -
похоже, жить он лучше хочет,
чем предлагает ему МРОТ.

А бодрствуя, открыть свой рот
ему то ль стыдно, то ль опасно,
то ль он уже со всем согласный,
что только власть ему наврёт.

И как же крепок этот сон!
Но сон ли, что вокруг творится,
что не могло даже присниться
ярлык носившим "Гегемон".

 Отгегемонился. Притих.
Чего-то ждёт и копит что-то.-
Не деньги, ибо без работы,
но и не саваны - не псих.

Власть, чувствуя большую клизму
запела о патриотизме,
как будто Родина и честь
лишь у неё в сознанье есть.

Но люди видят - не слепые,
кто мир взъерошил и зачем. -
Не сам собой взъярился Киев
с погоном рейха на плече.

У власти те же там и тут, -
набобы и единоверцы.
Уже ворота, а не дверцы
они открыли в эру смут.
              ***

 В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Неразговорчива овца,
пока сыта и шуба греет.
Но как она в отаре блеет,
не видя пару дней сенца! -
Она и мёртвого разбудит,
безостановочно крича...

А разговорчивые люди, -
лишь люто смотрят и... молчат.
Но - поры. До той поры,
пока в кладовке топоры.

И всё-таки, во многих странах
пекутся большле  о баранах.

Но - до поры..
Но - до поры...
***

                А.А.

Гордыня и глупость соседствуют вечно.
Несчастья сопутствуют им бесконечно.
 Тщетны попытки унять их пирами,
и глупо причину искать за горами, -
Она приросла неотъёмно к гордыне.
Она же - причина тоски и унынья.
А эти подружки синеют от злости,
когда навестят их нежданные гости.
Не важно, кто гость, - дочь, сестра или брат, -
ослепший в гордыне себе только рад;
ему непосильно ни видеть, ни слушать
всё, что приносят открытые души.
Он ведь не может навстречу открыться, -
нечем гордыне с другими делиться.
И в одиночестве держат слепца
гордыня и глупость всю жизнь до конца.
Он обессилен успехами дальних
и ближних, а зависть не лечит души,
которой спасение в исповедальне.
Только гордыня туда не спешит.
     ***
,

МИНУТНАЯ ЖИЗНЬ
Минуты, как гудящие шмели,
вокруг меня со дня рожденья вьются:
горюют, торжествуют и смеются,
как члены многочисленной семьи.

И ни на шаг от них не отоийти
ни наяву, ни в снах порою вещих,
и мимо них, как мимо старой вещи,
не удаётся до сих пор пройти.

И нет числа им, вздорным, до сих пор.
И не понять мне, из каких резервов
они приходят, чтоб с остатком нервов
не прекращался перманентный спор.

***

Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

В черепе спрятав, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.


Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и - пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

___

Сумрак вечерний печаль журавлиную
тихо пронёс над умолкшей долиною.
Вслед потянулся кудрявый дымок,
да оторваться от крыши не смог.

Так и душа моя тянется, тянется
за молодыми в зовущую даль.
Только рванётся, и тут же оглянется, -
станет чего-то ей жаль.

Может быть, дело всё в "дыме Отечества"?
Много их было и разных - дымов.
"Какого? Какого?" - душа моя мечется
в дыме из Белых и Жёлтых домов...

****

"Мои года - моё богатство"
Шлягер бесхитростных времён.

ЧтО бы ночами мне не снилось,
не все дела мне по плечу, -
года, отяжелив, скопились,
а о богатстве умолчу.

Едва ли не со дня рожденья,
на все, что будут, времена,
копил я знанье и уменье,
которым ныне грош цена.

Померкла значимость мозолей
и люди начали стрелять,
пока решали на престоле,
в какой узде мне щеголять.

Нажравшись трупами, эпоха
явила новое лицо
и стало ясно, - поздно "охать",
зайчишкой выйдя на крыльцо. -

Почило время Кикабидзе,
но он с издевкой явной пел,
и тем признателен был жизни,
что впасть в немилость не успел.
***

 

Нет щедрости моей конца и края.
В сравненьи с ней ничто - державная казна,
Я в каждый праздник всем того желаю,
чего и сам, признаюсь, не познал:

Везенья, счастья, нежности, богатства,
любви с рождения до гробовой доски,
чтобы согрело души чувство братства
всем, кто, как я, в объятиях тоски.

Обрушились мечты всеобщей выси
и указующий похоронили перст.
Скудость и ветхость проникают в мысли
и превращаются в решительный протест.

Против чего, сообразишь не сразу, -
набита под завязку калита,
и мне твердит необветшавший разум:
"Всему виною, старче, нищета".
                ***
"А судьи - кто?" - вопрос был задан.
    В нём я увидел тень де-Сада
и четко слышу, как эпоха
скулит в объятиях Мазоха

       Родившись жертвой мрачных буден,
постигший в жизни кое-что,
я, как и предок мой, подсуден
и быть наказанным готов.
А как - иначе? Всюду люди
в своём невежестве святом
бесцеремонно ближних судят.
И очень часто - ни за что.

     Кто обряжает кривду в правду,
беря за истину хулу,
тем не укрыться за наградой,
сколько б ни пели им хвалу.

     Верховный Суд над всеми - Время.
Жаль, что медлительно Оно,
и не даёт нам встречи с теми,
кто был судим давным-давно.
Кто Им от скверны лжи очищен.

     А лживых судей имена
хранит в архивном пепелище,
самой себя стыдясь, страна.

      Пусть пепел Времени не вечен, -
он сохранит на много лет
смысл и поступки человечьи,
каких в животном мире нет.
***
Мы суетно живём

Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Мы суетно живём: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


ВНУКУ

Чтоб жизнь текла бесхлопотно и слаженно,
чтоб не просить прощения у дня,
старайся быть не битым и не глаженным,
только себя в несчастиях виня.

И не пытайся отвратить затмение
сознания сошедшего с ума;
и блажь свою не путай со стремлением
добром заполнить чьи-то закрома.

Не всё добро добром же возвращается.
Это у зла обычай есть такой.
Не редко беды от того случаются,
что их рождают щедрою рукой.

Но и не жадничай над горем убиенным.
Бывает, что достаточно двух слов,
чтоб явный образ огненной геенны
от взора страстотерпца отнесло.

Помни всегда: в "заслуженной награде"
таится часто чувство должника,
и, псевдодолга призрачного ради,
ты можешь стать слугою варнака.

***
      НАУКА  НАМЁКОМ

Шёл я полем, брёл я лесом, -
Я искал совет:
Как бороться надо с весом
в восемьдесят лет?

Колоски, что зрели в поле,
прошуршали вслед:
"Мы не знаем, что такое:
восемьдесят лет.

Вес, - за тяжкий труд награда!
Разве ты забыл,
что не с ним бороться надо,
а за то, чтоб был?

У кого амбар с овсом,
тот и сам  весом".

      Лес подумал и ответил:
" Разве это век?
Ты ещё не жил на свете,
жалкий человек.

Это и не половина.
Для иного -  треть.
В эту пору и осине
совестно стареть.

Тема   веса - не для леса.
Есть ли, нет у леса вес, -
никакого интереса
не испытывает лес!

Видишь, - вон у пня буреет
боровик во всей красе?
Можешь взять. И дуй скорее
вон из леса, дровосек!"

    Не могу понять, когда я
перед лесом согрешил,
но, деревьям угождая,
"вон" убраться поспешил.

     Вес не стал мешать мне боле,
возраст в миг разжал тиски,
когда я шагал вдоль поля,
 гладя колоски.

Видно, я постиг науку,
а какую, - не пойму.
Надо бы, -  авось и внуку
пригодится моему.
***

                1

Метаморфозы странные на этом белом свете, -
возможностей всё меньше,  чувства всё сильней:
чем старше становлюсь, тем мне милее дети,
тем красивее мамочки, тем бабушки - страшней.

        2
Молодость до времени опекают: глупость,
поспешность, нетерпение, горестный итог.
А старость, - это всяческих фактов совокупность, -
нажитого опыта бесполезный стог.

Многое в нём высохло. обветшали "эврики", -
лучшие решения отыскал народ,
продолжая новые открывать Америки,
обходя вниманием высохший зарод.

Уходя в туманную даль, бледнеет след...
Внук смешон для деда, а для внука - дед.
***


МЫСЛИ У ФИНИША

Чем бльше лет, тем меньше дней,
чем больше опыт, тем меньше силы;
чем хуже видишь, тем даль видней,
да жаль, что только лишь - до могилы.

Зато известно, что плоть твоя,
попав в узилище постоянства,
отпустит душу твою в края
неограниченного пространства.

Ни гравитация, ни долги
тебя уже приземлить не смогут,
а, потерявшие след, враги
не обратятся за справкой к Богу.

И ты займёшься любимым делом
возможно станешь писать стихи.
Кто попадает ТУДА умелым,
тем небо списывает грехи.
***

НАПУТСТВИЕ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
Ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

Сколько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что примешь ты с оценкой "Хорошо",
что отнесёшь к оценке нехорошей?

Плюсуй и минусуй, но, чур, не умножай,
не зная что подвергнешь умноженью:
имён забывшихся возвратный урожай
или сегодняшних гнобёж и униженье?

Определился? Ну, тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

Не всё у нас идёт, как надо.
Не всё, что надо, говорят.
Подчас "невинная" тирада
для непонятливого, - яд.

 За дозой дозу принимая
тирад слащавое питьё,
иной сомненью подвергает
мышленье здравое своё.

Своё! Которому и надо
без колебания внимать.
Но яркопёстрая тирада
сулит намного больше дать,

чем то, что есть, но - затрапезно. -
Не век же лаптем щи хлебать!
А тут обещано железно
всё, что тирада может дать.

И вот,  - уже отброшен лапоть
и остаётся только ждать...
Но что несчастный мог нахапать
у слов, которых не поймать?

       Придёт прозрение, конечно, -
Не сразу и не торопясь,
к порвавшему, весьма беспечно,
свою с реалиями связь.

       С веков древнейших у народов
обычай есть варить кутью,
когда отпущенные годы,
вслед за тирадами, - тю-тю-у-у-у...
***
Волненье моря вечно,
как и ветер,
как душ волненье,
как души порывы, -
эти явленья жизни
бесконечны,
как бесконечны
вечных душ надрывы.
Но всё - живёт,
волнуясь и страдая,
любя и ненавидя;
и, смеясь,
может порвать
спасительную связь,
когда в умах
забрезжит связь иная.

-  Всё, что угодно,
только не покой! -
Откуда эта ненависть
к покою?
Покой - не обязательно, -
застой;
Покой, - это
отсутствие дреколья.
Покой, - это желание давать
гостям приезжим
шумные обеды
и в замуж
дочерей им отдавать,
вместо того,
чтоб поджигать соседа
и освещать испуганные веси
под горя и беды речитатив.

Увы, иных знакомых наших бесит
любовных песен радостный мотив.

Я за покой цехов,
гремящих сталью,
турбин,
ревущих в страшной высоте,
и за волненье
возле нежных талий, -
хоть при луне,
хоть в жуткой темноте.
         ***
Может, хватит расти городам?
Может, скажем селу, - Аз воздам!
и, построив в нём дом - не избу -
запустению скажем, - Табу!?

Но, похоже, не быть той "Табе", -
загибаться придётся в избе. -
Это горькая доля слуги, -
жить надеждой в избушке Яги.
"Индезидом" бельишко стирать,
чем попало забор подпирать,
и по Скайпу смотреть как живут
дочь и сын, убежавши в Сургут...

Новый век нас ведёт от беды,
да вот, старый - оставил фалды.
Наступаем на них, матерясь,
а они пострашнее, чем грязь.
На банановой корке упал, -
отряхнулся и дальше пошёл.
А вот, кто на фалды наступал,
тот дороги другой не нашёл.

Та же тяпка, лопата всё та-ж;
те же грабли, мешки, поясница;
тот же первый наземный этаж,
лебеда, бодяки да щерица.

Перед сном телевизор соврёт
что нибудь, подсластив прибауткой,
а потом Лепс ужасный "споёт",
и в избушке становится жутко.

Утром - Дай, Бог, дождя! - огород,
те же тяпка, лопата и лейка, -
то, чем держится сельский народ,
зная цену блудливым копейкам.
***
,
Обновила Родина свой "изм",
нарожав пугающих новизн
без кавычек и в кавыках, но
все они чужие всё равно.

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

                И ТАК - ВЕКА
Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***
Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват,
родился коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
                ***




                Всё хорошо, прекрасная маркиза,..
                Из водевиля
          
  Не водевиль

Всё хорошо, пусть даже и не очень.
Всё хорошо, пусть даже не у нас.
Но это, - факт, приятный, между прочим,
хоть и не рвётся в пляс рабочий класс.

"Всё хорошо!" - я слышу каждый вечер
от неунывной телеголовы. -
Сей аргумент державный безупречен.
Кто не согласен с ним, те не правы.

Всё хорошо: друзей у нас полмира
и все в любви признаться норовят.
И даже те, кто кормится сатирой,
лишь Волочкову ласково журят.

Всё хорошо: тучнеют олигархи,
Россия лечит в складчину детей;
Вручили Папе Римскому подарки
и стала власть российская святей.

Всё хорошо, и нечего в аптеках
стонать старушкам, роясь в кошельках,
а кто погряз в лукавых ипотеках,
пусть у подъездов спят на сундуках.

Всё хорошо, - у нас лихие танки,
атомоходы лучшие у нас,
да вот беда, - купив с получки тапки,
уже не рвётся в пляс рабочий класс.

Скачу, куда хочу, на месте сидя,
в видавшем виды ветхом неглиже,
но на судьбу свою я не в обиде, -
кумир сказал, что счастлив я уже!
***

«Даже волос не падёт с бороды правоверного,
не будь на то воли Аллаха» (Парафраз)

63 - Негоже.… О, люди! Негоже
Твердить с каждой шишкой «О, Боже!»,
Когда, беды все подытожив,
Виновником видим Его же…
***
Социальные последствия одной
Божественной ошибки

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
и Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

 Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

 Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

 В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***
 И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом Загайново или Кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***
-
Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
сформируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

 Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома,
                всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…
            ***
«MANE, TEKEL, FARES»-

              «Взвешено, сосчитано, отмерено» -
                Огненные слова, появившиеся на стене
                Во время оргии вавилонского царя
                Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
- ОБ АДАМЕ И РЁБРАХ

Когда пришлось с ребром расстаться,
он не вступил с "хирургом" в спор,
Надеясь после рассчитаться,
чего не сделал до сих пор.

Войдя во вкус, пройдохе гаду
Уловку подлую простил
И даже дать готов награду
За то, что тот их искусил.

2

Не знаю, что там в воле божьей
И виноват ли в этом змей,
Только проблема многорожья
Стала проклятьем для людей.

Средь христианских многих правил
Одно скандальное нашлось.
Мне кажется, что Миф слукавил, --
Одним ребром не обошлось.

3

Рождаясь пухленьким и добрым,
мы – дикой ревности рабы:
Считаем друг у друга рёбра,
Первопричину позабыв.

Тут нет ни «анти» и ни «про» -
Тут видится сомненья шалость:
Каждый считает, что ребро
Его сопернику досталось.

4

Когда ребром вопрос свой кто-то ставит,
В штыки встречая важные другие,
То непременно возникает
Межрёберная невралгия.
***

                ЗА ЧТО?

Когда мой жеребец сорвался с коновязи
И я за ним пробегал день по грязи,
Чтобы на место водворить,
За что же небо мне благодарить?

Но я, уставший, подойдя к порогу,
Освобождаю ноги от оков
И говорю привычно: Слава Богу,
Взирая на останки башмаков.

А Господу ещё подумать надо,
За что ему словесная награда.
                ***

СЛАВНЫЙ ДЕНЬ
Дни не спешат, а годы всё бегут, -
стремительно и неостановимо,
и самых дорогих нам и любимых
в поспешности своей не берегут.

А их всё меньше. Меньше с каждым днём
тех, кто избавил землю от насилья,
кто,прикрывая жизнь родной России,
о собственной не думал под огнём.

И вот, ещё одна идёт весна
с запечатлённым в каждом сердце маем, -
он с сорок пятого никем незабываем.
И снова Родина наденет Ордена.

В честь Дня Победы. В честь бойцов седых.
В честь Дня народной памяти и скорби.
И в этот славный День Святой Георгий
благословит на подвиг молодых.

Слава российских витязей светла.
И не дано ей никогда померкнуть.
И если кто решится на проверку,
того укроет траурная мгла.
***
НАГРАДЫ ВНОВЬ ПОДОРОЖАЛИ

Отцы и деды,это вы
очистили от смрада небо.
Отцы и деды. это вы
врагов спроваживали в небыль.

Отцы и деды, это вы
разруху потом поливали...
Да в полном ли объёме мы
вам по заслугам воздавали?

Простите нас за серость дней,
за неустроенность уюта, -
хоть нет роднее вас людей, -
казались лишними кому-то.

Свой долг и совесть обменяв
на грех обещанного блага,
вас ваш Верховный угонял
после победы в ад ГУЛАГа.

Бойцам безруким и безногим,
сумеввшим в танке не сгореть,
рубеж чиновничьих порогов
не удавалось одолеть.

Даже горластые, с ногами,
с иконостасом орденов,
будто с заклятыми врагами.
сражались с армией чинов.

Сейчас забыты эти факты.
Пришли иные времена
и не доводит до инфарктов,
любовь обретшая, страна.

Вбиты сражения в скрижали.
Вокруг звучит оркестров медь.
Награды вновь подорожали,
да стало страшно их иметь...
***

Раззадорь себя, метелица -
превратись в пургу, -
мне в спокойствие не верится.
Просто - не могу.
Дни безмолвны. Ночи тихие...
Мощь, в них скрытая, жива ль?
Где их замыслы великие,
устремлявшиеся в даль?
Или стылыми сугробами
прежний путь загромождён?
- Нет, стремятся стать набобами
все, кто после вас рождён. -
Так ответила метелица
и, виляя, поползла
Новогодняя затейница,
дочь безрогого Козла.
***
Мгла над прошлым нависла,
впереди - постоянство.
Жизнь лишилась бы смысла,
если б не графоманство.
Прежде думал - проклятие,
чтоб могли насмехаться.
А выходит - занятие,
если нечем заняться.
Пусть - пустое, не нужное
за пределами дома,
но зато в ночи вьюжные
это лучше, чем кома.
То-есть, просто лежание, -
вперив взор в потолок,
вспоминать о желаниях
и высчитывать срок
до назначенной встречи, -
до того рандеву,
что уже обеспечено
в час, когда отживу.

А пока среди граждан я
очумевшей страны,
мне приносит ночь каждая
чувство тяжкой вины
перед всеми ушедшими
за суетность мою,
чьи последствия грешные
лишь теперь познаю.

Только не докричаться
к тем, кого огорчил;
к тем, кто нужному делу
остолопа учил;
к тем, кого я обидел
ни за что, ни про что,
а теперь вот увидел,
осознал... Ну и что? -
Тяжелеет, упрямо
возрастая, вина...
А раскаянье, - яма
без краёв и без дна...
      ***

Пишешь стихи трячущейся рукой?
Значит, ещё каким-то занят делом.
Не потому ль кукушка за рекой
с избытком явным лет тебе напела?

Что время хмуро, - это не беда
Ты помнишь дни, когда оно ласкало, -
мог убедиться: время, как вода, -
и по равнине мчится, и по скалам.

И рушит всё, что встало на пути:
И вечный дуб, и грозного тирана.
Вот почему сегодня не найти
когда-то задиравшиеся страны.

А ты живёшь и на него ворчишь.
Оно к твоим ворчаниям инертно.
Раскрепостись душой, старик-мальчиш,
возможно то, что ты творишь, - бессмертно.
***

Историк думает.
Филосов - тоже.
О чем? - Узнаешь, -
мороз по коже.
Их мысль старения
не боится
и в монографиях
отразится
весьма благою
для мира вестью
Лет через сто,
или даже двести.
    ***



Что проку - в собственном соку
годами каждый день вариться?
Не зная, что вокруг твортся,
чем оживить свою строку?

Но как порвать цепную привязь
пенсионерским кошельком?
Как, быту строгому противясь,
из плена вырваться? Тайком?

Ну, вырвешься, вздохнёшь всей грудью,
попав на час-другой в страну,
где так же ищут выход люди
в своём безвылазном плену.

И что?  Закрыть глаза и душу,
представить, что здесь мир иной?
Увы, и здесь мимо кормушек
никто не ходит стороной.

И здесь всё ощущают кожно,
и здесь тюрьмы не миновать... -
В материальном мире сложно
над бытом бабочкой порхать.
     ***
,
       Душа - в душу

Не могу обещать и не буду,
что отдам свою жизнь за кого-то. -
не хочу я прослыть словоблудом, -
не желаю прослыть идиотом.
Жизнь дана мне отнюдь не бессрочно, -
с назиданьем одним: "Не спеши!"
Много лучше дарить по комочку
от нетленной бессмертной души.
Душа - в душу, - прямее, вернее, -
не проскочат ни кривда, ни ложь.
У людей в головах ахинеи.
В душах же -  днём с огнём не найдешь.
      Попадаются души с недугом.
На поверхности он не всегда.
Дашь такому комочек, как другу,
и незримо уходит беда.
А отдал бы я жизнь, -
что в том проку?
Помогло бы кому-то?
Как знать...
Но я знаю:
                причину порока
можно только душою изгнать.
Не беда, что отдал лишь комочек.
Что малюсенький он, - не беда.
Я комочки кладу между строчек.
Каждый может найти без труда.
***


Сколько людей - столько сюрпризов,
столько ж претензий и капризов,
но есть, одна на всех. примета, -
они улыбчивы при этом.

За этой миленькой кулисой
могут шакалы быть и лисы.
Там одного найти нельзя, -
за ней не прячутся друзья.

Вам грустно - и печален друг.
Вам хорошо - и друг смеётся.
И он от вас не отвернётся,
узнав, что вас настиг недуг.

Но и друзья порой не прочь
нас удивить нежданным чем-то, -
гроздь винограда из Шымкента
привёз в Рожденственсую ночь.

И мы с ним истину в вине,
весьма настойчиво искали...
 Узоры снежные в окне
о декабре напоминали..
***


Любовь не входит в перечень тех чувств,
что нас ведут до смерти в жизни этой, -
она, скорей, из области искусств, -
 ристалища лирических поэтов.
А в прозе, - это хитрой жизни трюк,
гипноз инстинкта, яркая пустышка,
похожая на нежную зарю,
переходящую в губительную вспышку.
                ***

Адептам платонической любви
протягиваю руку без сомненья. -
Сердечную не вовремя сорви
и станешь жертвой собственного рвенья.
Любовь и кровь не зря в одном ряду
у всех, рифмующих любовные стигматы.
И я к платоникам бестрепетно иду,
и выбор мой страданьем не чреватый.
Он в самый раз по нынешней поре
для полноты души моей усталой.
В сердечной повезло, - я не сгорел.
 Сама она - холодным пеплом стала.
           ***
      Занзибарская эпидемия
"Скорая помощь" приехала к дедушке.
Старый уже посинел.
Он безнадёжно противился смертушке, -
пуп присосало к спине.
Как диагност. врач годами проверенный.
Тут же, увы, спасоввл, -
зубы больному разжав, неуверенно
в рот ему что-то совал.
Эта болезнь разошлась эпидемией
по занзибарской стране, -
диагноз для трёх четвертей населения:
"Пуп присосало к спине".
      ****

Идёт-гудёт вселенский шум,
всё шире разрастается, -
порвав ураном парашют,
грядущее верстается.
Фантом, терзающий века
утопией прелестной,
оставить может в дураках,
а прыгать бесполезно.
И всё настойчивее шум, -
не лучшее свершается:
отбросив рваный парашют,
Земля в пике срывается.
А где же Бог?
         Да тут он, Бог:
раздетый нами наголо,
он равнодушно смотрит на
эксперименты дьявола...
               ***
ИДУЩЕМУ ДОГОНЯТЬ "ПРАВДУ" В ВЫСОКИХ КАБИНЕТАХ
Зачем ходить туда, где нас никто не знает?
Зачем идти туда, где нас никто не ждёт? -
Эти вопросы каждый понимает,
но, как "припрёт", с надеждою идёт.
Идёт! - Надеется, что встретят и приветят;
послушают, -  поймут его беду...

Наивные... А я пожил на свете
и никуда незваным не иду.

И ничего. Плетусь своей орбитой
из прошлого - по сути - в никуда,
тряся мошной, рецептами набитой,
презренный властью ветеран труда.
                *   *   *
                Пришёл старый чувак с двумя чемоданами на ж.д. станцию "Большая                речка", или разъёзд "Загайново", поцеловал замочек на двери и предался  сладким воспоминаниям о некогда бывшем жд-сервисе. Но не долго длился этот кайф, -
возмутилось чем-то недовольное небо и чувак вспомнил  слова более старые, чем:   Вокзал, Зал ожидания, Расписание поездов... -

    Какие старые слова! -
Нет уж и с памятью родства.
Старей, чем перегон, верста
и Министерство транспорта.
Старее, чем вагон и рейс,
старей, чем стрелочник и рельс...
Их  только старый пассажир,
кто у двери багаж сложил
и от замочка ждёт известий, -
словам забывшимся ровесник.
Ему сейчас бы отдохнуть;
к дивану чреслами прильнуть;
на расписание взглянуть,
воды хлебнуть да прикорнуть.
Но холодна дверная сталь.
То не беда, что он устал.
Не пропадёт чувак болезный.-
На железной дороге
 порядок железный!
***

Когда орудия палят,
никто не вправе спать спокойно.
Да, мир погряз в дурацких войнах,
но войны же и жить велят.
Жить, чтобы в славный день победы
воздать паршивцам по суду,
позволив им, за их же беды,
гореть безвылазно в аду.
***
Сменился ветер перемен
и сколько шеей ни ворочай, -
в спину, когда ты - бизнесмен,
и в морду, если ты - рабочий...
       ***

            МОЛЧУНЫ
       
О, каста Стальских, Кумачей, Джамбулов,
с потомством вас! - Ваш корень не засох, -
Полузабытым ветром вновь подуло,
тончайшей лести вынесло песок.

Ох, не собрался б только он в барханы,
колхозно голосующие "За",
пыля безостановочно в глаза
заждавшимся уже халявной манны.

      Да что там - "За"? - Порою, промолчать -
не лучше, чем сказать, - Пора его кончать!

А молчунов у нас всегда хватало,
о чём твердить история устала.

Терзает душу прошлого фантом,
в текущем дне от прозы неуютно,
грядущее и  призрачно, и мутно...
Вот и смердят полуоткрытым ртом.

     В мире людей ворчащих и рычащих
нет никого коварнее молчащих.
           ***
 Монолог бывшего агронома совхоза

 Вот они, уставшие, больные -
бывшие свинарки, пастухи, -
покупают косточки свиные
искупая прежние грехи.
Горестно смотреть на утомлённых.
Но не солцем. Солнце для других:
сединой ещё не убелёных,
собственников "тачек" дорогих.
У счастливцев ладно получилось, -
пощадили волны перемен.
Даже их младенцы научились
не коверкать слово "бизнесмен".
Юноши поймали носом ветер,
на соображалку налегли,
заявили папам, мол, не дети
и - бегом  подальше от земли.

Кто-то лихо выбился в министры,
кто-то стройкой стал руководить,
а Егор вернулся в дом юристом.
Только стало некого судить.
Вор успел пробиться в депутаты,
бизнесменом стал авантюрист,
Ванька-хулиган погиб солдатом.
И вздохнул от благости юрист.
Все во всём и от всего свободны,
все с правами частного лица,
делай всё, что душеньке угодно!
Вот и ловят "лохов" на живца.
И Егор от благости добреет:
"лох" подаст, и жулик отстегнёт.
За свободу жизни не жалеют,
хоть она иной раз и не мёд.
Наш Егор не пашет и не сеет,
не готовит на зиму сенцо.
Он законно может и умеет
уводить от кары подлецов.
Или подводить. Тут нет секретов,
что - кому. Судья ли, адвокат,
видят, по известным всем приметам,
кому в рай дорога, кому в ад.
Ведь не зря статьи законов "дышлом"
окрестили наши праотцы.
Вот и сердюковщина неслышно
прячет в них позорные концы.
Пацану, что стибрил у торговки,
по нужде,  горячий пирожок,
справедливый суд без оговорки,
с пылу, с жару, присобачил срок.
Да и то, чего бы стал он медлить,
скромной частной собственности страж,
меж рублём и совестью посредник
и гроза пятирублёвых краж...

А Егор наш, несмотря, что зелен,
в знании лазеек мелковат,
взялся защищать в суде Емелю,
заявив себя, как адвокат.
Иск простой, - не оплатил ответчик
заготовку и доставку дров.
Вот отрывок скорбной щучьей речи,
чтоб вердикт был честен и суров:
"Я все дни трудилась что есть силы:
и колола, и переносила,
как по струнке, в штабель всё сложила
и, к несчастью, повредила жилы".
В конце речи, улыбнувшись мило,
от больницы справку приложила.
Справку секретарша огласила:
"Грыжа, геморрой, упадок силы
по причине тяжкого труда".
Эта новость мигом подкосила
вечные сомнения суда.

А Егор наш был предельно чёток:
"Несерьёзно основанье спора, -
нет работы сделаной учёта!
Так же, я не вижу договра.
Все слова истицы Щуки лживы!
Что до справки, то известно мне,
что она, погнавшись за наживой,
два часа металась на блесне.
А ответчик сам в лесу трудился.
И сама работала пила.
Лес на сани сам собой грузился.
сани сами мчались вдоль села.
Есть свидетель, - господин Бывалый.
Это на его стальном крючке
Щука то ныряла, то всплывала,
чтоб не успокоиться в сачке.
И удачно сорвалась. Вот  вкратце,
то, что стало темой для суда.
Никаких плутовке компенсаций
ложного морального вреда!"

И - ура! Емеля бросил шапку
ветхую в судейский потолок
и, схватив защитника в охапку,
с радостью куда-то уволок.
Что там было дальше - неизвестно.
Может, даже выпить довелось.
Ну так что? Законно и уместно, -
первое сраженье удалось!

Щука же, из скудости извечной,
никого себе не наняла,
и, хоть иск её был безупречным,
из суда дурёхой уплыла.

Так вот "первый блин" не вышел комом.
Если кто кирпич в меня метнёт,
знает пусть: теперь юрист знакомый
за моей оградою живёт.
Он теперь у нас "Егор Ефимыч".
Лёгок на ногу, весьма красноречив.
Сколотил себе нехилый имидж
и местечко в банке получил.
Он, весьма успешно, отбивает
жалобы всех щук и пескарей,
и усталость от трудов смывает
в волнах экзотических морей.
Не свинарь он, и пахать не может,
но сегодня он в такой чести,
что охота дать ему по роже, -
за измену, Господи, прости.
***

         Отмщенье друзьям
     Поздравлен с посвященьем в старики
и не могу остаться не отмщённым. -
Пусть будут дни друзей  всегда легки,
и каждый день бедой не отягчённым.
Желаю неба с голубой луной,
с предчувствием удачи - пробуждений,
ночных у колыбели чутких бдений
над хрупким сном кровиночки родной.
Пусть будет в вашем доме мир и лад,
у дома, - вертоград, разящий многоцветьем.
И пусть приумножается ваш клад
из радостных мгновений многолетья!
      Души друзей, как близнецы, похожи.
Не много вас,  но тем вы и дороже.
                ***
ПЕЧАЛЬНЫЙ ФИНИШ ОДИНОЧЕСТВА
Никто не спросит, как живёшь;
Никто не спросит, как здоровье;
Не поведёт никто и бровью,
когда в пустой избе умрёшь.

От жизни всё чего-то ждёшь,
судьбы своей невзрачной зодчий, -
по-человечески живёшь,
а расстаёшься с ней по-волчьи.
       ***

    ПРО ОСЛОВ

Бытует в Казахстане-
я знаю не со слов -
обычай гнать из стайки
по осени ослов.-
Нагрянет завирюха. -
корми да убирай,
а так, -  ногою в брюхо
и запирай сарай.
Зима буранит часто.
трамбуя снег пургой,
и падает несчастный
отвергнутый изгой.
А чуть пригреет солнце,
сугробы опадут, -
хозяева, опомнясь,
ослов искать идут.
Идут, зовут, зевая,
со всех окрестных сёл...
И вот везёт бабая
нашедшийся осёл.
Хозяином привечен,
под седоком огруз,
знакомой внемлет речи
и груз ему - не груз.

Известье в интернете
мне "новость" принесло:
"У нас на белом свете
несчитано ослов!"
             ***
ШТРИХИ  ВРЕМЕНИ
    День с веком не сверяется, -
он просто повторяется:
плачем утренним младенца,
чаем обжигающим,
завереньем управленца
многообещающим;
мощным взрывом,
общим горем,
болтовнёй властителей;
беззакония раздольем
правоохранителей.

     День с веком не сверяется.
он просто повторяется.
Дню плевать что век  другой
подсобрал нулей. -
Виснет  радуга дугой
над бедой полей.

Чудо- арка, - это вход
в мир естественных хлопот,
в мир питающих корней,
вредных корневищ,
в мир сменяющихся дней,
радующих жизнь.

    День с веком не сверяется,
да вот теперь пришлось, -
ненужное внедряется,
будто в горло кость:

На работе спор и дома,
в шоке матери, отцы, -
в школе учат как кондомы
надевать на огурцы!

Оборзевшая Лолита,
выполняя спецзаказ,
изобилье целлюлита
выставляет напоказ.
,
    День веку удивляется, -
утратив тет-а-тет,
спешно разгоняется
генералитет.

Где-то кто-то бесятся,
воли пережрав.
Не успел повеситься -
довершит минздрав.

Люди кочевые
объявились вновь, -
девки "плечевые"
продают любовь.

Ваучеры, диллеры,
сауны да киллеры,
Ловкие мавроди -
всё в одном народе.

Лишь почившие в разборках,
спят смиренно на пригорках.


Разобравшись с Ильчём,
поостыли люди.
Доживает Горбачёв
мерзкий век иудин

Кто-то Сталина порой,
нет-нет, да помянет, -
на кнуте держался строй,
подпирая пряник.

Стало всё наоборот, -
полегчало дряни,
далеко не в каждый рот
попадает пряник.

   В вековой истории
пишутся мемории.

       Чутко держит новый строй
ушки на макушке,
разбросав по всей Руси
Банки-закидушки.

Не срослись мечты и - хлоп! -
Ты уже в ловушке.

Новый строй своё берёт,
ярок, злачен, страшен, -
ходко движется вперёд,
надвое окрашен.

Бизнес в тёмной стороне
скромненько тучнеет.
А на светлой стороне
стынет и беднеет.

Стала Русь, как мир вокруг,
не к добру слоистой.
Потучнел чиновник вдруг -
что-то в нём не чисто...



    Сбрось, Фемида, с глаз кушак,
зашоривший очи, -
Ты увидишь как грешат
в мире полномочий.

Возврати и "зуб за зуб"
и "око за око"
и не прячь воровский зуд
за давностью срока.

Так ли уж нужно УДО, -
задний ход закона? -
Оглашённое судом
свято, как икона.

О, святая жрица Права,
ты, как грешный мир, стара.
Ты одна  на зло управа,
но тебя лечить пора.

Образ жизни твой порочен,
а порой и странен:
Вор в законе, - твой платочек
в нагрудном кармане.

Виден всем - тебе не стыдно:
Вор при всём народе,
посчитав тебя фригидной,
ходит на свободе!

И коррупция-старушка
кружева не вяжет. -
что ей вор шепнёт на ушко,
то тебе прикажет.

И исполнишь ты покорно
злой совет злодея,
о доходном зле бесспорном
всей душой радея.

    День с веком не сверяется, -
порою удивляется
и с катящей валом новью
как-то управляется.

Тут и мы, - его начинка,
смысл его и суть его,
напиваемся горчинкой,
исходящей от всего,

что не прошено, не званно,
властным шагом входит к тем,
кто, рассевшись по диванам,
ищет смыслы в духоте.

В доме газ. На плитке гречка
допревает с кетчупом;
пёс свернулся под крылечком,
кошке делать нечего.

День пройдёт - настанет вечер;
завтра рис заменит гречку;
Рис заменит манка;
манку - запеканка...

Без эмоций оборвётся
лист  календаря;
дрёмой розовой нальётся
за окном заря.

Наплевать, что где-то рвётся
к жуткой власти халифат, -
завтра, чтоб пожрать, проснётся
населенье "крайних хат".

День покорно всех приветит,
всем, чем сможет, наградит,
и, как прежде, не заметит,
чем мещанский дух чадит...
***   


          Завтра

Пусть будет так, как сказано однажды.
- Что сказано? Кем сказано? Когда?
Сказано страдающим от жажды.
- Что сказано?
"Да здравствует вода!"
- Когда?
Не знаю. Может, даже - завтра, -
поймав, с небес упавший, шарик льда.
    ***
Здесь, право, неуместен смех,
но Русь не возмущалась, -
хлеб резать, говорили, - грех.
Съедать не запрещалось.
   ***

       ЯДРЁНА ВОШЬ

Да-а, Алтайский край - не Сочи, -
фермер за ухом скребёт:
днём печёт, а ночью мочит.
Как тут сено не сгниёт?
И картофелю не сладко.
Значит прибыли не жди... -
В поддых бьют его украдкой
криминальные дожди.
Потайные, воровские
губят труд весь, не спеша.-
Спекулянты городские
ждут большого барыша.

От таких проделок бесьих
у села защиты нет.
А кто в небе куролесит, -
испокон большой секрет.
А не то, в Москве издали б
устрашающий Указ,
чтоб осадки выпадали
в две недели только раз!

Да не всё Москве по силам.
Тут ракетой не возьмёшь...
Что родилось-накосилось,
пропадёт, ядрёна вошь.
***

Подкралася осень, -
лета знойного вечер.
Сидим, - икру с кабачками мечем.
Банки да крышки стериллизуем, -
импортозамещение реализуем.
Назло молдованам и молдованкам,
назло болгаркам и болгарам,
летние хлопоты разливаем по банкам
для беспроблемных бесед с самоваром.
В густом полумраке небесной хмури
С утра взбодримся "Принцессой Нури",
соорудив бутерброд без корки
с толстым слоем своей икорки. -
Давно известно: икрой осетра
очень вредно питаться с утра.
.
А пока обдаётся паром
тара,
          достойная бесед с самоваром.
                ***
+  +  +
              Весь ЕС уже кричит:
"Задолбали басмачи!"

Слава щедрой  Frau Merkel
на глазах Европы меркнет,
набекрень у всех мозги, -
запустила в дом ИГИЛ!

И теперь хоть закричись,
зло не церемонится.
Оборзели басмачи, -
в дверь без стука ломятся.

Обещавший помощ  ser
гуще воду мутит...
-  O, main liben, schnel kom cher!
Schnel, Genosse Putin!
***
АПРЕЛЬСКОЕ ПОСЛЕМЫСЛИЕ
       Когда, придя, сиятельный апрель
сметёт все ложа зимнего Прокруста,
в природе просыпаются искусства -
Все сразу, вместе: танцы, птичья трель
и ловеласов птичьих колера
одежд унылых. Кто-то забиякой
становится и лезет на ура,
ради минуты вожделенной, в драку.
Война ведь, - это тоже вид искусств.
Жестоких и, увы, необходимых
для подтвержденья искренности чувств,
для привлеченья щедрости любимых.

        В бою годится всё: копыта и рога,
смекалка, ловкость, стойкость и бесстрашье
с железной волей победить врага,
как бы он ярко не был изукрашен.

И подарит Природе смертный бой
таких же забияк новорождённых.
И будут раны, будут кровь и боль,
и больше ничего - у побеждённых.

Рядом пройдут бескровные бои:
Кто-то кого-то в страсти перепляшет;
перепоют друг друга соловьи
и чей-то хвост окажется чуть краше.
Изящней кто-то шею изогнёт,
а кто-то клювом протрещит тираду
и дама сердца сразу всё поймёт,
и красоте отдаться будет рада.

     С любовью,
                взятой как трофей в бою,
мы воевать всю жизнь обречены.
И вывод: ослеплённые в бою,
мы до конца бои вести  должны.

Любви предписано неспешно расцветать,
начавшись с непорочного бутона.
Трофею ж близким по душе не стать
и неизбежны скрытой боли стоны.

О, как далёк законный мой трофей
от легкокрылых светлооких фей:
и нынешних, и тех, что в той дали
были не сном.
Но стали.
Сном -  смогли...
               
       ***
         

+    +     +
    В жизни есть издерки роста, -
плакать хочется и петь...
Можно жить легко и просто,
если больше не хотеть,
чем уже ты обеспечен.
Для такого жизнь легка.
Он и весел, и беспечен,
и здоров наверняка.
А кому чего-то мало,
и чего-то просто нет,
тяжело, как экстремалу,
угодившему в кювет.
     Кто-то рядом лихо мчится,
телом здрав и духом здрав,
а ему пора лечиться,
хоть и нет каких-то травм.

Вжизни много есть кюветов,
и вопросов, и ответов.
Если правильный найдёшь -
просто так не пропадёшь.
И в соседстве с экстремалом,
став уверенней, сильней,
будешь жить надёжным малым,
не боясь грядущих дней.
                ***
 ГРЕХ НИКОГДА И НИ КЕМ НЕ ПРОЩАЕТСЯ
И НЕ "ОТПУСКАЕТСЯ"
Грех, - это то, что угнетает совесть.
Никем не видимый, он ощутимо мстит,
и бесполезно, в грешном прошлом роясь,
шептать, молить,
даже кричать: -"Прости!"
Часто того, кого ты просишь, нет уж, -
Не возвратить его и не догнать.
И никакая внутренняя ретушь
не в силах факт греха заштриховать.

Грех, - это то, что душа не прощает;
то, что безоблачно жить запрещает;
Грех, - это ноша, что ты навалил
на душу, когда перед жизнью юлил.

P.S:  Что-то тебе не понравилось сразу,
или закралась, хоть капля! сомнения, -
не подключай вычисляющий разум, -
он наведёт тебя на предпочтения.
Выгода будет в первом ряду.
Клюнешь - и, вскоре, очнёшься в аду.
         ***

      Купите у меня стихи!

      Тузы, купите у меня стихи.
Как-так -  "зачем"? -  Чтобы со мною спорить.
Нехорошо, когда твердят верхи,
низам оставив право, им же, вторить.
И у низов найдётся что сказать.
И не всегда, как говорят, - "по шерсти".
По шерсти, - это то же, что лизать
 окрестности разгрузочных отверстий.
      Отсутствует сей навык у низов!
Это в верхах, - обычное занятие,
ради того, чтоб выбиться в приятели
иль стать шестёркой верной у Тузов.
      Ну, спорьте же! Скажите, что не так
у вас шагают по карьерным лестницам,
и что Тузы, которые в летах,
дарят вниманье вовсе не ровесницам.

     Купите мои бедные стишки, -
они помогут вам с пути не сбиться,
толчок дадут в час нужный спохватиться
и, посчитав разбитые горшки,
на самом роковом остановиться.

     Купите же, не жмитесь, как Гобсек, -
у вас уже всего полно в заначке!
Купите - и обставите вы всех,
кому,  вчера ещё, несли подачки.

     Мужи, купите у меня стихи!
Я знаю, вы практичны, как машины,
Но иногда полезно для мужчины
подумать, сев подальше от сохи:
о том, о сём,  чем держится ваш дом,
о нескладухах, что в семью проникли;
о том как личным праведным судом
поправить что-то в ежегодном цикле;
как приохотить сыновей к сохе,
чем удержать от зова моды дочку... -
Об этом тоже вы найдёте строчку
в моём незашифрованном стихе.

Нужно, всего лишь, у меня купить
в скромной одёжке тоненькую книжку. -
В ней вы найдёте всё, кроме излишков,
за кои следует поэта утопить.

     Впрочем, поэтов топят и без них, -
Для этого находят недостатки.
А где их нет? - Найдут - и взятки гладки:
мол, графоман или обычный псих.

"Мало того, ещё он и наглец, -
посмел без нашей правки сделать книгу,
в которой днём с огнём найти интригу
не смог наш Мэтр, - большой по Музам спец."

     Но этот бред, - обычная борьба
добра и зла. Борьба за место в стае.
А между тем, читает, не листает!
утопленников строгая судьба...
       ***
               
                Завтра
Завтра, вставши с утра, я оденусь, обуюсь,
сполосну крепким чаем кишки
и, не медля минуты, пойду застрахуюсь, -
очень уж досаждают мне мысли-грешки.

Я же душу убью, если их воплощенье
неминуемо станет смертельным грехом,
и нечистая сила, упиваючись мщеньем,
будет мчатся на ней к Вельзевулу верхом.

И она упадёт запалёной кобылой,
чтобы больше не встать, не продолжить пути.
И всё только за то, что я в жизни постылой
в Росгосстрах поленился зайти.

Завтра же и пойду, и себя застрахую
от встречи с Чубайсом и дороги в тюрьму. -
На любом языке, что в России бытуют,
даже рифму к нему пятый год не найду, -

до того он на нашей земле чужеродный.
А вот властью - всем сердцем любим. Почему?
Как назвать эту власть, без натяжки, народной,
если весь наш народ шлёт проклятья ему?

И ему, и Гайдару, и иным бурбулИсам, -
пусть им будет терновым матрасом земля,
когда все они, эти продажные лисы,
божьей волей уйдут от защиты Кремля.

А кто правит Кремлём - время в будущем скажет,
развенчав и того, кто сейчас за рулём.
И ему в своё время лоб священник помажет,
только мы ведь сейчас, мы сегодня живём!

Росгосстрах, застрахуй нас от мыслей мятежных,
от способности видеть в заверениях ложь
и от чувства - не лучшего - к людям успешным,
от надежды потребовать: "Вынь да положь"...
         
А иначе беда нам такое предложит,
что придётся жевать и глотать без конца,
и уже никакой Росгосстрах не поможет
избежать рокового венца...
         ***
КТО ВЕРИТ, ЧТО?..
Опутав Землю сетью злых орбит,
забыв, что сами же не ней ютятся,
люди планируют, кого ещё убить,
только стыдятся миру в том признаться.

Владыки стойбищ, полисов и стран,
масштаб свой видя сквозь тщеславья лупу,
не видят нищих, страждущих от ран,
и поступают более, чем глупо.

Не за горами их горчайший час,
когда костыль забытого калеки
будет нацелен в их надменный глаз
и затрясутся в миг последний веки.

Пока хранит их церберов стена, -
Владыки в славе, остальные в гное, -
На континентах всходят семена,
бездумно опылённые войною.

А если лопнет сетка из орбит! -
Достанется по градине не всем ли?
Кто верит, что не будет он убит
и что не он обрёк на гибель Землю?

Но кто вдолбит в сознанье игрокам,
поставившим на кон все фишки мира,
что не спасётся ни один задира,
сегодня пишущий свой собственный  " Main kampf"?..

          ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***
Небо расщедрилось влагой, -
Пресытились все и везде.
Для нас – несомненное благо,
Рождённых когда-то в воде.
Сегодня мы, к счастью, бесхвосты.
О жабрах и памяти нет.
Но жить нам на суше не просто
Без вечной наживки, - монет.
И потому мы всем миром
Бросаемся, как на живца,
Частенько теряя квартиру,
На блеск золотого тельца.
Бросаемся на закидушку
И в омут ныряем за ней…
Потом обнимаем подушку,
Как будто нет вещи родней.
И мокрая нас поучает
безмолвным мгновением сна:
Дурак тот, кто не замечает
Того, что скрывает блесна.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***
До Тацита и после

Людей, как и числа,
можно делить.
Для этого надо
ругать и хвалить.
Поруганый - дальше,
похваленый - ближе,
и в дело вступают
законы престижа.
А если к престижу
добавить подачку, -
ближний решит вам
любую задачку.
А тот, что подальше,
под гнётом нужды,
будет питать себя
ядом вражды.
   И порох готов
из людей разделённых:
"судьбой" наделённых
и обделённых.
Горячее слово
к любым поднеси
и ринутся души
глупцов в небеси...

Только лишь равенство
и доброта
могут захлопнуть
на небе врата.
Но, как заметил
когда-то Тацит,
на эти два слова
 большой дефицит.
             ***
- Безнадёжно больному оптимизмом Владиславу
Косареву на выход его книги - в качестве поздравления.


Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Владельцы разных ипостасей,
мы тщимся грешный мир украсить,
в который нас Господь прислал.

 Но видит ли наш мир увечный,
неравнодушный. но беспечный,
в строку вмещённые труды?
Увы! Не первые мы в этом, -
всегда была  судьба поэтов.
в тисках злокозненной молвы.

Мир хочет славы. Просит славы, -
нектаром пахнущей, отравы
И видеть мы его должны
с другой какой-то стороны.

Та, что доступна нашим взорам,
покрыта патиной позора,
и те, что сладко жить хотят,
её всё время золотят.

Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Не мастера мы дел сусальных.
Мы далеки от ремесла
говорунов официальных.

Не громогласен наш глагол
и нет в нём даже малой лжинки,
но в нём напряжены все жилки
пригодные для батогов.

И грех большой лежать им, молча,
в стопе ли, в ворохе бумаг,
когда наш век, с оскалом волчьим,
иначит многое в умах.

Ты, Владислав, извлёк-таки
из тайников душевных Лиру,
прибавив к сонму звуков Мира
звучанье собственной строки.

      Твори и дальше, вопреки
стандарту льстивого клавира.
    ***     

Новая сказка про Ивана Царевича
и предпринимателя Горыныча

Иван Царевич вам - не кто-то, -
оставьте мерзкую хулу!
Три дня ходил он по болоту, -
искал судьбу свою - стрелу
и ту, в которую стрела
попасть нечаянно могла.

Ходил, гадал, кем злая участь
беднягу может наградить...
Но век не мог же он ходить,
в догадках самых жутких мучась.
И на четвёртый день ушёл
счастливый тем, что не нашёл.

Тем временем его приятель,
известный всем предприниматель,
точнее - фермер, некто Змей,
втечение всех этих дней,
следил за ним из-за коряги.
Мне, если честно, жаль бедняги:

Болото, - это комары,
смрад испарений от жары;
воды полно, а не напиться
и невозможно отлучиться.
А ну как шалая удача
Ивану где-то подмигнёт
и тот судьбу свою найдёт,
едва от радости не плача?

И Змей терпел.
Терпел и ждал.
И награждён был за терпенье:
запел от радости, когда
услышал лягушачье пенье.
Теперь царевне от него
уже никак не отвертеться, -
Иван ушёл. А кто другой
к болоту может припереться?

Теперь он, Змей, законный муж
владелицы болота!
А это вам не пара луж, -
болото, - это что-то!

     Как ублажить даже врагов,
есть множество историй.
И вскоре видели его
в кадастровой конторе.
Наш Змей держал по ветру нос,
силён был в этикете:
Главной Кикиморе поднёс
презент в большом пакете.

И вот уже в его руках
на Гербовой бумаге
цветут просторные луга,
звенит ручей в овраге.
Шумит-гудит сосновый бор
и чешет брюхо тучам...

Вскоре напишут договор,
скрепив солидной купчей.

Никто не видел той земли, -
печать затмила очи.

И  Змею потекли рубли.
Причём, большие очень.

А вот Царевич маху дал.
Придя с болота, исхудал.
Одно его мутило, -
терпенья не хватило.
И временами видит сон
как по болоту ходит он
и нет нигде, хотя бы,
сорокалетней жабы...
          ***
"Ах! Коль есть сладко сердцу на то попуститься!
любовь не рада?
То другу искать надо,
дабы не престать когда в похоти любиться
и не позабыть того, что в любви чинится".

Василий Тредиаковский "Езда в остров любви"
,
       N.N. обожествляет страсти,
     в них находя крупицы счастья,
     порой совсем не отличая
     срамные сладости от сласти.

     Луна ему мозги морочит.
     Сирень - сознание пьянит... -
     Сказал бы прямо, чего хочет,
     без всяких "персей" и "ланит". -
 
    Порядочнее и честнее,
    чем навевать на даму сон
    ради того, чтоб рядом с нею
    лежать, как выжатый лимон.
                ***
- Всё это так и не иначе:
один смеётся, сотня плачет;
один в раю, а сотня где-то,
где на несчастья нет запрета.

И эти "где-то" никем не считаны.
И невозможно их все учесть.
Над ними время ползёт мучительно,
внушая веру в благую весть.

А что в той вести? - За тайным перечнем
сходить не сложно в архив мечты.
Но миллионы, в мираж поверивших,
ждут облегченья из пустоты.
***
- И ТАК - ВЕКА

Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
Но Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

- Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

66 - Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

- В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***

68 - И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом загайново или кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***

69 - Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
Формируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

- Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома, всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- К сожаленью, так бывает
При любой угрозе. –
Не куренье убивает,
А попытки бросить.

Как подумаешь, что – вредно,
Тут же брови хмуришь:
А не вредно ли жить бедно?
И опять закуришь.

Так и тянется волынка:
Что да как, да если…
Да ещё законы рынка
В кошелёчек влезли…

Не закон, а ахинею
Ты для нас сверстала.
Сигарет любых вреднее
Для курящих стала.

Если станешь ещё строже –
Нищета закурится, -
Ведь сума, хоть и похожа,
С суммой не рифмуется.

Пока спикер будет править
На европский маячок,
Не удастся тебе сплавить
Из России табачок!
***
-                Аксиома

Стрелу, что выпустил, не возвращай в колчан,
Чтоб перед целью уцелевшей извиниться, -
Стрела  и на тебя может озлиться,
Глухая к оправдательным речам.
***
75 - Я грешен. А как же без этого? –
Такая уж доля поэтова.
В обнимку живя с маетой,
Порой согрешит и святой. –

Погрязнет, того не желая.
Погрязнет,  в рай Божий стремясь…

Как,
         быть живым продолжая,
рвать с окружающим связь?

Никак. Невозможно! Ведь это, -
«С кем поведёшься…». Увы, -
Вышел за рамки запрета, -
Спросят за всё с головы.

С единственной! Неповторимой!
Которая с детства не врёт.
Нельзя же писать пантомимой.
Не всякий печатник  поймёт.

А впрочем, и за пантомиму –
Свидетель тому Карандаш  –
Если башку и не снимут,
 Всё же, покажут палаш.

      Или это всё уже в прошлом?
Ни плах нет и ни палашей,
И, допросив заполошно,
Тебя не прогонят взашей
С родимой земли, на которой
Грешил, в рай дорогу губя,
Чтоб сильный и слабый без спора
Жили, друг дружку любя.

Грешу я?
А как же без этого? –
Такая планида поэтова…
***
76 - В начале было слово, и в конце оно же

Нет слов таких,
Какие бы не пелись,
Когда душа уходит от тоски.
Нет слов таких,
Какими бы не грелись,
Остуженные веком старики.
Нет слов таких,
Какими бы по суше
Мы ледокол продвинуть не смогли.
И есть слова,
Которыми нас глушат
И, между делом,
Водружают нимб
Над головой с надбровьями
Гориллы
И воздают хоралами хвалу…
И есть слова,
Что на краю могилы
Срывают с  уходящего хулу.
Есть горстка слов
Со свойством пластелина.
То ими лепят бюсты всех вождей
И псевдогероизма блиц-былины,
Чтоб доказать бессмертие идей.

И  есть слова,
Простые, как дыханье, -
Не громче, чем биение сердец.
Их часто оставляют
Без вниманья,
Видя, что нам
Уже  пришёл конец.
***
77 - Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.

*****
78 - Утерянное стихотворение

От незримого душевного увечья
Очень часто льются слёзы человечьи.
Высыхают и уносятся ветрами,
Чтоб осесть на травы росными утрами.
Не ступайте, люди, в воду дождевую
И росинок на кувшинках не касайтесь,
Но поймав ладонью капельку живую,
В прегрешениях содеянных раскайтесь.
В неспокойной нашей жизни разночинной,
С каждым днём ожесточаясь и грубея,
Осмотритесь: уж не вы ль тому причиной,
Что утрами травы голубеют?
***
Вечно молодая Русь

Нашей земле постареть не показано, -
Так уж сложилась судьба.-
Вечно с новинами разными связана,
как с госпожою раба.
Запад  перхотный всегда удивляется,
Даже завидует ей, -
Век ли пройдёт – и она обновляется,
Кровью умывшись своей.
 Как и в века, нами полузабытые,
Терпит залётную гнусь
Вновь обновлённая,
В даль устремлённая
Ожидовлённая Русь.
***
81 - ТОПОЛЬ

Умом людей сооружённый, -
Мощнейшей мысли дистиллят!
В его листве воображённой
Не птицы, - ангелы скулят.

Его с братишкой «Искендером»
В разборки лучше не включать, -
Они закончат нашу эру,
Чтоб эру новую начать.
               ***
Не знаю, право, в каком году,
Вдали от жмеринок, полтав и винниц,
Родится последний в моём роду
Украинец.

Никто не знает. И я не берусь,
Хоть ставь на майдане у стенки…
Давно нас вроднила Великая Русь
И разбрелись Якубенки.

Но будто судим я господним судом, -
В акценте живуч украинец, -
И обливается сердце стыдом
За мерзкий майданский зверинец.
***
- Есть краткий миг.
Но как же он прекрасен!
Ничто на свете не сравнимо с ним.
Ради него я вечно жить согласен,
Стрелой Амура что ни день раним.

Но где теперь парнишка шаловливый?
Забыл проказник старого брюзгу.
Осенний дождь всю ночь шуршал брюзгливо:
«Не примирить желанье с не могу».

И вечно жить мне как-то расхотелось –
Дожить бы ту, которая дана.
Врагиня всякой жизни – мягкотелость
Пришла и жизнь твоя обречена.

И подключать приходится бодрилки
В виде пилы, рубанка, топора,
И равнодушно смешивать с утра
Свои и те, что от доски, опилки…
                ***
- Даме из Новоалтайска
в жгучих очах которой, будучи в Боровлянке,
я увидел отчётливые признаки  скрываемой печали

Что Вас гнетёт, опасное созданье?
Будь Ваши очи у моей жены,
Гараж мой, баня, даже дома зданье
Уже давно бы были сожжены.

Вы, на мой взгляд, ходячий крематорий.
Что, против взгляда Вашего – сердца? –
Не перечесть трагических историй,
Которым не предвидится конца.

Вам стоит только где-то появиться –
И вспыхивают дружно мужики;
Уходите, а им дано дымиться,
Пока не превратятся в черепки.

Таких когда-то жгли по всей Европе.
Но что он мог, простой земной огонь? –
 Красавиц смрадным пламенем угробив,
Сам превращался в горькую зловонь.

Огонь колдовский Ваш – не олимпийский.
В Ваших очах не солнцем он зажжён. –
Таким огнём владели одалиски –
Синонимы горячих ханских жён.

Что Вас гнетёт? Придите, я охотно
Вас выслушаю, сердцем не горя.
Оно – из динаса. А в прочем я – шамотный.
Огнеупорный, проще говоря.
      ***

«Поэт рождён вещать высоким стилем
И приобщать к прекрасному!» - твердил
Знаток цветного из словес утиля
С медалькой за заслуги на груди.

«Служил.., слуга.., заслуженно.., заслуга» -
К поэту ли такие ярлыки?
Прошу простить «дедулю», знатоки, -
Я постигал прекрасное у плуга.

Меня к прекрасному  излишне приобщать –
Я в нём живу и превосходно вижу,
Как Нифонтова сохнет по Парижу,
А Махаон скрежещет: «НЕ ПУЩАТЬ!»

Куда же дикороса не пущать?
В ваш серпентарий?
Кто ж туда стремится,
Где нужно насмерть за местечко биться
И барина при этом не смущать.

Беда ль, что ваш синклит судьбу мою «решает»? -
Ушатами злословье льёт.
Мне лишний шрам не помешает
И, уж конечно, не убьёт.
                ***

Что такое «Гость» в «Афише Барнаула»?

«Гость» - это лыцарей наших забрало.
За ним они прячут себя неспроста. –
Перековали перо на марало,
Чтобы марать тех, чья совесть чиста.

«Маранье – поступок!
Исток вдохновенья!
Повод гордиться отвагой своей» -

Привольно живут мастера оскверненья
В замурзанной ими Отчизне моей.
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…

***
Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получают право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…


И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».
***
- Чем измерить счастье? Какой единицей?
А прибор известен, - это наши лица.
Шириной улыбок или блеском глаз?
Чем измерить счастье, спрашиваю вас?

Изобильем «нала»? Марками авто?
«Крышей» криминала? Златозубым ртом?
Может быть – экзотикой джунглевых дорог? –
Счастье измеряется снами без тревог:

Когда в дверь прикладами ночью не стучат;
Когда псы дворовые до утра молчат;
Когда только звёзды смотрят к вам в окно,
Пока отдыхаете от телекино.

Ночи без тревоги. Без тревоги дни. –
Ваши и, конечно же, вашей всей родни.
Счастье есть уверенность в том, что к вам в жильё
В час ночной не вломится власть или жульё.

Если счастье прячете – ночь изобличит.
Время – уже заполночь, а кобель молчит!

***
- Живу в кольце блокадном нищеты.
Извне доносятся бодрилки нуворишей
И тех, кто обзавёлся скользкой крышей
И нимбом,
обокрасть успев святых.

И ханжеские речи крыш самих
Пытаются в сознанье мне втемяшить,
Что я люблю, со всем народом, их
И радуюсь, орла двуклювого обнявши.

Ведь знают: несусветное несут;
Знают: народ не верит болтовне их, -
Уверены: кремлёвской ахинее
Безмолвно внемлет даже божий суд.

Ещё бы! _ Задолжал им христианский пастырь –
Не небо золотило купола,
Покамест тешили «овечек» педерасты
И кровь бандитская, став золотом, текла

В банки и храмы, в пропасть заграницы,
На кладбища – в помпезный лабрадор,
А прокуроры строгие Фелицу
Служанкой отселяли в коридор.

А нищета патриотизмом бредит.
Ей подпевает ушлое ворьё.
Всё ближе к сокрушительной победе
Над славой собственной Отечество моё.
        ***

-          Мечты крадут года

Довольствуюсь лишь тем, что мне в сей день доступно.
Что от щедрот державных мне дано
И хоть , порою, думаю преступно,
Стараюсь быть лояльным всё равно.

Такие уж мне качества привиты –
Различные, но слитые в  одно.
Я думать не могу, что век мой – век бандитов,
Но ведь другим он стать не сможет всё равно.

Мечты крадут года и оставляют возраст.
Две трети протечёт, а словно и не жил.
И что-то начинать – рискованно и поздно  -
Горячку остудив, померкнут миражи.

Поймёшь всю пустоту звучаний изречённых,
Что славили тебя за твой гвардейский труд;
Почувствуешь себя в проступке уличённым,
А чувства у людей проснувшихся - не врут.

Поймёшь, что это всё, что ты обрёл за годы,
Бодрившие тебя романтикою дел,
Полезных для страны, не лишних для народа –
И только ты над ними словно пролетел

Пожухлым тощим листиком осенним –
Над всем, что пот твой щедро просолил,
Соавтор и продукт эпохи потрясений,
Увешанный наградами, дебил.
***
- К ЧЁРТУ ЭЛЕКТРОННУЮ ЛЮБОВЬ!

Не люблю шататься я по бульвару,
Хоть на пару с  кем ни будь, хоть один.
Пригласи ка ладушка к самовару –
Голубками рядышком посидим.

Поворкуем так, как когда-то предки, -
Не крича в «мобильник» «Алло! Алло!».
На одной обнимемся табуретке –
Будет нам удобненько и тепло.

…Достучится седце моё до лады,
А её сердечко – в ответ ему:
«Твоему вниманью, конечно, рада,
А зачем торопишься, не пойму».

«Что тут не понятно, моя родная, --
Попытаюсь ладушку обольстить, --
Что случится завтра, то мы узнаем,
Главное – сегодня не упустить»,

Ладушка пощёчину мне отвесит.
Не со злом, а так, чтобы не хамил.
Но такая ласка меня не бесит –
Хоть она дерётся, я всё ж ей мил.

Жить, как мы сегодня, не интересно.
Ведь от одиночества стынет кровь.
Я уже чумею от эсэмэсок –
К чёрту электронную любовь!
***
ПАРОДИИ И ПРОЧИЕ РАЗДРАЖИТЕЛИ

-       НЕСОГЛАСИЕ

                «Ходит-бродит дух седой:
                От  одной звезды – до другой звезды
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                Лишь мои следы»
                «И я хмурюсь, словно Казаков»
                «Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,»
                «Я столько лет зашторенной жила!»
                «Мир неумыт, как окна в феврале» и т.п.
                Г.Колесникова
                «Пятое время года»  2003г.

Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,
То придумано это слепым идиотом!
Если я – это небыль, то что тогда – быль?
Иль не видно мою, всю навырост, работу?

Расстаравшись у снега живою водой,
Я до блеска отмыла февральские окна
И, зашторив себя, вижу город живой,
Чую пульса биенье, хоть до нитки промокла.

Ну, какой же я ноль? От звезды до звезды,
От воды снеговой до обычной воды
И, чего уж скрывать, от беды до беды
Лично я натоптала свои же следы!

Это ж надо!  Я – ноль..
Вон идёт Казаков,
Утомлённый бездарностей наглою ленью, -
Вы спросите его, - он без обиняков
Подтвердит вам, что я с давних пор  далеко
От коллег, претендующих на обнуленье.
***

2

                «Горькая чаша испита.
                Сладкая чаша полна.
                Хочется знать мне, что скрыто
                За равнодушием дна.
                Или вино виновато,
                Или виновен король
                В том, что краплёные карты
                Трижды почикала моль?»

103 - Начикала  мусора кучу -
В ней вся королевская рать!
Зачем было трижды их мучить? -
Могла б за один раз сожрать.

Не искала б я острого слова
В горькой чаше, испитой до дна,
Равнодушного, как Казанова
В доме с молью, где всё -  седина.
***
104 - Вытяжка из "Пятого времени года"
            Г.Колесниковой

Иные кроют трёхэтажно.
Притом, нормальные вполне.
Мне ж рот открыть – до дрожи страшно,
Но и смолчать – преступно мне.

Всё потому, что я горячая
И раздвоилась, вот, - не вру:
Глядеть на небо – я незрячая.
Я же – юродивый в миру.

Моя судьба гермафродитная
Меня не сломит всё равно
И скоро стану я элитною,
Ибо я, всё же, не «оно».

И если где-то затеряюсь
Я, как мираж, и не найдусь –
Читатель пусть не унывает
И подождёт немного. Пусть.

Уже прорезались из кожи
Возле лопаток два крыла.
Правда, пока они похожи
На два, простите, помела.

Но я янтарною смолою
Сухие прутики сплочу,
Смочу студёною водою
И… пародиста замочу!
***


105 -        ГРУСТНО

                «Человек к земле спиною
                Прислонился жарким летом»
                «Обнимал он поле-море,
                Край родимого села»
                «Шёл я мимо по дороге,
                по родной земле я шёл.
               Грустно было мне немножко
               И безбрежно  - хорошо»
                Геннадий Честных
                Альманах «Три реки» 2009г.

Человек к земле спиною
Прислонился, словно к печке,
И при этом изловчился
Как-то поле обнимать.
Я попробовал – не вышло,
Хоть трещали локти, плечи,
И продолжил, удивляясь извращению,
Шагать

Шёл я мимо по дорожке,
Удивляясь всё сильнее:
Кто же мог дорожку эту
По пшенице проложить?
Грустно было мне немножко –
Ну, как выйдет ахинея,
Если вздумаю поход свой
На стихи переложить…
***

106 - МОНОЛОГ УНИЖЕННОГО ДОМА

                «Призадумался дом у тына,
                Посерел от дождя, словно сник»
                «Трудно жить и писать достойно,
                Не жалеет ни о чём, никогда»

                Галина Мотовилова
                Альманах «Три реки» 2009.

«Призадумался я у тына –
Рокировки такой не понял.
Не слетела ль с катушек Галина? –
Прежде тын ведь у дома стоял.

Невозможно стоять достойно –
Хоть у тына, хоть у плетня.
Оклемаешься, Галя, от пойла
И на место поставь меня.
***

107 - КОНЕЧНО, ЖАЛЬ, НО ЕСТЬ НАДЕЖДА

                «Я много лет растрачивал надежды.
                Бездумьем грёз себя испепелял.
                Убого шёл дорогою невежды,
                Больную плоть грехами утолял»
                «Да и теперь, как камень на распутье,
                Не разберусь, где правда, а где ложь»

                Сергей Паутов
                Альманах «Три реки» 2009.

Как жаль, что я – не камень, не булыжник…
А стань я им – узнал бы всё про ложь,
Не суесловил на себя облыжно,
Сказав: Серёжа, сам себя не трожь!
Ты никаких надежд не порастратил,
Дорогою невежды не бродил.
Плоть, правда, ты слегка подгеростратил,
Когда себя стихами возбудил.
Но ты ещё не камень, слава богу,
Иначе бы не написал так много.

      В неверности к себе виновен сам я
И сам же я избавлюсь от неё, -
И будет повод вытесать из камня
Великое подобие моё.»
***

108 - КАК ХОЧЕТСЯ!..

                «Как хочется отдёрнуть занавеску,
                Открывающую будущее. Но
                Не пробил час. А значит эту спешку
                Ты укроти. Что будет – суждено.»
                «Но кажется, что завесь колыхает
                Весенний свежий чистый ветерок».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 1009

 -- Что, хочется отдёрнуть занавеску?
И я не против дёрнуть её, но
Не пробил час.
Но, укрощая спешку,
Лишимся мы того, что суждено!
Как быть? -
                Уж завесь ветерок колышет,
Вдувая в спальню пьяную весну.
Эй, где ты там? Рви завесь! –
Гад – не слышит.
Опять, где-то пресытившись, уснул.
***

109 - ХРОНИЧЕСКИЙ НЕДУГ

                «Нелюбовь к себе не лечится –
                Это длительный процесс.
                Кто-то скажет: «Делать нечего».
                Может, так оно и есть?».
                «Под какие-то параметры
                Ты меня не подгоняй».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 2009

Словно раненный, муж мечется,
Спит отдельно  и не ест.
Нелюбовь ко мне не лечится –
Это длительный процесс
В окружении принцесс.

Да  уж слишком затянулся он.
Что за жизнь – жить не любя? –
Нет и дня, чтобы не дулся он
На меня и на себя.

Говорила мне свекровь,
А она умней парламента:
Есть какие-то параметры,
Где врачуется любовь,
Если я того достойная –
Не лелею мужу месть…
Говорят, пишу пустое я.
Может, так оно и есть?
***

110 - ТАРАКАНЩИНА

                «Здравствуй, Вечность.
                Я твоя – не отринь меня!
                Собираю в полёт я сегодня своих тараканов…
                Эволюция скоро всех нас разберёт на запчасти…
                Мне достался глоток эйфории чистейшей воды…
                Быстро тают на небе ночном тараканьи следы…
                Об асфальт побейтесь головой…»
                Юлия Ершова
                Бийский вестник. N2 2012.

Собираю в полёт я сегодня своих тараканов.
Но сбежались на зов, как на кастинг – дурнушки, клопы.
Я, с досады хватив эйфории два полных стакана,
Возмутилась от наглости кровососущей толпы.

Эволюция нас развести не смогла, как известно.
Там, где я с тараканами, пребывает и этот народ.
И от этого я об асфальт головою своею так треснусь,
Что какой-нибудь морг на запчасти мой мозг соскребёт.

Но клопы не всплакнут от потери поэта большого…
Время быстро сотрёт со страниц тараканьи следы.
Лишь Буланичев спросит: «А где наша Юля Ершова?» -
Вечность же – промолчит, в рот набрав стихотворной воды.

***

111 - ЗАВИСТЬ

                "Кожанэ, ты моё, кожанэ,
                Кожанэ ты моё польтэ,
                Исцарапанэ, задрипанэ,
                Потерялэ своё красотэ.
                И не тэ, и не се, и ваще
                Вовсе ты не польтэ,
                А плаще".

                Юлия Нифонтова

Ах, Серёжа, твоя Шаганэ
Не ходила зимою в плаще –
Солнце южное даже в винэ
Расточает тепло. И ваще
Ты садист. Я тут в драном польтэ
Прячу стылой зимой декольтэ,
Представляя  загар Шаганэ
С поцелуем твоим на спинэ…


112 - НЕУДАЧА

                «Мне бы кошкой таиться в мешке».
                «Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
                Двенадцать лет твердил, что  - тунгус».
                «Париж похож на Мозамбик».
                «Лишь устрицы выглядят жутко,
                Да плесени белой налёт»
                «Я – всего лишь обезьянка, научившаяся плакать»,

                Юлия Нифонтова


Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
Решил ввести в семье закон тайги
И стал швырять (простила б, если – спьяну)
В меня мои с набойкой сапоги.

Погрезилось ему, что я – тунгуска.
А я была, с рождения уже,
Внутри – француженкой, снаружи – бабой русской,
А между – обезьянкой в неглиже.

Наследница ТОГО метеорита,
Я затаилась кошкою в мешке, -
Ждала, когда в Париж из Мозамбика
Внесут меня и доллары. (В чулке).

Но не едать мне устриц и медуз,
На сыре плесень не лизнуть ни разу –
Муж, соблюдя обычай брачных уз,
Вспорол мешок и был таков, зараза.
***


113 - ОКУЛИСТУ

Спою-ка я под старую сурдинку .
Что  перевру,  в том не моя вина:
Она реалий нынешних полна:
В своём глазу Вы видите соринку,
В моём Вы не заметили бревна.

В апартаментах Музы я задира,
Перед врачами – безобидный гном, -
Не стала б эта скромная сатира
На Вашей скромной совести бельмом.
***

114 -                Лору

Не слышал я того, что Вы бурчали,
поспешно что-то в карточку строча.
Уж лучше б Вы немного покричали,
Забыв на время этику врача..

И я бы знал, что-как-когда мне делать.
А тот рецепт, что начертали Вы,
В аптеке ангелицам-фармацевтам
Пришлось читать в три светлых головы.

К исходу дня его расшифровали,
Как я сказал, в три светлых головы,
А то, как почерк Ваш они назвали,
Мне повторять не хочется, увы.

Пока меня Вы принимать не рады
И не готов разлечься я в гробу,
Вам мегафон приобрести бы надо,
А окулисту – стереотрубу!
___
***

115 - Пока на этом свете пребываю,
У терапевта так же я бываю:
Всё, что до пояса, безропотно снимаю
И, что расслышу, то воспринимаю:
Не есть того-то и того-то, и того-то;
забыть где бабка спит, тяжёлую работу;
Ложиться спать задолго до зевоты.
Что до питья – кефиры да компоты.

Приду домой, а тут уже лопата
Торчит в ботве. Жена стоит патлата.
И пот течёт с уставшего лица
В сердце, пока ещё, не мертвеца.

Всё ясно – песня терапевта спета,
А, судя по ботве, и песня лета.
А песня осени, хоть и в самом начале,
Взбодрить не может нотками печали.

Помянешь нежным словом щедрость лета,
Лопату в руки, под язык таблетку,
- Ну, что, картошка, снова да ладом? –
И до темна кочуют клубни в дом.

И падаешь после такой работы,
Как врач сказал, задолго до зевоты.
А утром и не думается что-то
О вредности «того-то и того-то».

Могу прочесть советы наизусть
И применяю их, когда это возможно,
И когда станет вновь в груди тревожно,
Пусть постучит ещё по рёбрам. Пусть. –

Не один раз уже мне помогло.
Неравнодушных рук его тепло
***
- Спи, родная, - спокойно супруге скажу, -
Спи, а я за столом до утра посижу.
Буду сон твой стеречь
И подкладывать в печь
То, чем нашему счастью грожу.

Пусть крамола горит. Ей на смену придёт,
В добрый час, полояльней строка.
Ведь она где-то есть…
Ведь она где-то ждёт
Недовольного всем, старика.

Надо как-то найти, надо как-то узреть
То, что видно льстецам и глупцам.
И тогда, может быть,
Мне удастся обресть
Путь-дорогу к искомым хлебцам.

Но проснётся жена и мой поиск прервёт,
Выключателем щёлкнув в сердцах.
Я отправлюсь в кровать,
Но, конечно, не спать,
А досматривать сны о хлебцах…
***
Впитать доступную для взора красоту,
Запомнить душу возвышающие звуки,
Вообразить, какую высоту
Преодолели в деле ваши внуки –

Уж это ли не счастья узелки,
что вяжет жизнь, на радости скупая?
Мы к ним привыкли, мы их не считаем,
Играя с прозой жизни в поддавки.

Кем только эта проза ни вертела
В  дворцах царей, в затерянной глуши,
Чтоб наслаждалось жаждущее тело,
Презрев стенанья собственной души…
***
-         На Пикете

Народную молву не упредить
И никаких преград ей не поставить;
Её нельзя законом запретить,
Если она начнёт достойных славить.

Не много ею славленых имён
Со дней полузабывшихся былинных,
В которые навеки был вживлён,
Не меркнущий с годами, медальон,
Хранящий горечь ягоды-калины.

Где вы, стелившие пред Ним свою полынь,
Вплетя в неё сухие ветви тёрна? –
Засохли тёрна и полыни зёрна
После молвы коротенького «Сгинь!»
***


119 - Склонитесь перед мощью приземлённости,
Не рвитесь в чуждую для жизни высоту –
То приземлённые поют об устремлённости,
Сбивая устремлённых налету.

Но если вы высотный плод сорвали и,
Ликуя, возложили к их ногам,
Не избежать бесовской вакханалии –
Причислят вас к надуманным врагам,

А плод, добытый вами, будет принят
И назван именем врага высот любых.
А ваше, блицем вспыхнувшее, имя
Найдёт в народе новых торопыг…
***
120 - На зыбкой грани тьмы и света
Легко остаться без ответа,
Задав вопрос: «Как надо жить?» -
Грань любит головы кружить.

Куда ты свалишься – вопрос.
Я испытал – на грани рос.
Но рос в родительской броне.
Живу на светлой стороне.

Живу на светлой стороне,
Но грань не очень отдалилась
И тьма отнюдь не удалилась
В граньобразующей стране.
                ***
-   Охота – лучше всякой воли

      Юмористическая эпопея

  Когда с октябрьского леса
слетел последний  жухлый лист,
Читы известнейший повеса
(Не дуэлянт, не скандалист,
напротив – муж в солидном ранге,
благообразен – не из «рыл» -
и потому только не ангел,
что много от супруги скрыл)
пустился в дальнюю дорогу.
   О том не знал я до поры,
но всё открылось понемногу.

С Б О Р Ы
Весь год в волнении дорожном
картечь в патроны Он вбивал
и амулет – зуб кабарожий –
в подкладку майки зашивал.
Всё сам... Всё сам... Жена ворчала,
блюдя супружеский обет.
,,,Блокнот, ягдташ, шампунь, мочало,
стихов обрывки и начала,
бинокль, стакан, охотбилет –
всё клал неспешно,  по-порядку,
а за согбенною спиной
сверял по перечню укладку
начпрозы Е.Е.Куренной.
    Сей факт имел резон особый, -
не так себе он тут корпел.
В Чикое знает каждый соболь
кто в этом деле преуспел.
Отхожий промысел начпрозы
освоил – дай господь иным! –
всё, от Мензы и до Формозы,
закреплено за Куренным.
   Уместно тут сказать, лелея
распределения закон:
Всё, что на Nord от Арахлея,
освоил Н.Д.Кузаков.

         Когда уж сумерки сковали
Читу и вспыхнул лунный свет,
лишь той порой упаковали
бинокль, стакан, охотбилет...

                Проводы
   Едва заря нам показала
пунцовый краешек крыла,
вся площадь около вокзала
уже явления ждала.
На деревах алели банты
и ввысь рвались шары из рук,
и исходил от транспарантов
святой торжественности звук.
Тащили стол с сервизом чайным,
накрытый строгим кумачом.
и армянин один случайный
осведомлялся всё: «Почём?»
Но грянул туш!
                Южанин скрылся
под милицейский вой сирен.
И Он во всей красе явился
толпе – читинский Тартарен.
Кричали, плача, все: «Ни пуха!».
Ревмя ревели: «Ни пера!»
и на опасной грани слуха
вопило мощное «Урра!!!»

               
Авторское отступление

Я эту падь не рассекречу, -
мне пригодится самому,
Здесь лето целое Ему
один братан готовил встречу:
подстриг кусты и камыши,
окрестный лес подчистил малость,
чтоб в этой девственной глуши
Ему стрелялось и писалось.
Волков и рысью всю родню
изгнал в неведомые дебри
и по особому меню
вскормил особенного вепря.
Стрелка высокого встречал
букет заботы образцовой:
Семь оленух, три пантача,
отменный выводок песцовый
и много прочего всего,
охота чтоб – не на смех курам.
Старейший гризли для Него
готов отдать был даже шкуру.

Глава, уносящая нас на место происшествия

      Притихла мудрая тайга
в томливом сладком ожиданье...
Чу! Чья-то твёрдая нога
спугнула трепет мирозданья
и... На опушку вышел Он!
Бурундучки умолкли робко,
а гнуса целый эшелон
впился в холеную бородку.

Животрепещущая вставка в главу:

...Затлел невзрачный костерок.
Над ним пригрелся котелок
и, будто вервие – телок,
дым в небо искры поволок.
И те взмывали удивлённо...

       Уставший бард присел, огруз,
словно предвидя свой конфуз.
Зашевелился гнусный гнус  -
стал оставлять браду и ус
при раздуваньи опалённый.

             Покамест грелся котелок,
вплетая в сизый дым парок,
охотник дёрнул за шнурок
на горле ёмкого баула
и...
           Содрогнулся в скорби бор!
Мандраж прошёл по спинам гор!
Взметнулся месяца топор
от стона, свойственного мулам...

...Он тряс, догадкой поражён,
баул над мхом сырым и затхлым. –
всё разбросал – искал ружьё
А им в бауле и не пахло.
Оно тем временем в Чите,
как много лет подряд, говело
на толстом согнутом гвозде
и с ним безропотно ржавело.

        Детям не читать!

Померкло небо над полянкой
и сердце дрогнуло в груди,
когда услышал хрип шаманки:
«Ты в чьи угодья угодил?»
     Сознанье стыло и тупело,
С чего-то лопнул, вдруг, стакан,
когда зловеще захрипело:
«Над всем царит тут Кур-Кузклан...
                ...лан-н-н-н...
                ...ан-н-н...
                ...н-н-н...»

                Пробуждение

Утро пришло без единого лучика.
Тучи свалились на плечи кедровые.
Плюнул в кострище проснувшийся мученик
вспомнив о планах и вспомнив о проводах.

Вспомнив о проводах, встречу представил Он:
Светлые лица да стяги багряные...
«Господи, как же ружьё-то оставил я?
Знать потому, что людишки нагрянули...
Это ль не петли, что ставятся славою?
Это ль не промах гражданского бдения?
Вот и расплата пришла за тщеславие...
Вот и пришло роковое падение...
Что тут попишешь и что тут напишешь...
Канули в хаос мечты очертания. –
Не состоятся охотничьи вирши –
с треском обрушится культ почитания...»

       Незапланированное рандеву

    Что-то в затылок пахнуло горячее,
что-то затылка коснулося ласково. –
Глянул назад... И померкли все горечи –
гризли стоял и смотрел, соболезнуя.
- Ах! Извините... Простите, пожалуйста...
Вы не ко мне?
 - А к кому же, любезнейший? –
Весть разнеслась, что большая кручинушка
вдруг омрачила чело бесталанное.
Будем знакомы...
- Ага... С удовольствием.
Я – Михаил, извините, Виш... Виш... Виш... Виш...
 - Вот так оказия! Это же надо же! –
Ведь и меня окликают Михайлою...

Вынужденное отступление в жанре
публицистики, необходимое для сокращения пути к давно
ожидаемой развязке

Так вот непросто,
в большом напряжении,
два Михаила пошли на сближение.
Думал хозяин,
кряхтя от натуги;
гость – о возможной
медвежьей услуге.
Мысли стрижами
вились на распутье.
Жутко поверилось
в сказки Распутина.
Верилось в сказки...
Мысли вились:
«В жизни реальной
хрупкая жизнь.
Ежели что,
то на что уповать?
Я же явился сюда убивать...»

В горьком раскаянье страсти кляня
тихо промолвил: «Простите меня.
Жил я вдали от земли и тайги,
из кабинета не видел ни зги.
Слушал хвастливые трёпы убийц
и соблазнился...»
                И падает ниц.


    Глава о зверином благородстве
и благотворном воздействии отмены
         смертного приговора

Тёзка над Ним посопел через нос,
в черепе тяжкий кантуя вопрос;
когтем чего-то нашарил в носу,
бросил под лапы и рявкнул: «Спасу!
Спасу я твою непутёвую честь.
Тут у меня изюбрятина есть. –
Был здесь недавно, тебе не в пример,
один дарасунский бедняк-браконьер...
   Лес он покинул при полной луне,
а где он теперь, то неведомо мне:
в аду ли, в раю, - мне на то наплевать.
Теперь он не будет зверей убивать.
Не будем земное с небесным мешать, -
о том тебе лучше попов поспрошать".

       Все чувства вместились в сознанье поэта, -
ОН ИЗБЕЖАЛ РАССТАВАНЬЯ СО СВЕТОМ!
И бесконечно был счастлив и рад
тому, что уже не мерещится ад.

     Тёзка всё видел:
и бледность чела
и взгляд, где метались
надежда со страхом,
и то, как от пота темнела рубаха,
и то как надежда в глазах расцвела.

     Чему тут дивиться? -
Кого не терзала
приставшая к горлу с ножом, неизвестность?
А тут не пустая торжественность зала,
а, полная тайн, Берендеева местность:
Разная нечисть за пнями таится....
Рядом Шишиги листвою шуршат.
Впору упасть вниз лицом
и молиться
за всех, кто грешил тут
и ныне грешат.

       Вынул в волненьи платочек Поэт –
требовал слова лесной этикет.
Пальцы тряслись и «охотник» молчком
вытер диоптрии толстых очков.

Вытер – и всё посветлело над ним!
Вытер – но мир был, всё так же, раним!
Вытер – и камень свалился с души
девственно дикой таёжной глуши.

Глянул в диоптрии – гроб на весу...
Голос Синильги: «Проснись – Дарасун!» -
...Рельсы. Шлагбаум. Домишко поста.
Рядом с вагоном грохочет состав...

          Грянул в душе многозвучный хорал:
Всё ж о медведях Распутин наврал!!!
Нежно погладил он взглядом ружьё:
«Сила – орудие. Жаль – не моё»

Скорость, дорога и жизнь, что «красна»,
стёрли остатки зловещего сна
и оболочка мирской суеты
вновь обозначила вешки мечты:
«День отдохну – доберусь и убью –
приеду – продам – приценюсь и куплю –
если останется – будет запас...»
Мысли, что дальше, увы, не про нас.

                Эпилог

Спустя семь дней, в Карымской некто,
имея чин «Охотинспектор»,
писал разгромную статью
о тех, кто в жизни - и не редко –
глагол используют  «убью».
Слова и боль, как дробь в патроны,
вбивал он в тему охороны
всего живущего в лесах.
Он цену знал тому урону,
что нанести смогли погоны,
биясь со злом на словесах.

Он призывал сограждан к делу.
Взывал к уму, душе и телу –
 рукам, ногам и их сердцам!
    Познав печёнкой изуверов,
он призывал их к чувству меры
от первого лица:
«Я в войне за среду никогда не остыну.
Изуверов я чувствую даже нутром.
И клянусь: Подарю повзрослевшему сыну
свой последний, на них снаряжённый, патрон.
И скажу. чтоб он был до предела раскован
и не вздумал кричать «Руки вверх» и «Ложись»,
если встретит с берданкой в лесу Вишнякова.
«Смерть так же заразительна, как жизнь.»

                --------------------------
Важное примечание:  На рукописи лежит собственноручная
резолюция Василия Григорьевича Никонова:
«Менза, Менза – с охотою хреново,
Там дети похожи на Куренного.
Растут ни охотники и ни читатели
Это великие будут писатели»!

                ***
- «MANE, TEKEL, FARES»-

«Взвешено, сосчитано, отмерено» -
Огненные слова, появившиеся на стене
Во время оргии вавилонского царя
Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
ОБРЕЧЁННОСТЬ

                «Люблю грозу в начале мая»
                Ф.И.Тютчев.

Я не оригинален, полюбив грозу
В начале мая ли, в июне ли, в июле.
И в том, что уронить могу слезу,
Увидя ветку, срезанную пулей.

Но я зато большой оригинал,
Когда ворчу под звуки канонды,
Когда орать бы во всё горло надо,
Чтобы весь мир от боли застонал…

А заори я –кто остепенится,
Отбросив прочь горячее ружьё?
Ну, покричу, а кровь продолжит литься
Под  вековечным лозунгом «МОЁ!». –
ТАКОЕ ВОТ ЗЕМНОЕ БЫТИЁ…
     ***
Эх, вороны-вОроны,
Вам зима – не мать.
Но родную сторону
Жаль вам покидать.

Всё переживаете
Вместе с ней, родной.
Здесь и умираете
В непогодь и зной.

В небе незаладится –
Тут же клином свет. –
Никакой в нас разницы,
хоть и сходства нет.
***
ИЗУЧАЙТЕ!

Посетители, клиенты, пациенты –
Все, кто платит, или будет, алименты,
Эти строки вытекают из-под ленты
По велению текущего момента.

Вы из тех, кто как-то может жить без ренты;
Вам посмертно не поставят монументы,
Но без вас, как стройка века – без цемента,
Те, кто рвётся безоглядно в президенты.

Вы не ездите ни в Ниццы, ни в Сорренты –
Куда надо, вас везут в вагонах менты,
Чтоб, когда уже вас впишут в «элементы»,
Вас помиловали ваши президенты.

А до этого, как злого оппонента,
Вас в природе просто нет для президента.
Потому-то до последнего момента
До печёнок изучайте претендента!
***
В оконно-горшечной флоре
Цветут иногда улыбки.
Собака и кошка сыты.
На крыше сияет жесть.
Нет только синего моря
И всемогущей рыбки.
Разбитого нет корыта,
А всё остальное – есть.
***
 Приколы творческого процесса

Для меня уже не ново,
Когда можно даже взвыть:
Знаешь, есть такое слово,
Только как его добыть?

Знаешь что обозначает
И синонимов полно –
Память же не отвечает
На запрос твой всё равно.

Любит и поиздеваться,
Что случалось, и не раз:
Только станешь раздеваться. –
«Получите ваш заказ!».

«Извини, - шепнёшь перине, -
Надо строчку мне спасать»,
И бежишь в одной штанине,
Чтобы слово записать.
***
О МОНУМЕНТАХ, БЫВШИХ ПОЭТАМИ

Они сегодня – монументы.
А в пору творческих ночей
Считали, как и я, монеты
На перья и пяток свечей.

Уж такова поэтов участь,
Будь то в европах ли, у нас:
На не прошедших курс «Живучесть»
Косится батюшка Парнас.
***
- «Дуракам закон не писан» --
Изрекаем мы подчас.
А дурак бывает лисом
И легко дурачит нас.

Может статься, на себя я
Гнев закона навлеку:
Приз, который всем по нраву,
по неписанному праву
Достаётся дураку.

Я не сыт небесной манной,
Век, мне данный, не изжит,
А тут вывод очень странный
На поверхности лежит.

Вот и думаю-гадаю:
Стоит?
Нет? –
Пока не знаю.
Но мне нравится вопрос:
«С дурака какой же спрос?»
***

- БОЛЯРИН И КРЫСЫ

В Болярске брезговали дустом.
Амбар однажды посетив,
Болярин видит: всюду пусто!
Во всех сусеках и в кути!!!

От домотканого пиратства
Болярин чуть не окривел:
«Моё болярское терпенье
Державно, но не бесконечно!
Кота, страдающего ленью,
Сослать в его Дворец навечно!
Всех расхитителей поймать! –
Они, по жадности, из местных.
Из-под домашнего ареста
Даже на Кипр не отпускать,
Ядрёна мать!!!».

Крыску поймали.
    Арестовали.
Ввергли в пентхауз без замков,
Чем от души поразвлекали
Честной народ и знатоков.

Мораль здесь в том,
Что нет морали
Там, где её
Давно украли.)
***
-  ОДА
ШЕСТЕРЁНКАМ И ТАНКАМ

                Чем реже мы оглядываемся,
                Тем чаще допускаем ошибки.

Чиновник в неприкаянной «сторонке»
Или столичный, с признаками барства,
Фактически – всего лишь шестерёнки
В огромном механизме государства.

И он обязан быть механистичным,
Вертясь по принужденью на оси.
И что-то изменить по воле личной
В своём верчении – Всевышний, упаси!

Тот час же где-то что-то заскрежещет,
Сорвёт ли шпонку, выломает зуб… -
Как результат аварии зловещей,
Что-то не так пойдёт в самом низу.

Внизу, где дела каждого начало.
Откуда блага все и слава вся.
Где шахты, нивы, фабрики, причалы,
Где бьют свиней и лечат поросят.

Так что, с чиновничьим решеньем соглашайтесь;
На труд его и жизнь не покушайтесь. –
Швырнули как-то танком в механизм
И развалился наш социализм.

Двадцать лет копались в механизме:
Меняли шпонки, шестерни меняли,
Спускали вниз слабительные клизмы
В меняющемся часто номинале…

И потеряли люди чувство меры
Нищий народ, вдруг, стал миллионером!
Из шахты вышли на-гора живые,
Бесцветные, как черви дождевые.

Потом пришла пора червей могильных –
Ни чем не брезговавших, ненасытных, сильных,
И бывшее народное добро
Пережевалось в злато-серебро.

И золотых делишек мастера,
Лыка с последних лип себе надрав,
Введя в права полипатриотизм,
Заставили вертеться механизм.

И потому случилась
Вся эта херня,
Что прежде мы учились
Стрелять по шестерням.
Так что, в другой раз…
Впрочем, промолчу.
Ну, разве что, немного поворчу.

Ворчанье – не рычанье, не прокурорский бас –
У него невнятное звучанье.
Но, коль есть право голоса у нас,
То быть должно и право на ворчанье.

И потому не вижу я причины
Швырять в меня цензурной мертвечиной,
Тем более, что я уже с пелёнок
Приучен слушать скрежет шестерёнок.
***

- РЕФОРМА

Правил таёжной страной Геркулес.
Была в ней большая контора «Главлес»,
Умевшая лесом своим дорожить,
Да вот, Геркулес приказал долго жить.

Поминки ещё не закончились, вдруг,
В «Главлесе» возникла контора «Главбук».
За нею: «Главдуб», «Главсосна» и «Главпень» --
Конторы рождались по-нескольку в день.

Писались отчёты за кипою кипа.
Чтоб их узаконить, возникла «Главлипа».
Процесс завершился.
Все Главки у места.
И все благодарны Начальнику Треста.

Но время идёт.
Чтоб убрать всюду тень,
Расширили втрое контору «Главпень».
                ***
137 - ТРЕЛЬЯЖ


под названьем  нэповсим «трельяж».

Тени там, и всякие помады-
Это мне начхать и наплевать,
Но кому, скажите, это надо:
Ежедневно что-то «открывать» -

Наблюдать залысины, морщины,
Всяческие складки да мешки…
«Полноте, - вы скажете, - мужчина!»
Пас, молчу. Бывали и грешки.

…Внучек съел всю бабкину помаду.
Жертва сразу всполошилась, я ж
Был доволен. Я был даже радый!
Вот, ещё б раскокал и трельяж!
***
138 - ДУШАНБЕ

Весь путь с заоблачными видами –
Часы какие-то, не дни. –
И вот, я, сам себе завидуя,
Стою на площади Айни.

И сам он тут. Халат накинут.
Он мудр лицом и величав.
Я лица мудрые такие
Сейчасна улицах встречал.
 
В таких же самых тюбетейках,
Тому же времени сродни –
Будто во всех библиотеках
Ушли из сборников Айни.

И во плоти столичных граждан
В тени платановых аллей
Мне утолить пытались жажду
Нектаром глинистых полей.
***
139 -        Проблема

Без всяческих обиняков,
Бесцеремонно и непросто
Катит из тьмы седых веков
Проблема шустрого подростка.

Она людей лишает сна,
Свергает догмы педагогов
И даже с тем идёт не в ногу,
Кому до тонкостей ясна».

Отождествив его с бедой,
Мы лебезим с подростком:
«Друг мой…»,
В садах с развесистою клюквой
Кормя капустной ерундой.

А он, юнец неутомимый
В своём движении вперёд,
Капусту кинет, а интимы,
Не зная горя, подберёт.

И жизнь его пойдёт не просто,
Но гармонично, как стихи.
И в соответствии с тем ГОСТом,
Где наши значатся грехи.

Сочувствую, отцы-коллеги, -
Мы под недугами, не над…
Для нас пришла пора элегий,
для них – О, боже! – серенад!
***
140 - Истекает вощина
Отгорающих дней…
Видно, в этом причина,
Что зовут всё сильней
Уссурийские пади,
Тарханкутская синь.-
Хоть иди «Христа ради»
На дорогу проси.

Ярость скудости в строки
Лью, дорогой забыт.
Будь он трижды раз проклят,
Этот битумный быт.

Он и лжив, и порочен.
Им живу и грешу,
и в отдушины строчек
кислородом дышу.
***
- Виктору Балдоржиеву,
старому другу и
единомышленнику
с восхищением его стойкостью
И целеустремлённостью.

Если мяч оттолкнуть.
Он откатится прочь без эмоций –
Покачается и в неподвижности глупой замрёт…

Где хранятся они –
Свитки многих таинственных лоций
Тех путей, по которым
Одиночки уходят вперёд.

И не брезжущий свет,
А аспиднокромешная темень
Увлекает куда-то,
Неподвижность проклявших, бродяг,
И поныне стоящих
Одиноко над многими теми,
Кто крикливо несёт
Вслед за ними обветренный стяг.

Отфутболенный мяч,
Неприметной отваги бродяга .
Вас роднит лишь одно, -
Чей-то, ярости полный, пинок.
Только мяч не пройдёт
Через боль унизительных тягот,
И не будет терзаться
От того, что всегда одинок.

И, бывало, пройдёт
Не одно поколение смертных,
И густое быльё
Скроет меченный сукровью путь.
НО ВЕЛИКИЙ ПОРЫВ,
КРУТО ВЗЯВШЕГО В СТОРОНУ, ВЕТРА
Грим засохший сметёт
И, веками густевшую, муть.

И откроется шлях, по которому ринутся толпы.
И любые преграды, что когда-то мешали, сметут.
Будет им всё равно: что ты выстрадал, как, да и кто ты…
Будет главное:
Люди
Находят твой след и ИДУТ!
***
ЧАСТНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Поэт ты или не поэт –
Решает не аудитория.
На утвердительный ответ
Имеет право лишь История.

Поэт – не в выставке томов,
Не в удручающей готовности
Развеять скуку теремов, -
Поэт – росточек Новой Совести.

И в жизни ждут его рожны
И чья-то подлая сноровочка.
Ходи поэта на верёвочках –
Дантесы не были б нужны.

И в этом, собственно, ответ.
Он никогда не обесценится:
Пока подлец в тебя не целится,
Ты стихоплёт, а не поэт.
***

- ДАМСКИЙ ВОПРОС

Две дамы в мире есть:
Политика и Муза.
Всего лишь малый шаг
Им нужен для союза.
Но видится одной
В делах соседки шалость. –

Веками не даёт
Сойтись им эта малость.
***
-              УТРО

Звёзды меркнут в ночи
и являют собой Мироздание.
И под каждой почти
коротает свой час часовой.
Над планетою мчась,
аппарат выполняет задание –
Посылает цифирь
через чьи-то стенанья и вой.


Просвистел самолёт,
красной ниткой
пол неба проштопав,
Несусветные силы
ярили утробы турбин.
А на сонной земле
кто-то быстро в тумане
Протопал
И встревоженный страж
разрядил по нему карабин.

Под землёй напряжённо
потели командные пункты.
На прицеле держа
глубину Мирозданья и вод.
С телетайпов стекли
зашифрованных сведений бухты.
Робко начал светлеть,
уцелевший-таки, небосвод.


В заполошный эфир
протолкалось контральто
певицы –
Откровенно поплыл над Землёй
обреченья синдром…
И, уже на заре,
облетели уставшие птицы,
На глиссадах распятый,
засекреченный аэродром.
***
- В тревожный век
Немирный и суровый,
Когда войну
Гасят людскою кровью,
Мне выпал жребий дни свои прожить.
Тяжёл мой слог
И каждый шаг мой горек –
Я через край
Людским наполнен горем.
На чьи его мне плечи возложить?

Не унести его с собою в Лету –
Ему там места не было и нету –
Копится горе
В памяти людской.
А внуков плечи так нежны и хрупки,
И так чисты от безоружья руки,
И ясный взгляд не замутнён тоской…
Не замутнён
Ни страхом, ни печалью.
Но так бывает только лишь в начале
И я не знаю,
как её продлить,
незамутнённость эту?
Где преграда
Тому,
что мы назвали «горькой правдой», -
Что никому ни чем не обелить?

Никто, увы, того не знает срока,
Когда, отринув ценности порока,
Наш ум и жизнь обнимутся, любя;
Когда уйдут из душ людских тревоги
И всей Земли державные чертоги
Возлюбят ближних, как самих себя…
***
СОЛОВЬИ И ВОРОНЫ 

 Мне не встречалось, чтобы соловьи
Свергали с неба воронья армаду, -
Они поют куплетики свои,
Чуть сдобрив их горчинкой шоколада.

Зато встречал я, и встречал не раз,
Как соловьи, наладив оборону,
Красивой трелью уверяли нас:
Вороны-де не делают урону.

После чего,
о мошках позабыв,
Решали все дела свои земные,
Заняв чужие гнёзда без борьбы.
Из них уже и каркают иные.
***
В ночь с субботы на Прощеное воскресенье

Склонившись перед самым сном над ухом,
Коснувшись чем-то невесомым лба,
«Прости меня», - шепнула мне старуха –
Моя неотделимая Судьба.

«Какой в том смысл?  - ответил я бесстрастно, -
Зла не держу, обиды позабыл».
«Но я была к тебе чрезмерно властной!»
«И я, порой, неадекватен был».

«Не сердишься?»
«Напротив – благодарен
За вожжи прочные, за строгую узду.
Ведь я, когда случалось быть в ударе,
Претендовал на Лету, как на мзду.

Веди меня тогда судьба другая,
Я б уж давно над Летой прогудел.
А ты, меня безжалостно стегая,
Последствием ошибок обжигая,
Хранила для неведомых мне дел»

«И для любви, позволь тебе заметить»
«И для любви…
Но вскоре испарился,
Оставив послевкусие, тот хмель»
 «Сам виноват. Не в тот объект влюбился.
Да и не ту преследовал ты цель».

«Но ты то, ты то где была в то время?
Могла бы придержать животный гон!»
«Нет, не могла. Оставленным на племя,
Тобой уже руководил гормон. –
В таких делах я руки умываю»
«Но почему же? Ведь гормон – дурак!»
«Может и так, но в середине мая
Этот «дурак» загнал тебя во брак.
Мало того – швырнул в мои объятья
Уже двоих! А мне-то каково?
Твердите вы, что люди, мол, все – братья,
А сами – будто с разных островов,
Морями отдалённых друг от друга
Ещё в момент рождения Земли! –
Чтобы полвека грыз супруг супруга, -
Такое, брат, не многие смогли»

«Я в том, Судьба, вины твоей не вижу.
Не жалуюсь, не хнычу, не корю,
А вот за таинство питаться знаньем книжек
От всей души тебя благодарю».

«Да, в жизни есть такое, что чревато
Для зрящих выше крыш казацких хат,
Где виден каждый в смерти виноватый,
А не дурацкий времени диктат.

Грешили все, и мы с тобой грешили
Мыслью и словом, глупостью благим,
Но мантии судьи мы для себя не сшили,
Оставив право осуждать другим».

«У нас одно есть право – летописца:
Без суеты лукавой отражать
Всё, что людским стремлением творится,
Чтобы проклятий больше настяжать».

«Ты снял с души моей огромный камень.
Я думала, до смерти не простишь:
Ведь я тебе, вот этими руками!
Однажды в губы сунула гашиш».

«Экзамен роста. Всё давно забыто.
Не поглянулся мне тогда дурман,
А вот в вопросы обустройства быта
Ты подпустила розовый туман, -
Романтикой, как дымом, окурила:
Костры, палатки, песни целины…
До сей поры мой ангел шестикрылый
Резвит себя в окрестности спины.

Надоедает нам любой уют
И бесят нас громоздкие комоды,
Нас никогда не волновали моды
В чаду купе и духоте кают.

Помнишь, как славно было вечерами:
Приладив чёрный чайник над огнём,
Мы в памяти стихи перебирали
И, подзабыв, слегка перевирали
Прочитанное некогда вдвоём:

«Реве та стогне Днiпр широкиi.
Горами хвилю пидiiма.
До долу верби гнэ високi»!
 Бо вже горiлочки нема…»

Втащить в тайгу днепровское раздолье
По силам было только нам двоим… -
Есть наслажденье в рамках своеволья. –
Опасного, но мы на том стоим.

А помнишь Куэнгу? Не ты ль меня толкнула
В этот бурлящий бешеный поток?
«Да, было так, но я же и вернула!»
«Спасибо – вовремя, да только без порток».

Возможно, где-то к тальнику прибило
Несчастное имущество «пловца»,
Пока меня, впритык к костру, знобило,
Когда из памяти, словно фонтан, забило:

«Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, Тятя, наши сети
Притащили мертвеца!»

…Довольно, хватит. Было, - это БЫЛО!
Теперь у нас совсем другие дни.
Правда, и в них от разного знобило,
Коснись властей или своей родни.

Но так уж мир наш суетный устроен,
Что кто-то ржёт, а кто-то и брюзжит;
Кому-то дом не по нутру построен
И он за лучшим «за бугор» бежит.

Потом в чужом далёком Ганновере
Начнёт, из шока выйдя, прозревать
И, не найдя поддержки в чуждой вере,
Могилку вспомнит, где осталась мать;

Где даже тень берёзки его помнит,
Тужившего в прохладе знойным днём:
Где стар и млад ему с рожденья ровни
И помнят много доброго о нём.

Какие ж души тут не станут kranke?
А ветры дуют только на восток.
Не принести им неотложно к ранке
Родной, с берёзки маминой, листок.

Ни корешка, ни крохотной былинки,
К чему бы мог прильнуть в своей тоске.
И справил бы по прошлому поминки:
И шнапс есть, и сосиски, только – с кем?

Не попросить прощенья у берёзки
На ней теперь зимуют снегири,
А ветер недоверчивый и хлёсткий
Не сушит слёзы, сколько глаз ни три»

     «Довольно, хватит. Не терзай себя ты.
Вон уж рассвет проснулся за окном.
Солнце встаёт над миром необъятным
И смежил веки старый астроном».

«Приляг и ты, Судьба, под нашим стягом,
И я усну в обнимочку с мечтой.
Сможешь – прости несносного бродягу.
Прости. Найдёшь, я думаю, за что».


152 - ОДА ПЕРВЫМ

Первые – народ неистов,
Их терпенью не учи.
Они часто – мазохисты,
Над собою палачи.

С ними ровней быть не сложно,
Если сам с ума сошёл, -
Их выносливостью можно
Море вычерпать ковшом.

Их настойчивость безмерна.
Если им не помешать,
Они станут непременно
Скалы пальцем разрушать,

Языком сгибать монеты,
Над землёю зависать,
Только бы в рекорды это
Можно было записать.

Чемпиона не суди, -
Он, рекорда ради,
Всюду будет впереди
При любом раскладе!
- О неизбежном с юмором

Считают, что к смерти готовиться глупо.
Но смерть – это ж свадьба могилы и трупа.
Чтоб торжество не принизить, нам нужно
Придать жениху всё что нужно  наружно:

Побрить, причесать, приодеть и подкрасить,
Тапочки густо колгейтом наквасить,
Свечку в ладони вложить для венчания…
Водку ж отставить на «после прощания».

Попа пригласить, чтоб он их обвенчал,
Дав денег ему, чтобы тише бурчал.
Потом дооформить законный их брак
Так, чтоб был трезвым лишь круглый дурак.

Но прежде дойти надо, молча, до места
Под громкие звуки хмельного оркестра
И, молча, отдать килограммы терпилы
В нежные руки бесстрастной могилы.

Каждый подарит по горстке землицы, -
Кто же без этого станет жениться? –
И поспешат, чтобы выпить по сто,
За скромно украшенный свадебный стол.

Ну, чем же не свадьба? Есть музыка, свечи;
Не поздравленья, но, всё-таки, речи, -
Лишь «Горько!» на свадьбе такой не кричат –
Горько и так, если люди молчат
И горькую глушат от горькой печали,
Хоть «Горько!», как я уж сказал, не кричали.
***
Это бесконечно будет длиться.
Это никогда не прекратится, -
К колесу, в котором замелькали спицы,
Тут же чья-то палка устремится!

Так вот, балансируя во многом,
Соглашаемся то с чёртом мы, то с Богом
И, в итоге, в поисках земного
Мы теряем в жизни очень много.

Стоит где-нибудь чему-то завертеться,
Что-то с места сдвинется немного –
Мы уже летим туда с протестом,
Со статьями старого острога.

- Не шевель! – взываем истерично
И в своих же собственных глазах
Выглядим весьма патриотично,
Наживая пролежни на зад.
***
Зима двенадцатого года
Прошлась Европою, рыча:
«Над всем главенствует погода»!
И климат скромно промолчал.

Везде понадобились сани,
Стал бесполезным Le Bourget
И вспомнился Иван Сусанин,
Забытый многими уже.

Кому-то вспомнился Панфилов,
Кому-то – лютый Сталинград,
Гостеприимные могилы,
Несостоявшийся парад…

Лишь  тот, кто на песках зыбучих
В себя приходит по ночам,
Зимой российской не обучен
Доброжелательным речам.
***
- Рождение чистилищеграда

                Памяти упомянутых в мистерии и не упомянутых светлых
                имён  п о с в я щ а ю:


Меж раем и адом есть место такое,
Где нет никогда населенью покоя,
Того, что желаем мы с вами, когда
С печалью друзей провожаем туда.
Там нет никогда ни жары, ни мороза;
Там рядом с поэзией мечется проза
В лице тех несчастных, которых ушли
С грешной холодной и жаркой земли, -
Не дали закончить начатого дела:
Романа, поэмы ли, цикла, раздела.-
Не дописалось, недородилось,
Когда против воли уйти довелось…

На горизонте за речкою Лета
Привычно рождалась заря того света.
Всех удивляло, что эта зараза
Каждые сутки являлась два раза.
Притом, что ни разу там не потемнело.
Такое у них тогосветное дело.
И не понять, ночь теперь или день,
И круглые сутки стоит в небе звень. –
Райские птицы роняют перо,
Желая писателям сделать добро.

Птицам известно: творец без пера
Похож на колодезь в степи без ведра.
Поэт без пера что Харон, без весла,
Что Насретдин в Бухаре без осла;
Что Иисус без уставшей ослицы,
Посмевшей под Ним в Назарет заявиться…

Но райским порхуньям неведомо было,
Что братии этой нужны и чернила,
О чём Вишняковым им сказано было.

Архангел, который торчал у ворот,
Услышал и гаркнул,
- Эй, где ты там, Чёрт?
Есть у тебя там, внизу, представители –
Честных российских имён очернители?
- Как же не быть – то?
- Пошли чертенят,
Пусть подглядят, чем они там чернят.
Встревожил меня шумный мой контингент, -
А вдруг баламутит всех скрытый агент
И подбивает кого-то чернить?
Надо бы этот вопрос прояснить.

- А ты допроси их, Архангел Гаврило.
Кто не признается – посохом в рыло!
И срочно  -  ко мне. Я ведь в аду
Эту работу как раз и веду.
- И до чего ж, Вельзевулыч, ты дик –
В дело не вникнув, выносишь вердикт.
Я лишь опасливо предположил,
А ты их уже всех в котёл уложил.

Боюсь я, Гаврило,-  с твоим нигилизмом
Скоро запахнет и здесь коммунизмом,
А уж об аде чего говорить… -
Варить мне мерзавцев - не переварить.

- Вари, Вельзевулыч, стахановец ада –
Я ведь не против того, если надо.
Но одного я никак не пойму:
Всё «надо» да «надо». А надо – кому?

- Скажу по секрету, привратник Чистилища,
Есть во Вселенной великая силища.
В воле её дышло судеб ворочать,
Щадить и губить, возносить и порочить.
Разве не видишь, что ныне земляне
Волею силы той – филистимляне.

По воле той силы у нас в Преисподней
Жарятся рядом  и враг, и угодник;
Люди страдают, цари назначаются,
Между народами войны случаются…

Здесь в Преисподней не мы выбираем
Пути для усопших меж адом и раем.
Так что отбрось навсегда представления
О невозможной угрозе чернения.
Твой контингент не способен на это –
Чернила нужны для работы поэтам.
Кого-то чернить, - это хобби политиков,
А в контингенте твоём – дело критиков.
Но и они, нос по ветру держа,
Знают, кому сунуть в брюки ежа.

Ты им создай атмосферу такую:
Пусть они сами себя критикуют.
И все опасенья твои отпадут,
Когда свой Союз они здесь создадут.

И можешь покинуть свой пост у ворот.
Они разобьются на VIP и на сброд,
Тут же появится сразу причина
Для неизбежной для них групповщины.
И станут группы смертно биться,
Ибо покой им только снится.

СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ВЕЧНОСТИ

…Порочная Лиля с пронырливым Бриком,
Без вечного спора и громкого крика,
Пролезли в Райлит, а вот – как? Не понять,
Поскольку они не могли сочинять.

Редактор устроился в божьих покоях,
А в Райиздате творится такое!!! –
Балябину даже, на что уж – казак,
Какой-то догматик на дверь указал.

Старушки коррупции вроде бы нет,
Но блат! – как везде, - это дело святое.
И не понять: тот, не тот ли тут свет,
А вот же – земные устои.

Сей мир изначально нематериален.
Здесь ничего ни купить, ни продать.
Здесь умозрительны лишь биенале
И ничего невозможно издать.

Но здесь представители мира земного!
Мира, который веками творит!
Они неподвластны загробным обновам
И каждый одним лишь желаньем горит –
Творить! Написать эпохальное нечто!
Чтоб имя навеки осталось в веках,
Чтоб стало в раю и аду человечно,
А барды творили, не лёжа в венках.

Я верю, они убедят даже Бога,
А райские птицы им благоволят,-
Откроют в незнаемом месте дорогу
К прекрасному души читинских ребят.

Сам куренной атаман из Донетчины,
Кстати сказать, он и сам Куренной.
Организаторским духом отмеченный,
Лично занялся бесхозной страной.

И то, чего здесь не бывало доселе,
Стало расти, как лисички в бору, -
Кондрат, отмечая своё новоселье,
Всех соблазнил повернуться к добру.

Начавшись с хохлацкой заимочки скромной,
Брег Леты заняв, разрастается вширь
Чистилищеград бесконечноогромный,
Вместив Забайкалье в себя и Сибирь.

Нас ожидая, ввести собирается
Мягкий щадящий закон (не сухой)
И ритуалом святым учреждается
Встреча гостей осетровой ухой.
***
- ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ
ПОСЛЕ КОСМИЧЕСКОГО НАПАДЕНИЯ НА ЧЕЛЯБИНСК

Без всякого velсome,
Уральцам не знакомый,
Огромный каменюка
Влетел в окно Земли
И сколько было окон,
До одного раскокал!
Осколки две недели
Уборщицы мели.

Не зван ни кем, не прошен,
Кем был он к нам заброшен –
Того ни МУР не знает
И ни всезнайка РАН.
И до сих пор в больницах
Изрезанные лица
Страдают и от шприцев,
И хулиганских ран.

Зачем нам прокуроры
И грозные конторы
В мундирах и погонах,
В сиянье орденов,
Если сидят бандиты
В кустах возле орбиты
И могут всю планету
Оставить без штанов?
            ***

Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.
         ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходжит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***

  МОНОЛОГ ЗАЙЧИКА

Постоим мы с ёлочкой под дождём, -
Новый год шестнадцатый подождём.
Вон идёт к нам Дедушка с зонтиком в руке,
но не в красной шубе он, а в дождевике.
Рядом с ним Снегурочка с чудом на ногах, -
с КРАЗовским протектором сапогах.
Где-то ладит лодочку дедушка Мазай, -
скоро крикнет зайчикам: - Залезай!
Он не покидает нас при любой беде.
Новыйгод мы встретим с ним на воде.
Будут нам завидовать рыбки в глубне,-
нам, живущим в сказочной северной стране.
***
        Мстительный монолог
          с таблеткой в руках
через пятнадцать минут после еды

Я, всё таки, не зря на свете жил
и есть чем, по делам своим, гордиться.
Держи меня, таблеточка, держи
и не стремись подальше откатиться.
Тебе придали форму колеса
с канавкой разделительной по спинке
и врач мне очень строго указал,
чтобы я "пил" тебя по половинке.
Но я не мог, не мог тебя ломать,--
Ведь это боль ужасная, я знаю.
И стал я указанье нарушать,
тебя без издевательств "выпивая".
И ты меня, похоже, поняла, -
я чувствовал с тобою облегченье.
И если б цену ты не подняла,
мы так бы и продолжили леченье.
Теперь придётся мне тебя ломать,
чтоб боль мою своей познала болью.
Ты уж прости, но буду принимать
теперь по половинке и не боле.
Я вынужден клин клином вышибать
ибо своя рубашка ближе к телу.
Коль дружбу разорвать ты захотела,
буду ломать, кусать  и "выпивать"!
           ***
                НЕ ЭПИТАФИИ
 Прогулки по местам вечного покоя, чтение надгробной информации , наводят на разные размышления, невозможные в других местах. Потом размышления формируются в стихи, похожие на эпитафии, но таковыми не являющиеся.
                +     +     +
Когда она была жива,
она любимой быть хотела,
но над душой довлели тело
и, без раздумий, голова.

Страстям потворствовать опасно,
но и противиться - не мёд.
Кто был потворствовать согласный,
тот без труда меня поймёт.

Склонись, ходок, над сим надгробьем, -
и ты её, возможно, гробил,
воспользовавшись простотой,
прикрытой юной красотой.
                ***

                +     +     +

Не ясно, кем он был при жизни,
но полусгнивший крест упал.
Теперь лежит, как укоризна
тем, кто его здесь закопал.

Значит, и память испарилась
о долгой жизни и делах,
и всё, что было, превратилось
в невозмущающийся прах.
                ***

                +     +     +

Кому и что он говорит, -
отполированный гранит,
вознёсшийся над всей округой? -
Ходит молва, что он супругой
своей из ревности убит.

И вот теперь её вина
и очевидна, и видна.
             ***

               +     +     +

Он здесь лежит совсем недавно,
что для ровесников забавно, -
покойник, по их убежденью,
здесь должен бы лежать с рожденья.

Тогда, кто б здесь ни побывал,
на скорбный холмик не плевал.
                ***

                ЭПИТАФИЯ

Здесь, в окружении бурьяна,
лежат останки графомана. -
Так и не смог связать он узы
с неподдающеющеюся Музой.

И вот: всё творчество его
над ним в обилии взошло.
                ***

            " МАХАОН"

Здесь под плитой в могиле тесной
лежит один зоил известный
и подлый трус, ибо над ним
отлит в бетоне  псевдоним.

Но там, в судилище небесном,
его ФИО давно известно.
Здесь осмеять он всех мечтал,
ТАМ по заслуга схлопотал.

    Нет-нет, в смоле он не кипит.
Он воглавлял ТАМ РайГлавлит.
За всю крамолу на том свете
был перед господом в ответе:

Слышите на небе стон? -
Кто-то тиснул фельетон.
Это значит в преисподней
кто-то прячет Remington.
И бесстрашно критикует
"беспроблемный" рай и ад. -
Много лет уже лютует
на том свете самиздат.

Значит, завтра "на ковёр":
Перед божьим взором
трепетать, как мерзкий вор,
в облаке позора.
И оно начнёт темнеть
с каждым божьим словом,
чтоб в итоге прогреметь
жутким приговором.
Росчерк молнии хлестнёт
по душе без плоти
и с презреньем отшвырнёт
в облако напротив,
где предшественников тьма -
где ни дна, ни крышки -
сходят каждый день с ума
в ожиданье "вышки".
Кто-то слышал, может быть,
в наднебесье стоны? -
"Вышка", - это распылить
грешных на ионы!
Грех карает в небесах
чудо-обретенье, -
чтоб ни грамма на весах
и ни точки тени! -
В нанопыль всех извети!
В нежить неземную!
И чтоб вслед им не частил
ни кто отходную...
                ***
  НЕИЗБЕЖНЫЙ ФИНАЛ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ СПЕКТАКЛЯ
         ПО СЦЕНАРИЮ ВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ
Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

Словно проклятье, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.

Кто в нашем мире, создав полюса,
нежит и холит рождённого барством,
и гарантирует рай в небесах
не обойдённым зловещим коварством?

Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

Гибельный дым обовьёт горизонт
траурной лентой, скрывая Ярило,
и не успеет спросить Черкезон,
- Сарра, кому же ты дверь отворила?!
***
Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Но это мы. А что людьми другими движет?
Что заставляет их, в толпу объединясь,
вообразить свой дом Бастилией Парижа
и рушить всё вокруг,  всё втаптывая в грязь?

Какой дурацкий ген нас так разъединяет?
Или это не ген, а льдины в головах?
У нас или у них? - Лишь будущее знает,
по ком на площадях судьба скорбит в словах.

А мы живём сейчас: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


По случаю зловещего заболевания
     Валентины Митрофановой

Проявился, всё-же, признак -
посочувствуем же ей, -
заболела вампиризмом
в силу должности своей:
С вечным Дракулой на равных,
не поморщивши лица,
кровь сосёт из православных
с применением шприца.
     Шприц обычный медицинский
Валя держит как кинжал, -
даже храбрый Поединкин
от вампирши убежал.

    Вот и я вчера попался,
веря. как подружке, ей.
А потом не досчитался
тёплой кровушки своей.
Вот и верь ей, как подружке,
всей душой её любя,
а она по полной кружке
кровь сливает из тебя...
            ***
ПОДОЖДУ
На земле, кто в рае, кто в аду,
копошимся, думаем, что значим
что-то в мире этом, на ходу,
улучшая, жизнь свою иначим.

У кого-то - вышло, как хотел;
кто-то замер посреди дороги,
но не потому, что сдали ноги, -
просто взял кредит и "пролетел".

И будто увяз в грязи болота,-
ни вперёд шагнуть и ни назад...
И непроходящая забота
омрачает душу и глаза.

И ничто его уже не сдвинет,
даже обогнавшего совет.
Так на этой точке и покинет,
просчитавшись, бессердечный свет.

Свет от мрачной скорби не померкнет.
Да и вряд ли станет он скорбеть,
изменив стандарты все и мерки
к тем, кто так обязан умереть,

кто не смог в теченье века влиться,
рукава смекалки засучив.
И потомок праведно озлится,
ветхий дом в наследство получив.

Образ неудачника померкнет
в памяти оставшхся коллег,
не ропща. встающих на поверку,
что проводит ежедневно век.

Я не знаю формулы отбора, -
"пятым" или "сотым" я уйду,
и не знаю, сколько это, - "скоро".
Ни к чему мне это, - подожду...

      ***
Ответ на вопрос "Почему Вы иногда отказываетесь..."
       Читаешь, читаешь, читаешь...
Умиляешься, удивляешься, возмущаешься...
Потом, образовавшаяся в голове, каша неспешно расслаивается, что-то заставляет обратить на себя внимание и ты невольно начинаешь давать оценку прочитанному.
Удивительное это дело, тяжкое порой, а иногда и радостное, - читать чьи-то целомудренные рукописи.
       Избавь вас бог от таких испытаний.

Я - жрец строки простецкой и понятной, -
без лишних слов и без прокладки ватной,
что свойственно иному чудаку,
влюблённому в кудрявую строку.
В строку, в которой нет ни дна, ни края,
где мысль с тобой как будто бы играет:
чем-то слегка напомнит о себе
и снова - будто домой в трубе.
Какой же смысл иметь мне дело с ним,
к тому ж, вместо поэта, - псевдоним;
вместо строки, - на пол-листа абзац,
а вместо мысли, - жиденький эрзац?

Увольте, братцы, я не бегемот
и не фанат рифмованных болот.
И вряд ли я найду в себе причину,
чтобы шагнуть в бездонную пучину.
***

Кто тут "при деле" - Бог? Зоил?
Кто брака не увидел? -
Рабов рифмовки наплодил,
талантами - обидел.
***

Склероз, - пособник скромности

Закончил оду! Но уснуть
мешает пошлая банальность, -
забыл я в оде намекнуть
на собственную гениальность.
Как же читатель рядовой
с обыкновенной головой
поймёт, что он с рождения
односельчанин гения?
***

О "вредном" зоиловом влиянии

В иные дни я постоянно
лишь в рифму звонко говорил,
но мерзкий критик самозванный
в меня сомнение внедрил.
Я в мыслях с той поры сбиваюсь,
словами лишними сорю...
А вот, когда не напиваюсь,
вполне прилично говорю.
***
      


Укатали Сивку да крутые горки
и решил распрячься он
сразу после порки.
Бедный Сивка не слегка
выпорот был, дабы
не возил он седока
где "дорога не гладка:
рытвины, ухабы".

Горько Сивке. Не прошла
боль. В душе усталость.
А дорога, - как была,
такой и осталась.
***

Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват, -
родился  коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
***
РАЗОМКНИТЕ УСТА

Прозорливые люди,
научите, как жить,
если зло дальше будет
над Россией кружить,
Правду, Волю и Совесть
подчиняя рублю,
на вершинах покоясь,
что поближе к Кремлю?

Прозорливые люди,
где-то ж быть вы должны, -
подскажите, что будет
с плотью нашей страны,
если дальше продлится
тяжкий гнёт нищеты,
а известные лица
мир причислит к святым?

Губят нас недотроги
в депутатской броне, -
кто уселся в чертоге,
тот уже на коне.
Только с ними не спашешь,
не посеешь зерна...
И не Русью, а Rashe
стала наша страна.

Что с ней вскорости будет,
возродившей Христа? -
Прозорливые люди,
разомкните уста.
***


НАМ ХОРОШО

Мы разучились радоваться жизни.
Мы разучились ею дорожить.
Мы равнодушны к судьбам наших ближних, -
нам всё равно, как завтра будем жить.
Мы словно бы в каком-то параличе, -
на месте топчемся и в мыслях, и в делах.
Лишь иногда, и то ради приличий,
берёмся разглагольствовать о ВИЧе,
о том, чем Бог наш лучше, чем Аллах.

Где-то гремят трусливых тварей взрывы,
смерть без разбора косит всех подряд,
но где они - душевные порывы
тех, кто об этом много говорят?
Да, говорить мы все поднаторели, -
готовы речи, словно воду, лить,
только бы в этой мутной акварели
никто не вздумал нас пошевелить.

Нам хорошо! И пусть над нами тина
фильтрует вредный ультрафиолет, -
нас бережёт уютная рутина,
чтоб схоронить целёхоньким скелет.
Не шевелите нас. Не наше дело, -
мешать кующим завтрашний рассвет.
Авось, без нас найдут они ответ
на всё, что нам сегодня надоело.
        ***
  "Ах, какая неба высота!..
         Ну, а мы стоим в его начале."

"ЛЕТО" В.Поединкин.
"ЗАВАЛИНКА"

        РАЗДУМЬЕ 

С первых дней стою в начале неба,
забыв, когда я смог сюда взойти.
На другом конце я, правда, не был
и не знаю как туда пройти.
Небо ведь огромно и бездонно.
Сунешься, а дальше что? - Вопрос! -
Не оставил бы потом бездомным
непомерно любопытный нос.
Будешь там бродить меж облаками
и скучать по тем, кто там, внизу,
машет призывающе руками,
да ещё нарвёшься на грозу.
Нет, спасибо! Я - не глупый Шлиман.
Лучше я на кромке постою
и куплет для девушек смешливых
о высоком небе пропою.
***

Для пародиста новый поэтический ссборник, - это как новая шахта для горнорудной промышленности. Всегда может найтись новый минерал или архидревние окаменелости. Вот и сборник Владислава Косарева стал для меня такой шахтой, подвигшей меня на написание дружеского поэтического шаржа.
СО МНОЙ И БЕЗ МЕНЯ
В районе нашем не найти людей,
чтоб не был мне - хоть кто-то - да обязан.
И прокурор, и даун, и злодей
долгом своим со мной навеки связан:
"Озябших грел, упавших поднимал,
сил добавлял уставшим в жизни,
а разуверившим(ся) давал
любовь безмерную к Отчизне".
Я помогал рожать и пеленать,
пупок всегда затягивал потуже,
и помогал, не скрою, зачинать
тем, у кого проблемы были с мужем.
Я кандидатам даже помогал
из лагерей пробиться в депутаты...
За то, что Горбачёва проморгал,
вы уж простите,- был тогда солдатом.
(Голосовать, - в Союзе было модно, -
солдат водили строем и повзводно)
     Я бы - ни в жизнь!
Я бы - ни в зуб ногой!
Но поздно каяться, -
влез без меня другой.
Так и случился пошлый прецедент:
пошли за президентом президент.
А чтоб была причина посмеяться,
стали друг с другом креслами меняться.
И кабинетами.
И тоже без меня
грабят народ, коррупцию виня;
воюют с ней, на всю страну звеня... -
Таков эффект, когда всё - без меня.
***

        Такая вот сложилась нескладуха
Ничем заметным путь мой не отмечен, -
в психушке не был, не сидел в тюрьме,
от водки и наркотиков не лечен,
мятежных мыслей не держал в уме, -
и потерял прекрасную возможность
с десяток лет прожить на Колыме.

Ну, что за жизнь? - Работа да работа...
Семейный быт... Друзья по выходным...
А где друзья, там и поддать охота,
рискуя вызвать неприязнь жены.
При этом знаешь, что терзаться будешь
гнетущим чувством собственной вины.

Ну, что за жизнь? - Повыростали дети;
жена состарилась; поразбрелись друзья...
Уже в другое перешли столетье,
а выпить мне по-прежнему нельзя.

И тут жена родная ни при чём, -
Сей приговор мне оглашён врачём.
Такая вот сложилась нескладуха,
и нечем мне взбодрить остаток духа...

Но шепчет Змий, дыша горячим в ухо,
- Врача не слушай, главное, - старуха..
    ***
Я и все, - букашка и Вселенная.
Но что мне до Вселенной, если мне
досаждает боль обыкновенная
не в чужой, а в собственной спине?
Вижу и хромых, и болью скрюченных,
и могу душою сострадать,
но, увы, мы с детства не обученны
боль свою другому передать -
ни самой Природой и ни в школе,
посвятив ей уйму лучших дней...
Вот и я не чувствую их боли,
а они не чувствуют моей.

Это плохо. Это - очень плохо! -
Ничего ужасней в мире нет:
Каждый может бесконечно охать,
проклинать ни в чём не винный свет, -
боль его останется при нём же,
даже если есть больничный лист.
Вот и развелись в России бомжи;
вот и мечет бомбы террорист;
вот и бьёт один пацан другого;
вот и посылают нас порой
за пределы всех земных чертогов,
охраняя оффисов покой.

Ежедневно мы проходим мимо
чьих-то тел болезненных и душ.
А ведь боли наши все сравнимы,
и знакомы каждому, к тому ж.
Но мы все обходим их умело
и причин не видим для стыда. -
Ведь "Своя рубашка ближе к телу".
В этом то и кроется беда.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***

  ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЯВЛЕНИЕ,
случившееся при сочинении
     этого стихотворения

Всем когда-то надоест:
Кто готовит нам, кто - ест,
кто нам шьёт портки, рубахи,
кто нам сватает невест, -
все останутся без дела
и уйдут с рабочих мест...
Тут же в небе прогремело, -
"Тем, кто ест, не надоест!
Есть,  - ведь это не работа.
Есть всегда и всем охота!
Как родится человек,
присосётся к маме,
так потом весь долгий век
чмокает губами.
Не-ет. не может надоесть
обречённым пить и есть."

Через час прошёл мой шок.
Дописал я свой стишок,
вспомнив, что в печи томится
с репой пареной горшок...
               ***
К вопросу о самообразовании

Родился вместе с языком,
да вот же незадача, -
хоть с ним с рождения знаком,
нет-нет да напортачу.
За что, к себе же, отношусь
с заслуженным презрением, -
сколько живу, не научусь
несносным ударениям.
Где нужно что-то положИть,
я говорю полОжить...
И я нашёл, как дальше жить
и свой позор не множить:
В библиотеке спёр словарь,
с инструкцией престрогой:
"Вот эту гласную ударь,
а эту вот - не трогай!"
И некарманный этот buch
таскаю, как веригу, -
пред тем, как ляпнуть что-то вслух,
заглядываю в книгу.
              ***
Чем коллеги мои согрешали?
Как нам эту судьбину избыть?  -
Быть рождённым в далёкой Варшаве,
чтоб в Сибири убитому быть.
Бога нет! Был бы - не отвернулся
от бедой разобщённых людей.
Не для нас с того света вернулся,
нёсший крест на Голгофу, еврей.
                ***
"Увы, увы...." - Сказал бы Рюрик,
не бывший русским отродясь,
отсутствием российской дури
в своём варяжестве гордясь.

Пришла пора других варягов.
Нам их теперь кормить, поить,
а им, под возвращённым флагом,-
Русь хлебосольную доить.

Сбылась мечта клопов планеты:
границы все устранены,
и слезли с западной диеты
различных Фридрихов сыны.

Сломивший гордый дух Казани
в аду поклоны бьёт святым
и заливается слезами
душа Ивана Калиты...
              ***
Цвета земные
           1
Красный цвет - первый цвет
в каждый яркий букет,
в торжество многоцветья земного.
Этот цвет никогда не знавал тишины, -
уступал лишь обычаю тризны.
Красный цвет - цвет вины,
цвет жестокой войны,
цвет страданья и, всё-таки! - жизни.
               
             2
Этот цвет занимает людские умы
потому, что он - суть Мирозданья.
Чёрный цвет - это цвет поглощающей тьмы
и земной полигон для познанья.
Это в нём разбросал триллионы светил
недоступный сознанью Создатель,
и возможность понять его суть отвратли
от тебя, дерзновенный мечтатель.
И куда б ни направил ты ищущий взор,
чёрный цвет на пути - как преграда.
Для учённых верхъов и ничтожных низов
проблеск в чёрном, - большая награда.
Это цвет обречённости и неудач,
цвет позорных для жизни событий.
Чёрный цвет, - это цвет нерешённых задач
и загашник грядущих открытий.

                3
Синий  цвет - цвет пропитанных потом одежд.
Это цвет светлых дней предстоящих.
Синий цвет, - это цвет и небес, и надежд,
в голубую мечту уходящих.

                4
Этот цвет не хвастун, не крикун, не позёр,
когда держит в ладонях брильянты озёр,
когда щедро питает людей и скотов
и от стужи укрыть их готов.
             Пусть увяданью он подвержен,
             пусть он подвластен небесам, -
             он жизнестоек, безудержен
             и равен лучшим чудесам.
Зелёный цвет - цвет жизни вечной.
И не беда, что быстротечной.
                ***
Слово о серости

Серый цвет, - это цвет крикунов,
это собственный цвет грызунов.
Пусть обрядится кто-то в кумач,
а в соседстве послышался плач, -
подозрения будут верны:
у людей завелись грызуны.
                ***

Сумев над собою подняться,
я стал откровенно смеяться
и что есть сил защищаться
от тех, кто зовёт восхищаться.
                ***

"А здесь, в глухом чаду пожара,
остаток юности губя,
мы ни единого удара
не отклонили от себя"

                Анна Ахматова 1922г.

Что могут значить единицы
вроде меня или тебя?
В миру запомнятся те лица,
что жили, нас с тобой губя.
Это у них задачи, цели,
пути, по коим нас вести.
А мы с тобою - лишь мицелий,
на коем новому расти.
               ***
Мы враги даже тому, что вечно.
Из былого нови не сверстать.
Чтобы стать немного человечней,
время Книги Красные читать.
                ***

В Кустанайщине далёкой
рыщут мысли по ночам.
Бесконечный хлыст упрёков
бьёт по совести сплеча.
Наказание приемлю,
стиснув зубыю - Заслужил.
И во сне целую землю,
где стобою тайно жил.
тишину и шопот ночи
ветер времени унёс.
Сгинул где-то и вагончик.
Наш вагончик без колёс.
    Нетко времени вопросов.
Каплей яда мне, - во сне
тень расчёсывает косу
на висящей простыне.
               ***

Если даже соблазняет дерзость
и стремленье к новому влечёт,
удручает сил несоразмерность
и таланта явный недочёт...
                ***

Полное собранье сочинений
снилось барду много-много раз,
но, впридачу к многлетней лени,
объявился старческий маразм.
И когда на жалкие брошюрки
смотрит он при тусклом с вете бра,
кажется ему, что это шкурки,
содранные им с себя вчера.
И, мечтой о славе утомлённый,          ,
A parte  о чём-то говорит.
Неподъёмной ленью наделённый,
"подлый" век за что-то костерит.
                ***

У каждого века своя есть забава,
а правила те же: кто слева, кто справа,
тянут подальше от смрада вандеи
ветошь застиранной веком идеи.
И угнетает тандем неизменно
неодолимая сила безмена
и ненасытная жадность мизгиря
с сердцем из ржавой купеческой гири.
                ***

      ПРИВЕРЕДА
Жила-была старушка.
Шептала всем на ушко,
что хочется найти ей старичка,
чтоб был он работящий,
не пьющий, не курящий,
в постели не косил под дурачка.

Шептала и при этом
в районную газету
писала постоянно, как собкор,
о том, что очень хочется
уйти от одиночества,
и пишет, бедолага, до сих.

И отзывались многие, -
с руками, не безногие,
и, всё-же, был у каждого дефект:
тот кривонос, тот пить горазд,
а у того один лишь глаз,
а у того завышен интеллект,
а у того излишки лет,
а у того машины нет,
а тот, как хряк, во сне храпит,
а тот и вовсе инвалид,
а тот.., а тот.., а тот.., а тот..,
а тот и вовсе идиот.

И лишь один ей подошёл.
С машиной и пригожий.
 На бабку глянул и... ушёл!
Шепнув двери: - "О, Боже..."
                ***







            

























 


   















      ,








         






 









,












                СБОРНИК № 4
                "Всячина старого Володяя"

В КОЛОННУ СТАНОВИСЬ!

Стройтесь в колонну
бойцы, сострадальцы,
риторы нудные и хохмачи, -
хватит на мир неустроенный пялиться -
время ложить кирпичи,
рядом поставив мечи.
           ***
               
                АУТОДАФЕ

Я вчера кремировал стихи,
чтоб других собой не заражали,
пожелтевший потроша архив,
где они в бездействии лежали.
     У одних исчезла злоба дня,
у других повыкрошились зубы,
и они смотрели на меня
взглядом безбилетников у клуба.
 

И они мне снились.
И всю ночь
строки в голове переплетались...
Но бессилен был я им помочь,
кроме тех, что в памяти остались.
Этих я с трудом, но воскресил,
хоть случались трудные моменты, -
в поисках забывшихся фрагментов
всё в башке своей исколесил.
***


Говорят, всё - было!
Врут.
Всё - когда-то будет.
Будет Каин, будет Брут.
И их не осудят.

Новый явится Антей,
чтоб ворваться в схватку,
но Герою без затей
оттяпают пятку.

Кто? - Найдутся, как всегда,
где сила - на силу.
И взъярятся господа,
-- Где тебя носило?
Видишь, наших бьют опять!
Нет тебе прощенья! -
И погибнет он, чтоб стать
козлом отпущенья.
***

    Кто-то первый "сделал" Землю шаром,
вокруг Солнца лихо раскрутив.
строгость представлений обветшалых
до священной ярости смутив.

И... сгорел!
И что же?
А не так ли,
в наши дни, не чувствуя вины,
мы коварно поджигаем паклю
под ногами "странной" новизны?
***

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

  В ШАГЕ ОТ ПЛАГИАТА

Пишу и зеваю. Мороз за окном.
Сейчас бы порадовать душу вином,
да недано. А за окном
Цельсиев даже не видно - темно.
 Их - сразу тридцать.
Один к одному.
Молча уходят куда-то во тьму.
Утром, на смену, придут сорок пять
и у окошка усадят опять.
Куда мне...
В моём повседневном трико
в компании их не уйти далеко.
И память подносит ненастной порой:
"Сижу за решёткой в темнице сырой".
***



РОССИИ

Что - Вавилон в сравнении с тобою,
славящийся башнею своей? -
Лишь кольчугу снимешь после боя,-
 Новый враг таится у дверей

В скважины замочные и  окна
высмотреть старается секрет,
почему ты до сих пор не сдохла,
почему испуга в тебе нет?

Невдомёк европскому пигмею,
битому тобой несчётно раз,
что мы каждый раз ещё сильнее
после покушения на нас.


Вот, опять, собрав повсюду тучи,
торопясь, сгущают над тобой...
Дураков доверчивых не учат
ни слова разумные, ни бой.
     ***

Расцвели бутоны перестройки.
До чего ж они благоуханны
для того, кто, будучи жестоким,
в беспредельном бизнесе - Стаханов.

Формула есть "Два в одном флаконе"
Это значит, что живут без спора
важный покурор и вор в законе. -
Вор в законе кормит прокурора.
И дворцы их за одним забором,
и неотличимые авто...
В общем, так: если не стал ты вором,
ты -  неотличимое  никто.

Для тебя есть поля ширь, свинарник,
чьё-то стадо импортных коров.
Если ты слывёшь честнейшим парнем,
возле них еда твоя и кров.
Знай  паши, коси, паси скотину, -
создавай дублёнки и харчи.
А когда сведёт дугою спину,
щедрый счётик выпишут врачи.
Шок пройдёт, конечно, - он не вечен.
Ты домой отправишься не лечен,
где судьбы исполнишь приговор.
Не психуй, сам виноват, - не вор.

А страна у нас - для бизнесменов,
для офеней мелких и купцов.
То для них творились перемены
после государственной измены,
избежавших дыбы, подлецов.

 

                ***
РУСЬ, склонись над водоёмом каждым
и вглядись в измученный свой лик, -
видишь как терзается  от жажды
больше хапнуть  новый большевик?

Ты ещё не вся в его кармане -
есть ещё ничейный кислород.
и, в ещё свободном, океане, -
неприватизированный лёд.
А, если захочешь, то увидишь
как изводят выкресты народ.

,
 
                ***
 Без вождя, как без дождя, -
нету урожая.
Что вожди не учудят,
мы не возражаем.
Всё нам впору, в самый раз,
рады всякой нови,
а когда надуют нас -
только хмурим брови
да обещанного ждём, -
год ли, век, не важно.
Важно то, что за вождём
следуем отважно.
А куда он заведёт -
времечко покажет,
когда честно подведёт
счёт тем, кто поляжет.

,
 
***

     Красный самолёт

Было всё: и горы, и долины,
моря синь и комариный звон...
А теперь, в награду, что-ли? - длинный.
к тупику ведущий, перегон.

Мир суетный нам не досаждает.
Даже радость иногда пошлёт,
когда правнук, предку угождая,
на стене рисует самолёт.

Я то знаю, чем всё обернётся,
когда в этот красный самолёт
бабкин взгляд растерянно вопьётся.
Мы, конечно, с правнуком - на взлёт!

Что же до эмоций, то держусь я, -
увезут гостившего - часы,
и не раз вздохнёт тайком бабуся,
 проходя вдоль "взлётной полосы".

И приходит вывод сам собою:
Что б ты за свой век ни сотворил,
самое на свете дорогое, -
"самолёт", что правнук подарил.
***

, ПУТЕВОДИТЕЛЬ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

С колько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что принял ты с оценкой "Хорошо",
и что отнес к оценке нехорошей?


Определился? Ну,тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

ВЕЧНАЯ ТЕМА

Спит замороченный народ.
Что-то в тревожном сне бормочет, -
похоже, жить он лучше хочет,
чем предлагает ему МРОТ.

А бодрствуя, открыть свой рот
ему то ль стыдно, то ль опасно,
то ль он уже со всем согласный,
что только власть ему наврёт.

И как же крепок этот сон!
Но сон ли, что вокруг творится,
что не могло даже присниться
ярлык носившим "Гегемон".

 Отгегемонился. Притих.
Чего-то ждёт и копит что-то.-
Не деньги, ибо без работы,
но и не саваны - не псих.

Власть, чувствуя большую клизму
запела о патриотизме,
как будто Родина и честь
лишь у неё в сознанье есть.

Но люди видят - не слепые,
кто мир взъерошил и зачем. -
Не сам собой взъярился Киев
с погоном рейха на плече.

У власти те же там и тут, -
набобы и единоверцы.
Уже ворота, а не дверцы
они открыли в эру смут.
              ***

 В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Неразговорчива овца,
пока сыта и шуба греет.
Но как она в отаре блеет,
не видя пару дней сенца! -
Она и мёртвого разбудит,
безостановочно крича...

А разговорчивые люди, -
лишь люто смотрят и... молчат.
Но - поры. До той поры,
пока в кладовке топоры.

И всё-таки, во многих странах
пекутся большле  о баранах.

Но - до поры..
Но - до поры...
***

                А.А.

Гордыня и глупость соседствуют вечно.
Несчастья сопутствуют им бесконечно.
 Тщетны попытки унять их пирами,
и глупо причину искать за горами, -
Она приросла неотъёмно к гордыне.
Она же - причина тоски и унынья.
А эти подружки синеют от злости,
когда навестят их нежданные гости.
Не важно, кто гость, - дочь, сестра или брат, -
ослепший в гордыне себе только рад;
ему непосильно ни видеть, ни слушать
всё, что приносят открытые души.
Он ведь не может навстречу открыться, -
нечем гордыне с другими делиться.
И в одиночестве держат слепца
гордыня и глупость всю жизнь до конца.
Он обессилен успехами дальних
и ближних, а зависть не лечит души,
которой спасение в исповедальне.
Только гордыня туда не спешит.
     ***
,

МИНУТНАЯ ЖИЗНЬ
Минуты, как гудящие шмели,
вокруг меня со дня рожденья вьются:
горюют, торжествуют и смеются,
как члены многочисленной семьи.

И ни на шаг от них не отоийти
ни наяву, ни в снах порою вещих,
и мимо них, как мимо старой вещи,
не удаётся до сих пор пройти.

И нет числа им, вздорным, до сих пор.
И не понять мне, из каких резервов
они приходят, чтоб с остатком нервов
не прекращался перманентный спор.

***

Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

В черепе спрятав, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.


Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и - пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

___

Сумрак вечерний печаль журавлиную
тихо пронёс над умолкшей долиною.
Вслед потянулся кудрявый дымок,
да оторваться от крыши не смог.

Так и душа моя тянется, тянется
за молодыми в зовущую даль.
Только рванётся, и тут же оглянется, -
станет чего-то ей жаль.

Может быть, дело всё в "дыме Отечества"?
Много их было и разных - дымов.
"Какого? Какого?" - душа моя мечется
в дыме из Белых и Жёлтых домов...

****

"Мои года - моё богатство"
Шлягер бесхитростных времён.

ЧтО бы ночами мне не снилось,
не все дела мне по плечу, -
года, отяжелив, скопились,
а о богатстве умолчу.

Едва ли не со дня рожденья,
на все, что будут, времена,
копил я знанье и уменье,
которым ныне грош цена.

Померкла значимость мозолей
и люди начали стрелять,
пока решали на престоле,
в какой узде мне щеголять.

Нажравшись трупами, эпоха
явила новое лицо
и стало ясно, - поздно "охать",
зайчишкой выйдя на крыльцо. -

Почило время Кикабидзе,
но он с издевкой явной пел,
и тем признателен был жизни,
что впасть в немилость не успел.
***

 

Нет щедрости моей конца и края.
В сравненьи с ней ничто - державная казна,
Я в каждый праздник всем того желаю,
чего и сам, признаюсь, не познал:

Везенья, счастья, нежности, богатства,
любви с рождения до гробовой доски,
чтобы согрело души чувство братства
всем, кто, как я, в объятиях тоски.

Обрушились мечты всеобщей выси
и указующий похоронили перст.
Скудость и ветхость проникают в мысли
и превращаются в решительный протест.

Против чего, сообразишь не сразу, -
набита под завязку калита,
и мне твердит необветшавший разум:
"Всему виною, старче, нищета".
                ***
"А судьи - кто?" - вопрос был задан.
    В нём я увидел тень де-Сада
и четко слышу, как эпоха
скулит в объятиях Мазоха

       Родившись жертвой мрачных буден,
постигший в жизни кое-что,
я, как и предок мой, подсуден
и быть наказанным готов.
А как - иначе? Всюду люди
в своём невежестве святом
бесцеремонно ближних судят.
И очень часто - ни за что.

     Кто обряжает кривду в правду,
беря за истину хулу,
тем не укрыться за наградой,
сколько б ни пели им хвалу.

     Верховный Суд над всеми - Время.
Жаль, что медлительно Оно,
и не даёт нам встречи с теми,
кто был судим давным-давно.
Кто Им от скверны лжи очищен.

     А лживых судей имена
хранит в архивном пепелище,
самой себя стыдясь, страна.

      Пусть пепел Времени не вечен, -
он сохранит на много лет
смысл и поступки человечьи,
каких в животном мире нет.
***
Мы суетно живём

Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Мы суетно живём: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


ВНУКУ

Чтоб жизнь текла бесхлопотно и слаженно,
чтоб не просить прощения у дня,
старайся быть не битым и не глаженным,
только себя в несчастиях виня.

И не пытайся отвратить затмение
сознания сошедшего с ума;
и блажь свою не путай со стремлением
добром заполнить чьи-то закрома.

Не всё добро добром же возвращается.
Это у зла обычай есть такой.
Не редко беды от того случаются,
что их рождают щедрою рукой.

Но и не жадничай над горем убиенным.
Бывает, что достаточно двух слов,
чтоб явный образ огненной геенны
от взора страстотерпца отнесло.

Помни всегда: в "заслуженной награде"
таится часто чувство должника,
и, псевдодолга призрачного ради,
ты можешь стать слугою варнака.

***
      НАУКА  НАМЁКОМ

Шёл я полем, брёл я лесом, -
Я искал совет:
Как бороться надо с весом
в восемьдесят лет?

Колоски, что зрели в поле,
прошуршали вслед:
"Мы не знаем, что такое:
восемьдесят лет.

Вес, - за тяжкий труд награда!
Разве ты забыл,
что не с ним бороться надо,
а за то, чтоб был?

У кого амбар с овсом,
тот и сам  весом".

      Лес подумал и ответил:
" Разве это век?
Ты ещё не жил на свете,
жалкий человек.

Это и не половина.
Для иного -  треть.
В эту пору и осине
совестно стареть.

Тема   веса - не для леса.
Есть ли, нет у леса вес, -
никакого интереса
не испытывает лес!

Видишь, - вон у пня буреет
боровик во всей красе?
Можешь взять. И дуй скорее
вон из леса, дровосек!"

    Не могу понять, когда я
перед лесом согрешил,
но, деревьям угождая,
"вон" убраться поспешил.

     Вес не стал мешать мне боле,
возраст в миг разжал тиски,
когда я шагал вдоль поля,
 гладя колоски.

Видно, я постиг науку,
а какую, - не пойму.
Надо бы, -  авось и внуку
пригодится моему.
***

                1

Метаморфозы странные на этом белом свете, -
возможностей всё меньше,  чувства всё сильней:
чем старше становлюсь, тем мне милее дети,
тем красивее мамочки, тем бабушки - страшней.

        2
Молодость до времени опекают: глупость,
поспешность, нетерпение, горестный итог.
А старость, - это всяческих фактов совокупность, -
нажитого опыта бесполезный стог.

Многое в нём высохло. обветшали "эврики", -
лучшие решения отыскал народ,
продолжая новые открывать Америки,
обходя вниманием высохший зарод.

Уходя в туманную даль, бледнеет след...
Внук смешон для деда, а для внука - дед.
***


МЫСЛИ У ФИНИША

Чем бльше лет, тем меньше дней,
чем больше опыт, тем меньше силы;
чем хуже видишь, тем даль видней,
да жаль, что только лишь - до могилы.

Зато известно, что плоть твоя,
попав в узилище постоянства,
отпустит душу твою в края
неограниченного пространства.

Ни гравитация, ни долги
тебя уже приземлить не смогут,
а, потерявшие след, враги
не обратятся за справкой к Богу.

И ты займёшься любимым делом
возможно станешь писать стихи.
Кто попадает ТУДА умелым,
тем небо списывает грехи.
***

НАПУТСТВИЕ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
Ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

Сколько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что примешь ты с оценкой "Хорошо",
что отнесёшь к оценке нехорошей?

Плюсуй и минусуй, но, чур, не умножай,
не зная что подвергнешь умноженью:
имён забывшихся возвратный урожай
или сегодняшних гнобёж и униженье?

Определился? Ну, тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

Не всё у нас идёт, как надо.
Не всё, что надо, говорят.
Подчас "невинная" тирада
для непонятливого, - яд.

 За дозой дозу принимая
тирад слащавое питьё,
иной сомненью подвергает
мышленье здравое своё.

Своё! Которому и надо
без колебания внимать.
Но яркопёстрая тирада
сулит намного больше дать,

чем то, что есть, но - затрапезно. -
Не век же лаптем щи хлебать!
А тут обещано железно
всё, что тирада может дать.

И вот,  - уже отброшен лапоть
и остаётся только ждать...
Но что несчастный мог нахапать
у слов, которых не поймать?

       Придёт прозрение, конечно, -
Не сразу и не торопясь,
к порвавшему, весьма беспечно,
свою с реалиями связь.

       С веков древнейших у народов
обычай есть варить кутью,
когда отпущенные годы,
вслед за тирадами, - тю-тю-у-у-у...
***
Волненье моря вечно,
как и ветер,
как душ волненье,
как души порывы, -
эти явленья жизни
бесконечны,
как бесконечны
вечных душ надрывы.
Но всё - живёт,
волнуясь и страдая,
любя и ненавидя;
и, смеясь,
может порвать
спасительную связь,
когда в умах
забрезжит связь иная.

-  Всё, что угодно,
только не покой! -
Откуда эта ненависть
к покою?
Покой - не обязательно, -
застой;
Покой, - это
отсутствие дреколья.
Покой, - это желание давать
гостям приезжим
шумные обеды
и в замуж
дочерей им отдавать,
вместо того,
чтоб поджигать соседа
и освещать испуганные веси
под горя и беды речитатив.

Увы, иных знакомых наших бесит
любовных песен радостный мотив.

Я за покой цехов,
гремящих сталью,
турбин,
ревущих в страшной высоте,
и за волненье
возле нежных талий, -
хоть при луне,
хоть в жуткой темноте.
         ***
Может, хватит расти городам?
Может, скажем селу, - Аз воздам!
и, построив в нём дом - не избу -
запустению скажем, - Табу!?

Но, похоже, не быть той "Табе", -
загибаться придётся в избе. -
Это горькая доля слуги, -
жить надеждой в избушке Яги.
"Индезидом" бельишко стирать,
чем попало забор подпирать,
и по Скайпу смотреть как живут
дочь и сын, убежавши в Сургут...

Новый век нас ведёт от беды,
да вот, старый - оставил фалды.
Наступаем на них, матерясь,
а они пострашнее, чем грязь.
На банановой корке упал, -
отряхнулся и дальше пошёл.
А вот, кто на фалды наступал,
тот дороги другой не нашёл.

Та же тяпка, лопата всё та-ж;
те же грабли, мешки, поясница;
тот же первый наземный этаж,
лебеда, бодяки да щерица.

Перед сном телевизор соврёт
что нибудь, подсластив прибауткой,
а потом Лепс ужасный "споёт",
и в избушке становится жутко.

Утром - Дай, Бог, дождя! - огород,
те же тяпка, лопата и лейка, -
то, чем держится сельский народ,
зная цену блудливым копейкам.
***
,
Обновила Родина свой "изм",
нарожав пугающих новизн
без кавычек и в кавыках, но
все они чужие всё равно.

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

                И ТАК - ВЕКА
Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***
Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват,
родился коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
                ***




                Всё хорошо, прекрасная маркиза,..
                Из водевиля
          
  Не водевиль

Всё хорошо, пусть даже и не очень.
Всё хорошо, пусть даже не у нас.
Но это, - факт, приятный, между прочим,
хоть и не рвётся в пляс рабочий класс.

"Всё хорошо!" - я слышу каждый вечер
от неунывной телеголовы. -
Сей аргумент державный безупречен.
Кто не согласен с ним, те не правы.

Всё хорошо: друзей у нас полмира
и все в любви признаться норовят.
И даже те, кто кормится сатирой,
лишь Волочкову ласково журят.

Всё хорошо: тучнеют олигархи,
Россия лечит в складчину детей;
Вручили Папе Римскому подарки
и стала власть российская святей.

Всё хорошо, и нечего в аптеках
стонать старушкам, роясь в кошельках,
а кто погряз в лукавых ипотеках,
пусть у подъездов спят на сундуках.

Всё хорошо, - у нас лихие танки,
атомоходы лучшие у нас,
да вот беда, - купив с получки тапки,
уже не рвётся в пляс рабочий класс.

Скачу, куда хочу, на месте сидя,
в видавшем виды ветхом неглиже,
но на судьбу свою я не в обиде, -
кумир сказал, что счастлив я уже!
***

«Даже волос не падёт с бороды правоверного,
не будь на то воли Аллаха» (Парафраз)

63 - Негоже.… О, люди! Негоже
Твердить с каждой шишкой «О, Боже!»,
Когда, беды все подытожив,
Виновником видим Его же…
***
Социальные последствия одной
Божественной ошибки

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
и Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

 Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

 Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

 В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***
 И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом Загайново или Кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***
-
Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
сформируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

 Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома,
                всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…
            ***
«MANE, TEKEL, FARES»-

              «Взвешено, сосчитано, отмерено» -
                Огненные слова, появившиеся на стене
                Во время оргии вавилонского царя
                Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
- ОБ АДАМЕ И РЁБРАХ

Когда пришлось с ребром расстаться,
он не вступил с "хирургом" в спор,
Надеясь после рассчитаться,
чего не сделал до сих пор.

Войдя во вкус, пройдохе гаду
Уловку подлую простил
И даже дать готов награду
За то, что тот их искусил.

2

Не знаю, что там в воле божьей
И виноват ли в этом змей,
Только проблема многорожья
Стала проклятьем для людей.

Средь христианских многих правил
Одно скандальное нашлось.
Мне кажется, что Миф слукавил, --
Одним ребром не обошлось.

3

Рождаясь пухленьким и добрым,
мы – дикой ревности рабы:
Считаем друг у друга рёбра,
Первопричину позабыв.

Тут нет ни «анти» и ни «про» -
Тут видится сомненья шалость:
Каждый считает, что ребро
Его сопернику досталось.

4

Когда ребром вопрос свой кто-то ставит,
В штыки встречая важные другие,
То непременно возникает
Межрёберная невралгия.
***

                ЗА ЧТО?

Когда мой жеребец сорвался с коновязи
И я за ним пробегал день по грязи,
Чтобы на место водворить,
За что же небо мне благодарить?

Но я, уставший, подойдя к порогу,
Освобождаю ноги от оков
И говорю привычно: Слава Богу,
Взирая на останки башмаков.

А Господу ещё подумать надо,
За что ему словесная награда.
                ***

СЛАВНЫЙ ДЕНЬ
Дни не спешат, а годы всё бегут, -
стремительно и неостановимо,
и самых дорогих нам и любимых
в поспешности своей не берегут.

А их всё меньше. Меньше с каждым днём
тех, кто избавил землю от насилья,
кто,прикрывая жизнь родной России,
о собственной не думал под огнём.

И вот, ещё одна идёт весна
с запечатлённым в каждом сердце маем, -
он с сорок пятого никем незабываем.
И снова Родина наденет Ордена.

В честь Дня Победы. В честь бойцов седых.
В честь Дня народной памяти и скорби.
И в этот славный День Святой Георгий
благословит на подвиг молодых.

Слава российских витязей светла.
И не дано ей никогда померкнуть.
И если кто решится на проверку,
того укроет траурная мгла.
***
НАГРАДЫ ВНОВЬ ПОДОРОЖАЛИ

Отцы и деды,это вы
очистили от смрада небо.
Отцы и деды. это вы
врагов спроваживали в небыль.

Отцы и деды, это вы
разруху потом поливали...
Да в полном ли объёме мы
вам по заслугам воздавали?

Простите нас за серость дней,
за неустроенность уюта, -
хоть нет роднее вас людей, -
казались лишними кому-то.

Свой долг и совесть обменяв
на грех обещанного блага,
вас ваш Верховный угонял
после победы в ад ГУЛАГа.

Бойцам безруким и безногим,
сумеввшим в танке не сгореть,
рубеж чиновничьих порогов
не удавалось одолеть.

Даже горластые, с ногами,
с иконостасом орденов,
будто с заклятыми врагами.
сражались с армией чинов.

Сейчас забыты эти факты.
Пришли иные времена
и не доводит до инфарктов,
любовь обретшая, страна.

Вбиты сражения в скрижали.
Вокруг звучит оркестров медь.
Награды вновь подорожали,
да стало страшно их иметь...
***

Раззадорь себя, метелица -
превратись в пургу, -
мне в спокойствие не верится.
Просто - не могу.
Дни безмолвны. Ночи тихие...
Мощь, в них скрытая, жива ль?
Где их замыслы великие,
устремлявшиеся в даль?
Или стылыми сугробами
прежний путь загромождён?
- Нет, стремятся стать набобами
все, кто после вас рождён. -
Так ответила метелица
и, виляя, поползла
Новогодняя затейница,
дочь безрогого Козла.
***
Мгла над прошлым нависла,
впереди - постоянство.
Жизнь лишилась бы смысла,
если б не графоманство.
Прежде думал - проклятие,
чтоб могли насмехаться.
А выходит - занятие,
если нечем заняться.
Пусть - пустое, не нужное
за пределами дома,
но зато в ночи вьюжные
это лучше, чем кома.
То-есть, просто лежание, -
вперив взор в потолок,
вспоминать о желаниях
и высчитывать срок
до назначенной встречи, -
до того рандеву,
что уже обеспечено
в час, когда отживу.

А пока среди граждан я
очумевшей страны,
мне приносит ночь каждая
чувство тяжкой вины
перед всеми ушедшими
за суетность мою,
чьи последствия грешные
лишь теперь познаю.

Только не докричаться
к тем, кого огорчил;
к тем, кто нужному делу
остолопа учил;
к тем, кого я обидел
ни за что, ни про что,
а теперь вот увидел,
осознал... Ну и что? -
Тяжелеет, упрямо
возрастая, вина...
А раскаянье, - яма
без краёв и без дна...
      ***

Пишешь стихи трячущейся рукой?
Значит, ещё каким-то занят делом.
Не потому ль кукушка за рекой
с избытком явным лет тебе напела?

Что время хмуро, - это не беда
Ты помнишь дни, когда оно ласкало, -
мог убедиться: время, как вода, -
и по равнине мчится, и по скалам.

И рушит всё, что встало на пути:
И вечный дуб, и грозного тирана.
Вот почему сегодня не найти
когда-то задиравшиеся страны.

А ты живёшь и на него ворчишь.
Оно к твоим ворчаниям инертно.
Раскрепостись душой, старик-мальчиш,
возможно то, что ты творишь, - бессмертно.
***

Историк думает.
Филосов - тоже.
О чем? - Узнаешь, -
мороз по коже.
Их мысль старения
не боится
и в монографиях
отразится
весьма благою
для мира вестью
Лет через сто,
или даже двести.
    ***



Что проку - в собственном соку
годами каждый день вариться?
Не зная, что вокруг твортся,
чем оживить свою строку?

Но как порвать цепную привязь
пенсионерским кошельком?
Как, быту строгому противясь,
из плена вырваться? Тайком?

Ну, вырвешься, вздохнёшь всей грудью,
попав на час-другой в страну,
где так же ищут выход люди
в своём безвылазном плену.

И что?  Закрыть глаза и душу,
представить, что здесь мир иной?
Увы, и здесь мимо кормушек
никто не ходит стороной.

И здесь всё ощущают кожно,
и здесь тюрьмы не миновать... -
В материальном мире сложно
над бытом бабочкой порхать.
     ***
,
       Душа - в душу

Не могу обещать и не буду,
что отдам свою жизнь за кого-то. -
не хочу я прослыть словоблудом, -
не желаю прослыть идиотом.
Жизнь дана мне отнюдь не бессрочно, -
с назиданьем одним: "Не спеши!"
Много лучше дарить по комочку
от нетленной бессмертной души.
Душа - в душу, - прямее, вернее, -
не проскочат ни кривда, ни ложь.
У людей в головах ахинеи.
В душах же -  днём с огнём не найдешь.
      Попадаются души с недугом.
На поверхности он не всегда.
Дашь такому комочек, как другу,
и незримо уходит беда.
А отдал бы я жизнь, -
что в том проку?
Помогло бы кому-то?
Как знать...
Но я знаю:
                причину порока
можно только душою изгнать.
Не беда, что отдал лишь комочек.
Что малюсенький он, - не беда.
Я комочки кладу между строчек.
Каждый может найти без труда.
***


Сколько людей - столько сюрпризов,
столько ж претензий и капризов,
но есть, одна на всех. примета, -
они улыбчивы при этом.

За этой миленькой кулисой
могут шакалы быть и лисы.
Там одного найти нельзя, -
за ней не прячутся друзья.

Вам грустно - и печален друг.
Вам хорошо - и друг смеётся.
И он от вас не отвернётся,
узнав, что вас настиг недуг.

Но и друзья порой не прочь
нас удивить нежданным чем-то, -
гроздь винограда из Шымкента
привёз в Рожденственсую ночь.

И мы с ним истину в вине,
весьма настойчиво искали...
 Узоры снежные в окне
о декабре напоминали..
***


Любовь не входит в перечень тех чувств,
что нас ведут до смерти в жизни этой, -
она, скорей, из области искусств, -
 ристалища лирических поэтов.
А в прозе, - это хитрой жизни трюк,
гипноз инстинкта, яркая пустышка,
похожая на нежную зарю,
переходящую в губительную вспышку.
                ***

Адептам платонической любви
протягиваю руку без сомненья. -
Сердечную не вовремя сорви
и станешь жертвой собственного рвенья.
Любовь и кровь не зря в одном ряду
у всех, рифмующих любовные стигматы.
И я к платоникам бестрепетно иду,
и выбор мой страданьем не чреватый.
Он в самый раз по нынешней поре
для полноты души моей усталой.
В сердечной повезло, - я не сгорел.
 Сама она - холодным пеплом стала.
           ***
      Занзибарская эпидемия
"Скорая помощь" приехала к дедушке.
Старый уже посинел.
Он безнадёжно противился смертушке, -
пуп присосало к спине.
Как диагност. врач годами проверенный.
Тут же, увы, спасоввл, -
зубы больному разжав, неуверенно
в рот ему что-то совал.
Эта болезнь разошлась эпидемией
по занзибарской стране, -
диагноз для трёх четвертей населения:
"Пуп присосало к спине".
      ****

Идёт-гудёт вселенский шум,
всё шире разрастается, -
порвав ураном парашют,
грядущее верстается.
Фантом, терзающий века
утопией прелестной,
оставить может в дураках,
а прыгать бесполезно.
И всё настойчивее шум, -
не лучшее свершается:
отбросив рваный парашют,
Земля в пике срывается.
А где же Бог?
         Да тут он, Бог:
раздетый нами наголо,
он равнодушно смотрит на
эксперименты дьявола...
               ***
ИДУЩЕМУ ДОГОНЯТЬ "ПРАВДУ" В ВЫСОКИХ КАБИНЕТАХ
Зачем ходить туда, где нас никто не знает?
Зачем идти туда, где нас никто не ждёт? -
Эти вопросы каждый понимает,
но, как "припрёт", с надеждою идёт.
Идёт! - Надеется, что встретят и приветят;
послушают, -  поймут его беду...

Наивные... А я пожил на свете
и никуда незваным не иду.

И ничего. Плетусь своей орбитой
из прошлого - по сути - в никуда,
тряся мошной, рецептами набитой,
презренный властью ветеран труда.
                *   *   *
                Пришёл старый чувак с двумя чемоданами на ж.д. станцию "Большая                речка", или разъёзд "Загайново", поцеловал замочек на двери и предался  сладким воспоминаниям о некогда бывшем жд-сервисе. Но не долго длился этот кайф, -
возмутилось чем-то недовольное небо и чувак вспомнил  слова более старые, чем:   Вокзал, Зал ожидания, Расписание поездов... -

    Какие старые слова! -
Нет уж и с памятью родства.
Старей, чем перегон, верста
и Министерство транспорта.
Старее, чем вагон и рейс,
старей, чем стрелочник и рельс...
Их  только старый пассажир,
кто у двери багаж сложил
и от замочка ждёт известий, -
словам забывшимся ровесник.
Ему сейчас бы отдохнуть;
к дивану чреслами прильнуть;
на расписание взглянуть,
воды хлебнуть да прикорнуть.
Но холодна дверная сталь.
То не беда, что он устал.
Не пропадёт чувак болезный.-
На железной дороге
 порядок железный!
***

Когда орудия палят,
никто не вправе спать спокойно.
Да, мир погряз в дурацких войнах,
но войны же и жить велят.
Жить, чтобы в славный день победы
воздать паршивцам по суду,
позволив им, за их же беды,
гореть безвылазно в аду.
***
Сменился ветер перемен
и сколько шеей ни ворочай, -
в спину, когда ты - бизнесмен,
и в морду, если ты - рабочий...
       ***

            МОЛЧУНЫ
       
О, каста Стальских, Кумачей, Джамбулов,
с потомством вас! - Ваш корень не засох, -
Полузабытым ветром вновь подуло,
тончайшей лести вынесло песок.

Ох, не собрался б только он в барханы,
колхозно голосующие "За",
пыля безостановочно в глаза
заждавшимся уже халявной манны.

      Да что там - "За"? - Порою, промолчать -
не лучше, чем сказать, - Пора его кончать!

А молчунов у нас всегда хватало,
о чём твердить история устала.

Терзает душу прошлого фантом,
в текущем дне от прозы неуютно,
грядущее и  призрачно, и мутно...
Вот и смердят полуоткрытым ртом.

     В мире людей ворчащих и рычащих
нет никого коварнее молчащих.
           ***
 Монолог бывшего агронома совхоза

 Вот они, уставшие, больные -
бывшие свинарки, пастухи, -
покупают косточки свиные
искупая прежние грехи.
Горестно смотреть на утомлённых.
Но не солцем. Солнце для других:
сединой ещё не убелёных,
собственников "тачек" дорогих.
У счастливцев ладно получилось, -
пощадили волны перемен.
Даже их младенцы научились
не коверкать слово "бизнесмен".
Юноши поймали носом ветер,
на соображалку налегли,
заявили папам, мол, не дети
и - бегом  подальше от земли.

Кто-то лихо выбился в министры,
кто-то стройкой стал руководить,
а Егор вернулся в дом юристом.
Только стало некого судить.
Вор успел пробиться в депутаты,
бизнесменом стал авантюрист,
Ванька-хулиган погиб солдатом.
И вздохнул от благости юрист.
Все во всём и от всего свободны,
все с правами частного лица,
делай всё, что душеньке угодно!
Вот и ловят "лохов" на живца.
И Егор от благости добреет:
"лох" подаст, и жулик отстегнёт.
За свободу жизни не жалеют,
хоть она иной раз и не мёд.
Наш Егор не пашет и не сеет,
не готовит на зиму сенцо.
Он законно может и умеет
уводить от кары подлецов.
Или подводить. Тут нет секретов,
что - кому. Судья ли, адвокат,
видят, по известным всем приметам,
кому в рай дорога, кому в ад.
Ведь не зря статьи законов "дышлом"
окрестили наши праотцы.
Вот и сердюковщина неслышно
прячет в них позорные концы.
Пацану, что стибрил у торговки,
по нужде,  горячий пирожок,
справедливый суд без оговорки,
с пылу, с жару, присобачил срок.
Да и то, чего бы стал он медлить,
скромной частной собственности страж,
меж рублём и совестью посредник
и гроза пятирублёвых краж...

А Егор наш, несмотря, что зелен,
в знании лазеек мелковат,
взялся защищать в суде Емелю,
заявив себя, как адвокат.
Иск простой, - не оплатил ответчик
заготовку и доставку дров.
Вот отрывок скорбной щучьей речи,
чтоб вердикт был честен и суров:
"Я все дни трудилась что есть силы:
и колола, и переносила,
как по струнке, в штабель всё сложила
и, к несчастью, повредила жилы".
В конце речи, улыбнувшись мило,
от больницы справку приложила.
Справку секретарша огласила:
"Грыжа, геморрой, упадок силы
по причине тяжкого труда".
Эта новость мигом подкосила
вечные сомнения суда.

А Егор наш был предельно чёток:
"Несерьёзно основанье спора, -
нет работы сделаной учёта!
Так же, я не вижу договра.
Все слова истицы Щуки лживы!
Что до справки, то известно мне,
что она, погнавшись за наживой,
два часа металась на блесне.
А ответчик сам в лесу трудился.
И сама работала пила.
Лес на сани сам собой грузился.
сани сами мчались вдоль села.
Есть свидетель, - господин Бывалый.
Это на его стальном крючке
Щука то ныряла, то всплывала,
чтоб не успокоиться в сачке.
И удачно сорвалась. Вот  вкратце,
то, что стало темой для суда.
Никаких плутовке компенсаций
ложного морального вреда!"

И - ура! Емеля бросил шапку
ветхую в судейский потолок
и, схватив защитника в охапку,
с радостью куда-то уволок.
Что там было дальше - неизвестно.
Может, даже выпить довелось.
Ну так что? Законно и уместно, -
первое сраженье удалось!

Щука же, из скудости извечной,
никого себе не наняла,
и, хоть иск её был безупречным,
из суда дурёхой уплыла.

Так вот "первый блин" не вышел комом.
Если кто кирпич в меня метнёт,
знает пусть: теперь юрист знакомый
за моей оградою живёт.
Он теперь у нас "Егор Ефимыч".
Лёгок на ногу, весьма красноречив.
Сколотил себе нехилый имидж
и местечко в банке получил.
Он, весьма успешно, отбивает
жалобы всех щук и пескарей,
и усталость от трудов смывает
в волнах экзотических морей.
Не свинарь он, и пахать не может,
но сегодня он в такой чести,
что охота дать ему по роже, -
за измену, Господи, прости.
***

         Отмщенье друзьям
     Поздравлен с посвященьем в старики
и не могу остаться не отмщённым. -
Пусть будут дни друзей  всегда легки,
и каждый день бедой не отягчённым.
Желаю неба с голубой луной,
с предчувствием удачи - пробуждений,
ночных у колыбели чутких бдений
над хрупким сном кровиночки родной.
Пусть будет в вашем доме мир и лад,
у дома, - вертоград, разящий многоцветьем.
И пусть приумножается ваш клад
из радостных мгновений многолетья!
      Души друзей, как близнецы, похожи.
Не много вас,  но тем вы и дороже.
                ***
ПЕЧАЛЬНЫЙ ФИНИШ ОДИНОЧЕСТВА
Никто не спросит, как живёшь;
Никто не спросит, как здоровье;
Не поведёт никто и бровью,
когда в пустой избе умрёшь.

От жизни всё чего-то ждёшь,
судьбы своей невзрачной зодчий, -
по-человечески живёшь,
а расстаёшься с ней по-волчьи.
       ***

    ПРО ОСЛОВ

Бытует в Казахстане-
я знаю не со слов -
обычай гнать из стайки
по осени ослов.-
Нагрянет завирюха. -
корми да убирай,
а так, -  ногою в брюхо
и запирай сарай.
Зима буранит часто.
трамбуя снег пургой,
и падает несчастный
отвергнутый изгой.
А чуть пригреет солнце,
сугробы опадут, -
хозяева, опомнясь,
ослов искать идут.
Идут, зовут, зевая,
со всех окрестных сёл...
И вот везёт бабая
нашедшийся осёл.
Хозяином привечен,
под седоком огруз,
знакомой внемлет речи
и груз ему - не груз.

Известье в интернете
мне "новость" принесло:
"У нас на белом свете
несчитано ослов!"
             ***
ШТРИХИ  ВРЕМЕНИ
    День с веком не сверяется, -
он просто повторяется:
плачем утренним младенца,
чаем обжигающим,
завереньем управленца
многообещающим;
мощным взрывом,
общим горем,
болтовнёй властителей;
беззакония раздольем
правоохранителей.

     День с веком не сверяется.
он просто повторяется.
Дню плевать что век  другой
подсобрал нулей. -
Виснет  радуга дугой
над бедой полей.

Чудо- арка, - это вход
в мир естественных хлопот,
в мир питающих корней,
вредных корневищ,
в мир сменяющихся дней,
радующих жизнь.

    День с веком не сверяется,
да вот теперь пришлось, -
ненужное внедряется,
будто в горло кость:

На работе спор и дома,
в шоке матери, отцы, -
в школе учат как кондомы
надевать на огурцы!

Оборзевшая Лолита,
выполняя спецзаказ,
изобилье целлюлита
выставляет напоказ.
,
    День веку удивляется, -
утратив тет-а-тет,
спешно разгоняется
генералитет.

Где-то кто-то бесятся,
воли пережрав.
Не успел повеситься -
довершит минздрав.

Люди кочевые
объявились вновь, -
девки "плечевые"
продают любовь.

Ваучеры, диллеры,
сауны да киллеры,
Ловкие мавроди -
всё в одном народе.

Лишь почившие в разборках,
спят смиренно на пригорках.


Разобравшись с Ильчём,
поостыли люди.
Доживает Горбачёв
мерзкий век иудин

Кто-то Сталина порой,
нет-нет, да помянет, -
на кнуте держался строй,
подпирая пряник.

Стало всё наоборот, -
полегчало дряни,
далеко не в каждый рот
попадает пряник.

   В вековой истории
пишутся мемории.

       Чутко держит новый строй
ушки на макушке,
разбросав по всей Руси
Банки-закидушки.

Не срослись мечты и - хлоп! -
Ты уже в ловушке.

Новый строй своё берёт,
ярок, злачен, страшен, -
ходко движется вперёд,
надвое окрашен.

Бизнес в тёмной стороне
скромненько тучнеет.
А на светлой стороне
стынет и беднеет.

Стала Русь, как мир вокруг,
не к добру слоистой.
Потучнел чиновник вдруг -
что-то в нём не чисто...



    Сбрось, Фемида, с глаз кушак,
зашоривший очи, -
Ты увидишь как грешат
в мире полномочий.

Возврати и "зуб за зуб"
и "око за око"
и не прячь воровский зуд
за давностью срока.

Так ли уж нужно УДО, -
задний ход закона? -
Оглашённое судом
свято, как икона.

О, святая жрица Права,
ты, как грешный мир, стара.
Ты одна  на зло управа,
но тебя лечить пора.

Образ жизни твой порочен,
а порой и странен:
Вор в законе, - твой платочек
в нагрудном кармане.

Виден всем - тебе не стыдно:
Вор при всём народе,
посчитав тебя фригидной,
ходит на свободе!

И коррупция-старушка
кружева не вяжет. -
что ей вор шепнёт на ушко,
то тебе прикажет.

И исполнишь ты покорно
злой совет злодея,
о доходном зле бесспорном
всей душой радея.

    День с веком не сверяется, -
порою удивляется
и с катящей валом новью
как-то управляется.

Тут и мы, - его начинка,
смысл его и суть его,
напиваемся горчинкой,
исходящей от всего,

что не прошено, не званно,
властным шагом входит к тем,
кто, рассевшись по диванам,
ищет смыслы в духоте.

В доме газ. На плитке гречка
допревает с кетчупом;
пёс свернулся под крылечком,
кошке делать нечего.

День пройдёт - настанет вечер;
завтра рис заменит гречку;
Рис заменит манка;
манку - запеканка...

Без эмоций оборвётся
лист  календаря;
дрёмой розовой нальётся
за окном заря.

Наплевать, что где-то рвётся
к жуткой власти халифат, -
завтра, чтоб пожрать, проснётся
населенье "крайних хат".

День покорно всех приветит,
всем, чем сможет, наградит,
и, как прежде, не заметит,
чем мещанский дух чадит...
***   


          Завтра

Пусть будет так, как сказано однажды.
- Что сказано? Кем сказано? Когда?
Сказано страдающим от жажды.
- Что сказано?
"Да здравствует вода!"
- Когда?
Не знаю. Может, даже - завтра, -
поймав, с небес упавший, шарик льда.
    ***
Здесь, право, неуместен смех,
но Русь не возмущалась, -
хлеб резать, говорили, - грех.
Съедать не запрещалось.
   ***

       ЯДРЁНА ВОШЬ

Да-а, Алтайский край - не Сочи, -
фермер за ухом скребёт:
днём печёт, а ночью мочит.
Как тут сено не сгниёт?
И картофелю не сладко.
Значит прибыли не жди... -
В поддых бьют его украдкой
криминальные дожди.
Потайные, воровские
губят труд весь, не спеша.-
Спекулянты городские
ждут большого барыша.

От таких проделок бесьих
у села защиты нет.
А кто в небе куролесит, -
испокон большой секрет.
А не то, в Москве издали б
устрашающий Указ,
чтоб осадки выпадали
в две недели только раз!

Да не всё Москве по силам.
Тут ракетой не возьмёшь...
Что родилось-накосилось,
пропадёт, ядрёна вошь.
***

Подкралася осень, -
лета знойного вечер.
Сидим, - икру с кабачками мечем.
Банки да крышки стериллизуем, -
импортозамещение реализуем.
Назло молдованам и молдованкам,
назло болгаркам и болгарам,
летние хлопоты разливаем по банкам
для беспроблемных бесед с самоваром.
В густом полумраке небесной хмури
С утра взбодримся "Принцессой Нури",
соорудив бутерброд без корки
с толстым слоем своей икорки. -
Давно известно: икрой осетра
очень вредно питаться с утра.
.
А пока обдаётся паром
тара,
          достойная бесед с самоваром.
                ***
+  +  +
              Весь ЕС уже кричит:
"Задолбали басмачи!"

Слава щедрой  Frau Merkel
на глазах Европы меркнет,
набекрень у всех мозги, -
запустила в дом ИГИЛ!

И теперь хоть закричись,
зло не церемонится.
Оборзели басмачи, -
в дверь без стука ломятся.

Обещавший помощ  ser
гуще воду мутит...
-  O, main liben, schnel kom cher!
Schnel, Genosse Putin!
***
АПРЕЛЬСКОЕ ПОСЛЕМЫСЛИЕ
       Когда, придя, сиятельный апрель
сметёт все ложа зимнего Прокруста,
в природе просыпаются искусства -
Все сразу, вместе: танцы, птичья трель
и ловеласов птичьих колера
одежд унылых. Кто-то забиякой
становится и лезет на ура,
ради минуты вожделенной, в драку.
Война ведь, - это тоже вид искусств.
Жестоких и, увы, необходимых
для подтвержденья искренности чувств,
для привлеченья щедрости любимых.

        В бою годится всё: копыта и рога,
смекалка, ловкость, стойкость и бесстрашье
с железной волей победить врага,
как бы он ярко не был изукрашен.

И подарит Природе смертный бой
таких же забияк новорождённых.
И будут раны, будут кровь и боль,
и больше ничего - у побеждённых.

Рядом пройдут бескровные бои:
Кто-то кого-то в страсти перепляшет;
перепоют друг друга соловьи
и чей-то хвост окажется чуть краше.
Изящней кто-то шею изогнёт,
а кто-то клювом протрещит тираду
и дама сердца сразу всё поймёт,
и красоте отдаться будет рада.

     С любовью,
                взятой как трофей в бою,
мы воевать всю жизнь обречены.
И вывод: ослеплённые в бою,
мы до конца бои вести  должны.

Любви предписано неспешно расцветать,
начавшись с непорочного бутона.
Трофею ж близким по душе не стать
и неизбежны скрытой боли стоны.

О, как далёк законный мой трофей
от легкокрылых светлооких фей:
и нынешних, и тех, что в той дали
были не сном.
Но стали.
Сном -  смогли...
               
       ***
         

+    +     +
    В жизни есть издерки роста, -
плакать хочется и петь...
Можно жить легко и просто,
если больше не хотеть,
чем уже ты обеспечен.
Для такого жизнь легка.
Он и весел, и беспечен,
и здоров наверняка.
А кому чего-то мало,
и чего-то просто нет,
тяжело, как экстремалу,
угодившему в кювет.
     Кто-то рядом лихо мчится,
телом здрав и духом здрав,
а ему пора лечиться,
хоть и нет каких-то травм.

Вжизни много есть кюветов,
и вопросов, и ответов.
Если правильный найдёшь -
просто так не пропадёшь.
И в соседстве с экстремалом,
став уверенней, сильней,
будешь жить надёжным малым,
не боясь грядущих дней.
                ***
 ГРЕХ НИКОГДА И НИ КЕМ НЕ ПРОЩАЕТСЯ
И НЕ "ОТПУСКАЕТСЯ"
Грех, - это то, что угнетает совесть.
Никем не видимый, он ощутимо мстит,
и бесполезно, в грешном прошлом роясь,
шептать, молить,
даже кричать: -"Прости!"
Часто того, кого ты просишь, нет уж, -
Не возвратить его и не догнать.
И никакая внутренняя ретушь
не в силах факт греха заштриховать.

Грех, - это то, что душа не прощает;
то, что безоблачно жить запрещает;
Грех, - это ноша, что ты навалил
на душу, когда перед жизнью юлил.

P.S:  Что-то тебе не понравилось сразу,
или закралась, хоть капля! сомнения, -
не подключай вычисляющий разум, -
он наведёт тебя на предпочтения.
Выгода будет в первом ряду.
Клюнешь - и, вскоре, очнёшься в аду.
         ***

      Купите у меня стихи!

      Тузы, купите у меня стихи.
Как-так -  "зачем"? -  Чтобы со мною спорить.
Нехорошо, когда твердят верхи,
низам оставив право, им же, вторить.
И у низов найдётся что сказать.
И не всегда, как говорят, - "по шерсти".
По шерсти, - это то же, что лизать
 окрестности разгрузочных отверстий.
      Отсутствует сей навык у низов!
Это в верхах, - обычное занятие,
ради того, чтоб выбиться в приятели
иль стать шестёркой верной у Тузов.
      Ну, спорьте же! Скажите, что не так
у вас шагают по карьерным лестницам,
и что Тузы, которые в летах,
дарят вниманье вовсе не ровесницам.

     Купите мои бедные стишки, -
они помогут вам с пути не сбиться,
толчок дадут в час нужный спохватиться
и, посчитав разбитые горшки,
на самом роковом остановиться.

     Купите же, не жмитесь, как Гобсек, -
у вас уже всего полно в заначке!
Купите - и обставите вы всех,
кому,  вчера ещё, несли подачки.

     Мужи, купите у меня стихи!
Я знаю, вы практичны, как машины,
Но иногда полезно для мужчины
подумать, сев подальше от сохи:
о том, о сём,  чем держится ваш дом,
о нескладухах, что в семью проникли;
о том как личным праведным судом
поправить что-то в ежегодном цикле;
как приохотить сыновей к сохе,
чем удержать от зова моды дочку... -
Об этом тоже вы найдёте строчку
в моём незашифрованном стихе.

Нужно, всего лишь, у меня купить
в скромной одёжке тоненькую книжку. -
В ней вы найдёте всё, кроме излишков,
за кои следует поэта утопить.

     Впрочем, поэтов топят и без них, -
Для этого находят недостатки.
А где их нет? - Найдут - и взятки гладки:
мол, графоман или обычный псих.

"Мало того, ещё он и наглец, -
посмел без нашей правки сделать книгу,
в которой днём с огнём найти интригу
не смог наш Мэтр, - большой по Музам спец."

     Но этот бред, - обычная борьба
добра и зла. Борьба за место в стае.
А между тем, читает, не листает!
утопленников строгая судьба...
       ***
               
                Завтра
Завтра, вставши с утра, я оденусь, обуюсь,
сполосну крепким чаем кишки
и, не медля минуты, пойду застрахуюсь, -
очень уж досаждают мне мысли-грешки.

Я же душу убью, если их воплощенье
неминуемо станет смертельным грехом,
и нечистая сила, упиваючись мщеньем,
будет мчатся на ней к Вельзевулу верхом.

И она упадёт запалёной кобылой,
чтобы больше не встать, не продолжить пути.
И всё только за то, что я в жизни постылой
в Росгосстрах поленился зайти.

Завтра же и пойду, и себя застрахую
от встречи с Чубайсом и дороги в тюрьму. -
На любом языке, что в России бытуют,
даже рифму к нему пятый год не найду, -

до того он на нашей земле чужеродный.
А вот властью - всем сердцем любим. Почему?
Как назвать эту власть, без натяжки, народной,
если весь наш народ шлёт проклятья ему?

И ему, и Гайдару, и иным бурбулИсам, -
пусть им будет терновым матрасом земля,
когда все они, эти продажные лисы,
божьей волей уйдут от защиты Кремля.

А кто правит Кремлём - время в будущем скажет,
развенчав и того, кто сейчас за рулём.
И ему в своё время лоб священник помажет,
только мы ведь сейчас, мы сегодня живём!

Росгосстрах, застрахуй нас от мыслей мятежных,
от способности видеть в заверениях ложь
и от чувства - не лучшего - к людям успешным,
от надежды потребовать: "Вынь да положь"...
         
А иначе беда нам такое предложит,
что придётся жевать и глотать без конца,
и уже никакой Росгосстрах не поможет
избежать рокового венца...
         ***
КТО ВЕРИТ, ЧТО?..
Опутав Землю сетью злых орбит,
забыв, что сами же не ней ютятся,
люди планируют, кого ещё убить,
только стыдятся миру в том признаться.

Владыки стойбищ, полисов и стран,
масштаб свой видя сквозь тщеславья лупу,
не видят нищих, страждущих от ран,
и поступают более, чем глупо.

Не за горами их горчайший час,
когда костыль забытого калеки
будет нацелен в их надменный глаз
и затрясутся в миг последний веки.

Пока хранит их церберов стена, -
Владыки в славе, остальные в гное, -
На континентах всходят семена,
бездумно опылённые войною.

А если лопнет сетка из орбит! -
Достанется по градине не всем ли?
Кто верит, что не будет он убит
и что не он обрёк на гибель Землю?

Но кто вдолбит в сознанье игрокам,
поставившим на кон все фишки мира,
что не спасётся ни один задира,
сегодня пишущий свой собственный  " Main kampf"?..

          ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***
Небо расщедрилось влагой, -
Пресытились все и везде.
Для нас – несомненное благо,
Рождённых когда-то в воде.
Сегодня мы, к счастью, бесхвосты.
О жабрах и памяти нет.
Но жить нам на суше не просто
Без вечной наживки, - монет.
И потому мы всем миром
Бросаемся, как на живца,
Частенько теряя квартиру,
На блеск золотого тельца.
Бросаемся на закидушку
И в омут ныряем за ней…
Потом обнимаем подушку,
Как будто нет вещи родней.
И мокрая нас поучает
безмолвным мгновением сна:
Дурак тот, кто не замечает
Того, что скрывает блесна.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***
До Тацита и после

Людей, как и числа,
можно делить.
Для этого надо
ругать и хвалить.
Поруганый - дальше,
похваленый - ближе,
и в дело вступают
законы престижа.
А если к престижу
добавить подачку, -
ближний решит вам
любую задачку.
А тот, что подальше,
под гнётом нужды,
будет питать себя
ядом вражды.
   И порох готов
из людей разделённых:
"судьбой" наделённых
и обделённых.
Горячее слово
к любым поднеси
и ринутся души
глупцов в небеси...

Только лишь равенство
и доброта
могут захлопнуть
на небе врата.
Но, как заметил
когда-то Тацит,
на эти два слова
 большой дефицит.
             ***
- Безнадёжно больному оптимизмом Владиславу
Косареву на выход его книги - в качестве поздравления.


Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Владельцы разных ипостасей,
мы тщимся грешный мир украсить,
в который нас Господь прислал.

 Но видит ли наш мир увечный,
неравнодушный. но беспечный,
в строку вмещённые труды?
Увы! Не первые мы в этом, -
всегда была  судьба поэтов.
в тисках злокозненной молвы.

Мир хочет славы. Просит славы, -
нектаром пахнущей, отравы
И видеть мы его должны
с другой какой-то стороны.

Та, что доступна нашим взорам,
покрыта патиной позора,
и те, что сладко жить хотят,
её всё время золотят.

Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Не мастера мы дел сусальных.
Мы далеки от ремесла
говорунов официальных.

Не громогласен наш глагол
и нет в нём даже малой лжинки,
но в нём напряжены все жилки
пригодные для батогов.

И грех большой лежать им, молча,
в стопе ли, в ворохе бумаг,
когда наш век, с оскалом волчьим,
иначит многое в умах.

Ты, Владислав, извлёк-таки
из тайников душевных Лиру,
прибавив к сонму звуков Мира
звучанье собственной строки.

      Твори и дальше, вопреки
стандарту льстивого клавира.
    ***     

Новая сказка про Ивана Царевича
и предпринимателя Горыныча

Иван Царевич вам - не кто-то, -
оставьте мерзкую хулу!
Три дня ходил он по болоту, -
искал судьбу свою - стрелу
и ту, в которую стрела
попасть нечаянно могла.

Ходил, гадал, кем злая участь
беднягу может наградить...
Но век не мог же он ходить,
в догадках самых жутких мучась.
И на четвёртый день ушёл
счастливый тем, что не нашёл.

Тем временем его приятель,
известный всем предприниматель,
точнее - фермер, некто Змей,
втечение всех этих дней,
следил за ним из-за коряги.
Мне, если честно, жаль бедняги:

Болото, - это комары,
смрад испарений от жары;
воды полно, а не напиться
и невозможно отлучиться.
А ну как шалая удача
Ивану где-то подмигнёт
и тот судьбу свою найдёт,
едва от радости не плача?

И Змей терпел.
Терпел и ждал.
И награждён был за терпенье:
запел от радости, когда
услышал лягушачье пенье.
Теперь царевне от него
уже никак не отвертеться, -
Иван ушёл. А кто другой
к болоту может припереться?

Теперь он, Змей, законный муж
владелицы болота!
А это вам не пара луж, -
болото, - это что-то!

     Как ублажить даже врагов,
есть множество историй.
И вскоре видели его
в кадастровой конторе.
Наш Змей держал по ветру нос,
силён был в этикете:
Главной Кикиморе поднёс
презент в большом пакете.

И вот уже в его руках
на Гербовой бумаге
цветут просторные луга,
звенит ручей в овраге.
Шумит-гудит сосновый бор
и чешет брюхо тучам...

Вскоре напишут договор,
скрепив солидной купчей.

Никто не видел той земли, -
печать затмила очи.

И  Змею потекли рубли.
Причём, большие очень.

А вот Царевич маху дал.
Придя с болота, исхудал.
Одно его мутило, -
терпенья не хватило.
И временами видит сон
как по болоту ходит он
и нет нигде, хотя бы,
сорокалетней жабы...
          ***
"Ах! Коль есть сладко сердцу на то попуститься!
любовь не рада?
То другу искать надо,
дабы не престать когда в похоти любиться
и не позабыть того, что в любви чинится".

Василий Тредиаковский "Езда в остров любви"
,
       N.N. обожествляет страсти,
     в них находя крупицы счастья,
     порой совсем не отличая
     срамные сладости от сласти.

     Луна ему мозги морочит.
     Сирень - сознание пьянит... -
     Сказал бы прямо, чего хочет,
     без всяких "персей" и "ланит". -
 
    Порядочнее и честнее,
    чем навевать на даму сон
    ради того, чтоб рядом с нею
    лежать, как выжатый лимон.
                ***
- Всё это так и не иначе:
один смеётся, сотня плачет;
один в раю, а сотня где-то,
где на несчастья нет запрета.

И эти "где-то" никем не считаны.
И невозможно их все учесть.
Над ними время ползёт мучительно,
внушая веру в благую весть.

А что в той вести? - За тайным перечнем
сходить не сложно в архив мечты.
Но миллионы, в мираж поверивших,
ждут облегченья из пустоты.
***
- И ТАК - ВЕКА

Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
Но Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

- Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

66 - Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

- В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***

68 - И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом загайново или кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***

69 - Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
Формируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

- Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома, всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- К сожаленью, так бывает
При любой угрозе. –
Не куренье убивает,
А попытки бросить.

Как подумаешь, что – вредно,
Тут же брови хмуришь:
А не вредно ли жить бедно?
И опять закуришь.

Так и тянется волынка:
Что да как, да если…
Да ещё законы рынка
В кошелёчек влезли…

Не закон, а ахинею
Ты для нас сверстала.
Сигарет любых вреднее
Для курящих стала.

Если станешь ещё строже –
Нищета закурится, -
Ведь сума, хоть и похожа,
С суммой не рифмуется.

Пока спикер будет править
На европский маячок,
Не удастся тебе сплавить
Из России табачок!
***
-                Аксиома

Стрелу, что выпустил, не возвращай в колчан,
Чтоб перед целью уцелевшей извиниться, -
Стрела  и на тебя может озлиться,
Глухая к оправдательным речам.
***
75 - Я грешен. А как же без этого? –
Такая уж доля поэтова.
В обнимку живя с маетой,
Порой согрешит и святой. –

Погрязнет, того не желая.
Погрязнет,  в рай Божий стремясь…

Как,
         быть живым продолжая,
рвать с окружающим связь?

Никак. Невозможно! Ведь это, -
«С кем поведёшься…». Увы, -
Вышел за рамки запрета, -
Спросят за всё с головы.

С единственной! Неповторимой!
Которая с детства не врёт.
Нельзя же писать пантомимой.
Не всякий печатник  поймёт.

А впрочем, и за пантомиму –
Свидетель тому Карандаш  –
Если башку и не снимут,
 Всё же, покажут палаш.

      Или это всё уже в прошлом?
Ни плах нет и ни палашей,
И, допросив заполошно,
Тебя не прогонят взашей
С родимой земли, на которой
Грешил, в рай дорогу губя,
Чтоб сильный и слабый без спора
Жили, друг дружку любя.

Грешу я?
А как же без этого? –
Такая планида поэтова…
***
76 - В начале было слово, и в конце оно же

Нет слов таких,
Какие бы не пелись,
Когда душа уходит от тоски.
Нет слов таких,
Какими бы не грелись,
Остуженные веком старики.
Нет слов таких,
Какими бы по суше
Мы ледокол продвинуть не смогли.
И есть слова,
Которыми нас глушат
И, между делом,
Водружают нимб
Над головой с надбровьями
Гориллы
И воздают хоралами хвалу…
И есть слова,
Что на краю могилы
Срывают с  уходящего хулу.
Есть горстка слов
Со свойством пластелина.
То ими лепят бюсты всех вождей
И псевдогероизма блиц-былины,
Чтоб доказать бессмертие идей.

И  есть слова,
Простые, как дыханье, -
Не громче, чем биение сердец.
Их часто оставляют
Без вниманья,
Видя, что нам
Уже  пришёл конец.
***
77 - Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.

*****
78 - Утерянное стихотворение

От незримого душевного увечья
Очень часто льются слёзы человечьи.
Высыхают и уносятся ветрами,
Чтоб осесть на травы росными утрами.
Не ступайте, люди, в воду дождевую
И росинок на кувшинках не касайтесь,
Но поймав ладонью капельку живую,
В прегрешениях содеянных раскайтесь.
В неспокойной нашей жизни разночинной,
С каждым днём ожесточаясь и грубея,
Осмотритесь: уж не вы ль тому причиной,
Что утрами травы голубеют?
***
Вечно молодая Русь

Нашей земле постареть не показано, -
Так уж сложилась судьба.-
Вечно с новинами разными связана,
как с госпожою раба.
Запад  перхотный всегда удивляется,
Даже завидует ей, -
Век ли пройдёт – и она обновляется,
Кровью умывшись своей.
 Как и в века, нами полузабытые,
Терпит залётную гнусь
Вновь обновлённая,
В даль устремлённая
Ожидовлённая Русь.
***
81 - ТОПОЛЬ

Умом людей сооружённый, -
Мощнейшей мысли дистиллят!
В его листве воображённой
Не птицы, - ангелы скулят.

Его с братишкой «Искендером»
В разборки лучше не включать, -
Они закончат нашу эру,
Чтоб эру новую начать.
               ***
Не знаю, право, в каком году,
Вдали от жмеринок, полтав и винниц,
Родится последний в моём роду
Украинец.

Никто не знает. И я не берусь,
Хоть ставь на майдане у стенки…
Давно нас вроднила Великая Русь
И разбрелись Якубенки.

Но будто судим я господним судом, -
В акценте живуч украинец, -
И обливается сердце стыдом
За мерзкий майданский зверинец.
***
- Есть краткий миг.
Но как же он прекрасен!
Ничто на свете не сравнимо с ним.
Ради него я вечно жить согласен,
Стрелой Амура что ни день раним.

Но где теперь парнишка шаловливый?
Забыл проказник старого брюзгу.
Осенний дождь всю ночь шуршал брюзгливо:
«Не примирить желанье с не могу».

И вечно жить мне как-то расхотелось –
Дожить бы ту, которая дана.
Врагиня всякой жизни – мягкотелость
Пришла и жизнь твоя обречена.

И подключать приходится бодрилки
В виде пилы, рубанка, топора,
И равнодушно смешивать с утра
Свои и те, что от доски, опилки…
                ***
- Даме из Новоалтайска
в жгучих очах которой, будучи в Боровлянке,
я увидел отчётливые признаки  скрываемой печали

Что Вас гнетёт, опасное созданье?
Будь Ваши очи у моей жены,
Гараж мой, баня, даже дома зданье
Уже давно бы были сожжены.

Вы, на мой взгляд, ходячий крематорий.
Что, против взгляда Вашего – сердца? –
Не перечесть трагических историй,
Которым не предвидится конца.

Вам стоит только где-то появиться –
И вспыхивают дружно мужики;
Уходите, а им дано дымиться,
Пока не превратятся в черепки.

Таких когда-то жгли по всей Европе.
Но что он мог, простой земной огонь? –
 Красавиц смрадным пламенем угробив,
Сам превращался в горькую зловонь.

Огонь колдовский Ваш – не олимпийский.
В Ваших очах не солнцем он зажжён. –
Таким огнём владели одалиски –
Синонимы горячих ханских жён.

Что Вас гнетёт? Придите, я охотно
Вас выслушаю, сердцем не горя.
Оно – из динаса. А в прочем я – шамотный.
Огнеупорный, проще говоря.
      ***

«Поэт рождён вещать высоким стилем
И приобщать к прекрасному!» - твердил
Знаток цветного из словес утиля
С медалькой за заслуги на груди.

«Служил.., слуга.., заслуженно.., заслуга» -
К поэту ли такие ярлыки?
Прошу простить «дедулю», знатоки, -
Я постигал прекрасное у плуга.

Меня к прекрасному  излишне приобщать –
Я в нём живу и превосходно вижу,
Как Нифонтова сохнет по Парижу,
А Махаон скрежещет: «НЕ ПУЩАТЬ!»

Куда же дикороса не пущать?
В ваш серпентарий?
Кто ж туда стремится,
Где нужно насмерть за местечко биться
И барина при этом не смущать.

Беда ль, что ваш синклит судьбу мою «решает»? -
Ушатами злословье льёт.
Мне лишний шрам не помешает
И, уж конечно, не убьёт.
                ***

Что такое «Гость» в «Афише Барнаула»?

«Гость» - это лыцарей наших забрало.
За ним они прячут себя неспроста. –
Перековали перо на марало,
Чтобы марать тех, чья совесть чиста.

«Маранье – поступок!
Исток вдохновенья!
Повод гордиться отвагой своей» -

Привольно живут мастера оскверненья
В замурзанной ими Отчизне моей.
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…

***
Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получают право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…


И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».
***
- Чем измерить счастье? Какой единицей?
А прибор известен, - это наши лица.
Шириной улыбок или блеском глаз?
Чем измерить счастье, спрашиваю вас?

Изобильем «нала»? Марками авто?
«Крышей» криминала? Златозубым ртом?
Может быть – экзотикой джунглевых дорог? –
Счастье измеряется снами без тревог:

Когда в дверь прикладами ночью не стучат;
Когда псы дворовые до утра молчат;
Когда только звёзды смотрят к вам в окно,
Пока отдыхаете от телекино.

Ночи без тревоги. Без тревоги дни. –
Ваши и, конечно же, вашей всей родни.
Счастье есть уверенность в том, что к вам в жильё
В час ночной не вломится власть или жульё.

Если счастье прячете – ночь изобличит.
Время – уже заполночь, а кобель молчит!

***
- Живу в кольце блокадном нищеты.
Извне доносятся бодрилки нуворишей
И тех, кто обзавёлся скользкой крышей
И нимбом,
обокрасть успев святых.

И ханжеские речи крыш самих
Пытаются в сознанье мне втемяшить,
Что я люблю, со всем народом, их
И радуюсь, орла двуклювого обнявши.

Ведь знают: несусветное несут;
Знают: народ не верит болтовне их, -
Уверены: кремлёвской ахинее
Безмолвно внемлет даже божий суд.

Ещё бы! _ Задолжал им христианский пастырь –
Не небо золотило купола,
Покамест тешили «овечек» педерасты
И кровь бандитская, став золотом, текла

В банки и храмы, в пропасть заграницы,
На кладбища – в помпезный лабрадор,
А прокуроры строгие Фелицу
Служанкой отселяли в коридор.

А нищета патриотизмом бредит.
Ей подпевает ушлое ворьё.
Всё ближе к сокрушительной победе
Над славой собственной Отечество моё.
        ***

-          Мечты крадут года

Довольствуюсь лишь тем, что мне в сей день доступно.
Что от щедрот державных мне дано
И хоть , порою, думаю преступно,
Стараюсь быть лояльным всё равно.

Такие уж мне качества привиты –
Различные, но слитые в  одно.
Я думать не могу, что век мой – век бандитов,
Но ведь другим он стать не сможет всё равно.

Мечты крадут года и оставляют возраст.
Две трети протечёт, а словно и не жил.
И что-то начинать – рискованно и поздно  -
Горячку остудив, померкнут миражи.

Поймёшь всю пустоту звучаний изречённых,
Что славили тебя за твой гвардейский труд;
Почувствуешь себя в проступке уличённым,
А чувства у людей проснувшихся - не врут.

Поймёшь, что это всё, что ты обрёл за годы,
Бодрившие тебя романтикою дел,
Полезных для страны, не лишних для народа –
И только ты над ними словно пролетел

Пожухлым тощим листиком осенним –
Над всем, что пот твой щедро просолил,
Соавтор и продукт эпохи потрясений,
Увешанный наградами, дебил.
***
- К ЧЁРТУ ЭЛЕКТРОННУЮ ЛЮБОВЬ!

Не люблю шататься я по бульвару,
Хоть на пару с  кем ни будь, хоть один.
Пригласи ка ладушка к самовару –
Голубками рядышком посидим.

Поворкуем так, как когда-то предки, -
Не крича в «мобильник» «Алло! Алло!».
На одной обнимемся табуретке –
Будет нам удобненько и тепло.

…Достучится седце моё до лады,
А её сердечко – в ответ ему:
«Твоему вниманью, конечно, рада,
А зачем торопишься, не пойму».

«Что тут не понятно, моя родная, --
Попытаюсь ладушку обольстить, --
Что случится завтра, то мы узнаем,
Главное – сегодня не упустить»,

Ладушка пощёчину мне отвесит.
Не со злом, а так, чтобы не хамил.
Но такая ласка меня не бесит –
Хоть она дерётся, я всё ж ей мил.

Жить, как мы сегодня, не интересно.
Ведь от одиночества стынет кровь.
Я уже чумею от эсэмэсок –
К чёрту электронную любовь!
***
ПАРОДИИ И ПРОЧИЕ РАЗДРАЖИТЕЛИ

-       НЕСОГЛАСИЕ

                «Ходит-бродит дух седой:
                От  одной звезды – до другой звезды
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                Лишь мои следы»
                «И я хмурюсь, словно Казаков»
                «Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,»
                «Я столько лет зашторенной жила!»
                «Мир неумыт, как окна в феврале» и т.п.
                Г.Колесникова
                «Пятое время года»  2003г.

Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,
То придумано это слепым идиотом!
Если я – это небыль, то что тогда – быль?
Иль не видно мою, всю навырост, работу?

Расстаравшись у снега живою водой,
Я до блеска отмыла февральские окна
И, зашторив себя, вижу город живой,
Чую пульса биенье, хоть до нитки промокла.

Ну, какой же я ноль? От звезды до звезды,
От воды снеговой до обычной воды
И, чего уж скрывать, от беды до беды
Лично я натоптала свои же следы!

Это ж надо!  Я – ноль..
Вон идёт Казаков,
Утомлённый бездарностей наглою ленью, -
Вы спросите его, - он без обиняков
Подтвердит вам, что я с давних пор  далеко
От коллег, претендующих на обнуленье.
***

2

                «Горькая чаша испита.
                Сладкая чаша полна.
                Хочется знать мне, что скрыто
                За равнодушием дна.
                Или вино виновато,
                Или виновен король
                В том, что краплёные карты
                Трижды почикала моль?»

103 - Начикала  мусора кучу -
В ней вся королевская рать!
Зачем было трижды их мучить? -
Могла б за один раз сожрать.

Не искала б я острого слова
В горькой чаше, испитой до дна,
Равнодушного, как Казанова
В доме с молью, где всё -  седина.
***
104 - Вытяжка из "Пятого времени года"
            Г.Колесниковой

Иные кроют трёхэтажно.
Притом, нормальные вполне.
Мне ж рот открыть – до дрожи страшно,
Но и смолчать – преступно мне.

Всё потому, что я горячая
И раздвоилась, вот, - не вру:
Глядеть на небо – я незрячая.
Я же – юродивый в миру.

Моя судьба гермафродитная
Меня не сломит всё равно
И скоро стану я элитною,
Ибо я, всё же, не «оно».

И если где-то затеряюсь
Я, как мираж, и не найдусь –
Читатель пусть не унывает
И подождёт немного. Пусть.

Уже прорезались из кожи
Возле лопаток два крыла.
Правда, пока они похожи
На два, простите, помела.

Но я янтарною смолою
Сухие прутики сплочу,
Смочу студёною водою
И… пародиста замочу!
***


105 -        ГРУСТНО

                «Человек к земле спиною
                Прислонился жарким летом»
                «Обнимал он поле-море,
                Край родимого села»
                «Шёл я мимо по дороге,
                по родной земле я шёл.
               Грустно было мне немножко
               И безбрежно  - хорошо»
                Геннадий Честных
                Альманах «Три реки» 2009г.

Человек к земле спиною
Прислонился, словно к печке,
И при этом изловчился
Как-то поле обнимать.
Я попробовал – не вышло,
Хоть трещали локти, плечи,
И продолжил, удивляясь извращению,
Шагать

Шёл я мимо по дорожке,
Удивляясь всё сильнее:
Кто же мог дорожку эту
По пшенице проложить?
Грустно было мне немножко –
Ну, как выйдет ахинея,
Если вздумаю поход свой
На стихи переложить…
***

106 - МОНОЛОГ УНИЖЕННОГО ДОМА

                «Призадумался дом у тына,
                Посерел от дождя, словно сник»
                «Трудно жить и писать достойно,
                Не жалеет ни о чём, никогда»

                Галина Мотовилова
                Альманах «Три реки» 2009.

«Призадумался я у тына –
Рокировки такой не понял.
Не слетела ль с катушек Галина? –
Прежде тын ведь у дома стоял.

Невозможно стоять достойно –
Хоть у тына, хоть у плетня.
Оклемаешься, Галя, от пойла
И на место поставь меня.
***

107 - КОНЕЧНО, ЖАЛЬ, НО ЕСТЬ НАДЕЖДА

                «Я много лет растрачивал надежды.
                Бездумьем грёз себя испепелял.
                Убого шёл дорогою невежды,
                Больную плоть грехами утолял»
                «Да и теперь, как камень на распутье,
                Не разберусь, где правда, а где ложь»

                Сергей Паутов
                Альманах «Три реки» 2009.

Как жаль, что я – не камень, не булыжник…
А стань я им – узнал бы всё про ложь,
Не суесловил на себя облыжно,
Сказав: Серёжа, сам себя не трожь!
Ты никаких надежд не порастратил,
Дорогою невежды не бродил.
Плоть, правда, ты слегка подгеростратил,
Когда себя стихами возбудил.
Но ты ещё не камень, слава богу,
Иначе бы не написал так много.

      В неверности к себе виновен сам я
И сам же я избавлюсь от неё, -
И будет повод вытесать из камня
Великое подобие моё.»
***

108 - КАК ХОЧЕТСЯ!..

                «Как хочется отдёрнуть занавеску,
                Открывающую будущее. Но
                Не пробил час. А значит эту спешку
                Ты укроти. Что будет – суждено.»
                «Но кажется, что завесь колыхает
                Весенний свежий чистый ветерок».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 1009

 -- Что, хочется отдёрнуть занавеску?
И я не против дёрнуть её, но
Не пробил час.
Но, укрощая спешку,
Лишимся мы того, что суждено!
Как быть? -
                Уж завесь ветерок колышет,
Вдувая в спальню пьяную весну.
Эй, где ты там? Рви завесь! –
Гад – не слышит.
Опять, где-то пресытившись, уснул.
***

109 - ХРОНИЧЕСКИЙ НЕДУГ

                «Нелюбовь к себе не лечится –
                Это длительный процесс.
                Кто-то скажет: «Делать нечего».
                Может, так оно и есть?».
                «Под какие-то параметры
                Ты меня не подгоняй».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 2009

Словно раненный, муж мечется,
Спит отдельно  и не ест.
Нелюбовь ко мне не лечится –
Это длительный процесс
В окружении принцесс.

Да  уж слишком затянулся он.
Что за жизнь – жить не любя? –
Нет и дня, чтобы не дулся он
На меня и на себя.

Говорила мне свекровь,
А она умней парламента:
Есть какие-то параметры,
Где врачуется любовь,
Если я того достойная –
Не лелею мужу месть…
Говорят, пишу пустое я.
Может, так оно и есть?
***

110 - ТАРАКАНЩИНА

                «Здравствуй, Вечность.
                Я твоя – не отринь меня!
                Собираю в полёт я сегодня своих тараканов…
                Эволюция скоро всех нас разберёт на запчасти…
                Мне достался глоток эйфории чистейшей воды…
                Быстро тают на небе ночном тараканьи следы…
                Об асфальт побейтесь головой…»
                Юлия Ершова
                Бийский вестник. N2 2012.

Собираю в полёт я сегодня своих тараканов.
Но сбежались на зов, как на кастинг – дурнушки, клопы.
Я, с досады хватив эйфории два полных стакана,
Возмутилась от наглости кровососущей толпы.

Эволюция нас развести не смогла, как известно.
Там, где я с тараканами, пребывает и этот народ.
И от этого я об асфальт головою своею так треснусь,
Что какой-нибудь морг на запчасти мой мозг соскребёт.

Но клопы не всплакнут от потери поэта большого…
Время быстро сотрёт со страниц тараканьи следы.
Лишь Буланичев спросит: «А где наша Юля Ершова?» -
Вечность же – промолчит, в рот набрав стихотворной воды.

***

111 - ЗАВИСТЬ

                "Кожанэ, ты моё, кожанэ,
                Кожанэ ты моё польтэ,
                Исцарапанэ, задрипанэ,
                Потерялэ своё красотэ.
                И не тэ, и не се, и ваще
                Вовсе ты не польтэ,
                А плаще".

                Юлия Нифонтова

Ах, Серёжа, твоя Шаганэ
Не ходила зимою в плаще –
Солнце южное даже в винэ
Расточает тепло. И ваще
Ты садист. Я тут в драном польтэ
Прячу стылой зимой декольтэ,
Представляя  загар Шаганэ
С поцелуем твоим на спинэ…


112 - НЕУДАЧА

                «Мне бы кошкой таиться в мешке».
                «Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
                Двенадцать лет твердил, что  - тунгус».
                «Париж похож на Мозамбик».
                «Лишь устрицы выглядят жутко,
                Да плесени белой налёт»
                «Я – всего лишь обезьянка, научившаяся плакать»,

                Юлия Нифонтова


Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
Решил ввести в семье закон тайги
И стал швырять (простила б, если – спьяну)
В меня мои с набойкой сапоги.

Погрезилось ему, что я – тунгуска.
А я была, с рождения уже,
Внутри – француженкой, снаружи – бабой русской,
А между – обезьянкой в неглиже.

Наследница ТОГО метеорита,
Я затаилась кошкою в мешке, -
Ждала, когда в Париж из Мозамбика
Внесут меня и доллары. (В чулке).

Но не едать мне устриц и медуз,
На сыре плесень не лизнуть ни разу –
Муж, соблюдя обычай брачных уз,
Вспорол мешок и был таков, зараза.
***


113 - ОКУЛИСТУ

Спою-ка я под старую сурдинку .
Что  перевру,  в том не моя вина:
Она реалий нынешних полна:
В своём глазу Вы видите соринку,
В моём Вы не заметили бревна.

В апартаментах Музы я задира,
Перед врачами – безобидный гном, -
Не стала б эта скромная сатира
На Вашей скромной совести бельмом.
***

114 -                Лору

Не слышал я того, что Вы бурчали,
поспешно что-то в карточку строча.
Уж лучше б Вы немного покричали,
Забыв на время этику врача..

И я бы знал, что-как-когда мне делать.
А тот рецепт, что начертали Вы,
В аптеке ангелицам-фармацевтам
Пришлось читать в три светлых головы.

К исходу дня его расшифровали,
Как я сказал, в три светлых головы,
А то, как почерк Ваш они назвали,
Мне повторять не хочется, увы.

Пока меня Вы принимать не рады
И не готов разлечься я в гробу,
Вам мегафон приобрести бы надо,
А окулисту – стереотрубу!
___
***

115 - Пока на этом свете пребываю,
У терапевта так же я бываю:
Всё, что до пояса, безропотно снимаю
И, что расслышу, то воспринимаю:
Не есть того-то и того-то, и того-то;
забыть где бабка спит, тяжёлую работу;
Ложиться спать задолго до зевоты.
Что до питья – кефиры да компоты.

Приду домой, а тут уже лопата
Торчит в ботве. Жена стоит патлата.
И пот течёт с уставшего лица
В сердце, пока ещё, не мертвеца.

Всё ясно – песня терапевта спета,
А, судя по ботве, и песня лета.
А песня осени, хоть и в самом начале,
Взбодрить не может нотками печали.

Помянешь нежным словом щедрость лета,
Лопату в руки, под язык таблетку,
- Ну, что, картошка, снова да ладом? –
И до темна кочуют клубни в дом.

И падаешь после такой работы,
Как врач сказал, задолго до зевоты.
А утром и не думается что-то
О вредности «того-то и того-то».

Могу прочесть советы наизусть
И применяю их, когда это возможно,
И когда станет вновь в груди тревожно,
Пусть постучит ещё по рёбрам. Пусть. –

Не один раз уже мне помогло.
Неравнодушных рук его тепло
***
- Спи, родная, - спокойно супруге скажу, -
Спи, а я за столом до утра посижу.
Буду сон твой стеречь
И подкладывать в печь
То, чем нашему счастью грожу.

Пусть крамола горит. Ей на смену придёт,
В добрый час, полояльней строка.
Ведь она где-то есть…
Ведь она где-то ждёт
Недовольного всем, старика.

Надо как-то найти, надо как-то узреть
То, что видно льстецам и глупцам.
И тогда, может быть,
Мне удастся обресть
Путь-дорогу к искомым хлебцам.

Но проснётся жена и мой поиск прервёт,
Выключателем щёлкнув в сердцах.
Я отправлюсь в кровать,
Но, конечно, не спать,
А досматривать сны о хлебцах…
***
Впитать доступную для взора красоту,
Запомнить душу возвышающие звуки,
Вообразить, какую высоту
Преодолели в деле ваши внуки –

Уж это ли не счастья узелки,
что вяжет жизнь, на радости скупая?
Мы к ним привыкли, мы их не считаем,
Играя с прозой жизни в поддавки.

Кем только эта проза ни вертела
В  дворцах царей, в затерянной глуши,
Чтоб наслаждалось жаждущее тело,
Презрев стенанья собственной души…
***
-         На Пикете

Народную молву не упредить
И никаких преград ей не поставить;
Её нельзя законом запретить,
Если она начнёт достойных славить.

Не много ею славленых имён
Со дней полузабывшихся былинных,
В которые навеки был вживлён,
Не меркнущий с годами, медальон,
Хранящий горечь ягоды-калины.

Где вы, стелившие пред Ним свою полынь,
Вплетя в неё сухие ветви тёрна? –
Засохли тёрна и полыни зёрна
После молвы коротенького «Сгинь!»
***


119 - Склонитесь перед мощью приземлённости,
Не рвитесь в чуждую для жизни высоту –
То приземлённые поют об устремлённости,
Сбивая устремлённых налету.

Но если вы высотный плод сорвали и,
Ликуя, возложили к их ногам,
Не избежать бесовской вакханалии –
Причислят вас к надуманным врагам,

А плод, добытый вами, будет принят
И назван именем врага высот любых.
А ваше, блицем вспыхнувшее, имя
Найдёт в народе новых торопыг…
***
120 - На зыбкой грани тьмы и света
Легко остаться без ответа,
Задав вопрос: «Как надо жить?» -
Грань любит головы кружить.

Куда ты свалишься – вопрос.
Я испытал – на грани рос.
Но рос в родительской броне.
Живу на светлой стороне.

Живу на светлой стороне,
Но грань не очень отдалилась
И тьма отнюдь не удалилась
В граньобразующей стране.
                ***
-   Охота – лучше всякой воли

      Юмористическая эпопея

  Когда с октябрьского леса
слетел последний  жухлый лист,
Читы известнейший повеса
(Не дуэлянт, не скандалист,
напротив – муж в солидном ранге,
благообразен – не из «рыл» -
и потому только не ангел,
что много от супруги скрыл)
пустился в дальнюю дорогу.
   О том не знал я до поры,
но всё открылось понемногу.

С Б О Р Ы
Весь год в волнении дорожном
картечь в патроны Он вбивал
и амулет – зуб кабарожий –
в подкладку майки зашивал.
Всё сам... Всё сам... Жена ворчала,
блюдя супружеский обет.
,,,Блокнот, ягдташ, шампунь, мочало,
стихов обрывки и начала,
бинокль, стакан, охотбилет –
всё клал неспешно,  по-порядку,
а за согбенною спиной
сверял по перечню укладку
начпрозы Е.Е.Куренной.
    Сей факт имел резон особый, -
не так себе он тут корпел.
В Чикое знает каждый соболь
кто в этом деле преуспел.
Отхожий промысел начпрозы
освоил – дай господь иным! –
всё, от Мензы и до Формозы,
закреплено за Куренным.
   Уместно тут сказать, лелея
распределения закон:
Всё, что на Nord от Арахлея,
освоил Н.Д.Кузаков.

         Когда уж сумерки сковали
Читу и вспыхнул лунный свет,
лишь той порой упаковали
бинокль, стакан, охотбилет...

                Проводы
   Едва заря нам показала
пунцовый краешек крыла,
вся площадь около вокзала
уже явления ждала.
На деревах алели банты
и ввысь рвались шары из рук,
и исходил от транспарантов
святой торжественности звук.
Тащили стол с сервизом чайным,
накрытый строгим кумачом.
и армянин один случайный
осведомлялся всё: «Почём?»
Но грянул туш!
                Южанин скрылся
под милицейский вой сирен.
И Он во всей красе явился
толпе – читинский Тартарен.
Кричали, плача, все: «Ни пуха!».
Ревмя ревели: «Ни пера!»
и на опасной грани слуха
вопило мощное «Урра!!!»

               
Авторское отступление

Я эту падь не рассекречу, -
мне пригодится самому,
Здесь лето целое Ему
один братан готовил встречу:
подстриг кусты и камыши,
окрестный лес подчистил малость,
чтоб в этой девственной глуши
Ему стрелялось и писалось.
Волков и рысью всю родню
изгнал в неведомые дебри
и по особому меню
вскормил особенного вепря.
Стрелка высокого встречал
букет заботы образцовой:
Семь оленух, три пантача,
отменный выводок песцовый
и много прочего всего,
охота чтоб – не на смех курам.
Старейший гризли для Него
готов отдать был даже шкуру.

Глава, уносящая нас на место происшествия

      Притихла мудрая тайга
в томливом сладком ожиданье...
Чу! Чья-то твёрдая нога
спугнула трепет мирозданья
и... На опушку вышел Он!
Бурундучки умолкли робко,
а гнуса целый эшелон
впился в холеную бородку.

Животрепещущая вставка в главу:

...Затлел невзрачный костерок.
Над ним пригрелся котелок
и, будто вервие – телок,
дым в небо искры поволок.
И те взмывали удивлённо...

       Уставший бард присел, огруз,
словно предвидя свой конфуз.
Зашевелился гнусный гнус  -
стал оставлять браду и ус
при раздуваньи опалённый.

             Покамест грелся котелок,
вплетая в сизый дым парок,
охотник дёрнул за шнурок
на горле ёмкого баула
и...
           Содрогнулся в скорби бор!
Мандраж прошёл по спинам гор!
Взметнулся месяца топор
от стона, свойственного мулам...

...Он тряс, догадкой поражён,
баул над мхом сырым и затхлым. –
всё разбросал – искал ружьё
А им в бауле и не пахло.
Оно тем временем в Чите,
как много лет подряд, говело
на толстом согнутом гвозде
и с ним безропотно ржавело.

        Детям не читать!

Померкло небо над полянкой
и сердце дрогнуло в груди,
когда услышал хрип шаманки:
«Ты в чьи угодья угодил?»
     Сознанье стыло и тупело,
С чего-то лопнул, вдруг, стакан,
когда зловеще захрипело:
«Над всем царит тут Кур-Кузклан...
                ...лан-н-н-н...
                ...ан-н-н...
                ...н-н-н...»

                Пробуждение

Утро пришло без единого лучика.
Тучи свалились на плечи кедровые.
Плюнул в кострище проснувшийся мученик
вспомнив о планах и вспомнив о проводах.

Вспомнив о проводах, встречу представил Он:
Светлые лица да стяги багряные...
«Господи, как же ружьё-то оставил я?
Знать потому, что людишки нагрянули...
Это ль не петли, что ставятся славою?
Это ль не промах гражданского бдения?
Вот и расплата пришла за тщеславие...
Вот и пришло роковое падение...
Что тут попишешь и что тут напишешь...
Канули в хаос мечты очертания. –
Не состоятся охотничьи вирши –
с треском обрушится культ почитания...»

       Незапланированное рандеву

    Что-то в затылок пахнуло горячее,
что-то затылка коснулося ласково. –
Глянул назад... И померкли все горечи –
гризли стоял и смотрел, соболезнуя.
- Ах! Извините... Простите, пожалуйста...
Вы не ко мне?
 - А к кому же, любезнейший? –
Весть разнеслась, что большая кручинушка
вдруг омрачила чело бесталанное.
Будем знакомы...
- Ага... С удовольствием.
Я – Михаил, извините, Виш... Виш... Виш... Виш...
 - Вот так оказия! Это же надо же! –
Ведь и меня окликают Михайлою...

Вынужденное отступление в жанре
публицистики, необходимое для сокращения пути к давно
ожидаемой развязке

Так вот непросто,
в большом напряжении,
два Михаила пошли на сближение.
Думал хозяин,
кряхтя от натуги;
гость – о возможной
медвежьей услуге.
Мысли стрижами
вились на распутье.
Жутко поверилось
в сказки Распутина.
Верилось в сказки...
Мысли вились:
«В жизни реальной
хрупкая жизнь.
Ежели что,
то на что уповать?
Я же явился сюда убивать...»

В горьком раскаянье страсти кляня
тихо промолвил: «Простите меня.
Жил я вдали от земли и тайги,
из кабинета не видел ни зги.
Слушал хвастливые трёпы убийц
и соблазнился...»
                И падает ниц.


    Глава о зверином благородстве
и благотворном воздействии отмены
         смертного приговора

Тёзка над Ним посопел через нос,
в черепе тяжкий кантуя вопрос;
когтем чего-то нашарил в носу,
бросил под лапы и рявкнул: «Спасу!
Спасу я твою непутёвую честь.
Тут у меня изюбрятина есть. –
Был здесь недавно, тебе не в пример,
один дарасунский бедняк-браконьер...
   Лес он покинул при полной луне,
а где он теперь, то неведомо мне:
в аду ли, в раю, - мне на то наплевать.
Теперь он не будет зверей убивать.
Не будем земное с небесным мешать, -
о том тебе лучше попов поспрошать".

       Все чувства вместились в сознанье поэта, -
ОН ИЗБЕЖАЛ РАССТАВАНЬЯ СО СВЕТОМ!
И бесконечно был счастлив и рад
тому, что уже не мерещится ад.

     Тёзка всё видел:
и бледность чела
и взгляд, где метались
надежда со страхом,
и то, как от пота темнела рубаха,
и то как надежда в глазах расцвела.

     Чему тут дивиться? -
Кого не терзала
приставшая к горлу с ножом, неизвестность?
А тут не пустая торжественность зала,
а, полная тайн, Берендеева местность:
Разная нечисть за пнями таится....
Рядом Шишиги листвою шуршат.
Впору упасть вниз лицом
и молиться
за всех, кто грешил тут
и ныне грешат.

       Вынул в волненьи платочек Поэт –
требовал слова лесной этикет.
Пальцы тряслись и «охотник» молчком
вытер диоптрии толстых очков.

Вытер – и всё посветлело над ним!
Вытер – но мир был, всё так же, раним!
Вытер – и камень свалился с души
девственно дикой таёжной глуши.

Глянул в диоптрии – гроб на весу...
Голос Синильги: «Проснись – Дарасун!» -
...Рельсы. Шлагбаум. Домишко поста.
Рядом с вагоном грохочет состав...

          Грянул в душе многозвучный хорал:
Всё ж о медведях Распутин наврал!!!
Нежно погладил он взглядом ружьё:
«Сила – орудие. Жаль – не моё»

Скорость, дорога и жизнь, что «красна»,
стёрли остатки зловещего сна
и оболочка мирской суеты
вновь обозначила вешки мечты:
«День отдохну – доберусь и убью –
приеду – продам – приценюсь и куплю –
если останется – будет запас...»
Мысли, что дальше, увы, не про нас.

                Эпилог

Спустя семь дней, в Карымской некто,
имея чин «Охотинспектор»,
писал разгромную статью
о тех, кто в жизни - и не редко –
глагол используют  «убью».
Слова и боль, как дробь в патроны,
вбивал он в тему охороны
всего живущего в лесах.
Он цену знал тому урону,
что нанести смогли погоны,
биясь со злом на словесах.

Он призывал сограждан к делу.
Взывал к уму, душе и телу –
 рукам, ногам и их сердцам!
    Познав печёнкой изуверов,
он призывал их к чувству меры
от первого лица:
«Я в войне за среду никогда не остыну.
Изуверов я чувствую даже нутром.
И клянусь: Подарю повзрослевшему сыну
свой последний, на них снаряжённый, патрон.
И скажу. чтоб он был до предела раскован
и не вздумал кричать «Руки вверх» и «Ложись»,
если встретит с берданкой в лесу Вишнякова.
«Смерть так же заразительна, как жизнь.»

                --------------------------
Важное примечание:  На рукописи лежит собственноручная
резолюция Василия Григорьевича Никонова:
«Менза, Менза – с охотою хреново,
Там дети похожи на Куренного.
Растут ни охотники и ни читатели
Это великие будут писатели»!

                ***
- «MANE, TEKEL, FARES»-

«Взвешено, сосчитано, отмерено» -
Огненные слова, появившиеся на стене
Во время оргии вавилонского царя
Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
ОБРЕЧЁННОСТЬ

                «Люблю грозу в начале мая»
                Ф.И.Тютчев.

Я не оригинален, полюбив грозу
В начале мая ли, в июне ли, в июле.
И в том, что уронить могу слезу,
Увидя ветку, срезанную пулей.

Но я зато большой оригинал,
Когда ворчу под звуки канонды,
Когда орать бы во всё горло надо,
Чтобы весь мир от боли застонал…

А заори я –кто остепенится,
Отбросив прочь горячее ружьё?
Ну, покричу, а кровь продолжит литься
Под  вековечным лозунгом «МОЁ!». –
ТАКОЕ ВОТ ЗЕМНОЕ БЫТИЁ…
     ***
Эх, вороны-вОроны,
Вам зима – не мать.
Но родную сторону
Жаль вам покидать.

Всё переживаете
Вместе с ней, родной.
Здесь и умираете
В непогодь и зной.

В небе незаладится –
Тут же клином свет. –
Никакой в нас разницы,
хоть и сходства нет.
***
ИЗУЧАЙТЕ!

Посетители, клиенты, пациенты –
Все, кто платит, или будет, алименты,
Эти строки вытекают из-под ленты
По велению текущего момента.

Вы из тех, кто как-то может жить без ренты;
Вам посмертно не поставят монументы,
Но без вас, как стройка века – без цемента,
Те, кто рвётся безоглядно в президенты.

Вы не ездите ни в Ниццы, ни в Сорренты –
Куда надо, вас везут в вагонах менты,
Чтоб, когда уже вас впишут в «элементы»,
Вас помиловали ваши президенты.

А до этого, как злого оппонента,
Вас в природе просто нет для президента.
Потому-то до последнего момента
До печёнок изучайте претендента!
***
В оконно-горшечной флоре
Цветут иногда улыбки.
Собака и кошка сыты.
На крыше сияет жесть.
Нет только синего моря
И всемогущей рыбки.
Разбитого нет корыта,
А всё остальное – есть.
***
 Приколы творческого процесса

Для меня уже не ново,
Когда можно даже взвыть:
Знаешь, есть такое слово,
Только как его добыть?

Знаешь что обозначает
И синонимов полно –
Память же не отвечает
На запрос твой всё равно.

Любит и поиздеваться,
Что случалось, и не раз:
Только станешь раздеваться. –
«Получите ваш заказ!».

«Извини, - шепнёшь перине, -
Надо строчку мне спасать»,
И бежишь в одной штанине,
Чтобы слово записать.
***
О МОНУМЕНТАХ, БЫВШИХ ПОЭТАМИ

Они сегодня – монументы.
А в пору творческих ночей
Считали, как и я, монеты
На перья и пяток свечей.

Уж такова поэтов участь,
Будь то в европах ли, у нас:
На не прошедших курс «Живучесть»
Косится батюшка Парнас.
***
- «Дуракам закон не писан» --
Изрекаем мы подчас.
А дурак бывает лисом
И легко дурачит нас.

Может статься, на себя я
Гнев закона навлеку:
Приз, который всем по нраву,
по неписанному праву
Достаётся дураку.

Я не сыт небесной манной,
Век, мне данный, не изжит,
А тут вывод очень странный
На поверхности лежит.

Вот и думаю-гадаю:
Стоит?
Нет? –
Пока не знаю.
Но мне нравится вопрос:
«С дурака какой же спрос?»
***

- БОЛЯРИН И КРЫСЫ

В Болярске брезговали дустом.
Амбар однажды посетив,
Болярин видит: всюду пусто!
Во всех сусеках и в кути!!!

От домотканого пиратства
Болярин чуть не окривел:
«Моё болярское терпенье
Державно, но не бесконечно!
Кота, страдающего ленью,
Сослать в его Дворец навечно!
Всех расхитителей поймать! –
Они, по жадности, из местных.
Из-под домашнего ареста
Даже на Кипр не отпускать,
Ядрёна мать!!!».

Крыску поймали.
    Арестовали.
Ввергли в пентхауз без замков,
Чем от души поразвлекали
Честной народ и знатоков.

Мораль здесь в том,
Что нет морали
Там, где её
Давно украли.)
***
-  ОДА
ШЕСТЕРЁНКАМ И ТАНКАМ

                Чем реже мы оглядываемся,
                Тем чаще допускаем ошибки.

Чиновник в неприкаянной «сторонке»
Или столичный, с признаками барства,
Фактически – всего лишь шестерёнки
В огромном механизме государства.

И он обязан быть механистичным,
Вертясь по принужденью на оси.
И что-то изменить по воле личной
В своём верчении – Всевышний, упаси!

Тот час же где-то что-то заскрежещет,
Сорвёт ли шпонку, выломает зуб… -
Как результат аварии зловещей,
Что-то не так пойдёт в самом низу.

Внизу, где дела каждого начало.
Откуда блага все и слава вся.
Где шахты, нивы, фабрики, причалы,
Где бьют свиней и лечат поросят.

Так что, с чиновничьим решеньем соглашайтесь;
На труд его и жизнь не покушайтесь. –
Швырнули как-то танком в механизм
И развалился наш социализм.

Двадцать лет копались в механизме:
Меняли шпонки, шестерни меняли,
Спускали вниз слабительные клизмы
В меняющемся часто номинале…

И потеряли люди чувство меры
Нищий народ, вдруг, стал миллионером!
Из шахты вышли на-гора живые,
Бесцветные, как черви дождевые.

Потом пришла пора червей могильных –
Ни чем не брезговавших, ненасытных, сильных,
И бывшее народное добро
Пережевалось в злато-серебро.

И золотых делишек мастера,
Лыка с последних лип себе надрав,
Введя в права полипатриотизм,
Заставили вертеться механизм.

И потому случилась
Вся эта херня,
Что прежде мы учились
Стрелять по шестерням.
Так что, в другой раз…
Впрочем, промолчу.
Ну, разве что, немного поворчу.

Ворчанье – не рычанье, не прокурорский бас –
У него невнятное звучанье.
Но, коль есть право голоса у нас,
То быть должно и право на ворчанье.

И потому не вижу я причины
Швырять в меня цензурной мертвечиной,
Тем более, что я уже с пелёнок
Приучен слушать скрежет шестерёнок.
***

- РЕФОРМА

Правил таёжной страной Геркулес.
Была в ней большая контора «Главлес»,
Умевшая лесом своим дорожить,
Да вот, Геркулес приказал долго жить.

Поминки ещё не закончились, вдруг,
В «Главлесе» возникла контора «Главбук».
За нею: «Главдуб», «Главсосна» и «Главпень» --
Конторы рождались по-нескольку в день.

Писались отчёты за кипою кипа.
Чтоб их узаконить, возникла «Главлипа».
Процесс завершился.
Все Главки у места.
И все благодарны Начальнику Треста.

Но время идёт.
Чтоб убрать всюду тень,
Расширили втрое контору «Главпень».
                ***
137 - ТРЕЛЬЯЖ


под названьем  нэповсим «трельяж».

Тени там, и всякие помады-
Это мне начхать и наплевать,
Но кому, скажите, это надо:
Ежедневно что-то «открывать» -

Наблюдать залысины, морщины,
Всяческие складки да мешки…
«Полноте, - вы скажете, - мужчина!»
Пас, молчу. Бывали и грешки.

…Внучек съел всю бабкину помаду.
Жертва сразу всполошилась, я ж
Был доволен. Я был даже радый!
Вот, ещё б раскокал и трельяж!
***
138 - ДУШАНБЕ

Весь путь с заоблачными видами –
Часы какие-то, не дни. –
И вот, я, сам себе завидуя,
Стою на площади Айни.

И сам он тут. Халат накинут.
Он мудр лицом и величав.
Я лица мудрые такие
Сейчасна улицах встречал.
 
В таких же самых тюбетейках,
Тому же времени сродни –
Будто во всех библиотеках
Ушли из сборников Айни.

И во плоти столичных граждан
В тени платановых аллей
Мне утолить пытались жажду
Нектаром глинистых полей.
***
139 -        Проблема

Без всяческих обиняков,
Бесцеремонно и непросто
Катит из тьмы седых веков
Проблема шустрого подростка.

Она людей лишает сна,
Свергает догмы педагогов
И даже с тем идёт не в ногу,
Кому до тонкостей ясна».

Отождествив его с бедой,
Мы лебезим с подростком:
«Друг мой…»,
В садах с развесистою клюквой
Кормя капустной ерундой.

А он, юнец неутомимый
В своём движении вперёд,
Капусту кинет, а интимы,
Не зная горя, подберёт.

И жизнь его пойдёт не просто,
Но гармонично, как стихи.
И в соответствии с тем ГОСТом,
Где наши значатся грехи.

Сочувствую, отцы-коллеги, -
Мы под недугами, не над…
Для нас пришла пора элегий,
для них – О, боже! – серенад!
***
140 - Истекает вощина
Отгорающих дней…
Видно, в этом причина,
Что зовут всё сильней
Уссурийские пади,
Тарханкутская синь.-
Хоть иди «Христа ради»
На дорогу проси.

Ярость скудости в строки
Лью, дорогой забыт.
Будь он трижды раз проклят,
Этот битумный быт.

Он и лжив, и порочен.
Им живу и грешу,
и в отдушины строчек
кислородом дышу.
***
- Виктору Балдоржиеву,
старому другу и
единомышленнику
с восхищением его стойкостью
И целеустремлённостью.

Если мяч оттолкнуть.
Он откатится прочь без эмоций –
Покачается и в неподвижности глупой замрёт…

Где хранятся они –
Свитки многих таинственных лоций
Тех путей, по которым
Одиночки уходят вперёд.

И не брезжущий свет,
А аспиднокромешная темень
Увлекает куда-то,
Неподвижность проклявших, бродяг,
И поныне стоящих
Одиноко над многими теми,
Кто крикливо несёт
Вслед за ними обветренный стяг.

Отфутболенный мяч,
Неприметной отваги бродяга .
Вас роднит лишь одно, -
Чей-то, ярости полный, пинок.
Только мяч не пройдёт
Через боль унизительных тягот,
И не будет терзаться
От того, что всегда одинок.

И, бывало, пройдёт
Не одно поколение смертных,
И густое быльё
Скроет меченный сукровью путь.
НО ВЕЛИКИЙ ПОРЫВ,
КРУТО ВЗЯВШЕГО В СТОРОНУ, ВЕТРА
Грим засохший сметёт
И, веками густевшую, муть.

И откроется шлях, по которому ринутся толпы.
И любые преграды, что когда-то мешали, сметут.
Будет им всё равно: что ты выстрадал, как, да и кто ты…
Будет главное:
Люди
Находят твой след и ИДУТ!
***
ЧАСТНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Поэт ты или не поэт –
Решает не аудитория.
На утвердительный ответ
Имеет право лишь История.

Поэт – не в выставке томов,
Не в удручающей готовности
Развеять скуку теремов, -
Поэт – росточек Новой Совести.

И в жизни ждут его рожны
И чья-то подлая сноровочка.
Ходи поэта на верёвочках –
Дантесы не были б нужны.

И в этом, собственно, ответ.
Он никогда не обесценится:
Пока подлец в тебя не целится,
Ты стихоплёт, а не поэт.
***

- ДАМСКИЙ ВОПРОС

Две дамы в мире есть:
Политика и Муза.
Всего лишь малый шаг
Им нужен для союза.
Но видится одной
В делах соседки шалость. –

Веками не даёт
Сойтись им эта малость.
***
-              УТРО

Звёзды меркнут в ночи
и являют собой Мироздание.
И под каждой почти
коротает свой час часовой.
Над планетою мчась,
аппарат выполняет задание –
Посылает цифирь
через чьи-то стенанья и вой.


Просвистел самолёт,
красной ниткой
пол неба проштопав,
Несусветные силы
ярили утробы турбин.
А на сонной земле
кто-то быстро в тумане
Протопал
И встревоженный страж
разрядил по нему карабин.

Под землёй напряжённо
потели командные пункты.
На прицеле держа
глубину Мирозданья и вод.
С телетайпов стекли
зашифрованных сведений бухты.
Робко начал светлеть,
уцелевший-таки, небосвод.


В заполошный эфир
протолкалось контральто
певицы –
Откровенно поплыл над Землёй
обреченья синдром…
И, уже на заре,
облетели уставшие птицы,
На глиссадах распятый,
засекреченный аэродром.
***
- В тревожный век
Немирный и суровый,
Когда войну
Гасят людскою кровью,
Мне выпал жребий дни свои прожить.
Тяжёл мой слог
И каждый шаг мой горек –
Я через край
Людским наполнен горем.
На чьи его мне плечи возложить?

Не унести его с собою в Лету –
Ему там места не было и нету –
Копится горе
В памяти людской.
А внуков плечи так нежны и хрупки,
И так чисты от безоружья руки,
И ясный взгляд не замутнён тоской…
Не замутнён
Ни страхом, ни печалью.
Но так бывает только лишь в начале
И я не знаю,
как её продлить,
незамутнённость эту?
Где преграда
Тому,
что мы назвали «горькой правдой», -
Что никому ни чем не обелить?

Никто, увы, того не знает срока,
Когда, отринув ценности порока,
Наш ум и жизнь обнимутся, любя;
Когда уйдут из душ людских тревоги
И всей Земли державные чертоги
Возлюбят ближних, как самих себя…
***
СОЛОВЬИ И ВОРОНЫ 

 Мне не встречалось, чтобы соловьи
Свергали с неба воронья армаду, -
Они поют куплетики свои,
Чуть сдобрив их горчинкой шоколада.

Зато встречал я, и встречал не раз,
Как соловьи, наладив оборону,
Красивой трелью уверяли нас:
Вороны-де не делают урону.

После чего,
о мошках позабыв,
Решали все дела свои земные,
Заняв чужие гнёзда без борьбы.
Из них уже и каркают иные.
***
В ночь с субботы на Прощеное воскресенье

Склонившись перед самым сном над ухом,
Коснувшись чем-то невесомым лба,
«Прости меня», - шепнула мне старуха –
Моя неотделимая Судьба.

«Какой в том смысл?  - ответил я бесстрастно, -
Зла не держу, обиды позабыл».
«Но я была к тебе чрезмерно властной!»
«И я, порой, неадекватен был».

«Не сердишься?»
«Напротив – благодарен
За вожжи прочные, за строгую узду.
Ведь я, когда случалось быть в ударе,
Претендовал на Лету, как на мзду.

Веди меня тогда судьба другая,
Я б уж давно над Летой прогудел.
А ты, меня безжалостно стегая,
Последствием ошибок обжигая,
Хранила для неведомых мне дел»

«И для любви, позволь тебе заметить»
«И для любви…
Но вскоре испарился,
Оставив послевкусие, тот хмель»
 «Сам виноват. Не в тот объект влюбился.
Да и не ту преследовал ты цель».

«Но ты то, ты то где была в то время?
Могла бы придержать животный гон!»
«Нет, не могла. Оставленным на племя,
Тобой уже руководил гормон. –
В таких делах я руки умываю»
«Но почему же? Ведь гормон – дурак!»
«Может и так, но в середине мая
Этот «дурак» загнал тебя во брак.
Мало того – швырнул в мои объятья
Уже двоих! А мне-то каково?
Твердите вы, что люди, мол, все – братья,
А сами – будто с разных островов,
Морями отдалённых друг от друга
Ещё в момент рождения Земли! –
Чтобы полвека грыз супруг супруга, -
Такое, брат, не многие смогли»

«Я в том, Судьба, вины твоей не вижу.
Не жалуюсь, не хнычу, не корю,
А вот за таинство питаться знаньем книжек
От всей души тебя благодарю».

«Да, в жизни есть такое, что чревато
Для зрящих выше крыш казацких хат,
Где виден каждый в смерти виноватый,
А не дурацкий времени диктат.

Грешили все, и мы с тобой грешили
Мыслью и словом, глупостью благим,
Но мантии судьи мы для себя не сшили,
Оставив право осуждать другим».

«У нас одно есть право – летописца:
Без суеты лукавой отражать
Всё, что людским стремлением творится,
Чтобы проклятий больше настяжать».

«Ты снял с души моей огромный камень.
Я думала, до смерти не простишь:
Ведь я тебе, вот этими руками!
Однажды в губы сунула гашиш».

«Экзамен роста. Всё давно забыто.
Не поглянулся мне тогда дурман,
А вот в вопросы обустройства быта
Ты подпустила розовый туман, -
Романтикой, как дымом, окурила:
Костры, палатки, песни целины…
До сей поры мой ангел шестикрылый
Резвит себя в окрестности спины.

Надоедает нам любой уют
И бесят нас громоздкие комоды,
Нас никогда не волновали моды
В чаду купе и духоте кают.

Помнишь, как славно было вечерами:
Приладив чёрный чайник над огнём,
Мы в памяти стихи перебирали
И, подзабыв, слегка перевирали
Прочитанное некогда вдвоём:

«Реве та стогне Днiпр широкиi.
Горами хвилю пидiiма.
До долу верби гнэ високi»!
 Бо вже горiлочки нема…»

Втащить в тайгу днепровское раздолье
По силам было только нам двоим… -
Есть наслажденье в рамках своеволья. –
Опасного, но мы на том стоим.

А помнишь Куэнгу? Не ты ль меня толкнула
В этот бурлящий бешеный поток?
«Да, было так, но я же и вернула!»
«Спасибо – вовремя, да только без порток».

Возможно, где-то к тальнику прибило
Несчастное имущество «пловца»,
Пока меня, впритык к костру, знобило,
Когда из памяти, словно фонтан, забило:

«Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, Тятя, наши сети
Притащили мертвеца!»

…Довольно, хватит. Было, - это БЫЛО!
Теперь у нас совсем другие дни.
Правда, и в них от разного знобило,
Коснись властей или своей родни.

Но так уж мир наш суетный устроен,
Что кто-то ржёт, а кто-то и брюзжит;
Кому-то дом не по нутру построен
И он за лучшим «за бугор» бежит.

Потом в чужом далёком Ганновере
Начнёт, из шока выйдя, прозревать
И, не найдя поддержки в чуждой вере,
Могилку вспомнит, где осталась мать;

Где даже тень берёзки его помнит,
Тужившего в прохладе знойным днём:
Где стар и млад ему с рожденья ровни
И помнят много доброго о нём.

Какие ж души тут не станут kranke?
А ветры дуют только на восток.
Не принести им неотложно к ранке
Родной, с берёзки маминой, листок.

Ни корешка, ни крохотной былинки,
К чему бы мог прильнуть в своей тоске.
И справил бы по прошлому поминки:
И шнапс есть, и сосиски, только – с кем?

Не попросить прощенья у берёзки
На ней теперь зимуют снегири,
А ветер недоверчивый и хлёсткий
Не сушит слёзы, сколько глаз ни три»

     «Довольно, хватит. Не терзай себя ты.
Вон уж рассвет проснулся за окном.
Солнце встаёт над миром необъятным
И смежил веки старый астроном».

«Приляг и ты, Судьба, под нашим стягом,
И я усну в обнимочку с мечтой.
Сможешь – прости несносного бродягу.
Прости. Найдёшь, я думаю, за что».


152 - ОДА ПЕРВЫМ

Первые – народ неистов,
Их терпенью не учи.
Они часто – мазохисты,
Над собою палачи.

С ними ровней быть не сложно,
Если сам с ума сошёл, -
Их выносливостью можно
Море вычерпать ковшом.

Их настойчивость безмерна.
Если им не помешать,
Они станут непременно
Скалы пальцем разрушать,

Языком сгибать монеты,
Над землёю зависать,
Только бы в рекорды это
Можно было записать.

Чемпиона не суди, -
Он, рекорда ради,
Всюду будет впереди
При любом раскладе!
- О неизбежном с юмором

Считают, что к смерти готовиться глупо.
Но смерть – это ж свадьба могилы и трупа.
Чтоб торжество не принизить, нам нужно
Придать жениху всё что нужно  наружно:

Побрить, причесать, приодеть и подкрасить,
Тапочки густо колгейтом наквасить,
Свечку в ладони вложить для венчания…
Водку ж отставить на «после прощания».

Попа пригласить, чтоб он их обвенчал,
Дав денег ему, чтобы тише бурчал.
Потом дооформить законный их брак
Так, чтоб был трезвым лишь круглый дурак.

Но прежде дойти надо, молча, до места
Под громкие звуки хмельного оркестра
И, молча, отдать килограммы терпилы
В нежные руки бесстрастной могилы.

Каждый подарит по горстке землицы, -
Кто же без этого станет жениться? –
И поспешат, чтобы выпить по сто,
За скромно украшенный свадебный стол.

Ну, чем же не свадьба? Есть музыка, свечи;
Не поздравленья, но, всё-таки, речи, -
Лишь «Горько!» на свадьбе такой не кричат –
Горько и так, если люди молчат
И горькую глушат от горькой печали,
Хоть «Горько!», как я уж сказал, не кричали.
***
Это бесконечно будет длиться.
Это никогда не прекратится, -
К колесу, в котором замелькали спицы,
Тут же чья-то палка устремится!

Так вот, балансируя во многом,
Соглашаемся то с чёртом мы, то с Богом
И, в итоге, в поисках земного
Мы теряем в жизни очень много.

Стоит где-нибудь чему-то завертеться,
Что-то с места сдвинется немного –
Мы уже летим туда с протестом,
Со статьями старого острога.

- Не шевель! – взываем истерично
И в своих же собственных глазах
Выглядим весьма патриотично,
Наживая пролежни на зад.
***
Зима двенадцатого года
Прошлась Европою, рыча:
«Над всем главенствует погода»!
И климат скромно промолчал.

Везде понадобились сани,
Стал бесполезным Le Bourget
И вспомнился Иван Сусанин,
Забытый многими уже.

Кому-то вспомнился Панфилов,
Кому-то – лютый Сталинград,
Гостеприимные могилы,
Несостоявшийся парад…

Лишь  тот, кто на песках зыбучих
В себя приходит по ночам,
Зимой российской не обучен
Доброжелательным речам.
***
- Рождение чистилищеграда

                Памяти упомянутых в мистерии и не упомянутых светлых
                имён  п о с в я щ а ю:


Меж раем и адом есть место такое,
Где нет никогда населенью покоя,
Того, что желаем мы с вами, когда
С печалью друзей провожаем туда.
Там нет никогда ни жары, ни мороза;
Там рядом с поэзией мечется проза
В лице тех несчастных, которых ушли
С грешной холодной и жаркой земли, -
Не дали закончить начатого дела:
Романа, поэмы ли, цикла, раздела.-
Не дописалось, недородилось,
Когда против воли уйти довелось…

На горизонте за речкою Лета
Привычно рождалась заря того света.
Всех удивляло, что эта зараза
Каждые сутки являлась два раза.
Притом, что ни разу там не потемнело.
Такое у них тогосветное дело.
И не понять, ночь теперь или день,
И круглые сутки стоит в небе звень. –
Райские птицы роняют перо,
Желая писателям сделать добро.

Птицам известно: творец без пера
Похож на колодезь в степи без ведра.
Поэт без пера что Харон, без весла,
Что Насретдин в Бухаре без осла;
Что Иисус без уставшей ослицы,
Посмевшей под Ним в Назарет заявиться…

Но райским порхуньям неведомо было,
Что братии этой нужны и чернила,
О чём Вишняковым им сказано было.

Архангел, который торчал у ворот,
Услышал и гаркнул,
- Эй, где ты там, Чёрт?
Есть у тебя там, внизу, представители –
Честных российских имён очернители?
- Как же не быть – то?
- Пошли чертенят,
Пусть подглядят, чем они там чернят.
Встревожил меня шумный мой контингент, -
А вдруг баламутит всех скрытый агент
И подбивает кого-то чернить?
Надо бы этот вопрос прояснить.

- А ты допроси их, Архангел Гаврило.
Кто не признается – посохом в рыло!
И срочно  -  ко мне. Я ведь в аду
Эту работу как раз и веду.
- И до чего ж, Вельзевулыч, ты дик –
В дело не вникнув, выносишь вердикт.
Я лишь опасливо предположил,
А ты их уже всех в котёл уложил.

Боюсь я, Гаврило,-  с твоим нигилизмом
Скоро запахнет и здесь коммунизмом,
А уж об аде чего говорить… -
Варить мне мерзавцев - не переварить.

- Вари, Вельзевулыч, стахановец ада –
Я ведь не против того, если надо.
Но одного я никак не пойму:
Всё «надо» да «надо». А надо – кому?

- Скажу по секрету, привратник Чистилища,
Есть во Вселенной великая силища.
В воле её дышло судеб ворочать,
Щадить и губить, возносить и порочить.
Разве не видишь, что ныне земляне
Волею силы той – филистимляне.

По воле той силы у нас в Преисподней
Жарятся рядом  и враг, и угодник;
Люди страдают, цари назначаются,
Между народами войны случаются…

Здесь в Преисподней не мы выбираем
Пути для усопших меж адом и раем.
Так что отбрось навсегда представления
О невозможной угрозе чернения.
Твой контингент не способен на это –
Чернила нужны для работы поэтам.
Кого-то чернить, - это хобби политиков,
А в контингенте твоём – дело критиков.
Но и они, нос по ветру держа,
Знают, кому сунуть в брюки ежа.

Ты им создай атмосферу такую:
Пусть они сами себя критикуют.
И все опасенья твои отпадут,
Когда свой Союз они здесь создадут.

И можешь покинуть свой пост у ворот.
Они разобьются на VIP и на сброд,
Тут же появится сразу причина
Для неизбежной для них групповщины.
И станут группы смертно биться,
Ибо покой им только снится.

СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ВЕЧНОСТИ

…Порочная Лиля с пронырливым Бриком,
Без вечного спора и громкого крика,
Пролезли в Райлит, а вот – как? Не понять,
Поскольку они не могли сочинять.

Редактор устроился в божьих покоях,
А в Райиздате творится такое!!! –
Балябину даже, на что уж – казак,
Какой-то догматик на дверь указал.

Старушки коррупции вроде бы нет,
Но блат! – как везде, - это дело святое.
И не понять: тот, не тот ли тут свет,
А вот же – земные устои.

Сей мир изначально нематериален.
Здесь ничего ни купить, ни продать.
Здесь умозрительны лишь биенале
И ничего невозможно издать.

Но здесь представители мира земного!
Мира, который веками творит!
Они неподвластны загробным обновам
И каждый одним лишь желаньем горит –
Творить! Написать эпохальное нечто!
Чтоб имя навеки осталось в веках,
Чтоб стало в раю и аду человечно,
А барды творили, не лёжа в венках.

Я верю, они убедят даже Бога,
А райские птицы им благоволят,-
Откроют в незнаемом месте дорогу
К прекрасному души читинских ребят.

Сам куренной атаман из Донетчины,
Кстати сказать, он и сам Куренной.
Организаторским духом отмеченный,
Лично занялся бесхозной страной.

И то, чего здесь не бывало доселе,
Стало расти, как лисички в бору, -
Кондрат, отмечая своё новоселье,
Всех соблазнил повернуться к добру.

Начавшись с хохлацкой заимочки скромной,
Брег Леты заняв, разрастается вширь
Чистилищеград бесконечноогромный,
Вместив Забайкалье в себя и Сибирь.

Нас ожидая, ввести собирается
Мягкий щадящий закон (не сухой)
И ритуалом святым учреждается
Встреча гостей осетровой ухой.
***
- ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ
ПОСЛЕ КОСМИЧЕСКОГО НАПАДЕНИЯ НА ЧЕЛЯБИНСК

Без всякого velсome,
Уральцам не знакомый,
Огромный каменюка
Влетел в окно Земли
И сколько было окон,
До одного раскокал!
Осколки две недели
Уборщицы мели.

Не зван ни кем, не прошен,
Кем был он к нам заброшен –
Того ни МУР не знает
И ни всезнайка РАН.
И до сих пор в больницах
Изрезанные лица
Страдают и от шприцев,
И хулиганских ран.

Зачем нам прокуроры
И грозные конторы
В мундирах и погонах,
В сиянье орденов,
Если сидят бандиты
В кустах возле орбиты
И могут всю планету
Оставить без штанов?
            ***

Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.
         ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходжит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***

  МОНОЛОГ ЗАЙЧИКА

Постоим мы с ёлочкой под дождём, -
Новый год шестнадцатый подождём.
Вон идёт к нам Дедушка с зонтиком в руке,
но не в красной шубе он, а в дождевике.
Рядом с ним Снегурочка с чудом на ногах, -
с КРАЗовским протектором сапогах.
Где-то ладит лодочку дедушка Мазай, -
скоро крикнет зайчикам: - Залезай!
Он не покидает нас при любой беде.
Новыйгод мы встретим с ним на воде.
Будут нам завидовать рыбки в глубне,-
нам, живущим в сказочной северной стране.
***
        Мстительный монолог
          с таблеткой в руках
через пятнадцать минут после еды

Я, всё таки, не зря на свете жил
и есть чем, по делам своим, гордиться.
Держи меня, таблеточка, держи
и не стремись подальше откатиться.
Тебе придали форму колеса
с канавкой разделительной по спинке
и врач мне очень строго указал,
чтобы я "пил" тебя по половинке.
Но я не мог, не мог тебя ломать,--
Ведь это боль ужасная, я знаю.
И стал я указанье нарушать,
тебя без издевательств "выпивая".
И ты меня, похоже, поняла, -
я чувствовал с тобою облегченье.
И если б цену ты не подняла,
мы так бы и продолжили леченье.
Теперь придётся мне тебя ломать,
чтоб боль мою своей познала болью.
Ты уж прости, но буду принимать
теперь по половинке и не боле.
Я вынужден клин клином вышибать
ибо своя рубашка ближе к телу.
Коль дружбу разорвать ты захотела,
буду ломать, кусать  и "выпивать"!
           ***
                НЕ ЭПИТАФИИ
 Прогулки по местам вечного покоя, чтение надгробной информации , наводят на разные размышления, невозможные в других местах. Потом размышления формируются в стихи, похожие на эпитафии, но таковыми не являющиеся.
                +     +     +
Когда она была жива,
она любимой быть хотела,
но над душой довлели тело
и, без раздумий, голова.

Страстям потворствовать опасно,
но и противиться - не мёд.
Кто был потворствовать согласный,
тот без труда меня поймёт.

Склонись, ходок, над сим надгробьем, -
и ты её, возможно, гробил,
воспользовавшись простотой,
прикрытой юной красотой.
                ***

                +     +     +

Не ясно, кем он был при жизни,
но полусгнивший крест упал.
Теперь лежит, как укоризна
тем, кто его здесь закопал.

Значит, и память испарилась
о долгой жизни и делах,
и всё, что было, превратилось
в невозмущающийся прах.
                ***

                +     +     +

Кому и что он говорит, -
отполированный гранит,
вознёсшийся над всей округой? -
Ходит молва, что он супругой
своей из ревности убит.

И вот теперь её вина
и очевидна, и видна.
             ***

               +     +     +

Он здесь лежит совсем недавно,
что для ровесников забавно, -
покойник, по их убежденью,
здесь должен бы лежать с рожденья.

Тогда, кто б здесь ни побывал,
на скорбный холмик не плевал.
                ***

                ЭПИТАФИЯ

Здесь, в окружении бурьяна,
лежат останки графомана. -
Так и не смог связать он узы
с неподдающеющеюся Музой.

И вот: всё творчество его
над ним в обилии взошло.
                ***

            " МАХАОН"

Здесь под плитой в могиле тесной
лежит один зоил известный
и подлый трус, ибо над ним
отлит в бетоне  псевдоним.

Но там, в судилище небесном,
его ФИО давно известно.
Здесь осмеять он всех мечтал,
ТАМ по заслуга схлопотал.

    Нет-нет, в смоле он не кипит.
Он воглавлял ТАМ РайГлавлит.
За всю крамолу на том свете
был перед господом в ответе:

Слышите на небе стон? -
Кто-то тиснул фельетон.
Это значит в преисподней
кто-то прячет Remington.
И бесстрашно критикует
"беспроблемный" рай и ад. -
Много лет уже лютует
на том свете самиздат.

Значит, завтра "на ковёр":
Перед божьим взором
трепетать, как мерзкий вор,
в облаке позора.
И оно начнёт темнеть
с каждым божьим словом,
чтоб в итоге прогреметь
жутким приговором.
Росчерк молнии хлестнёт
по душе без плоти
и с презреньем отшвырнёт
в облако напротив,
где предшественников тьма -
где ни дна, ни крышки -
сходят каждый день с ума
в ожиданье "вышки".
Кто-то слышал, может быть,
в наднебесье стоны? -
"Вышка", - это распылить
грешных на ионы!
Грех карает в небесах
чудо-обретенье, -
чтоб ни грамма на весах
и ни точки тени! -
В нанопыль всех извети!
В нежить неземную!
И чтоб вслед им не частил
ни кто отходную...
                ***
  НЕИЗБЕЖНЫЙ ФИНАЛ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ СПЕКТАКЛЯ
         ПО СЦЕНАРИЮ ВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ
Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

Словно проклятье, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.

Кто в нашем мире, создав полюса,
нежит и холит рождённого барством,
и гарантирует рай в небесах
не обойдённым зловещим коварством?

Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

Гибельный дым обовьёт горизонт
траурной лентой, скрывая Ярило,
и не успеет спросить Черкезон,
- Сарра, кому же ты дверь отворила?!
***
Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Но это мы. А что людьми другими движет?
Что заставляет их, в толпу объединясь,
вообразить свой дом Бастилией Парижа
и рушить всё вокруг,  всё втаптывая в грязь?

Какой дурацкий ген нас так разъединяет?
Или это не ген, а льдины в головах?
У нас или у них? - Лишь будущее знает,
по ком на площадях судьба скорбит в словах.

А мы живём сейчас: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


По случаю зловещего заболевания
     Валентины Митрофановой

Проявился, всё-же, признак -
посочувствуем же ей, -
заболела вампиризмом
в силу должности своей:
С вечным Дракулой на равных,
не поморщивши лица,
кровь сосёт из православных
с применением шприца.
     Шприц обычный медицинский
Валя держит как кинжал, -
даже храбрый Поединкин
от вампирши убежал.

    Вот и я вчера попался,
веря. как подружке, ей.
А потом не досчитался
тёплой кровушки своей.
Вот и верь ей, как подружке,
всей душой её любя,
а она по полной кружке
кровь сливает из тебя...
            ***
ПОДОЖДУ
На земле, кто в рае, кто в аду,
копошимся, думаем, что значим
что-то в мире этом, на ходу,
улучшая, жизнь свою иначим.

У кого-то - вышло, как хотел;
кто-то замер посреди дороги,
но не потому, что сдали ноги, -
просто взял кредит и "пролетел".

И будто увяз в грязи болота,-
ни вперёд шагнуть и ни назад...
И непроходящая забота
омрачает душу и глаза.

И ничто его уже не сдвинет,
даже обогнавшего совет.
Так на этой точке и покинет,
просчитавшись, бессердечный свет.

Свет от мрачной скорби не померкнет.
Да и вряд ли станет он скорбеть,
изменив стандарты все и мерки
к тем, кто так обязан умереть,

кто не смог в теченье века влиться,
рукава смекалки засучив.
И потомок праведно озлится,
ветхий дом в наследство получив.

Образ неудачника померкнет
в памяти оставшхся коллег,
не ропща. встающих на поверку,
что проводит ежедневно век.

Я не знаю формулы отбора, -
"пятым" или "сотым" я уйду,
и не знаю, сколько это, - "скоро".
Ни к чему мне это, - подожду...

      ***
Ответ на вопрос "Почему Вы иногда отказываетесь..."
       Читаешь, читаешь, читаешь...
Умиляешься, удивляешься, возмущаешься...
Потом, образовавшаяся в голове, каша неспешно расслаивается, что-то заставляет обратить на себя внимание и ты невольно начинаешь давать оценку прочитанному.
Удивительное это дело, тяжкое порой, а иногда и радостное, - читать чьи-то целомудренные рукописи.
       Избавь вас бог от таких испытаний.

Я - жрец строки простецкой и понятной, -
без лишних слов и без прокладки ватной,
что свойственно иному чудаку,
влюблённому в кудрявую строку.
В строку, в которой нет ни дна, ни края,
где мысль с тобой как будто бы играет:
чем-то слегка напомнит о себе
и снова - будто домой в трубе.
Какой же смысл иметь мне дело с ним,
к тому ж, вместо поэта, - псевдоним;
вместо строки, - на пол-листа абзац,
а вместо мысли, - жиденький эрзац?

Увольте, братцы, я не бегемот
и не фанат рифмованных болот.
И вряд ли я найду в себе причину,
чтобы шагнуть в бездонную пучину.
***

Кто тут "при деле" - Бог? Зоил?
Кто брака не увидел? -
Рабов рифмовки наплодил,
талантами - обидел.
***

Склероз, - пособник скромности

Закончил оду! Но уснуть
мешает пошлая банальность, -
забыл я в оде намекнуть
на собственную гениальность.
Как же читатель рядовой
с обыкновенной головой
поймёт, что он с рождения
односельчанин гения?
***

О "вредном" зоиловом влиянии

В иные дни я постоянно
лишь в рифму звонко говорил,
но мерзкий критик самозванный
в меня сомнение внедрил.
Я в мыслях с той поры сбиваюсь,
словами лишними сорю...
А вот, когда не напиваюсь,
вполне прилично говорю.
***
      


Укатали Сивку да крутые горки
и решил распрячься он
сразу после порки.
Бедный Сивка не слегка
выпорот был, дабы
не возил он седока
где "дорога не гладка:
рытвины, ухабы".

Горько Сивке. Не прошла
боль. В душе усталость.
А дорога, - как была,
такой и осталась.
***

Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват, -
родился  коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
***
РАЗОМКНИТЕ УСТА

Прозорливые люди,
научите, как жить,
если зло дальше будет
над Россией кружить,
Правду, Волю и Совесть
подчиняя рублю,
на вершинах покоясь,
что поближе к Кремлю?

Прозорливые люди,
где-то ж быть вы должны, -
подскажите, что будет
с плотью нашей страны,
если дальше продлится
тяжкий гнёт нищеты,
а известные лица
мир причислит к святым?

Губят нас недотроги
в депутатской броне, -
кто уселся в чертоге,
тот уже на коне.
Только с ними не спашешь,
не посеешь зерна...
И не Русью, а Rashe
стала наша страна.

Что с ней вскорости будет,
возродившей Христа? -
Прозорливые люди,
разомкните уста.
***


НАМ ХОРОШО

Мы разучились радоваться жизни.
Мы разучились ею дорожить.
Мы равнодушны к судьбам наших ближних, -
нам всё равно, как завтра будем жить.
Мы словно бы в каком-то параличе, -
на месте топчемся и в мыслях, и в делах.
Лишь иногда, и то ради приличий,
берёмся разглагольствовать о ВИЧе,
о том, чем Бог наш лучше, чем Аллах.

Где-то гремят трусливых тварей взрывы,
смерть без разбора косит всех подряд,
но где они - душевные порывы
тех, кто об этом много говорят?
Да, говорить мы все поднаторели, -
готовы речи, словно воду, лить,
только бы в этой мутной акварели
никто не вздумал нас пошевелить.

Нам хорошо! И пусть над нами тина
фильтрует вредный ультрафиолет, -
нас бережёт уютная рутина,
чтоб схоронить целёхоньким скелет.
Не шевелите нас. Не наше дело, -
мешать кующим завтрашний рассвет.
Авось, без нас найдут они ответ
на всё, что нам сегодня надоело.
        ***
  "Ах, какая неба высота!..
         Ну, а мы стоим в его начале."

"ЛЕТО" В.Поединкин.
"ЗАВАЛИНКА"

        РАЗДУМЬЕ 

С первых дней стою в начале неба,
забыв, когда я смог сюда взойти.
На другом конце я, правда, не был
и не знаю как туда пройти.
Небо ведь огромно и бездонно.
Сунешься, а дальше что? - Вопрос! -
Не оставил бы потом бездомным
непомерно любопытный нос.
Будешь там бродить меж облаками
и скучать по тем, кто там, внизу,
машет призывающе руками,
да ещё нарвёшься на грозу.
Нет, спасибо! Я - не глупый Шлиман.
Лучше я на кромке постою
и куплет для девушек смешливых
о высоком небе пропою.
***

Для пародиста новый поэтический ссборник, - это как новая шахта для горнорудной промышленности. Всегда может найтись новый минерал или архидревние окаменелости. Вот и сборник Владислава Косарева стал для меня такой шахтой, подвигшей меня на написание дружеского поэтического шаржа.
СО МНОЙ И БЕЗ МЕНЯ
В районе нашем не найти людей,
чтоб не был мне - хоть кто-то - да обязан.
И прокурор, и даун, и злодей
долгом своим со мной навеки связан:
"Озябших грел, упавших поднимал,
сил добавлял уставшим в жизни,
а разуверившим(ся) давал
любовь безмерную к Отчизне".
Я помогал рожать и пеленать,
пупок всегда затягивал потуже,
и помогал, не скрою, зачинать
тем, у кого проблемы были с мужем.
Я кандидатам даже помогал
из лагерей пробиться в депутаты...
За то, что Горбачёва проморгал,
вы уж простите,- был тогда солдатом.
(Голосовать, - в Союзе было модно, -
солдат водили строем и повзводно)
     Я бы - ни в жизнь!
Я бы - ни в зуб ногой!
Но поздно каяться, -
влез без меня другой.
Так и случился пошлый прецедент:
пошли за президентом президент.
А чтоб была причина посмеяться,
стали друг с другом креслами меняться.
И кабинетами.
И тоже без меня
грабят народ, коррупцию виня;
воюют с ней, на всю страну звеня... -
Таков эффект, когда всё - без меня.
***

        Такая вот сложилась нескладуха
Ничем заметным путь мой не отмечен, -
в психушке не был, не сидел в тюрьме,
от водки и наркотиков не лечен,
мятежных мыслей не держал в уме, -
и потерял прекрасную возможность
с десяток лет прожить на Колыме.

Ну, что за жизнь? - Работа да работа...
Семейный быт... Друзья по выходным...
А где друзья, там и поддать охота,
рискуя вызвать неприязнь жены.
При этом знаешь, что терзаться будешь
гнетущим чувством собственной вины.

Ну, что за жизнь? - Повыростали дети;
жена состарилась; поразбрелись друзья...
Уже в другое перешли столетье,
а выпить мне по-прежнему нельзя.

И тут жена родная ни при чём, -
Сей приговор мне оглашён врачём.
Такая вот сложилась нескладуха,
и нечем мне взбодрить остаток духа...

Но шепчет Змий, дыша горячим в ухо,
- Врача не слушай, главное, - старуха..
    ***
Я и все, - букашка и Вселенная.
Но что мне до Вселенной, если мне
досаждает боль обыкновенная
не в чужой, а в собственной спине?
Вижу и хромых, и болью скрюченных,
и могу душою сострадать,
но, увы, мы с детства не обученны
боль свою другому передать -
ни самой Природой и ни в школе,
посвятив ей уйму лучших дней...
Вот и я не чувствую их боли,
а они не чувствуют моей.

Это плохо. Это - очень плохо! -
Ничего ужасней в мире нет:
Каждый может бесконечно охать,
проклинать ни в чём не винный свет, -
боль его останется при нём же,
даже если есть больничный лист.
Вот и развелись в России бомжи;
вот и мечет бомбы террорист;
вот и бьёт один пацан другого;
вот и посылают нас порой
за пределы всех земных чертогов,
охраняя оффисов покой.

Ежедневно мы проходим мимо
чьих-то тел болезненных и душ.
А ведь боли наши все сравнимы,
и знакомы каждому, к тому ж.
Но мы все обходим их умело
и причин не видим для стыда. -
Ведь "Своя рубашка ближе к телу".
В этом то и кроется беда.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***

  ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЯВЛЕНИЕ,
случившееся при сочинении
     этого стихотворения

Всем когда-то надоест:
Кто готовит нам, кто - ест,
кто нам шьёт портки, рубахи,
кто нам сватает невест, -
все останутся без дела
и уйдут с рабочих мест...
Тут же в небе прогремело, -
"Тем, кто ест, не надоест!
Есть,  - ведь это не работа.
Есть всегда и всем охота!
Как родится человек,
присосётся к маме,
так потом весь долгий век
чмокает губами.
Не-ет. не может надоесть
обречённым пить и есть."

Через час прошёл мой шок.
Дописал я свой стишок,
вспомнив, что в печи томится
с репой пареной горшок...
               ***
К вопросу о самообразовании

Родился вместе с языком,
да вот же незадача, -
хоть с ним с рождения знаком,
нет-нет да напортачу.
За что, к себе же, отношусь
с заслуженным презрением, -
сколько живу, не научусь
несносным ударениям.
Где нужно что-то положИть,
я говорю полОжить...
И я нашёл, как дальше жить
и свой позор не множить:
В библиотеке спёр словарь,
с инструкцией престрогой:
"Вот эту гласную ударь,
а эту вот - не трогай!"
И некарманный этот buch
таскаю, как веригу, -
пред тем, как ляпнуть что-то вслух,
заглядываю в книгу.
              ***
Чем коллеги мои согрешали?
Как нам эту судьбину избыть?  -
Быть рождённым в далёкой Варшаве,
чтоб в Сибири убитому быть.
Бога нет! Был бы - не отвернулся
от бедой разобщённых людей.
Не для нас с того света вернулся,
нёсший крест на Голгофу, еврей.
                ***
"Увы, увы...." - Сказал бы Рюрик,
не бывший русским отродясь,
отсутствием российской дури
в своём варяжестве гордясь.

Пришла пора других варягов.
Нам их теперь кормить, поить,
а им, под возвращённым флагом,-
Русь хлебосольную доить.

Сбылась мечта клопов планеты:
границы все устранены,
и слезли с западной диеты
различных Фридрихов сыны.

Сломивший гордый дух Казани
в аду поклоны бьёт святым
и заливается слезами
душа Ивана Калиты...
              ***
Цвета земные
           1
Красный цвет - первый цвет
в каждый яркий букет,
в торжество многоцветья земного.
Этот цвет никогда не знавал тишины, -
уступал лишь обычаю тризны.
Красный цвет - цвет вины,
цвет жестокой войны,
цвет страданья и, всё-таки! - жизни.
               
             2
Этот цвет занимает людские умы
потому, что он - суть Мирозданья.
Чёрный цвет - это цвет поглощающей тьмы
и земной полигон для познанья.
Это в нём разбросал триллионы светил
недоступный сознанью Создатель,
и возможность понять его суть отвратли
от тебя, дерзновенный мечтатель.
И куда б ни направил ты ищущий взор,
чёрный цвет на пути - как преграда.
Для учённых верхъов и ничтожных низов
проблеск в чёрном, - большая награда.
Это цвет обречённости и неудач,
цвет позорных для жизни событий.
Чёрный цвет, - это цвет нерешённых задач
и загашник грядущих открытий.

                3
Синий  цвет - цвет пропитанных потом одежд.
Это цвет светлых дней предстоящих.
Синий цвет, - это цвет и небес, и надежд,
в голубую мечту уходящих.

                4
Этот цвет не хвастун, не крикун, не позёр,
когда держит в ладонях брильянты озёр,
когда щедро питает людей и скотов
и от стужи укрыть их готов.
             Пусть увяданью он подвержен,
             пусть он подвластен небесам, -
             он жизнестоек, безудержен
             и равен лучшим чудесам.
Зелёный цвет - цвет жизни вечной.
И не беда, что быстротечной.
                ***
Слово о серости

Серый цвет, - это цвет крикунов,
это собственный цвет грызунов.
Пусть обрядится кто-то в кумач,
а в соседстве послышался плач, -
подозрения будут верны:
у людей завелись грызуны.
                ***

Сумев над собою подняться,
я стал откровенно смеяться
и что есть сил защищаться
от тех, кто зовёт восхищаться.
                ***

"А здесь, в глухом чаду пожара,
остаток юности губя,
мы ни единого удара
не отклонили от себя"

                Анна Ахматова 1922г.

Что могут значить единицы
вроде меня или тебя?
В миру запомнятся те лица,
что жили, нас с тобой губя.
Это у них задачи, цели,
пути, по коим нас вести.
А мы с тобою - лишь мицелий,
на коем новому расти.
               ***
Мы враги даже тому, что вечно.
Из былого нови не сверстать.
Чтобы стать немного человечней,
время Книги Красные читать.
                ***

В Кустанайщине далёкой
рыщут мысли по ночам.
Бесконечный хлыст упрёков
бьёт по совести сплеча.
Наказание приемлю,
стиснув зубыю - Заслужил.
И во сне целую землю,
где стобою тайно жил.
тишину и шопот ночи
ветер времени унёс.
Сгинул где-то и вагончик.
Наш вагончик без колёс.
    Нетко времени вопросов.
Каплей яда мне, - во сне
тень расчёсывает косу
на висящей простыне.
               ***

Если даже соблазняет дерзость
и стремленье к новому влечёт,
удручает сил несоразмерность
и таланта явный недочёт...
                ***

Полное собранье сочинений
снилось барду много-много раз,
но, впридачу к многлетней лени,
объявился старческий маразм.
И когда на жалкие брошюрки
смотрит он при тусклом с вете бра,
кажется ему, что это шкурки,
содранные им с себя вчера.
И, мечтой о славе утомлённый,          ,
A parte  о чём-то говорит.
Неподъёмной ленью наделённый,
"подлый" век за что-то костерит.
                ***

У каждого века своя есть забава,
а правила те же: кто слева, кто справа,
тянут подальше от смрада вандеи
ветошь застиранной веком идеи.
И угнетает тандем неизменно
неодолимая сила безмена
и ненасытная жадность мизгиря
с сердцем из ржавой купеческой гири.
                ***

      ПРИВЕРЕДА
Жила-была старушка.
Шептала всем на ушко,
что хочется найти ей старичка,
чтоб был он работящий,
не пьющий, не курящий,
в постели не косил под дурачка.

Шептала и при этом
в районную газету
писала постоянно, как собкор,
о том, что очень хочется
уйти от одиночества,
и пишет, бедолага, до сих.

И отзывались многие, -
с руками, не безногие,
и, всё-же, был у каждого дефект:
тот кривонос, тот пить горазд,
а у того один лишь глаз,
а у того завышен интеллект,
а у того излишки лет,
а у того машины нет,
а тот, как хряк, во сне храпит,
а тот и вовсе инвалид,
а тот.., а тот.., а тот.., а тот..,
а тот и вовсе идиот.

И лишь один ей подошёл.
С машиной и пригожий.
 На бабку глянул и... ушёл!
Шепнув двери: - "О, Боже..."
                ***







            

























 


   















      ,








         





                СБОРНИК № 4
                "Всячина старого Володяя"

В КОЛОННУ СТАНОВИСЬ!

Стройтесь в колонну
бойцы, сострадальцы,
риторы нудные и хохмачи, -
хватит на мир неустроенный пялиться -
время ложить кирпичи,
рядом поставив мечи.
           ***
               
                АУТОДАФЕ

Я вчера кремировал стихи,
чтоб других собой не заражали,
пожелтевший потроша архив,
где они в бездействии лежали.
     У одних исчезла злоба дня,
у других повыкрошились зубы,
и они смотрели на меня
взглядом безбилетников у клуба.
 

И они мне снились.
И всю ночь
строки в голове переплетались...
Но бессилен был я им помочь,
кроме тех, что в памяти остались.
Этих я с трудом, но воскресил,
хоть случались трудные моменты, -
в поисках забывшихся фрагментов
всё в башке своей исколесил.
***


Говорят, всё - было!
Врут.
Всё - когда-то будет.
Будет Каин, будет Брут.
И их не осудят.

Новый явится Антей,
чтоб ворваться в схватку,
но Герою без затей
оттяпают пятку.

Кто? - Найдутся, как всегда,
где сила - на силу.
И взъярятся господа,
-- Где тебя носило?
Видишь, наших бьют опять!
Нет тебе прощенья! -
И погибнет он, чтоб стать
козлом отпущенья.
***

    Кто-то первый "сделал" Землю шаром,
вокруг Солнца лихо раскрутив.
строгость представлений обветшалых
до священной ярости смутив.

И... сгорел!
И что же?
А не так ли,
в наши дни, не чувствуя вины,
мы коварно поджигаем паклю
под ногами "странной" новизны?
***

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

  В ШАГЕ ОТ ПЛАГИАТА

Пишу и зеваю. Мороз за окном.
Сейчас бы порадовать душу вином,
да недано. А за окном
Цельсиев даже не видно - темно.
 Их - сразу тридцать.
Один к одному.
Молча уходят куда-то во тьму.
Утром, на смену, придут сорок пять
и у окошка усадят опять.
Куда мне...
В моём повседневном трико
в компании их не уйти далеко.
И память подносит ненастной порой:
"Сижу за решёткой в темнице сырой".
***



РОССИИ

Что - Вавилон в сравнении с тобою,
славящийся башнею своей? -
Лишь кольчугу снимешь после боя,-
 Новый враг таится у дверей

В скважины замочные и  окна
высмотреть старается секрет,
почему ты до сих пор не сдохла,
почему испуга в тебе нет?

Невдомёк европскому пигмею,
битому тобой несчётно раз,
что мы каждый раз ещё сильнее
после покушения на нас.


Вот, опять, собрав повсюду тучи,
торопясь, сгущают над тобой...
Дураков доверчивых не учат
ни слова разумные, ни бой.
     ***

Расцвели бутоны перестройки.
До чего ж они благоуханны
для того, кто, будучи жестоким,
в беспредельном бизнесе - Стаханов.

Формула есть "Два в одном флаконе"
Это значит, что живут без спора
важный покурор и вор в законе. -
Вор в законе кормит прокурора.
И дворцы их за одним забором,
и неотличимые авто...
В общем, так: если не стал ты вором,
ты -  неотличимое  никто.

Для тебя есть поля ширь, свинарник,
чьё-то стадо импортных коров.
Если ты слывёшь честнейшим парнем,
возле них еда твоя и кров.
Знай  паши, коси, паси скотину, -
создавай дублёнки и харчи.
А когда сведёт дугою спину,
щедрый счётик выпишут врачи.
Шок пройдёт, конечно, - он не вечен.
Ты домой отправишься не лечен,
где судьбы исполнишь приговор.
Не психуй, сам виноват, - не вор.

А страна у нас - для бизнесменов,
для офеней мелких и купцов.
То для них творились перемены
после государственной измены,
избежавших дыбы, подлецов.

 

                ***
РУСЬ, склонись над водоёмом каждым
и вглядись в измученный свой лик, -
видишь как терзается  от жажды
больше хапнуть  новый большевик?

Ты ещё не вся в его кармане -
есть ещё ничейный кислород.
и, в ещё свободном, океане, -
неприватизированный лёд.
А, если захочешь, то увидишь
как изводят выкресты народ.

,
 
                ***
 Без вождя, как без дождя, -
нету урожая.
Что вожди не учудят,
мы не возражаем.
Всё нам впору, в самый раз,
рады всякой нови,
а когда надуют нас -
только хмурим брови
да обещанного ждём, -
год ли, век, не важно.
Важно то, что за вождём
следуем отважно.
А куда он заведёт -
времечко покажет,
когда честно подведёт
счёт тем, кто поляжет.

,
 
***

     Красный самолёт

Было всё: и горы, и долины,
моря синь и комариный звон...
А теперь, в награду, что-ли? - длинный.
к тупику ведущий, перегон.

Мир суетный нам не досаждает.
Даже радость иногда пошлёт,
когда правнук, предку угождая,
на стене рисует самолёт.

Я то знаю, чем всё обернётся,
когда в этот красный самолёт
бабкин взгляд растерянно вопьётся.
Мы, конечно, с правнуком - на взлёт!

Что же до эмоций, то держусь я, -
увезут гостившего - часы,
и не раз вздохнёт тайком бабуся,
 проходя вдоль "взлётной полосы".

И приходит вывод сам собою:
Что б ты за свой век ни сотворил,
самое на свете дорогое, -
"самолёт", что правнук подарил.
***

, ПУТЕВОДИТЕЛЬ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

С колько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что принял ты с оценкой "Хорошо",
и что отнес к оценке нехорошей?


Определился? Ну,тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

ВЕЧНАЯ ТЕМА

Спит замороченный народ.
Что-то в тревожном сне бормочет, -
похоже, жить он лучше хочет,
чем предлагает ему МРОТ.

А бодрствуя, открыть свой рот
ему то ль стыдно, то ль опасно,
то ль он уже со всем согласный,
что только власть ему наврёт.

И как же крепок этот сон!
Но сон ли, что вокруг творится,
что не могло даже присниться
ярлык носившим "Гегемон".

 Отгегемонился. Притих.
Чего-то ждёт и копит что-то.-
Не деньги, ибо без работы,
но и не саваны - не псих.

Власть, чувствуя большую клизму
запела о патриотизме,
как будто Родина и честь
лишь у неё в сознанье есть.

Но люди видят - не слепые,
кто мир взъерошил и зачем. -
Не сам собой взъярился Киев
с погоном рейха на плече.

У власти те же там и тут, -
набобы и единоверцы.
Уже ворота, а не дверцы
они открыли в эру смут.
              ***

 В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
Неразговорчива овца,
пока сыта и шуба греет.
Но как она в отаре блеет,
не видя пару дней сенца! -
Она и мёртвого разбудит,
безостановочно крича...

А разговорчивые люди, -
лишь люто смотрят и... молчат.
Но - поры. До той поры,
пока в кладовке топоры.

И всё-таки, во многих странах
пекутся большле  о баранах.

Но - до поры..
Но - до поры...
***

                А.А.

Гордыня и глупость соседствуют вечно.
Несчастья сопутствуют им бесконечно.
 Тщетны попытки унять их пирами,
и глупо причину искать за горами, -
Она приросла неотъёмно к гордыне.
Она же - причина тоски и унынья.
А эти подружки синеют от злости,
когда навестят их нежданные гости.
Не важно, кто гость, - дочь, сестра или брат, -
ослепший в гордыне себе только рад;
ему непосильно ни видеть, ни слушать
всё, что приносят открытые души.
Он ведь не может навстречу открыться, -
нечем гордыне с другими делиться.
И в одиночестве держат слепца
гордыня и глупость всю жизнь до конца.
Он обессилен успехами дальних
и ближних, а зависть не лечит души,
которой спасение в исповедальне.
Только гордыня туда не спешит.
     ***
,

МИНУТНАЯ ЖИЗНЬ
Минуты, как гудящие шмели,
вокруг меня со дня рожденья вьются:
горюют, торжествуют и смеются,
как члены многочисленной семьи.

И ни на шаг от них не отоийти
ни наяву, ни в снах порою вещих,
и мимо них, как мимо старой вещи,
не удаётся до сих пор пройти.

И нет числа им, вздорным, до сих пор.
И не понять мне, из каких резервов
они приходят, чтоб с остатком нервов
не прекращался перманентный спор.

***

Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

В черепе спрятав, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.


Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и - пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

___

Сумрак вечерний печаль журавлиную
тихо пронёс над умолкшей долиною.
Вслед потянулся кудрявый дымок,
да оторваться от крыши не смог.

Так и душа моя тянется, тянется
за молодыми в зовущую даль.
Только рванётся, и тут же оглянется, -
станет чего-то ей жаль.

Может быть, дело всё в "дыме Отечества"?
Много их было и разных - дымов.
"Какого? Какого?" - душа моя мечется
в дыме из Белых и Жёлтых домов...

****

"Мои года - моё богатство"
Шлягер бесхитростных времён.

ЧтО бы ночами мне не снилось,
не все дела мне по плечу, -
года, отяжелив, скопились,
а о богатстве умолчу.

Едва ли не со дня рожденья,
на все, что будут, времена,
копил я знанье и уменье,
которым ныне грош цена.

Померкла значимость мозолей
и люди начали стрелять,
пока решали на престоле,
в какой узде мне щеголять.

Нажравшись трупами, эпоха
явила новое лицо
и стало ясно, - поздно "охать",
зайчишкой выйдя на крыльцо. -

Почило время Кикабидзе,
но он с издевкой явной пел,
и тем признателен был жизни,
что впасть в немилость не успел.
***

 

Нет щедрости моей конца и края.
В сравненьи с ней ничто - державная казна,
Я в каждый праздник всем того желаю,
чего и сам, признаюсь, не познал:

Везенья, счастья, нежности, богатства,
любви с рождения до гробовой доски,
чтобы согрело души чувство братства
всем, кто, как я, в объятиях тоски.

Обрушились мечты всеобщей выси
и указующий похоронили перст.
Скудость и ветхость проникают в мысли
и превращаются в решительный протест.

Против чего, сообразишь не сразу, -
набита под завязку калита,
и мне твердит необветшавший разум:
"Всему виною, старче, нищета".
                ***
"А судьи - кто?" - вопрос был задан.
    В нём я увидел тень де-Сада
и четко слышу, как эпоха
скулит в объятиях Мазоха

       Родившись жертвой мрачных буден,
постигший в жизни кое-что,
я, как и предок мой, подсуден
и быть наказанным готов.
А как - иначе? Всюду люди
в своём невежестве святом
бесцеремонно ближних судят.
И очень часто - ни за что.

     Кто обряжает кривду в правду,
беря за истину хулу,
тем не укрыться за наградой,
сколько б ни пели им хвалу.

     Верховный Суд над всеми - Время.
Жаль, что медлительно Оно,
и не даёт нам встречи с теми,
кто был судим давным-давно.
Кто Им от скверны лжи очищен.

     А лживых судей имена
хранит в архивном пепелище,
самой себя стыдясь, страна.

      Пусть пепел Времени не вечен, -
он сохранит на много лет
смысл и поступки человечьи,
каких в животном мире нет.
***
Мы суетно живём

Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Мы суетно живём: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


ВНУКУ

Чтоб жизнь текла бесхлопотно и слаженно,
чтоб не просить прощения у дня,
старайся быть не битым и не глаженным,
только себя в несчастиях виня.

И не пытайся отвратить затмение
сознания сошедшего с ума;
и блажь свою не путай со стремлением
добром заполнить чьи-то закрома.

Не всё добро добром же возвращается.
Это у зла обычай есть такой.
Не редко беды от того случаются,
что их рождают щедрою рукой.

Но и не жадничай над горем убиенным.
Бывает, что достаточно двух слов,
чтоб явный образ огненной геенны
от взора страстотерпца отнесло.

Помни всегда: в "заслуженной награде"
таится часто чувство должника,
и, псевдодолга призрачного ради,
ты можешь стать слугою варнака.

***
      НАУКА  НАМЁКОМ

Шёл я полем, брёл я лесом, -
Я искал совет:
Как бороться надо с весом
в восемьдесят лет?

Колоски, что зрели в поле,
прошуршали вслед:
"Мы не знаем, что такое:
восемьдесят лет.

Вес, - за тяжкий труд награда!
Разве ты забыл,
что не с ним бороться надо,
а за то, чтоб был?

У кого амбар с овсом,
тот и сам  весом".

      Лес подумал и ответил:
" Разве это век?
Ты ещё не жил на свете,
жалкий человек.

Это и не половина.
Для иного -  треть.
В эту пору и осине
совестно стареть.

Тема   веса - не для леса.
Есть ли, нет у леса вес, -
никакого интереса
не испытывает лес!

Видишь, - вон у пня буреет
боровик во всей красе?
Можешь взять. И дуй скорее
вон из леса, дровосек!"

    Не могу понять, когда я
перед лесом согрешил,
но, деревьям угождая,
"вон" убраться поспешил.

     Вес не стал мешать мне боле,
возраст в миг разжал тиски,
когда я шагал вдоль поля,
 гладя колоски.

Видно, я постиг науку,
а какую, - не пойму.
Надо бы, -  авось и внуку
пригодится моему.
***

                1

Метаморфозы странные на этом белом свете, -
возможностей всё меньше,  чувства всё сильней:
чем старше становлюсь, тем мне милее дети,
тем красивее мамочки, тем бабушки - страшней.

        2
Молодость до времени опекают: глупость,
поспешность, нетерпение, горестный итог.
А старость, - это всяческих фактов совокупность, -
нажитого опыта бесполезный стог.

Многое в нём высохло. обветшали "эврики", -
лучшие решения отыскал народ,
продолжая новые открывать Америки,
обходя вниманием высохший зарод.

Уходя в туманную даль, бледнеет след...
Внук смешон для деда, а для внука - дед.
***


МЫСЛИ У ФИНИША

Чем бльше лет, тем меньше дней,
чем больше опыт, тем меньше силы;
чем хуже видишь, тем даль видней,
да жаль, что только лишь - до могилы.

Зато известно, что плоть твоя,
попав в узилище постоянства,
отпустит душу твою в края
неограниченного пространства.

Ни гравитация, ни долги
тебя уже приземлить не смогут,
а, потерявшие след, враги
не обратятся за справкой к Богу.

И ты займёшься любимым делом
возможно станешь писать стихи.
Кто попадает ТУДА умелым,
тем небо списывает грехи.
***

НАПУТСТВИЕ

Хочешь найти себя в сегодняшней толпе?
Узнать, кто ты и для чего родился? -
Ты вспомни песни, - все, какие пел,
пока в тебя век новый не вселился.

Сколько в тебе свободного нашёл
он места для себя с невидимою ношей?
Что примешь ты с оценкой "Хорошо",
что отнесёшь к оценке нехорошей?

Плюсуй и минусуй, но, чур, не умножай,
не зная что подвергнешь умноженью:
имён забывшихся возвратный урожай
или сегодняшних гнобёж и униженье?

Определился? Ну, тогда живи
и радуйся тому, чему все рады.
Но только на слезах и на крови
не наживай заслуженной награды.
***

Не всё у нас идёт, как надо.
Не всё, что надо, говорят.
Подчас "невинная" тирада
для непонятливого, - яд.

 За дозой дозу принимая
тирад слащавое питьё,
иной сомненью подвергает
мышленье здравое своё.

Своё! Которому и надо
без колебания внимать.
Но яркопёстрая тирада
сулит намного больше дать,

чем то, что есть, но - затрапезно. -
Не век же лаптем щи хлебать!
А тут обещано железно
всё, что тирада может дать.

И вот,  - уже отброшен лапоть
и остаётся только ждать...
Но что несчастный мог нахапать
у слов, которых не поймать?

       Придёт прозрение, конечно, -
Не сразу и не торопясь,
к порвавшему, весьма беспечно,
свою с реалиями связь.

       С веков древнейших у народов
обычай есть варить кутью,
когда отпущенные годы,
вслед за тирадами, - тю-тю-у-у-у...
***
Волненье моря вечно,
как и ветер,
как душ волненье,
как души порывы, -
эти явленья жизни
бесконечны,
как бесконечны
вечных душ надрывы.
Но всё - живёт,
волнуясь и страдая,
любя и ненавидя;
и, смеясь,
может порвать
спасительную связь,
когда в умах
забрезжит связь иная.

-  Всё, что угодно,
только не покой! -
Откуда эта ненависть
к покою?
Покой - не обязательно, -
застой;
Покой, - это
отсутствие дреколья.
Покой, - это желание давать
гостям приезжим
шумные обеды
и в замуж
дочерей им отдавать,
вместо того,
чтоб поджигать соседа
и освещать испуганные веси
под горя и беды речитатив.

Увы, иных знакомых наших бесит
любовных песен радостный мотив.

Я за покой цехов,
гремящих сталью,
турбин,
ревущих в страшной высоте,
и за волненье
возле нежных талий, -
хоть при луне,
хоть в жуткой темноте.
         ***
Может, хватит расти городам?
Может, скажем селу, - Аз воздам!
и, построив в нём дом - не избу -
запустению скажем, - Табу!?

Но, похоже, не быть той "Табе", -
загибаться придётся в избе. -
Это горькая доля слуги, -
жить надеждой в избушке Яги.
"Индезидом" бельишко стирать,
чем попало забор подпирать,
и по Скайпу смотреть как живут
дочь и сын, убежавши в Сургут...

Новый век нас ведёт от беды,
да вот, старый - оставил фалды.
Наступаем на них, матерясь,
а они пострашнее, чем грязь.
На банановой корке упал, -
отряхнулся и дальше пошёл.
А вот, кто на фалды наступал,
тот дороги другой не нашёл.

Та же тяпка, лопата всё та-ж;
те же грабли, мешки, поясница;
тот же первый наземный этаж,
лебеда, бодяки да щерица.

Перед сном телевизор соврёт
что нибудь, подсластив прибауткой,
а потом Лепс ужасный "споёт",
и в избушке становится жутко.

Утром - Дай, Бог, дождя! - огород,
те же тяпка, лопата и лейка, -
то, чем держится сельский народ,
зная цену блудливым копейкам.
***
,
Обновила Родина свой "изм",
нарожав пугающих новизн
без кавычек и в кавыках, но
все они чужие всё равно.

Не спеша, подобно батраку,
впрягшегося в долгую работу,
время варит нас в своём соку
и дрова подкладывает кто-то.

Впрочем, это тот же кочегар,
чей земляк погиб от ледоруба.
Но теперь ведёт себя не грубо, -
топит  так, чтоб не был виден пар.
***

                И ТАК - ВЕКА
Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***
Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват,
родился коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
                ***




                Всё хорошо, прекрасная маркиза,..
                Из водевиля
          
  Не водевиль

Всё хорошо, пусть даже и не очень.
Всё хорошо, пусть даже не у нас.
Но это, - факт, приятный, между прочим,
хоть и не рвётся в пляс рабочий класс.

"Всё хорошо!" - я слышу каждый вечер
от неунывной телеголовы. -
Сей аргумент державный безупречен.
Кто не согласен с ним, те не правы.

Всё хорошо: друзей у нас полмира
и все в любви признаться норовят.
И даже те, кто кормится сатирой,
лишь Волочкову ласково журят.

Всё хорошо: тучнеют олигархи,
Россия лечит в складчину детей;
Вручили Папе Римскому подарки
и стала власть российская святей.

Всё хорошо, и нечего в аптеках
стонать старушкам, роясь в кошельках,
а кто погряз в лукавых ипотеках,
пусть у подъездов спят на сундуках.

Всё хорошо, - у нас лихие танки,
атомоходы лучшие у нас,
да вот беда, - купив с получки тапки,
уже не рвётся в пляс рабочий класс.

Скачу, куда хочу, на месте сидя,
в видавшем виды ветхом неглиже,
но на судьбу свою я не в обиде, -
кумир сказал, что счастлив я уже!
***

«Даже волос не падёт с бороды правоверного,
не будь на то воли Аллаха» (Парафраз)

63 - Негоже.… О, люди! Негоже
Твердить с каждой шишкой «О, Боже!»,
Когда, беды все подытожив,
Виновником видим Его же…
***
Социальные последствия одной
Божественной ошибки

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
и Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

 Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

 Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

 В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***
 И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом Загайново или Кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***
-
Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
сформируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

 Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома,
                всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…
            ***
«MANE, TEKEL, FARES»-

              «Взвешено, сосчитано, отмерено» -
                Огненные слова, появившиеся на стене
                Во время оргии вавилонского царя
                Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
- ОБ АДАМЕ И РЁБРАХ

Когда пришлось с ребром расстаться,
он не вступил с "хирургом" в спор,
Надеясь после рассчитаться,
чего не сделал до сих пор.

Войдя во вкус, пройдохе гаду
Уловку подлую простил
И даже дать готов награду
За то, что тот их искусил.

2

Не знаю, что там в воле божьей
И виноват ли в этом змей,
Только проблема многорожья
Стала проклятьем для людей.

Средь христианских многих правил
Одно скандальное нашлось.
Мне кажется, что Миф слукавил, --
Одним ребром не обошлось.

3

Рождаясь пухленьким и добрым,
мы – дикой ревности рабы:
Считаем друг у друга рёбра,
Первопричину позабыв.

Тут нет ни «анти» и ни «про» -
Тут видится сомненья шалость:
Каждый считает, что ребро
Его сопернику досталось.

4

Когда ребром вопрос свой кто-то ставит,
В штыки встречая важные другие,
То непременно возникает
Межрёберная невралгия.
***

                ЗА ЧТО?

Когда мой жеребец сорвался с коновязи
И я за ним пробегал день по грязи,
Чтобы на место водворить,
За что же небо мне благодарить?

Но я, уставший, подойдя к порогу,
Освобождаю ноги от оков
И говорю привычно: Слава Богу,
Взирая на останки башмаков.

А Господу ещё подумать надо,
За что ему словесная награда.
                ***

СЛАВНЫЙ ДЕНЬ
Дни не спешат, а годы всё бегут, -
стремительно и неостановимо,
и самых дорогих нам и любимых
в поспешности своей не берегут.

А их всё меньше. Меньше с каждым днём
тех, кто избавил землю от насилья,
кто,прикрывая жизнь родной России,
о собственной не думал под огнём.

И вот, ещё одна идёт весна
с запечатлённым в каждом сердце маем, -
он с сорок пятого никем незабываем.
И снова Родина наденет Ордена.

В честь Дня Победы. В честь бойцов седых.
В честь Дня народной памяти и скорби.
И в этот славный День Святой Георгий
благословит на подвиг молодых.

Слава российских витязей светла.
И не дано ей никогда померкнуть.
И если кто решится на проверку,
того укроет траурная мгла.
***
НАГРАДЫ ВНОВЬ ПОДОРОЖАЛИ

Отцы и деды,это вы
очистили от смрада небо.
Отцы и деды. это вы
врагов спроваживали в небыль.

Отцы и деды, это вы
разруху потом поливали...
Да в полном ли объёме мы
вам по заслугам воздавали?

Простите нас за серость дней,
за неустроенность уюта, -
хоть нет роднее вас людей, -
казались лишними кому-то.

Свой долг и совесть обменяв
на грех обещанного блага,
вас ваш Верховный угонял
после победы в ад ГУЛАГа.

Бойцам безруким и безногим,
сумеввшим в танке не сгореть,
рубеж чиновничьих порогов
не удавалось одолеть.

Даже горластые, с ногами,
с иконостасом орденов,
будто с заклятыми врагами.
сражались с армией чинов.

Сейчас забыты эти факты.
Пришли иные времена
и не доводит до инфарктов,
любовь обретшая, страна.

Вбиты сражения в скрижали.
Вокруг звучит оркестров медь.
Награды вновь подорожали,
да стало страшно их иметь...
***

Раззадорь себя, метелица -
превратись в пургу, -
мне в спокойствие не верится.
Просто - не могу.
Дни безмолвны. Ночи тихие...
Мощь, в них скрытая, жива ль?
Где их замыслы великие,
устремлявшиеся в даль?
Или стылыми сугробами
прежний путь загромождён?
- Нет, стремятся стать набобами
все, кто после вас рождён. -
Так ответила метелица
и, виляя, поползла
Новогодняя затейница,
дочь безрогого Козла.
***
Мгла над прошлым нависла,
впереди - постоянство.
Жизнь лишилась бы смысла,
если б не графоманство.
Прежде думал - проклятие,
чтоб могли насмехаться.
А выходит - занятие,
если нечем заняться.
Пусть - пустое, не нужное
за пределами дома,
но зато в ночи вьюжные
это лучше, чем кома.
То-есть, просто лежание, -
вперив взор в потолок,
вспоминать о желаниях
и высчитывать срок
до назначенной встречи, -
до того рандеву,
что уже обеспечено
в час, когда отживу.

А пока среди граждан я
очумевшей страны,
мне приносит ночь каждая
чувство тяжкой вины
перед всеми ушедшими
за суетность мою,
чьи последствия грешные
лишь теперь познаю.

Только не докричаться
к тем, кого огорчил;
к тем, кто нужному делу
остолопа учил;
к тем, кого я обидел
ни за что, ни про что,
а теперь вот увидел,
осознал... Ну и что? -
Тяжелеет, упрямо
возрастая, вина...
А раскаянье, - яма
без краёв и без дна...
      ***

Пишешь стихи трячущейся рукой?
Значит, ещё каким-то занят делом.
Не потому ль кукушка за рекой
с избытком явным лет тебе напела?

Что время хмуро, - это не беда
Ты помнишь дни, когда оно ласкало, -
мог убедиться: время, как вода, -
и по равнине мчится, и по скалам.

И рушит всё, что встало на пути:
И вечный дуб, и грозного тирана.
Вот почему сегодня не найти
когда-то задиравшиеся страны.

А ты живёшь и на него ворчишь.
Оно к твоим ворчаниям инертно.
Раскрепостись душой, старик-мальчиш,
возможно то, что ты творишь, - бессмертно.
***

Историк думает.
Филосов - тоже.
О чем? - Узнаешь, -
мороз по коже.
Их мысль старения
не боится
и в монографиях
отразится
весьма благою
для мира вестью
Лет через сто,
или даже двести.
    ***



Что проку - в собственном соку
годами каждый день вариться?
Не зная, что вокруг твортся,
чем оживить свою строку?

Но как порвать цепную привязь
пенсионерским кошельком?
Как, быту строгому противясь,
из плена вырваться? Тайком?

Ну, вырвешься, вздохнёшь всей грудью,
попав на час-другой в страну,
где так же ищут выход люди
в своём безвылазном плену.

И что?  Закрыть глаза и душу,
представить, что здесь мир иной?
Увы, и здесь мимо кормушек
никто не ходит стороной.

И здесь всё ощущают кожно,
и здесь тюрьмы не миновать... -
В материальном мире сложно
над бытом бабочкой порхать.
     ***
,
       Душа - в душу

Не могу обещать и не буду,
что отдам свою жизнь за кого-то. -
не хочу я прослыть словоблудом, -
не желаю прослыть идиотом.
Жизнь дана мне отнюдь не бессрочно, -
с назиданьем одним: "Не спеши!"
Много лучше дарить по комочку
от нетленной бессмертной души.
Душа - в душу, - прямее, вернее, -
не проскочат ни кривда, ни ложь.
У людей в головах ахинеи.
В душах же -  днём с огнём не найдешь.
      Попадаются души с недугом.
На поверхности он не всегда.
Дашь такому комочек, как другу,
и незримо уходит беда.
А отдал бы я жизнь, -
что в том проку?
Помогло бы кому-то?
Как знать...
Но я знаю:
                причину порока
можно только душою изгнать.
Не беда, что отдал лишь комочек.
Что малюсенький он, - не беда.
Я комочки кладу между строчек.
Каждый может найти без труда.
***


Сколько людей - столько сюрпризов,
столько ж претензий и капризов,
но есть, одна на всех. примета, -
они улыбчивы при этом.

За этой миленькой кулисой
могут шакалы быть и лисы.
Там одного найти нельзя, -
за ней не прячутся друзья.

Вам грустно - и печален друг.
Вам хорошо - и друг смеётся.
И он от вас не отвернётся,
узнав, что вас настиг недуг.

Но и друзья порой не прочь
нас удивить нежданным чем-то, -
гроздь винограда из Шымкента
привёз в Рожденственсую ночь.

И мы с ним истину в вине,
весьма настойчиво искали...
 Узоры снежные в окне
о декабре напоминали..
***


Любовь не входит в перечень тех чувств,
что нас ведут до смерти в жизни этой, -
она, скорей, из области искусств, -
 ристалища лирических поэтов.
А в прозе, - это хитрой жизни трюк,
гипноз инстинкта, яркая пустышка,
похожая на нежную зарю,
переходящую в губительную вспышку.
                ***

Адептам платонической любви
протягиваю руку без сомненья. -
Сердечную не вовремя сорви
и станешь жертвой собственного рвенья.
Любовь и кровь не зря в одном ряду
у всех, рифмующих любовные стигматы.
И я к платоникам бестрепетно иду,
и выбор мой страданьем не чреватый.
Он в самый раз по нынешней поре
для полноты души моей усталой.
В сердечной повезло, - я не сгорел.
 Сама она - холодным пеплом стала.
           ***
      Занзибарская эпидемия
"Скорая помощь" приехала к дедушке.
Старый уже посинел.
Он безнадёжно противился смертушке, -
пуп присосало к спине.
Как диагност. врач годами проверенный.
Тут же, увы, спасоввл, -
зубы больному разжав, неуверенно
в рот ему что-то совал.
Эта болезнь разошлась эпидемией
по занзибарской стране, -
диагноз для трёх четвертей населения:
"Пуп присосало к спине".
      ****

Идёт-гудёт вселенский шум,
всё шире разрастается, -
порвав ураном парашют,
грядущее верстается.
Фантом, терзающий века
утопией прелестной,
оставить может в дураках,
а прыгать бесполезно.
И всё настойчивее шум, -
не лучшее свершается:
отбросив рваный парашют,
Земля в пике срывается.
А где же Бог?
         Да тут он, Бог:
раздетый нами наголо,
он равнодушно смотрит на
эксперименты дьявола...
               ***
ИДУЩЕМУ ДОГОНЯТЬ "ПРАВДУ" В ВЫСОКИХ КАБИНЕТАХ
Зачем ходить туда, где нас никто не знает?
Зачем идти туда, где нас никто не ждёт? -
Эти вопросы каждый понимает,
но, как "припрёт", с надеждою идёт.
Идёт! - Надеется, что встретят и приветят;
послушают, -  поймут его беду...

Наивные... А я пожил на свете
и никуда незваным не иду.

И ничего. Плетусь своей орбитой
из прошлого - по сути - в никуда,
тряся мошной, рецептами набитой,
презренный властью ветеран труда.
                *   *   *
                Пришёл старый чувак с двумя чемоданами на ж.д. станцию "Большая                речка", или разъёзд "Загайново", поцеловал замочек на двери и предался  сладким воспоминаниям о некогда бывшем жд-сервисе. Но не долго длился этот кайф, -
возмутилось чем-то недовольное небо и чувак вспомнил  слова более старые, чем:   Вокзал, Зал ожидания, Расписание поездов... -

    Какие старые слова! -
Нет уж и с памятью родства.
Старей, чем перегон, верста
и Министерство транспорта.
Старее, чем вагон и рейс,
старей, чем стрелочник и рельс...
Их  только старый пассажир,
кто у двери багаж сложил
и от замочка ждёт известий, -
словам забывшимся ровесник.
Ему сейчас бы отдохнуть;
к дивану чреслами прильнуть;
на расписание взглянуть,
воды хлебнуть да прикорнуть.
Но холодна дверная сталь.
То не беда, что он устал.
Не пропадёт чувак болезный.-
На железной дороге
 порядок железный!
***

Когда орудия палят,
никто не вправе спать спокойно.
Да, мир погряз в дурацких войнах,
но войны же и жить велят.
Жить, чтобы в славный день победы
воздать паршивцам по суду,
позволив им, за их же беды,
гореть безвылазно в аду.
***
Сменился ветер перемен
и сколько шеей ни ворочай, -
в спину, когда ты - бизнесмен,
и в морду, если ты - рабочий...
       ***

            МОЛЧУНЫ
       
О, каста Стальских, Кумачей, Джамбулов,
с потомством вас! - Ваш корень не засох, -
Полузабытым ветром вновь подуло,
тончайшей лести вынесло песок.

Ох, не собрался б только он в барханы,
колхозно голосующие "За",
пыля безостановочно в глаза
заждавшимся уже халявной манны.

      Да что там - "За"? - Порою, промолчать -
не лучше, чем сказать, - Пора его кончать!

А молчунов у нас всегда хватало,
о чём твердить история устала.

Терзает душу прошлого фантом,
в текущем дне от прозы неуютно,
грядущее и  призрачно, и мутно...
Вот и смердят полуоткрытым ртом.

     В мире людей ворчащих и рычащих
нет никого коварнее молчащих.
           ***
 Монолог бывшего агронома совхоза

 Вот они, уставшие, больные -
бывшие свинарки, пастухи, -
покупают косточки свиные
искупая прежние грехи.
Горестно смотреть на утомлённых.
Но не солцем. Солнце для других:
сединой ещё не убелёных,
собственников "тачек" дорогих.
У счастливцев ладно получилось, -
пощадили волны перемен.
Даже их младенцы научились
не коверкать слово "бизнесмен".
Юноши поймали носом ветер,
на соображалку налегли,
заявили папам, мол, не дети
и - бегом  подальше от земли.

Кто-то лихо выбился в министры,
кто-то стройкой стал руководить,
а Егор вернулся в дом юристом.
Только стало некого судить.
Вор успел пробиться в депутаты,
бизнесменом стал авантюрист,
Ванька-хулиган погиб солдатом.
И вздохнул от благости юрист.
Все во всём и от всего свободны,
все с правами частного лица,
делай всё, что душеньке угодно!
Вот и ловят "лохов" на живца.
И Егор от благости добреет:
"лох" подаст, и жулик отстегнёт.
За свободу жизни не жалеют,
хоть она иной раз и не мёд.
Наш Егор не пашет и не сеет,
не готовит на зиму сенцо.
Он законно может и умеет
уводить от кары подлецов.
Или подводить. Тут нет секретов,
что - кому. Судья ли, адвокат,
видят, по известным всем приметам,
кому в рай дорога, кому в ад.
Ведь не зря статьи законов "дышлом"
окрестили наши праотцы.
Вот и сердюковщина неслышно
прячет в них позорные концы.
Пацану, что стибрил у торговки,
по нужде,  горячий пирожок,
справедливый суд без оговорки,
с пылу, с жару, присобачил срок.
Да и то, чего бы стал он медлить,
скромной частной собственности страж,
меж рублём и совестью посредник
и гроза пятирублёвых краж...

А Егор наш, несмотря, что зелен,
в знании лазеек мелковат,
взялся защищать в суде Емелю,
заявив себя, как адвокат.
Иск простой, - не оплатил ответчик
заготовку и доставку дров.
Вот отрывок скорбной щучьей речи,
чтоб вердикт был честен и суров:
"Я все дни трудилась что есть силы:
и колола, и переносила,
как по струнке, в штабель всё сложила
и, к несчастью, повредила жилы".
В конце речи, улыбнувшись мило,
от больницы справку приложила.
Справку секретарша огласила:
"Грыжа, геморрой, упадок силы
по причине тяжкого труда".
Эта новость мигом подкосила
вечные сомнения суда.

А Егор наш был предельно чёток:
"Несерьёзно основанье спора, -
нет работы сделаной учёта!
Так же, я не вижу договра.
Все слова истицы Щуки лживы!
Что до справки, то известно мне,
что она, погнавшись за наживой,
два часа металась на блесне.
А ответчик сам в лесу трудился.
И сама работала пила.
Лес на сани сам собой грузился.
сани сами мчались вдоль села.
Есть свидетель, - господин Бывалый.
Это на его стальном крючке
Щука то ныряла, то всплывала,
чтоб не успокоиться в сачке.
И удачно сорвалась. Вот  вкратце,
то, что стало темой для суда.
Никаких плутовке компенсаций
ложного морального вреда!"

И - ура! Емеля бросил шапку
ветхую в судейский потолок
и, схватив защитника в охапку,
с радостью куда-то уволок.
Что там было дальше - неизвестно.
Может, даже выпить довелось.
Ну так что? Законно и уместно, -
первое сраженье удалось!

Щука же, из скудости извечной,
никого себе не наняла,
и, хоть иск её был безупречным,
из суда дурёхой уплыла.

Так вот "первый блин" не вышел комом.
Если кто кирпич в меня метнёт,
знает пусть: теперь юрист знакомый
за моей оградою живёт.
Он теперь у нас "Егор Ефимыч".
Лёгок на ногу, весьма красноречив.
Сколотил себе нехилый имидж
и местечко в банке получил.
Он, весьма успешно, отбивает
жалобы всех щук и пескарей,
и усталость от трудов смывает
в волнах экзотических морей.
Не свинарь он, и пахать не может,
но сегодня он в такой чести,
что охота дать ему по роже, -
за измену, Господи, прости.
***

         Отмщенье друзьям
     Поздравлен с посвященьем в старики
и не могу остаться не отмщённым. -
Пусть будут дни друзей  всегда легки,
и каждый день бедой не отягчённым.
Желаю неба с голубой луной,
с предчувствием удачи - пробуждений,
ночных у колыбели чутких бдений
над хрупким сном кровиночки родной.
Пусть будет в вашем доме мир и лад,
у дома, - вертоград, разящий многоцветьем.
И пусть приумножается ваш клад
из радостных мгновений многолетья!
      Души друзей, как близнецы, похожи.
Не много вас,  но тем вы и дороже.
                ***
ПЕЧАЛЬНЫЙ ФИНИШ ОДИНОЧЕСТВА
Никто не спросит, как живёшь;
Никто не спросит, как здоровье;
Не поведёт никто и бровью,
когда в пустой избе умрёшь.

От жизни всё чего-то ждёшь,
судьбы своей невзрачной зодчий, -
по-человечески живёшь,
а расстаёшься с ней по-волчьи.
       ***

    ПРО ОСЛОВ

Бытует в Казахстане-
я знаю не со слов -
обычай гнать из стайки
по осени ослов.-
Нагрянет завирюха. -
корми да убирай,
а так, -  ногою в брюхо
и запирай сарай.
Зима буранит часто.
трамбуя снег пургой,
и падает несчастный
отвергнутый изгой.
А чуть пригреет солнце,
сугробы опадут, -
хозяева, опомнясь,
ослов искать идут.
Идут, зовут, зевая,
со всех окрестных сёл...
И вот везёт бабая
нашедшийся осёл.
Хозяином привечен,
под седоком огруз,
знакомой внемлет речи
и груз ему - не груз.

Известье в интернете
мне "новость" принесло:
"У нас на белом свете
несчитано ослов!"
             ***
ШТРИХИ  ВРЕМЕНИ
    День с веком не сверяется, -
он просто повторяется:
плачем утренним младенца,
чаем обжигающим,
завереньем управленца
многообещающим;
мощным взрывом,
общим горем,
болтовнёй властителей;
беззакония раздольем
правоохранителей.

     День с веком не сверяется.
он просто повторяется.
Дню плевать что век  другой
подсобрал нулей. -
Виснет  радуга дугой
над бедой полей.

Чудо- арка, - это вход
в мир естественных хлопот,
в мир питающих корней,
вредных корневищ,
в мир сменяющихся дней,
радующих жизнь.

    День с веком не сверяется,
да вот теперь пришлось, -
ненужное внедряется,
будто в горло кость:

На работе спор и дома,
в шоке матери, отцы, -
в школе учат как кондомы
надевать на огурцы!

Оборзевшая Лолита,
выполняя спецзаказ,
изобилье целлюлита
выставляет напоказ.
,
    День веку удивляется, -
утратив тет-а-тет,
спешно разгоняется
генералитет.

Где-то кто-то бесятся,
воли пережрав.
Не успел повеситься -
довершит минздрав.

Люди кочевые
объявились вновь, -
девки "плечевые"
продают любовь.

Ваучеры, диллеры,
сауны да киллеры,
Ловкие мавроди -
всё в одном народе.

Лишь почившие в разборках,
спят смиренно на пригорках.


Разобравшись с Ильчём,
поостыли люди.
Доживает Горбачёв
мерзкий век иудин

Кто-то Сталина порой,
нет-нет, да помянет, -
на кнуте держался строй,
подпирая пряник.

Стало всё наоборот, -
полегчало дряни,
далеко не в каждый рот
попадает пряник.

   В вековой истории
пишутся мемории.

       Чутко держит новый строй
ушки на макушке,
разбросав по всей Руси
Банки-закидушки.

Не срослись мечты и - хлоп! -
Ты уже в ловушке.

Новый строй своё берёт,
ярок, злачен, страшен, -
ходко движется вперёд,
надвое окрашен.

Бизнес в тёмной стороне
скромненько тучнеет.
А на светлой стороне
стынет и беднеет.

Стала Русь, как мир вокруг,
не к добру слоистой.
Потучнел чиновник вдруг -
что-то в нём не чисто...



    Сбрось, Фемида, с глаз кушак,
зашоривший очи, -
Ты увидишь как грешат
в мире полномочий.

Возврати и "зуб за зуб"
и "око за око"
и не прячь воровский зуд
за давностью срока.

Так ли уж нужно УДО, -
задний ход закона? -
Оглашённое судом
свято, как икона.

О, святая жрица Права,
ты, как грешный мир, стара.
Ты одна  на зло управа,
но тебя лечить пора.

Образ жизни твой порочен,
а порой и странен:
Вор в законе, - твой платочек
в нагрудном кармане.

Виден всем - тебе не стыдно:
Вор при всём народе,
посчитав тебя фригидной,
ходит на свободе!

И коррупция-старушка
кружева не вяжет. -
что ей вор шепнёт на ушко,
то тебе прикажет.

И исполнишь ты покорно
злой совет злодея,
о доходном зле бесспорном
всей душой радея.

    День с веком не сверяется, -
порою удивляется
и с катящей валом новью
как-то управляется.

Тут и мы, - его начинка,
смысл его и суть его,
напиваемся горчинкой,
исходящей от всего,

что не прошено, не званно,
властным шагом входит к тем,
кто, рассевшись по диванам,
ищет смыслы в духоте.

В доме газ. На плитке гречка
допревает с кетчупом;
пёс свернулся под крылечком,
кошке делать нечего.

День пройдёт - настанет вечер;
завтра рис заменит гречку;
Рис заменит манка;
манку - запеканка...

Без эмоций оборвётся
лист  календаря;
дрёмой розовой нальётся
за окном заря.

Наплевать, что где-то рвётся
к жуткой власти халифат, -
завтра, чтоб пожрать, проснётся
населенье "крайних хат".

День покорно всех приветит,
всем, чем сможет, наградит,
и, как прежде, не заметит,
чем мещанский дух чадит...
***   


          Завтра

Пусть будет так, как сказано однажды.
- Что сказано? Кем сказано? Когда?
Сказано страдающим от жажды.
- Что сказано?
"Да здравствует вода!"
- Когда?
Не знаю. Может, даже - завтра, -
поймав, с небес упавший, шарик льда.
    ***
Здесь, право, неуместен смех,
но Русь не возмущалась, -
хлеб резать, говорили, - грех.
Съедать не запрещалось.
   ***

       ЯДРЁНА ВОШЬ

Да-а, Алтайский край - не Сочи, -
фермер за ухом скребёт:
днём печёт, а ночью мочит.
Как тут сено не сгниёт?
И картофелю не сладко.
Значит прибыли не жди... -
В поддых бьют его украдкой
криминальные дожди.
Потайные, воровские
губят труд весь, не спеша.-
Спекулянты городские
ждут большого барыша.

От таких проделок бесьих
у села защиты нет.
А кто в небе куролесит, -
испокон большой секрет.
А не то, в Москве издали б
устрашающий Указ,
чтоб осадки выпадали
в две недели только раз!

Да не всё Москве по силам.
Тут ракетой не возьмёшь...
Что родилось-накосилось,
пропадёт, ядрёна вошь.
***

Подкралася осень, -
лета знойного вечер.
Сидим, - икру с кабачками мечем.
Банки да крышки стериллизуем, -
импортозамещение реализуем.
Назло молдованам и молдованкам,
назло болгаркам и болгарам,
летние хлопоты разливаем по банкам
для беспроблемных бесед с самоваром.
В густом полумраке небесной хмури
С утра взбодримся "Принцессой Нури",
соорудив бутерброд без корки
с толстым слоем своей икорки. -
Давно известно: икрой осетра
очень вредно питаться с утра.
.
А пока обдаётся паром
тара,
          достойная бесед с самоваром.
                ***
+  +  +
              Весь ЕС уже кричит:
"Задолбали басмачи!"

Слава щедрой  Frau Merkel
на глазах Европы меркнет,
набекрень у всех мозги, -
запустила в дом ИГИЛ!

И теперь хоть закричись,
зло не церемонится.
Оборзели басмачи, -
в дверь без стука ломятся.

Обещавший помощ  ser
гуще воду мутит...
-  O, main liben, schnel kom cher!
Schnel, Genosse Putin!
***
АПРЕЛЬСКОЕ ПОСЛЕМЫСЛИЕ
       Когда, придя, сиятельный апрель
сметёт все ложа зимнего Прокруста,
в природе просыпаются искусства -
Все сразу, вместе: танцы, птичья трель
и ловеласов птичьих колера
одежд унылых. Кто-то забиякой
становится и лезет на ура,
ради минуты вожделенной, в драку.
Война ведь, - это тоже вид искусств.
Жестоких и, увы, необходимых
для подтвержденья искренности чувств,
для привлеченья щедрости любимых.

        В бою годится всё: копыта и рога,
смекалка, ловкость, стойкость и бесстрашье
с железной волей победить врага,
как бы он ярко не был изукрашен.

И подарит Природе смертный бой
таких же забияк новорождённых.
И будут раны, будут кровь и боль,
и больше ничего - у побеждённых.

Рядом пройдут бескровные бои:
Кто-то кого-то в страсти перепляшет;
перепоют друг друга соловьи
и чей-то хвост окажется чуть краше.
Изящней кто-то шею изогнёт,
а кто-то клювом протрещит тираду
и дама сердца сразу всё поймёт,
и красоте отдаться будет рада.

     С любовью,
                взятой как трофей в бою,
мы воевать всю жизнь обречены.
И вывод: ослеплённые в бою,
мы до конца бои вести  должны.

Любви предписано неспешно расцветать,
начавшись с непорочного бутона.
Трофею ж близким по душе не стать
и неизбежны скрытой боли стоны.

О, как далёк законный мой трофей
от легкокрылых светлооких фей:
и нынешних, и тех, что в той дали
были не сном.
Но стали.
Сном -  смогли...
               
       ***
         

+    +     +
    В жизни есть издерки роста, -
плакать хочется и петь...
Можно жить легко и просто,
если больше не хотеть,
чем уже ты обеспечен.
Для такого жизнь легка.
Он и весел, и беспечен,
и здоров наверняка.
А кому чего-то мало,
и чего-то просто нет,
тяжело, как экстремалу,
угодившему в кювет.
     Кто-то рядом лихо мчится,
телом здрав и духом здрав,
а ему пора лечиться,
хоть и нет каких-то травм.

Вжизни много есть кюветов,
и вопросов, и ответов.
Если правильный найдёшь -
просто так не пропадёшь.
И в соседстве с экстремалом,
став уверенней, сильней,
будешь жить надёжным малым,
не боясь грядущих дней.
                ***
 ГРЕХ НИКОГДА И НИ КЕМ НЕ ПРОЩАЕТСЯ
И НЕ "ОТПУСКАЕТСЯ"
Грех, - это то, что угнетает совесть.
Никем не видимый, он ощутимо мстит,
и бесполезно, в грешном прошлом роясь,
шептать, молить,
даже кричать: -"Прости!"
Часто того, кого ты просишь, нет уж, -
Не возвратить его и не догнать.
И никакая внутренняя ретушь
не в силах факт греха заштриховать.

Грех, - это то, что душа не прощает;
то, что безоблачно жить запрещает;
Грех, - это ноша, что ты навалил
на душу, когда перед жизнью юлил.

P.S:  Что-то тебе не понравилось сразу,
или закралась, хоть капля! сомнения, -
не подключай вычисляющий разум, -
он наведёт тебя на предпочтения.
Выгода будет в первом ряду.
Клюнешь - и, вскоре, очнёшься в аду.
         ***

      Купите у меня стихи!

      Тузы, купите у меня стихи.
Как-так -  "зачем"? -  Чтобы со мною спорить.
Нехорошо, когда твердят верхи,
низам оставив право, им же, вторить.
И у низов найдётся что сказать.
И не всегда, как говорят, - "по шерсти".
По шерсти, - это то же, что лизать
 окрестности разгрузочных отверстий.
      Отсутствует сей навык у низов!
Это в верхах, - обычное занятие,
ради того, чтоб выбиться в приятели
иль стать шестёркой верной у Тузов.
      Ну, спорьте же! Скажите, что не так
у вас шагают по карьерным лестницам,
и что Тузы, которые в летах,
дарят вниманье вовсе не ровесницам.

     Купите мои бедные стишки, -
они помогут вам с пути не сбиться,
толчок дадут в час нужный спохватиться
и, посчитав разбитые горшки,
на самом роковом остановиться.

     Купите же, не жмитесь, как Гобсек, -
у вас уже всего полно в заначке!
Купите - и обставите вы всех,
кому,  вчера ещё, несли подачки.

     Мужи, купите у меня стихи!
Я знаю, вы практичны, как машины,
Но иногда полезно для мужчины
подумать, сев подальше от сохи:
о том, о сём,  чем держится ваш дом,
о нескладухах, что в семью проникли;
о том как личным праведным судом
поправить что-то в ежегодном цикле;
как приохотить сыновей к сохе,
чем удержать от зова моды дочку... -
Об этом тоже вы найдёте строчку
в моём незашифрованном стихе.

Нужно, всего лишь, у меня купить
в скромной одёжке тоненькую книжку. -
В ней вы найдёте всё, кроме излишков,
за кои следует поэта утопить.

     Впрочем, поэтов топят и без них, -
Для этого находят недостатки.
А где их нет? - Найдут - и взятки гладки:
мол, графоман или обычный псих.

"Мало того, ещё он и наглец, -
посмел без нашей правки сделать книгу,
в которой днём с огнём найти интригу
не смог наш Мэтр, - большой по Музам спец."

     Но этот бред, - обычная борьба
добра и зла. Борьба за место в стае.
А между тем, читает, не листает!
утопленников строгая судьба...
       ***
               
                Завтра
Завтра, вставши с утра, я оденусь, обуюсь,
сполосну крепким чаем кишки
и, не медля минуты, пойду застрахуюсь, -
очень уж досаждают мне мысли-грешки.

Я же душу убью, если их воплощенье
неминуемо станет смертельным грехом,
и нечистая сила, упиваючись мщеньем,
будет мчатся на ней к Вельзевулу верхом.

И она упадёт запалёной кобылой,
чтобы больше не встать, не продолжить пути.
И всё только за то, что я в жизни постылой
в Росгосстрах поленился зайти.

Завтра же и пойду, и себя застрахую
от встречи с Чубайсом и дороги в тюрьму. -
На любом языке, что в России бытуют,
даже рифму к нему пятый год не найду, -

до того он на нашей земле чужеродный.
А вот властью - всем сердцем любим. Почему?
Как назвать эту власть, без натяжки, народной,
если весь наш народ шлёт проклятья ему?

И ему, и Гайдару, и иным бурбулИсам, -
пусть им будет терновым матрасом земля,
когда все они, эти продажные лисы,
божьей волей уйдут от защиты Кремля.

А кто правит Кремлём - время в будущем скажет,
развенчав и того, кто сейчас за рулём.
И ему в своё время лоб священник помажет,
только мы ведь сейчас, мы сегодня живём!

Росгосстрах, застрахуй нас от мыслей мятежных,
от способности видеть в заверениях ложь
и от чувства - не лучшего - к людям успешным,
от надежды потребовать: "Вынь да положь"...
         
А иначе беда нам такое предложит,
что придётся жевать и глотать без конца,
и уже никакой Росгосстрах не поможет
избежать рокового венца...
         ***
КТО ВЕРИТ, ЧТО?..
Опутав Землю сетью злых орбит,
забыв, что сами же не ней ютятся,
люди планируют, кого ещё убить,
только стыдятся миру в том признаться.

Владыки стойбищ, полисов и стран,
масштаб свой видя сквозь тщеславья лупу,
не видят нищих, страждущих от ран,
и поступают более, чем глупо.

Не за горами их горчайший час,
когда костыль забытого калеки
будет нацелен в их надменный глаз
и затрясутся в миг последний веки.

Пока хранит их церберов стена, -
Владыки в славе, остальные в гное, -
На континентах всходят семена,
бездумно опылённые войною.

А если лопнет сетка из орбит! -
Достанется по градине не всем ли?
Кто верит, что не будет он убит
и что не он обрёк на гибель Землю?

Но кто вдолбит в сознанье игрокам,
поставившим на кон все фишки мира,
что не спасётся ни один задира,
сегодня пишущий свой собственный  " Main kampf"?..

          ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***
Небо расщедрилось влагой, -
Пресытились все и везде.
Для нас – несомненное благо,
Рождённых когда-то в воде.
Сегодня мы, к счастью, бесхвосты.
О жабрах и памяти нет.
Но жить нам на суше не просто
Без вечной наживки, - монет.
И потому мы всем миром
Бросаемся, как на живца,
Частенько теряя квартиру,
На блеск золотого тельца.
Бросаемся на закидушку
И в омут ныряем за ней…
Потом обнимаем подушку,
Как будто нет вещи родней.
И мокрая нас поучает
безмолвным мгновением сна:
Дурак тот, кто не замечает
Того, что скрывает блесна.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***
До Тацита и после

Людей, как и числа,
можно делить.
Для этого надо
ругать и хвалить.
Поруганый - дальше,
похваленый - ближе,
и в дело вступают
законы престижа.
А если к престижу
добавить подачку, -
ближний решит вам
любую задачку.
А тот, что подальше,
под гнётом нужды,
будет питать себя
ядом вражды.
   И порох готов
из людей разделённых:
"судьбой" наделённых
и обделённых.
Горячее слово
к любым поднеси
и ринутся души
глупцов в небеси...

Только лишь равенство
и доброта
могут захлопнуть
на небе врата.
Но, как заметил
когда-то Тацит,
на эти два слова
 большой дефицит.
             ***
- Безнадёжно больному оптимизмом Владиславу
Косареву на выход его книги - в качестве поздравления.


Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Владельцы разных ипостасей,
мы тщимся грешный мир украсить,
в который нас Господь прислал.

 Но видит ли наш мир увечный,
неравнодушный. но беспечный,
в строку вмещённые труды?
Увы! Не первые мы в этом, -
всегда была  судьба поэтов.
в тисках злокозненной молвы.

Мир хочет славы. Просит славы, -
нектаром пахнущей, отравы
И видеть мы его должны
с другой какой-то стороны.

Та, что доступна нашим взорам,
покрыта патиной позора,
и те, что сладко жить хотят,
её всё время золотят.

Я - Влад и мир, ты - Влад и слав.
Не мастера мы дел сусальных.
Мы далеки от ремесла
говорунов официальных.

Не громогласен наш глагол
и нет в нём даже малой лжинки,
но в нём напряжены все жилки
пригодные для батогов.

И грех большой лежать им, молча,
в стопе ли, в ворохе бумаг,
когда наш век, с оскалом волчьим,
иначит многое в умах.

Ты, Владислав, извлёк-таки
из тайников душевных Лиру,
прибавив к сонму звуков Мира
звучанье собственной строки.

      Твори и дальше, вопреки
стандарту льстивого клавира.
    ***     

Новая сказка про Ивана Царевича
и предпринимателя Горыныча

Иван Царевич вам - не кто-то, -
оставьте мерзкую хулу!
Три дня ходил он по болоту, -
искал судьбу свою - стрелу
и ту, в которую стрела
попасть нечаянно могла.

Ходил, гадал, кем злая участь
беднягу может наградить...
Но век не мог же он ходить,
в догадках самых жутких мучась.
И на четвёртый день ушёл
счастливый тем, что не нашёл.

Тем временем его приятель,
известный всем предприниматель,
точнее - фермер, некто Змей,
втечение всех этих дней,
следил за ним из-за коряги.
Мне, если честно, жаль бедняги:

Болото, - это комары,
смрад испарений от жары;
воды полно, а не напиться
и невозможно отлучиться.
А ну как шалая удача
Ивану где-то подмигнёт
и тот судьбу свою найдёт,
едва от радости не плача?

И Змей терпел.
Терпел и ждал.
И награждён был за терпенье:
запел от радости, когда
услышал лягушачье пенье.
Теперь царевне от него
уже никак не отвертеться, -
Иван ушёл. А кто другой
к болоту может припереться?

Теперь он, Змей, законный муж
владелицы болота!
А это вам не пара луж, -
болото, - это что-то!

     Как ублажить даже врагов,
есть множество историй.
И вскоре видели его
в кадастровой конторе.
Наш Змей держал по ветру нос,
силён был в этикете:
Главной Кикиморе поднёс
презент в большом пакете.

И вот уже в его руках
на Гербовой бумаге
цветут просторные луга,
звенит ручей в овраге.
Шумит-гудит сосновый бор
и чешет брюхо тучам...

Вскоре напишут договор,
скрепив солидной купчей.

Никто не видел той земли, -
печать затмила очи.

И  Змею потекли рубли.
Причём, большие очень.

А вот Царевич маху дал.
Придя с болота, исхудал.
Одно его мутило, -
терпенья не хватило.
И временами видит сон
как по болоту ходит он
и нет нигде, хотя бы,
сорокалетней жабы...
          ***
"Ах! Коль есть сладко сердцу на то попуститься!
любовь не рада?
То другу искать надо,
дабы не престать когда в похоти любиться
и не позабыть того, что в любви чинится".

Василий Тредиаковский "Езда в остров любви"
,
       N.N. обожествляет страсти,
     в них находя крупицы счастья,
     порой совсем не отличая
     срамные сладости от сласти.

     Луна ему мозги морочит.
     Сирень - сознание пьянит... -
     Сказал бы прямо, чего хочет,
     без всяких "персей" и "ланит". -
 
    Порядочнее и честнее,
    чем навевать на даму сон
    ради того, чтоб рядом с нею
    лежать, как выжатый лимон.
                ***
- Всё это так и не иначе:
один смеётся, сотня плачет;
один в раю, а сотня где-то,
где на несчастья нет запрета.

И эти "где-то" никем не считаны.
И невозможно их все учесть.
Над ними время ползёт мучительно,
внушая веру в благую весть.

А что в той вести? - За тайным перечнем
сходить не сложно в архив мечты.
Но миллионы, в мираж поверивших,
ждут облегченья из пустоты.
***
- И ТАК - ВЕКА

Сам Бог, я думаю, однажды обомлел,
всмотревшись в обнаглевшие создания, -
энергия созданий на земле
гасится злобным противостоянием.

Против великих замыслов - ничто,
но в одеянии весьма многозначительном;
Против идей, взлелеянных мечтой,
невежество глаголет поучительно.

Адепты подлости момента ждут у ног
непрозорливой и ранимой чести,
когда на что-то отвлечётся Бог,
чтобы упиться долгожданной местью.

И так - века! И нет тому конца.
Добро беззлобно,  злу всегда неймётся.
Нередко клич победный подлеца
под обомлевшим небом раздаётся.

У праведников путь всегда тернист.
Их подвиг единичен, но он - вечен!
И злу противиться у праведников есть чем,
даже под самый оголтелый свист.

Да вот беда, - не действуют глушители,
пожалованных властью, утешителей...
***

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
Но Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

- Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

66 - Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

- В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***

68 - И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом загайново или кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***

69 - Чудище обло  и тысячеоко,
Толпа – это место,
Где всем одиноко,
Но собраны вместе
Душевный надрыв
И, в качестве мести
За проигрыш, взрыв.

И так же мгновенно,
Как может скопиться,
Способна беда
В болтовне раствориться.
В итоге окрест
Ни росы, ни дождя
От надоевших сентенций вождя. -
Лишь эхо закончит
Последнюю фразу,
На месте грозы
Формируется разум
Горячие головы,
Чуть поостыв,
Станут искать
По-соседству кусты
И облако,
Так и не ставшее тучей,
Время запомнит,
Как каверзный случай.
***

- Я поэт домотканный.
Я поэт  доморощенный.
Я со всем, что есть около,
От рождения срощенный.
Ну, а будь я поэтом,
В каждом слове лощённым,
Написал бы, конечно,
Что с землёю сращённый.
Но ведь это не правильно, -
Вся грамматика в «рОсте»
И к земле не хожу я,
Как лощённые, в гости.
Я здесь – дома, всегда:
И зимою, и летом,
И особой нужды нет
Форсить интеллектом.
Вдоволь треска того,
Что гутарят каналы, -
Словоблудье каналов
Всех уже заканало.
Слов, вишь, русских им стало
Для лапши ихней мало. –
Знать бы, сколько экранов
Русь уже заплевала…
Но неймётся лощённым,
Подлым духом взращённым,
Не одним расстояньем
От крестьян защищённым.
.  .  .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И не стали бы губу
Копырить по-барски,
В пять минут забывая
Язык тарабарский.
Не беда, что поникнут
Очами в печали, -
Важно, чтоб не по книжке
Мой язык изучали.

P. S: Говорят, для иностранства
Наш язык весьма мудрён.
Замечательно! Прекрасно!
Значит, он не покорён!
Так что, недруг, если помнишь,
Как бежать nach Haus в рысь,
Надо знать тебе всего лишь
 Слово простенькое «Брысь!»
***
- К сожаленью, так бывает
При любой угрозе. –
Не куренье убивает,
А попытки бросить.

Как подумаешь, что – вредно,
Тут же брови хмуришь:
А не вредно ли жить бедно?
И опять закуришь.

Так и тянется волынка:
Что да как, да если…
Да ещё законы рынка
В кошелёчек влезли…

Не закон, а ахинею
Ты для нас сверстала.
Сигарет любых вреднее
Для курящих стала.

Если станешь ещё строже –
Нищета закурится, -
Ведь сума, хоть и похожа,
С суммой не рифмуется.

Пока спикер будет править
На европский маячок,
Не удастся тебе сплавить
Из России табачок!
***
-                Аксиома

Стрелу, что выпустил, не возвращай в колчан,
Чтоб перед целью уцелевшей извиниться, -
Стрела  и на тебя может озлиться,
Глухая к оправдательным речам.
***
75 - Я грешен. А как же без этого? –
Такая уж доля поэтова.
В обнимку живя с маетой,
Порой согрешит и святой. –

Погрязнет, того не желая.
Погрязнет,  в рай Божий стремясь…

Как,
         быть живым продолжая,
рвать с окружающим связь?

Никак. Невозможно! Ведь это, -
«С кем поведёшься…». Увы, -
Вышел за рамки запрета, -
Спросят за всё с головы.

С единственной! Неповторимой!
Которая с детства не врёт.
Нельзя же писать пантомимой.
Не всякий печатник  поймёт.

А впрочем, и за пантомиму –
Свидетель тому Карандаш  –
Если башку и не снимут,
 Всё же, покажут палаш.

      Или это всё уже в прошлом?
Ни плах нет и ни палашей,
И, допросив заполошно,
Тебя не прогонят взашей
С родимой земли, на которой
Грешил, в рай дорогу губя,
Чтоб сильный и слабый без спора
Жили, друг дружку любя.

Грешу я?
А как же без этого? –
Такая планида поэтова…
***
76 - В начале было слово, и в конце оно же

Нет слов таких,
Какие бы не пелись,
Когда душа уходит от тоски.
Нет слов таких,
Какими бы не грелись,
Остуженные веком старики.
Нет слов таких,
Какими бы по суше
Мы ледокол продвинуть не смогли.
И есть слова,
Которыми нас глушат
И, между делом,
Водружают нимб
Над головой с надбровьями
Гориллы
И воздают хоралами хвалу…
И есть слова,
Что на краю могилы
Срывают с  уходящего хулу.
Есть горстка слов
Со свойством пластелина.
То ими лепят бюсты всех вождей
И псевдогероизма блиц-былины,
Чтоб доказать бессмертие идей.

И  есть слова,
Простые, как дыханье, -
Не громче, чем биение сердец.
Их часто оставляют
Без вниманья,
Видя, что нам
Уже  пришёл конец.
***
77 - Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.

*****
78 - Утерянное стихотворение

От незримого душевного увечья
Очень часто льются слёзы человечьи.
Высыхают и уносятся ветрами,
Чтоб осесть на травы росными утрами.
Не ступайте, люди, в воду дождевую
И росинок на кувшинках не касайтесь,
Но поймав ладонью капельку живую,
В прегрешениях содеянных раскайтесь.
В неспокойной нашей жизни разночинной,
С каждым днём ожесточаясь и грубея,
Осмотритесь: уж не вы ль тому причиной,
Что утрами травы голубеют?
***
Вечно молодая Русь

Нашей земле постареть не показано, -
Так уж сложилась судьба.-
Вечно с новинами разными связана,
как с госпожою раба.
Запад  перхотный всегда удивляется,
Даже завидует ей, -
Век ли пройдёт – и она обновляется,
Кровью умывшись своей.
 Как и в века, нами полузабытые,
Терпит залётную гнусь
Вновь обновлённая,
В даль устремлённая
Ожидовлённая Русь.
***
81 - ТОПОЛЬ

Умом людей сооружённый, -
Мощнейшей мысли дистиллят!
В его листве воображённой
Не птицы, - ангелы скулят.

Его с братишкой «Искендером»
В разборки лучше не включать, -
Они закончат нашу эру,
Чтоб эру новую начать.
               ***
Не знаю, право, в каком году,
Вдали от жмеринок, полтав и винниц,
Родится последний в моём роду
Украинец.

Никто не знает. И я не берусь,
Хоть ставь на майдане у стенки…
Давно нас вроднила Великая Русь
И разбрелись Якубенки.

Но будто судим я господним судом, -
В акценте живуч украинец, -
И обливается сердце стыдом
За мерзкий майданский зверинец.
***
- Есть краткий миг.
Но как же он прекрасен!
Ничто на свете не сравнимо с ним.
Ради него я вечно жить согласен,
Стрелой Амура что ни день раним.

Но где теперь парнишка шаловливый?
Забыл проказник старого брюзгу.
Осенний дождь всю ночь шуршал брюзгливо:
«Не примирить желанье с не могу».

И вечно жить мне как-то расхотелось –
Дожить бы ту, которая дана.
Врагиня всякой жизни – мягкотелость
Пришла и жизнь твоя обречена.

И подключать приходится бодрилки
В виде пилы, рубанка, топора,
И равнодушно смешивать с утра
Свои и те, что от доски, опилки…
                ***
- Даме из Новоалтайска
в жгучих очах которой, будучи в Боровлянке,
я увидел отчётливые признаки  скрываемой печали

Что Вас гнетёт, опасное созданье?
Будь Ваши очи у моей жены,
Гараж мой, баня, даже дома зданье
Уже давно бы были сожжены.

Вы, на мой взгляд, ходячий крематорий.
Что, против взгляда Вашего – сердца? –
Не перечесть трагических историй,
Которым не предвидится конца.

Вам стоит только где-то появиться –
И вспыхивают дружно мужики;
Уходите, а им дано дымиться,
Пока не превратятся в черепки.

Таких когда-то жгли по всей Европе.
Но что он мог, простой земной огонь? –
 Красавиц смрадным пламенем угробив,
Сам превращался в горькую зловонь.

Огонь колдовский Ваш – не олимпийский.
В Ваших очах не солнцем он зажжён. –
Таким огнём владели одалиски –
Синонимы горячих ханских жён.

Что Вас гнетёт? Придите, я охотно
Вас выслушаю, сердцем не горя.
Оно – из динаса. А в прочем я – шамотный.
Огнеупорный, проще говоря.
      ***

«Поэт рождён вещать высоким стилем
И приобщать к прекрасному!» - твердил
Знаток цветного из словес утиля
С медалькой за заслуги на груди.

«Служил.., слуга.., заслуженно.., заслуга» -
К поэту ли такие ярлыки?
Прошу простить «дедулю», знатоки, -
Я постигал прекрасное у плуга.

Меня к прекрасному  излишне приобщать –
Я в нём живу и превосходно вижу,
Как Нифонтова сохнет по Парижу,
А Махаон скрежещет: «НЕ ПУЩАТЬ!»

Куда же дикороса не пущать?
В ваш серпентарий?
Кто ж туда стремится,
Где нужно насмерть за местечко биться
И барина при этом не смущать.

Беда ль, что ваш синклит судьбу мою «решает»? -
Ушатами злословье льёт.
Мне лишний шрам не помешает
И, уж конечно, не убьёт.
                ***

Что такое «Гость» в «Афише Барнаула»?

«Гость» - это лыцарей наших забрало.
За ним они прячут себя неспроста. –
Перековали перо на марало,
Чтобы марать тех, чья совесть чиста.

«Маранье – поступок!
Исток вдохновенья!
Повод гордиться отвагой своей» -

Привольно живут мастера оскверненья
В замурзанной ими Отчизне моей.
***
- МЫ – РУССКИЕ ЛЮДИ

Как же мы счастливы, русские люди,
Тем, что у нас есть могучие груди,
Которые храбро навстречу врагу
Мы выставляем через «не могу».

«Через не могу» и «Любою ценой»
Шагаем в кровавых веках со страной
И тащим, злодейку-судьбу матеря,
Бардак государственный и лагеря.

И этим гордимся, напыживши груди, -
Ведь мы же – не кто-то, а русские люди!
В нас много особинок, кол им в ребро.
А главная в том, что творим мы добро

Всем без разбора, кто рядом захнычет
И, чуть оклемавшись, нас дурнями кличет,
И даже – врагами.
Что может быть краше
Для злыдней,
чем эта особинка наша?…

***
Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получают право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…


И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».
***
- Чем измерить счастье? Какой единицей?
А прибор известен, - это наши лица.
Шириной улыбок или блеском глаз?
Чем измерить счастье, спрашиваю вас?

Изобильем «нала»? Марками авто?
«Крышей» криминала? Златозубым ртом?
Может быть – экзотикой джунглевых дорог? –
Счастье измеряется снами без тревог:

Когда в дверь прикладами ночью не стучат;
Когда псы дворовые до утра молчат;
Когда только звёзды смотрят к вам в окно,
Пока отдыхаете от телекино.

Ночи без тревоги. Без тревоги дни. –
Ваши и, конечно же, вашей всей родни.
Счастье есть уверенность в том, что к вам в жильё
В час ночной не вломится власть или жульё.

Если счастье прячете – ночь изобличит.
Время – уже заполночь, а кобель молчит!

***
- Живу в кольце блокадном нищеты.
Извне доносятся бодрилки нуворишей
И тех, кто обзавёлся скользкой крышей
И нимбом,
обокрасть успев святых.

И ханжеские речи крыш самих
Пытаются в сознанье мне втемяшить,
Что я люблю, со всем народом, их
И радуюсь, орла двуклювого обнявши.

Ведь знают: несусветное несут;
Знают: народ не верит болтовне их, -
Уверены: кремлёвской ахинее
Безмолвно внемлет даже божий суд.

Ещё бы! _ Задолжал им христианский пастырь –
Не небо золотило купола,
Покамест тешили «овечек» педерасты
И кровь бандитская, став золотом, текла

В банки и храмы, в пропасть заграницы,
На кладбища – в помпезный лабрадор,
А прокуроры строгие Фелицу
Служанкой отселяли в коридор.

А нищета патриотизмом бредит.
Ей подпевает ушлое ворьё.
Всё ближе к сокрушительной победе
Над славой собственной Отечество моё.
        ***

-          Мечты крадут года

Довольствуюсь лишь тем, что мне в сей день доступно.
Что от щедрот державных мне дано
И хоть , порою, думаю преступно,
Стараюсь быть лояльным всё равно.

Такие уж мне качества привиты –
Различные, но слитые в  одно.
Я думать не могу, что век мой – век бандитов,
Но ведь другим он стать не сможет всё равно.

Мечты крадут года и оставляют возраст.
Две трети протечёт, а словно и не жил.
И что-то начинать – рискованно и поздно  -
Горячку остудив, померкнут миражи.

Поймёшь всю пустоту звучаний изречённых,
Что славили тебя за твой гвардейский труд;
Почувствуешь себя в проступке уличённым,
А чувства у людей проснувшихся - не врут.

Поймёшь, что это всё, что ты обрёл за годы,
Бодрившие тебя романтикою дел,
Полезных для страны, не лишних для народа –
И только ты над ними словно пролетел

Пожухлым тощим листиком осенним –
Над всем, что пот твой щедро просолил,
Соавтор и продукт эпохи потрясений,
Увешанный наградами, дебил.
***
- К ЧЁРТУ ЭЛЕКТРОННУЮ ЛЮБОВЬ!

Не люблю шататься я по бульвару,
Хоть на пару с  кем ни будь, хоть один.
Пригласи ка ладушка к самовару –
Голубками рядышком посидим.

Поворкуем так, как когда-то предки, -
Не крича в «мобильник» «Алло! Алло!».
На одной обнимемся табуретке –
Будет нам удобненько и тепло.

…Достучится седце моё до лады,
А её сердечко – в ответ ему:
«Твоему вниманью, конечно, рада,
А зачем торопишься, не пойму».

«Что тут не понятно, моя родная, --
Попытаюсь ладушку обольстить, --
Что случится завтра, то мы узнаем,
Главное – сегодня не упустить»,

Ладушка пощёчину мне отвесит.
Не со злом, а так, чтобы не хамил.
Но такая ласка меня не бесит –
Хоть она дерётся, я всё ж ей мил.

Жить, как мы сегодня, не интересно.
Ведь от одиночества стынет кровь.
Я уже чумею от эсэмэсок –
К чёрту электронную любовь!
***
ПАРОДИИ И ПРОЧИЕ РАЗДРАЖИТЕЛИ

-       НЕСОГЛАСИЕ

                «Ходит-бродит дух седой:
                От  одной звезды – до другой звезды
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                Лишь мои следы»
                «И я хмурюсь, словно Казаков»
                «Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,»
                «Я столько лет зашторенной жила!»
                «Мир неумыт, как окна в феврале» и т.п.
                Г.Колесникова
                «Пятое время года»  2003г.

Если я – это ноль, если жизнь – это пыль,
То придумано это слепым идиотом!
Если я – это небыль, то что тогда – быль?
Иль не видно мою, всю навырост, работу?

Расстаравшись у снега живою водой,
Я до блеска отмыла февральские окна
И, зашторив себя, вижу город живой,
Чую пульса биенье, хоть до нитки промокла.

Ну, какой же я ноль? От звезды до звезды,
От воды снеговой до обычной воды
И, чего уж скрывать, от беды до беды
Лично я натоптала свои же следы!

Это ж надо!  Я – ноль..
Вон идёт Казаков,
Утомлённый бездарностей наглою ленью, -
Вы спросите его, - он без обиняков
Подтвердит вам, что я с давних пор  далеко
От коллег, претендующих на обнуленье.
***

2

                «Горькая чаша испита.
                Сладкая чаша полна.
                Хочется знать мне, что скрыто
                За равнодушием дна.
                Или вино виновато,
                Или виновен король
                В том, что краплёные карты
                Трижды почикала моль?»

103 - Начикала  мусора кучу -
В ней вся королевская рать!
Зачем было трижды их мучить? -
Могла б за один раз сожрать.

Не искала б я острого слова
В горькой чаше, испитой до дна,
Равнодушного, как Казанова
В доме с молью, где всё -  седина.
***
104 - Вытяжка из "Пятого времени года"
            Г.Колесниковой

Иные кроют трёхэтажно.
Притом, нормальные вполне.
Мне ж рот открыть – до дрожи страшно,
Но и смолчать – преступно мне.

Всё потому, что я горячая
И раздвоилась, вот, - не вру:
Глядеть на небо – я незрячая.
Я же – юродивый в миру.

Моя судьба гермафродитная
Меня не сломит всё равно
И скоро стану я элитною,
Ибо я, всё же, не «оно».

И если где-то затеряюсь
Я, как мираж, и не найдусь –
Читатель пусть не унывает
И подождёт немного. Пусть.

Уже прорезались из кожи
Возле лопаток два крыла.
Правда, пока они похожи
На два, простите, помела.

Но я янтарною смолою
Сухие прутики сплочу,
Смочу студёною водою
И… пародиста замочу!
***


105 -        ГРУСТНО

                «Человек к земле спиною
                Прислонился жарким летом»
                «Обнимал он поле-море,
                Край родимого села»
                «Шёл я мимо по дороге,
                по родной земле я шёл.
               Грустно было мне немножко
               И безбрежно  - хорошо»
                Геннадий Честных
                Альманах «Три реки» 2009г.

Человек к земле спиною
Прислонился, словно к печке,
И при этом изловчился
Как-то поле обнимать.
Я попробовал – не вышло,
Хоть трещали локти, плечи,
И продолжил, удивляясь извращению,
Шагать

Шёл я мимо по дорожке,
Удивляясь всё сильнее:
Кто же мог дорожку эту
По пшенице проложить?
Грустно было мне немножко –
Ну, как выйдет ахинея,
Если вздумаю поход свой
На стихи переложить…
***

106 - МОНОЛОГ УНИЖЕННОГО ДОМА

                «Призадумался дом у тына,
                Посерел от дождя, словно сник»
                «Трудно жить и писать достойно,
                Не жалеет ни о чём, никогда»

                Галина Мотовилова
                Альманах «Три реки» 2009.

«Призадумался я у тына –
Рокировки такой не понял.
Не слетела ль с катушек Галина? –
Прежде тын ведь у дома стоял.

Невозможно стоять достойно –
Хоть у тына, хоть у плетня.
Оклемаешься, Галя, от пойла
И на место поставь меня.
***

107 - КОНЕЧНО, ЖАЛЬ, НО ЕСТЬ НАДЕЖДА

                «Я много лет растрачивал надежды.
                Бездумьем грёз себя испепелял.
                Убого шёл дорогою невежды,
                Больную плоть грехами утолял»
                «Да и теперь, как камень на распутье,
                Не разберусь, где правда, а где ложь»

                Сергей Паутов
                Альманах «Три реки» 2009.

Как жаль, что я – не камень, не булыжник…
А стань я им – узнал бы всё про ложь,
Не суесловил на себя облыжно,
Сказав: Серёжа, сам себя не трожь!
Ты никаких надежд не порастратил,
Дорогою невежды не бродил.
Плоть, правда, ты слегка подгеростратил,
Когда себя стихами возбудил.
Но ты ещё не камень, слава богу,
Иначе бы не написал так много.

      В неверности к себе виновен сам я
И сам же я избавлюсь от неё, -
И будет повод вытесать из камня
Великое подобие моё.»
***

108 - КАК ХОЧЕТСЯ!..

                «Как хочется отдёрнуть занавеску,
                Открывающую будущее. Но
                Не пробил час. А значит эту спешку
                Ты укроти. Что будет – суждено.»
                «Но кажется, что завесь колыхает
                Весенний свежий чистый ветерок».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 1009

 -- Что, хочется отдёрнуть занавеску?
И я не против дёрнуть её, но
Не пробил час.
Но, укрощая спешку,
Лишимся мы того, что суждено!
Как быть? -
                Уж завесь ветерок колышет,
Вдувая в спальню пьяную весну.
Эй, где ты там? Рви завесь! –
Гад – не слышит.
Опять, где-то пресытившись, уснул.
***

109 - ХРОНИЧЕСКИЙ НЕДУГ

                «Нелюбовь к себе не лечится –
                Это длительный процесс.
                Кто-то скажет: «Делать нечего».
                Может, так оно и есть?».
                «Под какие-то параметры
                Ты меня не подгоняй».

                Наталья Бачурина
                Альманах «Три реки» 2009

Словно раненный, муж мечется,
Спит отдельно  и не ест.
Нелюбовь ко мне не лечится –
Это длительный процесс
В окружении принцесс.

Да  уж слишком затянулся он.
Что за жизнь – жить не любя? –
Нет и дня, чтобы не дулся он
На меня и на себя.

Говорила мне свекровь,
А она умней парламента:
Есть какие-то параметры,
Где врачуется любовь,
Если я того достойная –
Не лелею мужу месть…
Говорят, пишу пустое я.
Может, так оно и есть?
***

110 - ТАРАКАНЩИНА

                «Здравствуй, Вечность.
                Я твоя – не отринь меня!
                Собираю в полёт я сегодня своих тараканов…
                Эволюция скоро всех нас разберёт на запчасти…
                Мне достался глоток эйфории чистейшей воды…
                Быстро тают на небе ночном тараканьи следы…
                Об асфальт побейтесь головой…»
                Юлия Ершова
                Бийский вестник. N2 2012.

Собираю в полёт я сегодня своих тараканов.
Но сбежались на зов, как на кастинг – дурнушки, клопы.
Я, с досады хватив эйфории два полных стакана,
Возмутилась от наглости кровососущей толпы.

Эволюция нас развести не смогла, как известно.
Там, где я с тараканами, пребывает и этот народ.
И от этого я об асфальт головою своею так треснусь,
Что какой-нибудь морг на запчасти мой мозг соскребёт.

Но клопы не всплакнут от потери поэта большого…
Время быстро сотрёт со страниц тараканьи следы.
Лишь Буланичев спросит: «А где наша Юля Ершова?» -
Вечность же – промолчит, в рот набрав стихотворной воды.

***

111 - ЗАВИСТЬ

                "Кожанэ, ты моё, кожанэ,
                Кожанэ ты моё польтэ,
                Исцарапанэ, задрипанэ,
                Потерялэ своё красотэ.
                И не тэ, и не се, и ваще
                Вовсе ты не польтэ,
                А плаще".

                Юлия Нифонтова

Ах, Серёжа, твоя Шаганэ
Не ходила зимою в плаще –
Солнце южное даже в винэ
Расточает тепло. И ваще
Ты садист. Я тут в драном польтэ
Прячу стылой зимой декольтэ,
Представляя  загар Шаганэ
С поцелуем твоим на спинэ…


112 - НЕУДАЧА

                «Мне бы кошкой таиться в мешке».
                «Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
                Двенадцать лет твердил, что  - тунгус».
                «Париж похож на Мозамбик».
                «Лишь устрицы выглядят жутко,
                Да плесени белой налёт»
                «Я – всего лишь обезьянка, научившаяся плакать»,

                Юлия Нифонтова


Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,
Решил ввести в семье закон тайги
И стал швырять (простила б, если – спьяну)
В меня мои с набойкой сапоги.

Погрезилось ему, что я – тунгуска.
А я была, с рождения уже,
Внутри – француженкой, снаружи – бабой русской,
А между – обезьянкой в неглиже.

Наследница ТОГО метеорита,
Я затаилась кошкою в мешке, -
Ждала, когда в Париж из Мозамбика
Внесут меня и доллары. (В чулке).

Но не едать мне устриц и медуз,
На сыре плесень не лизнуть ни разу –
Муж, соблюдя обычай брачных уз,
Вспорол мешок и был таков, зараза.
***


113 - ОКУЛИСТУ

Спою-ка я под старую сурдинку .
Что  перевру,  в том не моя вина:
Она реалий нынешних полна:
В своём глазу Вы видите соринку,
В моём Вы не заметили бревна.

В апартаментах Музы я задира,
Перед врачами – безобидный гном, -
Не стала б эта скромная сатира
На Вашей скромной совести бельмом.
***

114 -                Лору

Не слышал я того, что Вы бурчали,
поспешно что-то в карточку строча.
Уж лучше б Вы немного покричали,
Забыв на время этику врача..

И я бы знал, что-как-когда мне делать.
А тот рецепт, что начертали Вы,
В аптеке ангелицам-фармацевтам
Пришлось читать в три светлых головы.

К исходу дня его расшифровали,
Как я сказал, в три светлых головы,
А то, как почерк Ваш они назвали,
Мне повторять не хочется, увы.

Пока меня Вы принимать не рады
И не готов разлечься я в гробу,
Вам мегафон приобрести бы надо,
А окулисту – стереотрубу!
___
***

115 - Пока на этом свете пребываю,
У терапевта так же я бываю:
Всё, что до пояса, безропотно снимаю
И, что расслышу, то воспринимаю:
Не есть того-то и того-то, и того-то;
забыть где бабка спит, тяжёлую работу;
Ложиться спать задолго до зевоты.
Что до питья – кефиры да компоты.

Приду домой, а тут уже лопата
Торчит в ботве. Жена стоит патлата.
И пот течёт с уставшего лица
В сердце, пока ещё, не мертвеца.

Всё ясно – песня терапевта спета,
А, судя по ботве, и песня лета.
А песня осени, хоть и в самом начале,
Взбодрить не может нотками печали.

Помянешь нежным словом щедрость лета,
Лопату в руки, под язык таблетку,
- Ну, что, картошка, снова да ладом? –
И до темна кочуют клубни в дом.

И падаешь после такой работы,
Как врач сказал, задолго до зевоты.
А утром и не думается что-то
О вредности «того-то и того-то».

Могу прочесть советы наизусть
И применяю их, когда это возможно,
И когда станет вновь в груди тревожно,
Пусть постучит ещё по рёбрам. Пусть. –

Не один раз уже мне помогло.
Неравнодушных рук его тепло
***
- Спи, родная, - спокойно супруге скажу, -
Спи, а я за столом до утра посижу.
Буду сон твой стеречь
И подкладывать в печь
То, чем нашему счастью грожу.

Пусть крамола горит. Ей на смену придёт,
В добрый час, полояльней строка.
Ведь она где-то есть…
Ведь она где-то ждёт
Недовольного всем, старика.

Надо как-то найти, надо как-то узреть
То, что видно льстецам и глупцам.
И тогда, может быть,
Мне удастся обресть
Путь-дорогу к искомым хлебцам.

Но проснётся жена и мой поиск прервёт,
Выключателем щёлкнув в сердцах.
Я отправлюсь в кровать,
Но, конечно, не спать,
А досматривать сны о хлебцах…
***
Впитать доступную для взора красоту,
Запомнить душу возвышающие звуки,
Вообразить, какую высоту
Преодолели в деле ваши внуки –

Уж это ли не счастья узелки,
что вяжет жизнь, на радости скупая?
Мы к ним привыкли, мы их не считаем,
Играя с прозой жизни в поддавки.

Кем только эта проза ни вертела
В  дворцах царей, в затерянной глуши,
Чтоб наслаждалось жаждущее тело,
Презрев стенанья собственной души…
***
-         На Пикете

Народную молву не упредить
И никаких преград ей не поставить;
Её нельзя законом запретить,
Если она начнёт достойных славить.

Не много ею славленых имён
Со дней полузабывшихся былинных,
В которые навеки был вживлён,
Не меркнущий с годами, медальон,
Хранящий горечь ягоды-калины.

Где вы, стелившие пред Ним свою полынь,
Вплетя в неё сухие ветви тёрна? –
Засохли тёрна и полыни зёрна
После молвы коротенького «Сгинь!»
***


119 - Склонитесь перед мощью приземлённости,
Не рвитесь в чуждую для жизни высоту –
То приземлённые поют об устремлённости,
Сбивая устремлённых налету.

Но если вы высотный плод сорвали и,
Ликуя, возложили к их ногам,
Не избежать бесовской вакханалии –
Причислят вас к надуманным врагам,

А плод, добытый вами, будет принят
И назван именем врага высот любых.
А ваше, блицем вспыхнувшее, имя
Найдёт в народе новых торопыг…
***
120 - На зыбкой грани тьмы и света
Легко остаться без ответа,
Задав вопрос: «Как надо жить?» -
Грань любит головы кружить.

Куда ты свалишься – вопрос.
Я испытал – на грани рос.
Но рос в родительской броне.
Живу на светлой стороне.

Живу на светлой стороне,
Но грань не очень отдалилась
И тьма отнюдь не удалилась
В граньобразующей стране.
                ***
-   Охота – лучше всякой воли

      Юмористическая эпопея

  Когда с октябрьского леса
слетел последний  жухлый лист,
Читы известнейший повеса
(Не дуэлянт, не скандалист,
напротив – муж в солидном ранге,
благообразен – не из «рыл» -
и потому только не ангел,
что много от супруги скрыл)
пустился в дальнюю дорогу.
   О том не знал я до поры,
но всё открылось понемногу.

С Б О Р Ы
Весь год в волнении дорожном
картечь в патроны Он вбивал
и амулет – зуб кабарожий –
в подкладку майки зашивал.
Всё сам... Всё сам... Жена ворчала,
блюдя супружеский обет.
,,,Блокнот, ягдташ, шампунь, мочало,
стихов обрывки и начала,
бинокль, стакан, охотбилет –
всё клал неспешно,  по-порядку,
а за согбенною спиной
сверял по перечню укладку
начпрозы Е.Е.Куренной.
    Сей факт имел резон особый, -
не так себе он тут корпел.
В Чикое знает каждый соболь
кто в этом деле преуспел.
Отхожий промысел начпрозы
освоил – дай господь иным! –
всё, от Мензы и до Формозы,
закреплено за Куренным.
   Уместно тут сказать, лелея
распределения закон:
Всё, что на Nord от Арахлея,
освоил Н.Д.Кузаков.

         Когда уж сумерки сковали
Читу и вспыхнул лунный свет,
лишь той порой упаковали
бинокль, стакан, охотбилет...

                Проводы
   Едва заря нам показала
пунцовый краешек крыла,
вся площадь около вокзала
уже явления ждала.
На деревах алели банты
и ввысь рвались шары из рук,
и исходил от транспарантов
святой торжественности звук.
Тащили стол с сервизом чайным,
накрытый строгим кумачом.
и армянин один случайный
осведомлялся всё: «Почём?»
Но грянул туш!
                Южанин скрылся
под милицейский вой сирен.
И Он во всей красе явился
толпе – читинский Тартарен.
Кричали, плача, все: «Ни пуха!».
Ревмя ревели: «Ни пера!»
и на опасной грани слуха
вопило мощное «Урра!!!»

               
Авторское отступление

Я эту падь не рассекречу, -
мне пригодится самому,
Здесь лето целое Ему
один братан готовил встречу:
подстриг кусты и камыши,
окрестный лес подчистил малость,
чтоб в этой девственной глуши
Ему стрелялось и писалось.
Волков и рысью всю родню
изгнал в неведомые дебри
и по особому меню
вскормил особенного вепря.
Стрелка высокого встречал
букет заботы образцовой:
Семь оленух, три пантача,
отменный выводок песцовый
и много прочего всего,
охота чтоб – не на смех курам.
Старейший гризли для Него
готов отдать был даже шкуру.

Глава, уносящая нас на место происшествия

      Притихла мудрая тайга
в томливом сладком ожиданье...
Чу! Чья-то твёрдая нога
спугнула трепет мирозданья
и... На опушку вышел Он!
Бурундучки умолкли робко,
а гнуса целый эшелон
впился в холеную бородку.

Животрепещущая вставка в главу:

...Затлел невзрачный костерок.
Над ним пригрелся котелок
и, будто вервие – телок,
дым в небо искры поволок.
И те взмывали удивлённо...

       Уставший бард присел, огруз,
словно предвидя свой конфуз.
Зашевелился гнусный гнус  -
стал оставлять браду и ус
при раздуваньи опалённый.

             Покамест грелся котелок,
вплетая в сизый дым парок,
охотник дёрнул за шнурок
на горле ёмкого баула
и...
           Содрогнулся в скорби бор!
Мандраж прошёл по спинам гор!
Взметнулся месяца топор
от стона, свойственного мулам...

...Он тряс, догадкой поражён,
баул над мхом сырым и затхлым. –
всё разбросал – искал ружьё
А им в бауле и не пахло.
Оно тем временем в Чите,
как много лет подряд, говело
на толстом согнутом гвозде
и с ним безропотно ржавело.

        Детям не читать!

Померкло небо над полянкой
и сердце дрогнуло в груди,
когда услышал хрип шаманки:
«Ты в чьи угодья угодил?»
     Сознанье стыло и тупело,
С чего-то лопнул, вдруг, стакан,
когда зловеще захрипело:
«Над всем царит тут Кур-Кузклан...
                ...лан-н-н-н...
                ...ан-н-н...
                ...н-н-н...»

                Пробуждение

Утро пришло без единого лучика.
Тучи свалились на плечи кедровые.
Плюнул в кострище проснувшийся мученик
вспомнив о планах и вспомнив о проводах.

Вспомнив о проводах, встречу представил Он:
Светлые лица да стяги багряные...
«Господи, как же ружьё-то оставил я?
Знать потому, что людишки нагрянули...
Это ль не петли, что ставятся славою?
Это ль не промах гражданского бдения?
Вот и расплата пришла за тщеславие...
Вот и пришло роковое падение...
Что тут попишешь и что тут напишешь...
Канули в хаос мечты очертания. –
Не состоятся охотничьи вирши –
с треском обрушится культ почитания...»

       Незапланированное рандеву

    Что-то в затылок пахнуло горячее,
что-то затылка коснулося ласково. –
Глянул назад... И померкли все горечи –
гризли стоял и смотрел, соболезнуя.
- Ах! Извините... Простите, пожалуйста...
Вы не ко мне?
 - А к кому же, любезнейший? –
Весть разнеслась, что большая кручинушка
вдруг омрачила чело бесталанное.
Будем знакомы...
- Ага... С удовольствием.
Я – Михаил, извините, Виш... Виш... Виш... Виш...
 - Вот так оказия! Это же надо же! –
Ведь и меня окликают Михайлою...

Вынужденное отступление в жанре
публицистики, необходимое для сокращения пути к давно
ожидаемой развязке

Так вот непросто,
в большом напряжении,
два Михаила пошли на сближение.
Думал хозяин,
кряхтя от натуги;
гость – о возможной
медвежьей услуге.
Мысли стрижами
вились на распутье.
Жутко поверилось
в сказки Распутина.
Верилось в сказки...
Мысли вились:
«В жизни реальной
хрупкая жизнь.
Ежели что,
то на что уповать?
Я же явился сюда убивать...»

В горьком раскаянье страсти кляня
тихо промолвил: «Простите меня.
Жил я вдали от земли и тайги,
из кабинета не видел ни зги.
Слушал хвастливые трёпы убийц
и соблазнился...»
                И падает ниц.


    Глава о зверином благородстве
и благотворном воздействии отмены
         смертного приговора

Тёзка над Ним посопел через нос,
в черепе тяжкий кантуя вопрос;
когтем чего-то нашарил в носу,
бросил под лапы и рявкнул: «Спасу!
Спасу я твою непутёвую честь.
Тут у меня изюбрятина есть. –
Был здесь недавно, тебе не в пример,
один дарасунский бедняк-браконьер...
   Лес он покинул при полной луне,
а где он теперь, то неведомо мне:
в аду ли, в раю, - мне на то наплевать.
Теперь он не будет зверей убивать.
Не будем земное с небесным мешать, -
о том тебе лучше попов поспрошать".

       Все чувства вместились в сознанье поэта, -
ОН ИЗБЕЖАЛ РАССТАВАНЬЯ СО СВЕТОМ!
И бесконечно был счастлив и рад
тому, что уже не мерещится ад.

     Тёзка всё видел:
и бледность чела
и взгляд, где метались
надежда со страхом,
и то, как от пота темнела рубаха,
и то как надежда в глазах расцвела.

     Чему тут дивиться? -
Кого не терзала
приставшая к горлу с ножом, неизвестность?
А тут не пустая торжественность зала,
а, полная тайн, Берендеева местность:
Разная нечисть за пнями таится....
Рядом Шишиги листвою шуршат.
Впору упасть вниз лицом
и молиться
за всех, кто грешил тут
и ныне грешат.

       Вынул в волненьи платочек Поэт –
требовал слова лесной этикет.
Пальцы тряслись и «охотник» молчком
вытер диоптрии толстых очков.

Вытер – и всё посветлело над ним!
Вытер – но мир был, всё так же, раним!
Вытер – и камень свалился с души
девственно дикой таёжной глуши.

Глянул в диоптрии – гроб на весу...
Голос Синильги: «Проснись – Дарасун!» -
...Рельсы. Шлагбаум. Домишко поста.
Рядом с вагоном грохочет состав...

          Грянул в душе многозвучный хорал:
Всё ж о медведях Распутин наврал!!!
Нежно погладил он взглядом ружьё:
«Сила – орудие. Жаль – не моё»

Скорость, дорога и жизнь, что «красна»,
стёрли остатки зловещего сна
и оболочка мирской суеты
вновь обозначила вешки мечты:
«День отдохну – доберусь и убью –
приеду – продам – приценюсь и куплю –
если останется – будет запас...»
Мысли, что дальше, увы, не про нас.

                Эпилог

Спустя семь дней, в Карымской некто,
имея чин «Охотинспектор»,
писал разгромную статью
о тех, кто в жизни - и не редко –
глагол используют  «убью».
Слова и боль, как дробь в патроны,
вбивал он в тему охороны
всего живущего в лесах.
Он цену знал тому урону,
что нанести смогли погоны,
биясь со злом на словесах.

Он призывал сограждан к делу.
Взывал к уму, душе и телу –
 рукам, ногам и их сердцам!
    Познав печёнкой изуверов,
он призывал их к чувству меры
от первого лица:
«Я в войне за среду никогда не остыну.
Изуверов я чувствую даже нутром.
И клянусь: Подарю повзрослевшему сыну
свой последний, на них снаряжённый, патрон.
И скажу. чтоб он был до предела раскован
и не вздумал кричать «Руки вверх» и «Ложись»,
если встретит с берданкой в лесу Вишнякова.
«Смерть так же заразительна, как жизнь.»

                --------------------------
Важное примечание:  На рукописи лежит собственноручная
резолюция Василия Григорьевича Никонова:
«Менза, Менза – с охотою хреново,
Там дети похожи на Куренного.
Растут ни охотники и ни читатели
Это великие будут писатели»!

                ***
- «MANE, TEKEL, FARES»-

«Взвешено, сосчитано, отмерено» -
Огненные слова, появившиеся на стене
Во время оргии вавилонского царя
Валтасара, предвещая гибель Вавилона.)

Всё взвешено, сосчитано, отмерено –
От нефтяных запасов и до мерина,
Который по заросшему просёлку
Плетётся к позабытому посёлку.

Всё взвешено, сосчитано, отмерено,
Порядочному  дяденьке доверено.
Но извернулся дяденька ужом
И… взвешенное всё – за рубежом!

Ему СЕБЯ доверила страна!
С ним был уже в приятелях сам Арес!...

Не попадись он, вспыхнула б стена
Словами огненными: «MANE, TEKEL, FARES».

И что?
А ничего!
У нас есть тормоза.
Спустят на них и будет шито-крыто.
Победу празднуя, огнём сверкнут глаза
Госдемворов, Фемиды и бандитов.
***
ОБРЕЧЁННОСТЬ

                «Люблю грозу в начале мая»
                Ф.И.Тютчев.

Я не оригинален, полюбив грозу
В начале мая ли, в июне ли, в июле.
И в том, что уронить могу слезу,
Увидя ветку, срезанную пулей.

Но я зато большой оригинал,
Когда ворчу под звуки канонды,
Когда орать бы во всё горло надо,
Чтобы весь мир от боли застонал…

А заори я –кто остепенится,
Отбросив прочь горячее ружьё?
Ну, покричу, а кровь продолжит литься
Под  вековечным лозунгом «МОЁ!». –
ТАКОЕ ВОТ ЗЕМНОЕ БЫТИЁ…
     ***
Эх, вороны-вОроны,
Вам зима – не мать.
Но родную сторону
Жаль вам покидать.

Всё переживаете
Вместе с ней, родной.
Здесь и умираете
В непогодь и зной.

В небе незаладится –
Тут же клином свет. –
Никакой в нас разницы,
хоть и сходства нет.
***
ИЗУЧАЙТЕ!

Посетители, клиенты, пациенты –
Все, кто платит, или будет, алименты,
Эти строки вытекают из-под ленты
По велению текущего момента.

Вы из тех, кто как-то может жить без ренты;
Вам посмертно не поставят монументы,
Но без вас, как стройка века – без цемента,
Те, кто рвётся безоглядно в президенты.

Вы не ездите ни в Ниццы, ни в Сорренты –
Куда надо, вас везут в вагонах менты,
Чтоб, когда уже вас впишут в «элементы»,
Вас помиловали ваши президенты.

А до этого, как злого оппонента,
Вас в природе просто нет для президента.
Потому-то до последнего момента
До печёнок изучайте претендента!
***
В оконно-горшечной флоре
Цветут иногда улыбки.
Собака и кошка сыты.
На крыше сияет жесть.
Нет только синего моря
И всемогущей рыбки.
Разбитого нет корыта,
А всё остальное – есть.
***
 Приколы творческого процесса

Для меня уже не ново,
Когда можно даже взвыть:
Знаешь, есть такое слово,
Только как его добыть?

Знаешь что обозначает
И синонимов полно –
Память же не отвечает
На запрос твой всё равно.

Любит и поиздеваться,
Что случалось, и не раз:
Только станешь раздеваться. –
«Получите ваш заказ!».

«Извини, - шепнёшь перине, -
Надо строчку мне спасать»,
И бежишь в одной штанине,
Чтобы слово записать.
***
О МОНУМЕНТАХ, БЫВШИХ ПОЭТАМИ

Они сегодня – монументы.
А в пору творческих ночей
Считали, как и я, монеты
На перья и пяток свечей.

Уж такова поэтов участь,
Будь то в европах ли, у нас:
На не прошедших курс «Живучесть»
Косится батюшка Парнас.
***
- «Дуракам закон не писан» --
Изрекаем мы подчас.
А дурак бывает лисом
И легко дурачит нас.

Может статься, на себя я
Гнев закона навлеку:
Приз, который всем по нраву,
по неписанному праву
Достаётся дураку.

Я не сыт небесной манной,
Век, мне данный, не изжит,
А тут вывод очень странный
На поверхности лежит.

Вот и думаю-гадаю:
Стоит?
Нет? –
Пока не знаю.
Но мне нравится вопрос:
«С дурака какой же спрос?»
***

- БОЛЯРИН И КРЫСЫ

В Болярске брезговали дустом.
Амбар однажды посетив,
Болярин видит: всюду пусто!
Во всех сусеках и в кути!!!

От домотканого пиратства
Болярин чуть не окривел:
«Моё болярское терпенье
Державно, но не бесконечно!
Кота, страдающего ленью,
Сослать в его Дворец навечно!
Всех расхитителей поймать! –
Они, по жадности, из местных.
Из-под домашнего ареста
Даже на Кипр не отпускать,
Ядрёна мать!!!».

Крыску поймали.
    Арестовали.
Ввергли в пентхауз без замков,
Чем от души поразвлекали
Честной народ и знатоков.

Мораль здесь в том,
Что нет морали
Там, где её
Давно украли.)
***
-  ОДА
ШЕСТЕРЁНКАМ И ТАНКАМ

                Чем реже мы оглядываемся,
                Тем чаще допускаем ошибки.

Чиновник в неприкаянной «сторонке»
Или столичный, с признаками барства,
Фактически – всего лишь шестерёнки
В огромном механизме государства.

И он обязан быть механистичным,
Вертясь по принужденью на оси.
И что-то изменить по воле личной
В своём верчении – Всевышний, упаси!

Тот час же где-то что-то заскрежещет,
Сорвёт ли шпонку, выломает зуб… -
Как результат аварии зловещей,
Что-то не так пойдёт в самом низу.

Внизу, где дела каждого начало.
Откуда блага все и слава вся.
Где шахты, нивы, фабрики, причалы,
Где бьют свиней и лечат поросят.

Так что, с чиновничьим решеньем соглашайтесь;
На труд его и жизнь не покушайтесь. –
Швырнули как-то танком в механизм
И развалился наш социализм.

Двадцать лет копались в механизме:
Меняли шпонки, шестерни меняли,
Спускали вниз слабительные клизмы
В меняющемся часто номинале…

И потеряли люди чувство меры
Нищий народ, вдруг, стал миллионером!
Из шахты вышли на-гора живые,
Бесцветные, как черви дождевые.

Потом пришла пора червей могильных –
Ни чем не брезговавших, ненасытных, сильных,
И бывшее народное добро
Пережевалось в злато-серебро.

И золотых делишек мастера,
Лыка с последних лип себе надрав,
Введя в права полипатриотизм,
Заставили вертеться механизм.

И потому случилась
Вся эта херня,
Что прежде мы учились
Стрелять по шестерням.
Так что, в другой раз…
Впрочем, промолчу.
Ну, разве что, немного поворчу.

Ворчанье – не рычанье, не прокурорский бас –
У него невнятное звучанье.
Но, коль есть право голоса у нас,
То быть должно и право на ворчанье.

И потому не вижу я причины
Швырять в меня цензурной мертвечиной,
Тем более, что я уже с пелёнок
Приучен слушать скрежет шестерёнок.
***

- РЕФОРМА

Правил таёжной страной Геркулес.
Была в ней большая контора «Главлес»,
Умевшая лесом своим дорожить,
Да вот, Геркулес приказал долго жить.

Поминки ещё не закончились, вдруг,
В «Главлесе» возникла контора «Главбук».
За нею: «Главдуб», «Главсосна» и «Главпень» --
Конторы рождались по-нескольку в день.

Писались отчёты за кипою кипа.
Чтоб их узаконить, возникла «Главлипа».
Процесс завершился.
Все Главки у места.
И все благодарны Начальнику Треста.

Но время идёт.
Чтоб убрать всюду тень,
Расширили втрое контору «Главпень».
                ***
137 - ТРЕЛЬЯЖ


под названьем  нэповсим «трельяж».

Тени там, и всякие помады-
Это мне начхать и наплевать,
Но кому, скажите, это надо:
Ежедневно что-то «открывать» -

Наблюдать залысины, морщины,
Всяческие складки да мешки…
«Полноте, - вы скажете, - мужчина!»
Пас, молчу. Бывали и грешки.

…Внучек съел всю бабкину помаду.
Жертва сразу всполошилась, я ж
Был доволен. Я был даже радый!
Вот, ещё б раскокал и трельяж!
***
138 - ДУШАНБЕ

Весь путь с заоблачными видами –
Часы какие-то, не дни. –
И вот, я, сам себе завидуя,
Стою на площади Айни.

И сам он тут. Халат накинут.
Он мудр лицом и величав.
Я лица мудрые такие
Сейчасна улицах встречал.
 
В таких же самых тюбетейках,
Тому же времени сродни –
Будто во всех библиотеках
Ушли из сборников Айни.

И во плоти столичных граждан
В тени платановых аллей
Мне утолить пытались жажду
Нектаром глинистых полей.
***
139 -        Проблема

Без всяческих обиняков,
Бесцеремонно и непросто
Катит из тьмы седых веков
Проблема шустрого подростка.

Она людей лишает сна,
Свергает догмы педагогов
И даже с тем идёт не в ногу,
Кому до тонкостей ясна».

Отождествив его с бедой,
Мы лебезим с подростком:
«Друг мой…»,
В садах с развесистою клюквой
Кормя капустной ерундой.

А он, юнец неутомимый
В своём движении вперёд,
Капусту кинет, а интимы,
Не зная горя, подберёт.

И жизнь его пойдёт не просто,
Но гармонично, как стихи.
И в соответствии с тем ГОСТом,
Где наши значатся грехи.

Сочувствую, отцы-коллеги, -
Мы под недугами, не над…
Для нас пришла пора элегий,
для них – О, боже! – серенад!
***
140 - Истекает вощина
Отгорающих дней…
Видно, в этом причина,
Что зовут всё сильней
Уссурийские пади,
Тарханкутская синь.-
Хоть иди «Христа ради»
На дорогу проси.

Ярость скудости в строки
Лью, дорогой забыт.
Будь он трижды раз проклят,
Этот битумный быт.

Он и лжив, и порочен.
Им живу и грешу,
и в отдушины строчек
кислородом дышу.
***
- Виктору Балдоржиеву,
старому другу и
единомышленнику
с восхищением его стойкостью
И целеустремлённостью.

Если мяч оттолкнуть.
Он откатится прочь без эмоций –
Покачается и в неподвижности глупой замрёт…

Где хранятся они –
Свитки многих таинственных лоций
Тех путей, по которым
Одиночки уходят вперёд.

И не брезжущий свет,
А аспиднокромешная темень
Увлекает куда-то,
Неподвижность проклявших, бродяг,
И поныне стоящих
Одиноко над многими теми,
Кто крикливо несёт
Вслед за ними обветренный стяг.

Отфутболенный мяч,
Неприметной отваги бродяга .
Вас роднит лишь одно, -
Чей-то, ярости полный, пинок.
Только мяч не пройдёт
Через боль унизительных тягот,
И не будет терзаться
От того, что всегда одинок.

И, бывало, пройдёт
Не одно поколение смертных,
И густое быльё
Скроет меченный сукровью путь.
НО ВЕЛИКИЙ ПОРЫВ,
КРУТО ВЗЯВШЕГО В СТОРОНУ, ВЕТРА
Грим засохший сметёт
И, веками густевшую, муть.

И откроется шлях, по которому ринутся толпы.
И любые преграды, что когда-то мешали, сметут.
Будет им всё равно: что ты выстрадал, как, да и кто ты…
Будет главное:
Люди
Находят твой след и ИДУТ!
***
ЧАСТНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Поэт ты или не поэт –
Решает не аудитория.
На утвердительный ответ
Имеет право лишь История.

Поэт – не в выставке томов,
Не в удручающей готовности
Развеять скуку теремов, -
Поэт – росточек Новой Совести.

И в жизни ждут его рожны
И чья-то подлая сноровочка.
Ходи поэта на верёвочках –
Дантесы не были б нужны.

И в этом, собственно, ответ.
Он никогда не обесценится:
Пока подлец в тебя не целится,
Ты стихоплёт, а не поэт.
***

- ДАМСКИЙ ВОПРОС

Две дамы в мире есть:
Политика и Муза.
Всего лишь малый шаг
Им нужен для союза.
Но видится одной
В делах соседки шалость. –

Веками не даёт
Сойтись им эта малость.
***
-              УТРО

Звёзды меркнут в ночи
и являют собой Мироздание.
И под каждой почти
коротает свой час часовой.
Над планетою мчась,
аппарат выполняет задание –
Посылает цифирь
через чьи-то стенанья и вой.


Просвистел самолёт,
красной ниткой
пол неба проштопав,
Несусветные силы
ярили утробы турбин.
А на сонной земле
кто-то быстро в тумане
Протопал
И встревоженный страж
разрядил по нему карабин.

Под землёй напряжённо
потели командные пункты.
На прицеле держа
глубину Мирозданья и вод.
С телетайпов стекли
зашифрованных сведений бухты.
Робко начал светлеть,
уцелевший-таки, небосвод.


В заполошный эфир
протолкалось контральто
певицы –
Откровенно поплыл над Землёй
обреченья синдром…
И, уже на заре,
облетели уставшие птицы,
На глиссадах распятый,
засекреченный аэродром.
***
- В тревожный век
Немирный и суровый,
Когда войну
Гасят людскою кровью,
Мне выпал жребий дни свои прожить.
Тяжёл мой слог
И каждый шаг мой горек –
Я через край
Людским наполнен горем.
На чьи его мне плечи возложить?

Не унести его с собою в Лету –
Ему там места не было и нету –
Копится горе
В памяти людской.
А внуков плечи так нежны и хрупки,
И так чисты от безоружья руки,
И ясный взгляд не замутнён тоской…
Не замутнён
Ни страхом, ни печалью.
Но так бывает только лишь в начале
И я не знаю,
как её продлить,
незамутнённость эту?
Где преграда
Тому,
что мы назвали «горькой правдой», -
Что никому ни чем не обелить?

Никто, увы, того не знает срока,
Когда, отринув ценности порока,
Наш ум и жизнь обнимутся, любя;
Когда уйдут из душ людских тревоги
И всей Земли державные чертоги
Возлюбят ближних, как самих себя…
***
СОЛОВЬИ И ВОРОНЫ 

 Мне не встречалось, чтобы соловьи
Свергали с неба воронья армаду, -
Они поют куплетики свои,
Чуть сдобрив их горчинкой шоколада.

Зато встречал я, и встречал не раз,
Как соловьи, наладив оборону,
Красивой трелью уверяли нас:
Вороны-де не делают урону.

После чего,
о мошках позабыв,
Решали все дела свои земные,
Заняв чужие гнёзда без борьбы.
Из них уже и каркают иные.
***
В ночь с субботы на Прощеное воскресенье

Склонившись перед самым сном над ухом,
Коснувшись чем-то невесомым лба,
«Прости меня», - шепнула мне старуха –
Моя неотделимая Судьба.

«Какой в том смысл?  - ответил я бесстрастно, -
Зла не держу, обиды позабыл».
«Но я была к тебе чрезмерно властной!»
«И я, порой, неадекватен был».

«Не сердишься?»
«Напротив – благодарен
За вожжи прочные, за строгую узду.
Ведь я, когда случалось быть в ударе,
Претендовал на Лету, как на мзду.

Веди меня тогда судьба другая,
Я б уж давно над Летой прогудел.
А ты, меня безжалостно стегая,
Последствием ошибок обжигая,
Хранила для неведомых мне дел»

«И для любви, позволь тебе заметить»
«И для любви…
Но вскоре испарился,
Оставив послевкусие, тот хмель»
 «Сам виноват. Не в тот объект влюбился.
Да и не ту преследовал ты цель».

«Но ты то, ты то где была в то время?
Могла бы придержать животный гон!»
«Нет, не могла. Оставленным на племя,
Тобой уже руководил гормон. –
В таких делах я руки умываю»
«Но почему же? Ведь гормон – дурак!»
«Может и так, но в середине мая
Этот «дурак» загнал тебя во брак.
Мало того – швырнул в мои объятья
Уже двоих! А мне-то каково?
Твердите вы, что люди, мол, все – братья,
А сами – будто с разных островов,
Морями отдалённых друг от друга
Ещё в момент рождения Земли! –
Чтобы полвека грыз супруг супруга, -
Такое, брат, не многие смогли»

«Я в том, Судьба, вины твоей не вижу.
Не жалуюсь, не хнычу, не корю,
А вот за таинство питаться знаньем книжек
От всей души тебя благодарю».

«Да, в жизни есть такое, что чревато
Для зрящих выше крыш казацких хат,
Где виден каждый в смерти виноватый,
А не дурацкий времени диктат.

Грешили все, и мы с тобой грешили
Мыслью и словом, глупостью благим,
Но мантии судьи мы для себя не сшили,
Оставив право осуждать другим».

«У нас одно есть право – летописца:
Без суеты лукавой отражать
Всё, что людским стремлением творится,
Чтобы проклятий больше настяжать».

«Ты снял с души моей огромный камень.
Я думала, до смерти не простишь:
Ведь я тебе, вот этими руками!
Однажды в губы сунула гашиш».

«Экзамен роста. Всё давно забыто.
Не поглянулся мне тогда дурман,
А вот в вопросы обустройства быта
Ты подпустила розовый туман, -
Романтикой, как дымом, окурила:
Костры, палатки, песни целины…
До сей поры мой ангел шестикрылый
Резвит себя в окрестности спины.

Надоедает нам любой уют
И бесят нас громоздкие комоды,
Нас никогда не волновали моды
В чаду купе и духоте кают.

Помнишь, как славно было вечерами:
Приладив чёрный чайник над огнём,
Мы в памяти стихи перебирали
И, подзабыв, слегка перевирали
Прочитанное некогда вдвоём:

«Реве та стогне Днiпр широкиi.
Горами хвилю пидiiма.
До долу верби гнэ високi»!
 Бо вже горiлочки нема…»

Втащить в тайгу днепровское раздолье
По силам было только нам двоим… -
Есть наслажденье в рамках своеволья. –
Опасного, но мы на том стоим.

А помнишь Куэнгу? Не ты ль меня толкнула
В этот бурлящий бешеный поток?
«Да, было так, но я же и вернула!»
«Спасибо – вовремя, да только без порток».

Возможно, где-то к тальнику прибило
Несчастное имущество «пловца»,
Пока меня, впритык к костру, знобило,
Когда из памяти, словно фонтан, забило:

«Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, Тятя, наши сети
Притащили мертвеца!»

…Довольно, хватит. Было, - это БЫЛО!
Теперь у нас совсем другие дни.
Правда, и в них от разного знобило,
Коснись властей или своей родни.

Но так уж мир наш суетный устроен,
Что кто-то ржёт, а кто-то и брюзжит;
Кому-то дом не по нутру построен
И он за лучшим «за бугор» бежит.

Потом в чужом далёком Ганновере
Начнёт, из шока выйдя, прозревать
И, не найдя поддержки в чуждой вере,
Могилку вспомнит, где осталась мать;

Где даже тень берёзки его помнит,
Тужившего в прохладе знойным днём:
Где стар и млад ему с рожденья ровни
И помнят много доброго о нём.

Какие ж души тут не станут kranke?
А ветры дуют только на восток.
Не принести им неотложно к ранке
Родной, с берёзки маминой, листок.

Ни корешка, ни крохотной былинки,
К чему бы мог прильнуть в своей тоске.
И справил бы по прошлому поминки:
И шнапс есть, и сосиски, только – с кем?

Не попросить прощенья у берёзки
На ней теперь зимуют снегири,
А ветер недоверчивый и хлёсткий
Не сушит слёзы, сколько глаз ни три»

     «Довольно, хватит. Не терзай себя ты.
Вон уж рассвет проснулся за окном.
Солнце встаёт над миром необъятным
И смежил веки старый астроном».

«Приляг и ты, Судьба, под нашим стягом,
И я усну в обнимочку с мечтой.
Сможешь – прости несносного бродягу.
Прости. Найдёшь, я думаю, за что».


152 - ОДА ПЕРВЫМ

Первые – народ неистов,
Их терпенью не учи.
Они часто – мазохисты,
Над собою палачи.

С ними ровней быть не сложно,
Если сам с ума сошёл, -
Их выносливостью можно
Море вычерпать ковшом.

Их настойчивость безмерна.
Если им не помешать,
Они станут непременно
Скалы пальцем разрушать,

Языком сгибать монеты,
Над землёю зависать,
Только бы в рекорды это
Можно было записать.

Чемпиона не суди, -
Он, рекорда ради,
Всюду будет впереди
При любом раскладе!
- О неизбежном с юмором

Считают, что к смерти готовиться глупо.
Но смерть – это ж свадьба могилы и трупа.
Чтоб торжество не принизить, нам нужно
Придать жениху всё что нужно  наружно:

Побрить, причесать, приодеть и подкрасить,
Тапочки густо колгейтом наквасить,
Свечку в ладони вложить для венчания…
Водку ж отставить на «после прощания».

Попа пригласить, чтоб он их обвенчал,
Дав денег ему, чтобы тише бурчал.
Потом дооформить законный их брак
Так, чтоб был трезвым лишь круглый дурак.

Но прежде дойти надо, молча, до места
Под громкие звуки хмельного оркестра
И, молча, отдать килограммы терпилы
В нежные руки бесстрастной могилы.

Каждый подарит по горстке землицы, -
Кто же без этого станет жениться? –
И поспешат, чтобы выпить по сто,
За скромно украшенный свадебный стол.

Ну, чем же не свадьба? Есть музыка, свечи;
Не поздравленья, но, всё-таки, речи, -
Лишь «Горько!» на свадьбе такой не кричат –
Горько и так, если люди молчат
И горькую глушат от горькой печали,
Хоть «Горько!», как я уж сказал, не кричали.
***
Это бесконечно будет длиться.
Это никогда не прекратится, -
К колесу, в котором замелькали спицы,
Тут же чья-то палка устремится!

Так вот, балансируя во многом,
Соглашаемся то с чёртом мы, то с Богом
И, в итоге, в поисках земного
Мы теряем в жизни очень много.

Стоит где-нибудь чему-то завертеться,
Что-то с места сдвинется немного –
Мы уже летим туда с протестом,
Со статьями старого острога.

- Не шевель! – взываем истерично
И в своих же собственных глазах
Выглядим весьма патриотично,
Наживая пролежни на зад.
***
Зима двенадцатого года
Прошлась Европою, рыча:
«Над всем главенствует погода»!
И климат скромно промолчал.

Везде понадобились сани,
Стал бесполезным Le Bourget
И вспомнился Иван Сусанин,
Забытый многими уже.

Кому-то вспомнился Панфилов,
Кому-то – лютый Сталинград,
Гостеприимные могилы,
Несостоявшийся парад…

Лишь  тот, кто на песках зыбучих
В себя приходит по ночам,
Зимой российской не обучен
Доброжелательным речам.
***
- Рождение чистилищеграда

                Памяти упомянутых в мистерии и не упомянутых светлых
                имён  п о с в я щ а ю:


Меж раем и адом есть место такое,
Где нет никогда населенью покоя,
Того, что желаем мы с вами, когда
С печалью друзей провожаем туда.
Там нет никогда ни жары, ни мороза;
Там рядом с поэзией мечется проза
В лице тех несчастных, которых ушли
С грешной холодной и жаркой земли, -
Не дали закончить начатого дела:
Романа, поэмы ли, цикла, раздела.-
Не дописалось, недородилось,
Когда против воли уйти довелось…

На горизонте за речкою Лета
Привычно рождалась заря того света.
Всех удивляло, что эта зараза
Каждые сутки являлась два раза.
Притом, что ни разу там не потемнело.
Такое у них тогосветное дело.
И не понять, ночь теперь или день,
И круглые сутки стоит в небе звень. –
Райские птицы роняют перо,
Желая писателям сделать добро.

Птицам известно: творец без пера
Похож на колодезь в степи без ведра.
Поэт без пера что Харон, без весла,
Что Насретдин в Бухаре без осла;
Что Иисус без уставшей ослицы,
Посмевшей под Ним в Назарет заявиться…

Но райским порхуньям неведомо было,
Что братии этой нужны и чернила,
О чём Вишняковым им сказано было.

Архангел, который торчал у ворот,
Услышал и гаркнул,
- Эй, где ты там, Чёрт?
Есть у тебя там, внизу, представители –
Честных российских имён очернители?
- Как же не быть – то?
- Пошли чертенят,
Пусть подглядят, чем они там чернят.
Встревожил меня шумный мой контингент, -
А вдруг баламутит всех скрытый агент
И подбивает кого-то чернить?
Надо бы этот вопрос прояснить.

- А ты допроси их, Архангел Гаврило.
Кто не признается – посохом в рыло!
И срочно  -  ко мне. Я ведь в аду
Эту работу как раз и веду.
- И до чего ж, Вельзевулыч, ты дик –
В дело не вникнув, выносишь вердикт.
Я лишь опасливо предположил,
А ты их уже всех в котёл уложил.

Боюсь я, Гаврило,-  с твоим нигилизмом
Скоро запахнет и здесь коммунизмом,
А уж об аде чего говорить… -
Варить мне мерзавцев - не переварить.

- Вари, Вельзевулыч, стахановец ада –
Я ведь не против того, если надо.
Но одного я никак не пойму:
Всё «надо» да «надо». А надо – кому?

- Скажу по секрету, привратник Чистилища,
Есть во Вселенной великая силища.
В воле её дышло судеб ворочать,
Щадить и губить, возносить и порочить.
Разве не видишь, что ныне земляне
Волею силы той – филистимляне.

По воле той силы у нас в Преисподней
Жарятся рядом  и враг, и угодник;
Люди страдают, цари назначаются,
Между народами войны случаются…

Здесь в Преисподней не мы выбираем
Пути для усопших меж адом и раем.
Так что отбрось навсегда представления
О невозможной угрозе чернения.
Твой контингент не способен на это –
Чернила нужны для работы поэтам.
Кого-то чернить, - это хобби политиков,
А в контингенте твоём – дело критиков.
Но и они, нос по ветру держа,
Знают, кому сунуть в брюки ежа.

Ты им создай атмосферу такую:
Пусть они сами себя критикуют.
И все опасенья твои отпадут,
Когда свой Союз они здесь создадут.

И можешь покинуть свой пост у ворот.
Они разобьются на VIP и на сброд,
Тут же появится сразу причина
Для неизбежной для них групповщины.
И станут группы смертно биться,
Ибо покой им только снится.

СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ВЕЧНОСТИ

…Порочная Лиля с пронырливым Бриком,
Без вечного спора и громкого крика,
Пролезли в Райлит, а вот – как? Не понять,
Поскольку они не могли сочинять.

Редактор устроился в божьих покоях,
А в Райиздате творится такое!!! –
Балябину даже, на что уж – казак,
Какой-то догматик на дверь указал.

Старушки коррупции вроде бы нет,
Но блат! – как везде, - это дело святое.
И не понять: тот, не тот ли тут свет,
А вот же – земные устои.

Сей мир изначально нематериален.
Здесь ничего ни купить, ни продать.
Здесь умозрительны лишь биенале
И ничего невозможно издать.

Но здесь представители мира земного!
Мира, который веками творит!
Они неподвластны загробным обновам
И каждый одним лишь желаньем горит –
Творить! Написать эпохальное нечто!
Чтоб имя навеки осталось в веках,
Чтоб стало в раю и аду человечно,
А барды творили, не лёжа в венках.

Я верю, они убедят даже Бога,
А райские птицы им благоволят,-
Откроют в незнаемом месте дорогу
К прекрасному души читинских ребят.

Сам куренной атаман из Донетчины,
Кстати сказать, он и сам Куренной.
Организаторским духом отмеченный,
Лично занялся бесхозной страной.

И то, чего здесь не бывало доселе,
Стало расти, как лисички в бору, -
Кондрат, отмечая своё новоселье,
Всех соблазнил повернуться к добру.

Начавшись с хохлацкой заимочки скромной,
Брег Леты заняв, разрастается вширь
Чистилищеград бесконечноогромный,
Вместив Забайкалье в себя и Сибирь.

Нас ожидая, ввести собирается
Мягкий щадящий закон (не сухой)
И ритуалом святым учреждается
Встреча гостей осетровой ухой.
***
- ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ
ПОСЛЕ КОСМИЧЕСКОГО НАПАДЕНИЯ НА ЧЕЛЯБИНСК

Без всякого velсome,
Уральцам не знакомый,
Огромный каменюка
Влетел в окно Земли
И сколько было окон,
До одного раскокал!
Осколки две недели
Уборщицы мели.

Не зван ни кем, не прошен,
Кем был он к нам заброшен –
Того ни МУР не знает
И ни всезнайка РАН.
И до сих пор в больницах
Изрезанные лица
Страдают и от шприцев,
И хулиганских ран.

Зачем нам прокуроры
И грозные конторы
В мундирах и погонах,
В сиянье орденов,
Если сидят бандиты
В кустах возле орбиты
И могут всю планету
Оставить без штанов?
            ***

Кузнецам народного благоденствия

Господа депутаты,
Знаем мы: вам чертовски непросто
Выращивать внове
«новейший» российский гибрид,
Но уже видим мы,
 как и вы,
на стволе Точку роста,
На которую с ужасом
 смотрит мошной Уол-стрит.
А клевреты его
Стали взвешивать разные плюсы,
Стали минусы складывать,
Чтоб составить желанный  прогноз,
И всё явственней видеть,
 как из пёстрого пепла Союза
Новый Феникс встаёт
 в окруженьи цунами и гроз.
     Содрогается мир
 от свершённых когда-то ошибок
И неверных прогнозов
 мудрецов от мамоны,
и угодных мамоне льстецов,
А российский гибрид
уже снял все примочки с ушибов
И не прячет от мира
 напряжённое мыслью лицо.
    Господа депутаты,
Внешний мир не везде нам враждебен.
И не все нам желают
 почивать на победных венках.
Но везде есть народ.
 А народ, - это мольбы о хлебе;
Это боли в спине
и усталость в ногах и руках.
Тем же самым и мы
озабоченны с первого вдоха
До последнего выдоха.
 В массе своей –
 в большитнстве.
И рождается мысль,
 что теперь то уж было б не плохо
Поделить так улыбки,
чтоб достались не только Москве.
    Чтоб и в нашем селе
 в лицах хмурости чуть поубавилось,
Приподняв ость бровей
 над задумчивой глубью очей;
Чтоб уста перед Ликом
не шептали с надеждой:
 - «…избави нас…»
И пришло в норму время
 бесконечных от мыслей ночей.
    Не избавить людей
 от скопившейся в теле усталости.
Но ведь можно уменьшить
 гнёт,
вносимый сегодняшним днём!
Или это – утопия
 утомлённой беспомощной старости,
Закалённой террором, надеждой, нуждой, артогнём?
 
Но и поросль гибрида
с оптимизмом кой-где не столкуется
И не может никак
притереться к шершавым местам…

      Господа депутаты,
Вы, в широком понятии, - кузница.
Но, сдаётся, у вас
 иногда наковальня пуста.
По чему – не понять –
вы словесной кувалдой колотите,
Если ваши поковки
превращаются тут же в дворцы
На чужих берегах,
 и весь год загорают  животики
Тех, кто как-то успел
спрятать в воду лихие концы…

    Господа депутаты,
Призывать вас к чему-то, - безделица, -
Пусть зовут вас сердца,
 отстояв,
сохранить вашу честь
В тех вертепах, где всё,
 по каким-то пропорциям,
делится.
И порой вспоминайте,
что и мы,
пусть не рядом,
 но есть.
         ***
Моей жизни слово краткое

Знаю, можно жить и в стае,
если жить, любя.
Только как себя заставить
полюбить Тебя?
Примиряюсь, соглашаюсь
с тем, что ты велишь.
Смалодушничаю - каюсь,
над собою издеваюсь. -
как себя простишь?
От того, что где-то гавкну,
мир и не чихнёт.
Наживёшь на сердце вавку -
кто тебя поймёт?
Разве только баламутом
люди назовут.
Баламуты-ж, почему-то,
сладко не живут.
Да и тихеньким - не слаще, -
что ни день - кутья.
Отложили в долгий ящик
качество житья.
Ну, а там, где его нету,
жизнь и не влечёт.
А когда сживут со свету, -
воздадут почёт.
Даже выделят для тризны
толику рублей...
Если-б это, да при жизни, -
было-б веселей.

Где-б несчастье не случилось,
в нём виновен я...
Плохо, Жизнь, у нас сложились
от-
       ноше-
           ния
Ты хозяйкой властной лезла
в личные дела
и любовь к Тебе исчезла.
А была. Была!
Не забыл я дней восторга,
был любви дурман.
В атмосфере душной торга
не царил обман.
Мир доверчив был и светел.
Но пришлось взрослеть,
ведь при новом этом свете
можно охренеть.
День иной приходжит ярко, -
свет аж гнёт окно,
но назвать его подарком
за-
      труди-
                тельно.
Он несёт такие вести,
столько разных бед...
А попы младенцев крестят
и внушают бред.
Мол, дадут тебе по роже, -
не ищи, где лом. -
Христиане карой божьей
борятся со злом.
Получил? - Уймись, принишкни,
с миром помирай.
За свои земные шишки
обретёшь ты рай.
Не ярись, пекись о хлебе
для любимых чад.
А обидчику на небе
уготован ад.
Вот где он поймёт, негодник,
то, что не был прав. -
Неизбежный суд господний
не таких карал!,

- Всё?
            - Да, всё. На этом - баста!
- Ну, а как же мир земной?
- За проделки педерастов
он накажется войной.

Жалко будет ослеплённых
жаждой властвовать, иметь,
но в пространстве опалённом
будет некому жалеть...
         ***

  МОНОЛОГ ЗАЙЧИКА

Постоим мы с ёлочкой под дождём, -
Новый год шестнадцатый подождём.
Вон идёт к нам Дедушка с зонтиком в руке,
но не в красной шубе он, а в дождевике.
Рядом с ним Снегурочка с чудом на ногах, -
с КРАЗовским протектором сапогах.
Где-то ладит лодочку дедушка Мазай, -
скоро крикнет зайчикам: - Залезай!
Он не покидает нас при любой беде.
Новыйгод мы встретим с ним на воде.
Будут нам завидовать рыбки в глубне,-
нам, живущим в сказочной северной стране.
***
        Мстительный монолог
          с таблеткой в руках
через пятнадцать минут после еды

Я, всё таки, не зря на свете жил
и есть чем, по делам своим, гордиться.
Держи меня, таблеточка, держи
и не стремись подальше откатиться.
Тебе придали форму колеса
с канавкой разделительной по спинке
и врач мне очень строго указал,
чтобы я "пил" тебя по половинке.
Но я не мог, не мог тебя ломать,--
Ведь это боль ужасная, я знаю.
И стал я указанье нарушать,
тебя без издевательств "выпивая".
И ты меня, похоже, поняла, -
я чувствовал с тобою облегченье.
И если б цену ты не подняла,
мы так бы и продолжили леченье.
Теперь придётся мне тебя ломать,
чтоб боль мою своей познала болью.
Ты уж прости, но буду принимать
теперь по половинке и не боле.
Я вынужден клин клином вышибать
ибо своя рубашка ближе к телу.
Коль дружбу разорвать ты захотела,
буду ломать, кусать  и "выпивать"!
           ***
                НЕ ЭПИТАФИИ
 Прогулки по местам вечного покоя, чтение надгробной информации , наводят на разные размышления, невозможные в других местах. Потом размышления формируются в стихи, похожие на эпитафии, но таковыми не являющиеся.
                +     +     +
Когда она была жива,
она любимой быть хотела,
но над душой довлели тело
и, без раздумий, голова.

Страстям потворствовать опасно,
но и противиться - не мёд.
Кто был потворствовать согласный,
тот без труда меня поймёт.

Склонись, ходок, над сим надгробьем, -
и ты её, возможно, гробил,
воспользовавшись простотой,
прикрытой юной красотой.
                ***

                +     +     +

Не ясно, кем он был при жизни,
но полусгнивший крест упал.
Теперь лежит, как укоризна
тем, кто его здесь закопал.

Значит, и память испарилась
о долгой жизни и делах,
и всё, что было, превратилось
в невозмущающийся прах.
                ***

                +     +     +

Кому и что он говорит, -
отполированный гранит,
вознёсшийся над всей округой? -
Ходит молва, что он супругой
своей из ревности убит.

И вот теперь её вина
и очевидна, и видна.
             ***

               +     +     +

Он здесь лежит совсем недавно,
что для ровесников забавно, -
покойник, по их убежденью,
здесь должен бы лежать с рожденья.

Тогда, кто б здесь ни побывал,
на скорбный холмик не плевал.
                ***

                ЭПИТАФИЯ

Здесь, в окружении бурьяна,
лежат останки графомана. -
Так и не смог связать он узы
с неподдающеющеюся Музой.

И вот: всё творчество его
над ним в обилии взошло.
                ***

            " МАХАОН"

Здесь под плитой в могиле тесной
лежит один зоил известный
и подлый трус, ибо над ним
отлит в бетоне  псевдоним.

Но там, в судилище небесном,
его ФИО давно известно.
Здесь осмеять он всех мечтал,
ТАМ по заслуга схлопотал.

    Нет-нет, в смоле он не кипит.
Он воглавлял ТАМ РайГлавлит.
За всю крамолу на том свете
был перед господом в ответе:

Слышите на небе стон? -
Кто-то тиснул фельетон.
Это значит в преисподней
кто-то прячет Remington.
И бесстрашно критикует
"беспроблемный" рай и ад. -
Много лет уже лютует
на том свете самиздат.

Значит, завтра "на ковёр":
Перед божьим взором
трепетать, как мерзкий вор,
в облаке позора.
И оно начнёт темнеть
с каждым божьим словом,
чтоб в итоге прогреметь
жутким приговором.
Росчерк молнии хлестнёт
по душе без плоти
и с презреньем отшвырнёт
в облако напротив,
где предшественников тьма -
где ни дна, ни крышки -
сходят каждый день с ума
в ожиданье "вышки".
Кто-то слышал, может быть,
в наднебесье стоны? -
"Вышка", - это распылить
грешных на ионы!
Грех карает в небесах
чудо-обретенье, -
чтоб ни грамма на весах
и ни точки тени! -
В нанопыль всех извети!
В нежить неземную!
И чтоб вслед им не частил
ни кто отходную...
                ***
  НЕИЗБЕЖНЫЙ ФИНАЛ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ СПЕКТАКЛЯ
         ПО СЦЕНАРИЮ ВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ
Кровно родные, как матерь и дочь,
неразделимы, как вечер и ночь
и неразлучны, как грех и вина,
спутники траура: смерть и война.

Словно проклятье, таскает с собой
связку порочную жизнь мягкотелая...
Раны залижет и ринутся в бой
самые храбрые, самые смелые.
Ринутся, чтобы к убогим, больным
вскоре вернувшись калекой копчённым,
в муках растить для грядущей войны
сильных, отважных, на смерть обречённых.

Кто в нашем мире, создав полюса,
нежит и холит рождённого барством,
и гарантирует рай в небесах
не обойдённым зловещим коварством?

Нет "Божьей воли"! Есть воля людей, -
ростовщиков с уворованной властью,
и пригвождённый к кресту иудей,
льющий дурман христианского счастья:
"Ангелов рой наши жизни хранит,
Дьявола козни от нас отметает..."
А в равнодушный холодный зенит
ведьмы без мётел взлетают.
Взлетают с приказом летать и не спать, -
страны держать в недоверчивом страхе...

А если изволится  кнопку нажать
какой нибудь, пьяной от власти, папахе?

 Вспыхнут от ярости "матерь и дочь".
Жизнь опрокинется в вечер и ночь.
В воплях предсмертных вражда и нужда
с жизнью исчезнут с Земли навсегда.

Гибельный дым обовьёт горизонт
траурной лентой, скрывая Ярило,
и не успеет спросить Черкезон,
- Сарра, кому же ты дверь отворила?!
***
Бегущие от зла, желающие славы,
мы ищем в суете спокойный уголок;
нам неприятно знать о людях в балаклавах,
и для того в душе у каждого замок.

Но это мы. А что людьми другими движет?
Что заставляет их, в толпу объединясь,
вообразить свой дом Бастилией Парижа
и рушить всё вокруг,  всё втаптывая в грязь?

Какой дурацкий ген нас так разъединяет?
Или это не ген, а льдины в головах?
У нас или у них? - Лишь будущее знает,
по ком на площадях судьба скорбит в словах.

А мы живём сейчас: болеем, любим, спорим,
боимся тишины, ночного стука в дверь,
и заглушает в нас совет "Memento mori",
живущий в глубине души, какой-то зверь.
***


По случаю зловещего заболевания
     Валентины Митрофановой

Проявился, всё-же, признак -
посочувствуем же ей, -
заболела вампиризмом
в силу должности своей:
С вечным Дракулой на равных,
не поморщивши лица,
кровь сосёт из православных
с применением шприца.
     Шприц обычный медицинский
Валя держит как кинжал, -
даже храбрый Поединкин
от вампирши убежал.

    Вот и я вчера попался,
веря. как подружке, ей.
А потом не досчитался
тёплой кровушки своей.
Вот и верь ей, как подружке,
всей душой её любя,
а она по полной кружке
кровь сливает из тебя...
            ***
ПОДОЖДУ
На земле, кто в рае, кто в аду,
копошимся, думаем, что значим
что-то в мире этом, на ходу,
улучшая, жизнь свою иначим.

У кого-то - вышло, как хотел;
кто-то замер посреди дороги,
но не потому, что сдали ноги, -
просто взял кредит и "пролетел".

И будто увяз в грязи болота,-
ни вперёд шагнуть и ни назад...
И непроходящая забота
омрачает душу и глаза.

И ничто его уже не сдвинет,
даже обогнавшего совет.
Так на этой точке и покинет,
просчитавшись, бессердечный свет.

Свет от мрачной скорби не померкнет.
Да и вряд ли станет он скорбеть,
изменив стандарты все и мерки
к тем, кто так обязан умереть,

кто не смог в теченье века влиться,
рукава смекалки засучив.
И потомок праведно озлится,
ветхий дом в наследство получив.

Образ неудачника померкнет
в памяти оставшхся коллег,
не ропща. встающих на поверку,
что проводит ежедневно век.

Я не знаю формулы отбора, -
"пятым" или "сотым" я уйду,
и не знаю, сколько это, - "скоро".
Ни к чему мне это, - подожду...

      ***
Ответ на вопрос "Почему Вы иногда отказываетесь..."
       Читаешь, читаешь, читаешь...
Умиляешься, удивляешься, возмущаешься...
Потом, образовавшаяся в голове, каша неспешно расслаивается, что-то заставляет обратить на себя внимание и ты невольно начинаешь давать оценку прочитанному.
Удивительное это дело, тяжкое порой, а иногда и радостное, - читать чьи-то целомудренные рукописи.
       Избавь вас бог от таких испытаний.

Я - жрец строки простецкой и понятной, -
без лишних слов и без прокладки ватной,
что свойственно иному чудаку,
влюблённому в кудрявую строку.
В строку, в которой нет ни дна, ни края,
где мысль с тобой как будто бы играет:
чем-то слегка напомнит о себе
и снова - будто домой в трубе.
Какой же смысл иметь мне дело с ним,
к тому ж, вместо поэта, - псевдоним;
вместо строки, - на пол-листа абзац,
а вместо мысли, - жиденький эрзац?

Увольте, братцы, я не бегемот
и не фанат рифмованных болот.
И вряд ли я найду в себе причину,
чтобы шагнуть в бездонную пучину.
***

Кто тут "при деле" - Бог? Зоил?
Кто брака не увидел? -
Рабов рифмовки наплодил,
талантами - обидел.
***

Склероз, - пособник скромности

Закончил оду! Но уснуть
мешает пошлая банальность, -
забыл я в оде намекнуть
на собственную гениальность.
Как же читатель рядовой
с обыкновенной головой
поймёт, что он с рождения
односельчанин гения?
***

О "вредном" зоиловом влиянии

В иные дни я постоянно
лишь в рифму звонко говорил,
но мерзкий критик самозванный
в меня сомнение внедрил.
Я в мыслях с той поры сбиваюсь,
словами лишними сорю...
А вот, когда не напиваюсь,
вполне прилично говорю.
***
      


Укатали Сивку да крутые горки
и решил распрячься он
сразу после порки.
Бедный Сивка не слегка
выпорот был, дабы
не возил он седока
где "дорога не гладка:
рытвины, ухабы".

Горько Сивке. Не прошла
боль. В душе усталость.
А дорога, - как была,
такой и осталась.
***

Все правители на месте

Правители все наши тут -
в России. Недотроги!
Вот и не видят как растут
у цен проворных ноги.
И нету дела никому,
чтоб с ними разобраться, -
уж дяде Стёпе самому
за ними не угнаться, -
Хоть "мент", а всё же староват
и мучает одышка.
А дядя Дима слабоват, -
родился  коротышкой.
Всё прытким цена сходит с рук.
Сверх всякой меры - нынче.
А дяде Вове недосуг, -
увяз с Обамой в клинче.
Был Папе Римскому намёк
весьма прозрачный даден,
чтобы помог. Но он не Бог,
а тоже чей-то дядя.
И всё, - нет больше на Земле
кого-то для надзора
за спринтом цен. И заболел
дух русский от позора...
То видя, Храмы для него
открыли шире двери.
Дух шасть туда! И - ничего! -
Им Бог уже не верит...
Там шик и роскошь. Смрад Тельца
над каждым Храмом веет,
презрев небесного Отца.
И грешный люд говеет.
***
РАЗОМКНИТЕ УСТА

Прозорливые люди,
научите, как жить,
если зло дальше будет
над Россией кружить,
Правду, Волю и Совесть
подчиняя рублю,
на вершинах покоясь,
что поближе к Кремлю?

Прозорливые люди,
где-то ж быть вы должны, -
подскажите, что будет
с плотью нашей страны,
если дальше продлится
тяжкий гнёт нищеты,
а известные лица
мир причислит к святым?

Губят нас недотроги
в депутатской броне, -
кто уселся в чертоге,
тот уже на коне.
Только с ними не спашешь,
не посеешь зерна...
И не Русью, а Rashe
стала наша страна.

Что с ней вскорости будет,
возродившей Христа? -
Прозорливые люди,
разомкните уста.
***


НАМ ХОРОШО

Мы разучились радоваться жизни.
Мы разучились ею дорожить.
Мы равнодушны к судьбам наших ближних, -
нам всё равно, как завтра будем жить.
Мы словно бы в каком-то параличе, -
на месте топчемся и в мыслях, и в делах.
Лишь иногда, и то ради приличий,
берёмся разглагольствовать о ВИЧе,
о том, чем Бог наш лучше, чем Аллах.

Где-то гремят трусливых тварей взрывы,
смерть без разбора косит всех подряд,
но где они - душевные порывы
тех, кто об этом много говорят?
Да, говорить мы все поднаторели, -
готовы речи, словно воду, лить,
только бы в этой мутной акварели
никто не вздумал нас пошевелить.

Нам хорошо! И пусть над нами тина
фильтрует вредный ультрафиолет, -
нас бережёт уютная рутина,
чтоб схоронить целёхоньким скелет.
Не шевелите нас. Не наше дело, -
мешать кующим завтрашний рассвет.
Авось, без нас найдут они ответ
на всё, что нам сегодня надоело.
        ***
  "Ах, какая неба высота!..
         Ну, а мы стоим в его начале."

"ЛЕТО" В.Поединкин.
"ЗАВАЛИНКА"

        РАЗДУМЬЕ 

С первых дней стою в начале неба,
забыв, когда я смог сюда взойти.
На другом конце я, правда, не был
и не знаю как туда пройти.
Небо ведь огромно и бездонно.
Сунешься, а дальше что? - Вопрос! -
Не оставил бы потом бездомным
непомерно любопытный нос.
Будешь там бродить меж облаками
и скучать по тем, кто там, внизу,
машет призывающе руками,
да ещё нарвёшься на грозу.
Нет, спасибо! Я - не глупый Шлиман.
Лучше я на кромке постою
и куплет для девушек смешливых
о высоком небе пропою.
***

Для пародиста новый поэтический ссборник, - это как новая шахта для горнорудной промышленности. Всегда может найтись новый минерал или архидревние окаменелости. Вот и сборник Владислава Косарева стал для меня такой шахтой, подвигшей меня на написание дружеского поэтического шаржа.
СО МНОЙ И БЕЗ МЕНЯ
В районе нашем не найти людей,
чтоб не был мне - хоть кто-то - да обязан.
И прокурор, и даун, и злодей
долгом своим со мной навеки связан:
"Озябших грел, упавших поднимал,
сил добавлял уставшим в жизни,
а разуверившим(ся) давал
любовь безмерную к Отчизне".
Я помогал рожать и пеленать,
пупок всегда затягивал потуже,
и помогал, не скрою, зачинать
тем, у кого проблемы были с мужем.
Я кандидатам даже помогал
из лагерей пробиться в депутаты...
За то, что Горбачёва проморгал,
вы уж простите,- был тогда солдатом.
(Голосовать, - в Союзе было модно, -
солдат водили строем и повзводно)
     Я бы - ни в жизнь!
Я бы - ни в зуб ногой!
Но поздно каяться, -
влез без меня другой.
Так и случился пошлый прецедент:
пошли за президентом президент.
А чтоб была причина посмеяться,
стали друг с другом креслами меняться.
И кабинетами.
И тоже без меня
грабят народ, коррупцию виня;
воюют с ней, на всю страну звеня... -
Таков эффект, когда всё - без меня.
***

        Такая вот сложилась нескладуха
Ничем заметным путь мой не отмечен, -
в психушке не был, не сидел в тюрьме,
от водки и наркотиков не лечен,
мятежных мыслей не держал в уме, -
и потерял прекрасную возможность
с десяток лет прожить на Колыме.

Ну, что за жизнь? - Работа да работа...
Семейный быт... Друзья по выходным...
А где друзья, там и поддать охота,
рискуя вызвать неприязнь жены.
При этом знаешь, что терзаться будешь
гнетущим чувством собственной вины.

Ну, что за жизнь? - Повыростали дети;
жена состарилась; поразбрелись друзья...
Уже в другое перешли столетье,
а выпить мне по-прежнему нельзя.

И тут жена родная ни при чём, -
Сей приговор мне оглашён врачём.
Такая вот сложилась нескладуха,
и нечем мне взбодрить остаток духа...

Но шепчет Змий, дыша горячим в ухо,
- Врача не слушай, главное, - старуха..
    ***
Я и все, - букашка и Вселенная.
Но что мне до Вселенной, если мне
досаждает боль обыкновенная
не в чужой, а в собственной спине?
Вижу и хромых, и болью скрюченных,
и могу душою сострадать,
но, увы, мы с детства не обученны
боль свою другому передать -
ни самой Природой и ни в школе,
посвятив ей уйму лучших дней...
Вот и я не чувствую их боли,
а они не чувствуют моей.

Это плохо. Это - очень плохо! -
Ничего ужасней в мире нет:
Каждый может бесконечно охать,
проклинать ни в чём не винный свет, -
боль его останется при нём же,
даже если есть больничный лист.
Вот и развелись в России бомжи;
вот и мечет бомбы террорист;
вот и бьёт один пацан другого;
вот и посылают нас порой
за пределы всех земных чертогов,
охраняя оффисов покой.

Ежедневно мы проходим мимо
чьих-то тел болезненных и душ.
А ведь боли наши все сравнимы,
и знакомы каждому, к тому ж.
Но мы все обходим их умело
и причин не видим для стыда. -
Ведь "Своя рубашка ближе к телу".
В этом то и кроется беда.
***
Юнице младой

Ты не Венера и не Веста,
но страсти их в твоей крови.
Пока, ты даже не невеста, -
лишь обещание любви.

Я не скажу, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
моих забот земных не зная,
даришь мне радость иногда.

Иные ходят, туча-тучей,
влача забот житейских гнёт.
И среди них твой яркий лучик
улыбкой светлой, вдруг, сверкнёт.

Кому назначила её ты,
знать пешеходам не дано.
Я каждый раз в ней вижу что-то,
полузабытое давно.

Умолкло эхо громких "Горько!", -
дарят другую горечь дни. -
У нашей жизни есть задворки.
Теперь я знаю, где они.

Не говорю, что ты - звезда,
но ты, как звёздочка ночная,
но, вплоть до родинки, земная,
нужна таким, как я, всегда...
    ***

  ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЯВЛЕНИЕ,
случившееся при сочинении
     этого стихотворения

Всем когда-то надоест:
Кто готовит нам, кто - ест,
кто нам шьёт портки, рубахи,
кто нам сватает невест, -
все останутся без дела
и уйдут с рабочих мест...
Тут же в небе прогремело, -
"Тем, кто ест, не надоест!
Есть,  - ведь это не работа.
Есть всегда и всем охота!
Как родится человек,
присосётся к маме,
так потом весь долгий век
чмокает губами.
Не-ет. не может надоесть
обречённым пить и есть."

Через час прошёл мой шок.
Дописал я свой стишок,
вспомнив, что в печи томится
с репой пареной горшок...
               ***
К вопросу о самообразовании

Родился вместе с языком,
да вот же незадача, -
хоть с ним с рождения знаком,
нет-нет да напортачу.
За что, к себе же, отношусь
с заслуженным презрением, -
сколько живу, не научусь
несносным ударениям.
Где нужно что-то положИть,
я говорю полОжить...
И я нашёл, как дальше жить
и свой позор не множить:
В библиотеке спёр словарь,
с инструкцией престрогой:
"Вот эту гласную ударь,
а эту вот - не трогай!"
И некарманный этот buch
таскаю, как веригу, -
пред тем, как ляпнуть что-то вслух,
заглядываю в книгу.
              ***
Чем коллеги мои согрешали?
Как нам эту судьбину избыть?  -
Быть рождённым в далёкой Варшаве,
чтоб в Сибири убитому быть.
Бога нет! Был бы - не отвернулся
от бедой разобщённых людей.
Не для нас с того света вернулся,
нёсший крест на Голгофу, еврей.
                ***
"Увы, увы...." - Сказал бы Рюрик,
не бывший русским отродясь,
отсутствием российской дури
в своём варяжестве гордясь.

Пришла пора других варягов.
Нам их теперь кормить, поить,
а им, под возвращённым флагом,-
Русь хлебосольную доить.

Сбылась мечта клопов планеты:
границы все устранены,
и слезли с западной диеты
различных Фридрихов сыны.

Сломивший гордый дух Казани
в аду поклоны бьёт святым
и заливается слезами
душа Ивана Калиты...
              ***
Цвета земные
           1
Красный цвет - первый цвет
в каждый яркий букет,
в торжество многоцветья земного.
Этот цвет никогда не знавал тишины, -
уступал лишь обычаю тризны.
Красный цвет - цвет вины,
цвет жестокой войны,
цвет страданья и, всё-таки! - жизни.
               
             2
Этот цвет занимает людские умы
потому, что он - суть Мирозданья.
Чёрный цвет - это цвет поглощающей тьмы
и земной полигон для познанья.
Это в нём разбросал триллионы светил
недоступный сознанью Создатель,
и возможность понять его суть отвратли
от тебя, дерзновенный мечтатель.
И куда б ни направил ты ищущий взор,
чёрный цвет на пути - как преграда.
Для учённых верхъов и ничтожных низов
проблеск в чёрном, - большая награда.
Это цвет обречённости и неудач,
цвет позорных для жизни событий.
Чёрный цвет, - это цвет нерешённых задач
и загашник грядущих открытий.

                3
Синий  цвет - цвет пропитанных потом одежд.
Это цвет светлых дней предстоящих.
Синий цвет, - это цвет и небес, и надежд,
в голубую мечту уходящих.

                4
Этот цвет не хвастун, не крикун, не позёр,
когда держит в ладонях брильянты озёр,
когда щедро питает людей и скотов
и от стужи укрыть их готов.
             Пусть увяданью он подвержен,
             пусть он подвластен небесам, -
             он жизнестоек, безудержен
             и равен лучшим чудесам.
Зелёный цвет - цвет жизни вечной.
И не беда, что быстротечной.
                ***
Слово о серости

Серый цвет, - это цвет крикунов,
это собственный цвет грызунов.
Пусть обрядится кто-то в кумач,
а в соседстве послышался плач, -
подозрения будут верны:
у людей завелись грызуны.
                ***

Сумев над собою подняться,
я стал откровенно смеяться
и что есть сил защищаться
от тех, кто зовёт восхищаться.
                ***

"А здесь, в глухом чаду пожара,
остаток юности губя,
мы ни единого удара
не отклонили от себя"

                Анна Ахматова 1922г.

Что могут значить единицы
вроде меня или тебя?
В миру запомнятся те лица,
что жили, нас с тобой губя.
Это у них задачи, цели,
пути, по коим нас вести.
А мы с тобою - лишь мицелий,
на коем новому расти.
               ***
Мы враги даже тому, что вечно.
Из былого нови не сверстать.
Чтобы стать немного человечней,
время Книги Красные читать.
                ***

В Кустанайщине далёкой
рыщут мысли по ночам.
Бесконечный хлыст упрёков
бьёт по совести сплеча.
Наказание приемлю,
стиснув зубыю - Заслужил.
И во сне целую землю,
где  с тобою тайно жил.
тишину и шопот ночи
ветер времени унёс.
Сгинул где-то и вагончик.
Наш вагончик без колёс.
    Нет ко времени вопросов.
Каплей яда мне, - во сне
тень расчёсывает косу
на висящей простыне.
               ***

Если душу соблазняет дерзость
и стремленье к новому влечёт,
удручает сил несоразмерность
и таланта явный недочёт...
                ***

Полное собранье сочинений
снилось барду много-много раз,
но, впридачу к многлетней лени,
объявился старческий маразм.
И когда на жалкие брошюрки
смотрит он при тусклом с вете бра,
кажется ему, что это шкурки,
содранные им с себя вчера.
И, мечтой о славе утомлённый,          ,
A parte  о чём-то говорит.
Неподъёмной ленью наделённый,
"подлый" век за что-то костерит.
                ***

У каждого века своя есть забава,
а правила те же: кто слева, кто справа,
тянут подальше от смрада вандеи
ветошь застиранной веком идеи.
И угнетает тандем неизменно
неодолимая сила безмена
и ненасытная жадность мизгиря
с сердцем из ржавой купеческой гири.
                ***

      ПРИВЕРЕДА
Жила-была старушка.
Шептала всем на ушко,
что хочется найти ей старичка,
чтоб был он работящий,
не пьющий, не курящий,
в постели не косил под дурачка.

Шептала и при этом
в районную газету
писала постоянно, как собкор,
о том, что очень хочется
уйти от одиночества,
и пишет, бедолага, до сих.

И отзывались многие, -
с руками, не безногие,
и, всё-же, был у каждого дефект:
тот кривонос, тот пить горазд,
а у того один лишь глаз,
а у того завышен интеллект,
а у того излишки лет,
а у того машины нет,
а тот, как хряк, во сне храпит,
а тот и вовсе инвалид,
а тот.., а тот.., а тот.., а тот..,
а тот и вовсе идиот.

И лишь один ей подошёл.
С машиной и пригожий.
 На бабку глянул и... ушёл!
Шепнув двери: - "О, Боже..."
                ***







            

























 


   















      ,








         






 









,













 









,













 









,












 









,