Автандил - сердце Родины

ВОВА

           Он вошёл в наш вагон на станции Горловка… с небольшим целлофановым пакетом в руке. Оглядев беглым взглядом отсек, без выражения, но с характерным для украинцев, «гаканьем», поздоровался:
           — Добрага дня всим! — и занял свободное место. 
           В общем-то, ничем не примечательный молодой человек. Худощавый, чуть выше среднего роста с крупными кистями рук и заскорузлыми пальцами.
           И всё-таки, что-то отталкивающее в нём было.
           Наверное, взгляд. Серые зрачки его глаз, постоянно перемещаясь по белку, старались смотреть на собеседника только тогда, когда тот не видел этого.
           Поведение «новенького» мало чем отличалось от остальных пассажиров. В беседах участие принимал, но не активно, только, если обращались непосредственно к нему. Назвался по-детски: Вовой. Перед прибытием на конечную станцию, когда мы все уже наготове сидели с вещами, он, уставившись на мгновение в мои глаза, вдруг спросил:
           — Поедите дальше? Или как? — Его зрачки забегали. 
           — Дальше…
           — И куда ж, коли не тайна? — Мне не понравилась его назойливость, и потому ничего не ответил. Вова не стал настаивать и по-своему заключил: — Ага. Ну, шо ж… начит, так.
           Через минуту в окне вагона показались станционные сооружения и я, пожелав «всем счастливого пути» влился в очередь на выход. 
           Тогда мне и в голову не могло прийти, что мы с Вовой свидимся ещё не раз…

           Выйдя из вагона на перрон станции Минеральные Воды в начале девятого утра с небольшой дорожной сумкой в руке, я, не мешкая, направился к справочному киоску на вокзальной площади. Молодая женщина мне сообщила, что ближайший рейсовый автобус до Владикавказа должен отправляться, примерно, через час с автобусной станции в районе аэровокзала, куда каждые пять минут следуют маршрутки с ближайшей остановки у меня за спиной, «буквально, в двух десятках шагов».
           Поблагодарив женщину, и оплатив справку, я обернулся и увидел ту самую остановку и несколько микроавтобусов на ней, и… никаких очередей на посадку. Счастье! Оно стало ещё полнее, когда через несколько минут водитель полупустой «Газельки», предложив место рядом с собой, словно ожидая, меня, тут же повернул ключ зажигания.
           Перед выездом на улицу, мы остановились у светофора и я, неизвестно почему, оглянулся в сторону киоска.
           У него стоял тот самый Вова.

           Дорога до автобусной станции заняла не более двадцати минут, две трети из которых, салон маршрутки оставался пустым. Её водитель по имени Мустафа оказался разговорчивым добряком (то ли балкарцем, то ли абхазцем) и за короткое время успел рассказать о многом — об урожае в эту осень… о погоде на предстоящую зиму… о местной футбольной команде… о сотрудниках ДПС на дорогах и милиции… о горе-водителях и бандах на дорогах… Всё это я часто вспоминал, как пособие, и вспоминаю до сих пор.
           — Вот и автавакзаль… канэчная!
           Он резко повернул руль и, съехав с трассы, вскоре доставил меня, чуть ли не до окошка билетной кассы.
           — Так тэбе будэт луче. Понал?! — Заключил Мустафа. Я поблагодарил его за всё и уже открыл дверцу кабины, но он меня остановил: — Падажьды… закрой дверца… Слюшай минэ… видышь инамарка… серий цвэт. К ным нэ садис, какой би аны тэбе мэрмэлад нэ абешчали. Понал?! Сэчас билэт пакупай и бистро в зал иды. Понал!? — Он протянул мне руку. — Удачи тэбе, братышька… Радытэлям пиривэт!
           Горячо и искренне поблагодарив его, я покинул кабину «Газельки» и, сделав, буквально, два шага очутился у окна билетной кассы.
           — Один до Владикавказа… можно верхнюю полку.
           Кассирша улыбнулась шутке, вручила билет, предупредив, что выезд автобуса из гаража задерживается, самое малое, на час и, зевнув, добавила:
           — Если сильно спешите, можете сдать билет и договориться с таксистами… или искать попутку. Их много здесь…

           Серое небо, серое здание автовокзала, хмурые лица двух мужчин-кавказцев в норковых ушанках и кожаных куртках чёрного цвета — из «инамарка… серий цвэт» — пристально разглядывающих каждого, кто случайно остановил на них свой взгляд портило и без того мрачное настроение, сводя его к определению: паршивое.
           Я направился в зал ожидания.
           Небольшое помещение, вдоль двух боковых стен, которого размещались скамейки для ожидающих. Их было с десяток. В торцевых стенах находились двери: пАрная — вход-выход и одинарная — на противоположной стене — вход в билетную кассу.
           Мне удалось примоститься на одной из скамеек у оконной стены. Достав газету с кроссвордом, я ещё не успел уставиться в него, как почувствовал на себе чьё-то внимание. Неспешно оглядев помещение, мои глаза заметили на одной из скамеек у входа в кассу — к моему удивлению — Вову, который, как бы дождавшись меня, в приветствии поднял руку, затем встал и решительно направился ко мне.
           «Как он оказался здесь раньше меня?» — Пронеслось в моей голове.

           — Добрага Утра! — Поздоровался Вова, присаживаясь рядом. — Тэж во Владик?
           Его глаза забегали по моему лицу.
           — Привет!.. — Ответил я. — Да тут, наверное, все во Владикавказ… или на этот автобус, по крайней мере. — И, глянув на часы над входом, добавил: — До прихода, которого, ещё час… как минимум.   
           — Час ажидать да ехать сим… к шасти будим во Владике. — Добавил Вова.
           Мне, чуть ли не каждый год путешествующему этим маршрутом, в душе полностью согласным с озвученным «приговором», почему-то, захотелось возразить:
           — Да, ну! Почему, семь? Три… от силы, четыре.
           — Ох! Як у Вас бистра палучилась.
           — Почему «быстро»? Полчаса до Пятигорска… полтора часа до Нальчика… час до Владика — три! Пусть, четыре… ну, пять — от силы!
           Вова ехидно хмыкнул.
           — Вы, звиняюсь, давно ездили по траси Е-50?
           И я снова соврал:
           — В начале девяностых.
           — Во-во. А зАраз конец йих… тых девъяностых. 
           Он достал из пакета бутылку с какой-то жидкостью, открутил пробку и, сделав с горла несколько глотков, продолжил:
           — У тут нидалёка — з выезда на трасу — стоит блокпост, на ём простОим пОвчаса, чи боле, покуль усих провират. У Пятигорски, тэж такий блокпост и тэж само время… Дале — у Нальчики, у Бислани… и так до самага Владика. Кала десятку таких… блокпОстив. А типер пашчитайти, скольки всяго ми простОим на йих. Ааа… то-та!
           Я удивлённо покивал головой.
           — Даааа, действительно. А почему ж так? Столько блокпостов, проверок! И давно такое творится?
           — Давно чи нидавно, таго не знаю, но мне приходится вже третий год о так у тут ездить. — Он аккуратно закрутил пробку на бутылке, сунул её в пакет и, вздохнув, продолжил: — И с кожным разам усё хужее и хужее… и работа та вже ни в радисть.
           В моей голове вдруг возник вопрос: «Какого чёрта тогда Вова делал у справочного киоска там — на вокзальной площади, если, судя по его рассказу, он, как инспектор ГИБДД, знает каждый поворот на этой трассе?..»
           Мой рот уже раскрылся, чтобы задать ему этот вопрос, но не успел это сделать, как молодой человек встал и, достав из кармана куртки пачку сигарет, пригласил меня на улицу перекурить.
           Я отказался.

           По радио передали, что «прибытие рейсового автобуса по маршруту Минеральные Воды-Владикавказ ожидается в одиннадцать часов» — то есть на полтора часа позже срока, указанного в расписании. Вова был прав. Так мы во Владик только к вечеру попадём. Надо что-то решать. Соглашаться на такси?.. И тут же в сознании полоснуло предупреждение водителя маршрутки: «…видышь инамарка… серий цвэт. К ным нэ садис, какой би аны тэбе мэрмэлад нэ абешчали. Понал?!.» Да понял, понял, Мустафа… Что тут непонятного…
           Кроссворд стал лишним. И без него разгадывать было что…
           Перекусить, что ли?.. Я полез в сумку, достал бутерброд с куриной грудкой, приготовленный мне женой и тут же откусил кусочек. Интересно, как Вова отреагировал на объявление… Третий год ездит… «и работа та вже не в радисть». Какая тут на Кавказе работа у него?..
           В зале появился пёсик… белой масти. Посмотрел на меня, на бутерброд, покрутил головой, заглянул мне в глаза, подошёл ещё ближе и, осторожно положив голову на моё колено, тихонечко заскулил. Я погладил его по голове, отделил от бутерброда верхнюю половинку хлеба и сунул её псу. Тот, поблагодарив меня частым вилянием хвоста, исчез под скамейкой. Остаток мне показался ещё вкуснее.

           Вошёл Вова… сел рядом… и, слегка наклонившись ко мне, сообщил:
           — Там частник за пять сотен — з кожного носу — согласен довезть до Владика. — Он повернул голову в мою сторону, и я почувствовал, как он разглядывает меня, пытаясь угадать настроение. — Четвэртым будити?
           Мне, почему-то, захотелось быть четвёртым, но вспомнился поучительный рассказ Мустафы о бандах на дорогах:
           «…Ест на дарогах настаящие бандыти, слюшай. Оны, знаэшь, какие вэщи дэлают? Минэ адин знакомий эхвэсбешник — он брат мужа плэмяницы маей жени — расказывал. Аны дваём ездат. На станцию падежают, ишут барана, каторий всэгда куда-та спешит — знаэшь, ест такие — иму абешают биструю и дешёвую паездку, а после тот прападает… Савсэм!.. Или иво находят в куветах, слюшай… ограбленным и зарезанным… Понал?! Эээ…»
           И я, как-то, по-стариковски, произнёс:
           — Ох и опасно сейчас ездить с частниками! Мы ж не знаем, кто они и откуда. Правильно? Очнёшься потом на обочине…
           Представить было трудно его реакцию на мои обычные пассажирские стенания. Она поразила меня:
           — А шо Ви, звиняюсь, богата грошей везете, чи шо? — Его глаза вновь забегали по моему лицу.
           Я усмехнулся:
           — Очень «багата» — полная сумка. Показать?
           — Та ни нада! То була шутка. Гы-гы. — Вова раскрыл рот. — Якие у хохла гроши… нибось, к батькАм за йими и намИрылысь… — Он снова посерьёзнел. — НамирА на машини асетинские, йих двои — хозяин да яго роственик. Я з йими сюды йихав. Весёлые хлопцы… усю дарогу спивалы… Поихалы! А кали шо, так ми ж утрёх — тут ще один бидалага до нас подвизався — нявжеж не справимся з двома, а… Поихалы!
           Меня вдруг осенило — какую справку получал Вова в справочном киоске вслед за мной: содержание моей справки.   
           Не озвучивая своё прозрение, я решительно отказался от поездки на частном такси из Владикавказа. Вова, на удивление, среагировал просто, произнеся уже знакомую фразу: «Ага. Ну, шо ж… начит, так...» и, не попрощавшись, поспешно удалился из зала ожидания. Мне, как сигарету к кофе, захотелось взглянуть в окошко.
           Всё в ту же иномарку серого цвета, со всех четырёх дверок, усаживались «весёлые хлопцы» в «кожаных куртках чёрного цвета» и Вова с «подвизавшимся» «бидалагай». Интересно, на какое бы место они посадили меня?..

 ПЕРВЫЙ БЛОКПОСТ КОМОМ.

           После убытия Вовы, в течение получаса, у зала ожидания пытали счастья ещё два автомобиля частного извоза. Один, не успев заглушить двигатель, уже «зацепил клиента» и, удовлетворившись этим, умчался с глаз долой. Буквально, через минуту — словно смена умчавшемуся — подкатил ещё один «рысак», но, простояв без толку с четверть часа, вдруг громко заурчав, лихо рванул с места. И что интересно, тут же на стоянку, нарушая объявленное диспетчером прибытие, примерно, на полчаса, вкатился автобус с табличкой: «МИН. ВОДЫ - ВЛАД-КАЗ». Хотелось бы поверить, что последнее объявление диспетчера было случайным недоразумением, но что-то уж больно оно смахивало на элементарный сговор.
           Поскольку я первым увидел прибытие автобуса на стоянку, то первым и покинул зал ожидания, а соответственно, в числе первых и вошёл в салон автобуса. Место занял в третьем ряду справа у окна по ходу движения. Ко мне никто не присоседился.
           Пассажиров в салоне оказалось не много — впереди меня пара, позади то же самое, три пары слева да парочка молодых людей в конце салона. Водитель — здоровенный мужчина в цвете лет с кучерявыми волосами чёрного цвета, выглядывавшими из-под кубанки — ни дать, ни взять, Григорий Мелехов из Тихого Дона — не спеша, проверил билеты…, закрыл двери… и завёл двигатель. Минуты через две-три автобус плавно тронулся с места и, развернувшись на площади, покатил к выезду. Я глянул в окно. Серое здание ещё более посерело, поднявшийся ветер, занялся уборкой территории, сгоняя мусор и пыль с привокзальной площади. Откуда ни возьмись, у угла ограды появился тот самый белый пёсик. Он, словно провожатый глядел на автобус и вдруг — мне так показалось — увидел меня. Это стало понятным по внезапно завилявшему хвосту. Но что это? Он вдруг присел, заняв позу сфинкса, поднял морду к небу и завыл. Воя, конечно, услышать было невозможно, но уверен, что так это и было. Трижды поплевав через левое плечо, я перекрестился, что делаю обычно, крайне редко. 

           Выехав на трассу, автобус повернул не направо, как следовало, исходя из маршрута, а налево и, проехав около двух сотен метров, остановился на специальной стоянке у бетонных блоков. Это был, так называемый, блокпост.
           У передвижной будки на территории, ограждённой бетонными блоками, стояли двое милиционеров в форме ОМОН — офицер и сержант, а у шлагбаума милицейская «десятка». Как потом оказалось они ждали девушку, вышедшую вскоре из будки с тоненькой папкой. Передав её офицеру, она вернулась назад. Омоновцы направились к нам.
   
           — Здравствуйте! — Громко скомандовал, вошедший в переднюю дверь салона, милиционер в звании лейтенанта… сержант с автоматом за спиной, остался у двери. — Всем пассажирам приготовить паспорта и удостоверения личности к проверке. Салон автобуса без разрешения никому не покидать.
           А, как его можно было покинуть, если задние двери были закрыты, а в передней стоял стражник.
           Документы первой пары слева были в порядке и возвращены их владельцам, пары передо мной и пары слева от меня, то же самое. А вот мой паспорт лейтенант оставил у себя. Точно так были досмотрены все остальные пассажиры. Единственным нарушителем режима оказался я. Мне предложили взять вещи и пройти с ними.
           Мы зашли в будку. Лейтенант открыл паспорт, уточнил мои паспортные данные, проверил адрес проживания, адрес места назначения, цель поездки и наличие билета, как железнодорожного, так и автобусного. Я всё, не спеша, исполнил. Он кивнул девушке со словами: «Семёныча набери!» Абонент ответил мгновенно, словно стоял рядом.
           — Здравия же… Так точно! Нет… Надо уточнить. Да. Сейчас будем… Есть!
           Повернувшись к нам, он приказал сержанту завести «мотор», а мне скомандовал шагать к машине.
           Уже в дверях мой слух уловил его короткую беседу с девушкой:
           — Что значит, долго? Сколько надо… пять туда, пять обратно, десять там. Поняла? — Девушка сказала: «Да». — Если через двадцать минут нас не будет дашь команду кучерявому на отъезд… Всё. Мы погнали.
           Они сидели впереди, я сзади. В голове, словно стук вагонных колёс, повторялось: «Пять туда… пять туда… пять туда…», а будет ли пять… обратно?

           Машина остановилась у одноэтажного кирпичного здания с небольшим крылечком и металлическим навесом над ним. Уютная, огороженная низким забором из штакетника, площадка для стоянки машин. В глубине её располагалась беседка со скамейками по периметру и обрезком металлической бочки в центре. Курилка.
           Мне было приказано взять сумку и следовать за лейтенантом, а сержанту остаться у входа. Поднимаясь по ступенькам, мой взгляд задержался на табличке у входа, на которой успел прочесть сплошной сумбур аббревиатур: «ОП РОВД… р-на… Сев-Кав Рег… ВВ МВД РФ…» Я взглянул на часы: десять, пятьдесят восемь.

           — Здравия желаю, товарищ капитан! — Отрапортовал мой конвоир. — Вот… доставил, как приказывали.
           Оказывается, ему приказали меня доставить сюда….
           Капитан протянул руку:
           — Документы!
           Лейтенант передал ему тоненькую папку, теперь уже с моим паспортом и билетами. И мне подумалось, что эта простая папка вот-вот может приобрести деловой статус: Дело №…
           — Съездите к Трошкину… там он задержал кого-то. Выясните что там… и мигом сюда.
           Подчинённый удалился. Мы остались одни. Капитан внимательным взглядом оглядел меня и приступил к допросу.

           Вопросы задавал, по сути, те же самые, что и ранее лейтенант, но шире и с подробностями.
           — Почтовый адрес проживания?
           — Город Харьков, проспект Победы, дом №…, квартира №…
           — Соседи по площадке?
           — Женщина с детьми, женщина-одиночка и ещё одна женщина-одиночка рядом с нами.
           — Какой вид транспорта на проспекте?
           — Автомобильный… посредине трамвайная линия… две ветки.
           — Время приобретения железнодорожного билета?
           — По-моему, семнадцатого. Точно не помню.
           — Цель поездки?
           — Встретиться с родными… проведать отца и мать.
           — Полное имя отца и матери?

           В течение десяти минут, без всяких эмоций, он вывернул наизнанку всю мою подноготную, ничего не записывая, но и, ни грамма не упустив. После чего приказал поставить сумку на досмотровый столик, раскрыть её и всё содержимое выложить на стол. Я подчинился. Капитан подошёл.
           — Что везёте родным? — Его взгляд не бегал по лицу собеседника, как у Вовы, он, не отрываясь, шарил душу.
           Мне пришлось развернуть пакеты и пояснять кому, что везу.
           — Что-то маловато подарков… для родителей.
           — Сколько смог.
           — А что ж так хило?
           Я пожал плечами. Капитан всё прощупывал и развёртывал. Лез в каждый свёрток и пакетик. Даже шоколадный батончик развернул и понюхал. Причём, всё, что он осматривал, после, швырял вправо от сумки. Но вот, наконец, прекратив, он повернулся ко мне и, вперив свои глаза в мои, произнёс:
           — Не хорошо с пустыми руками к отцу с матерью ехать… может, ещё и от них мечтаешь, что-то урвать, а? Не стыдно, хохол!
           — Стыдно. — Твёрдо произнёс я, не отворачивая взгляда: — За Родину стыдно, которой присягал и служил… и, которая теперь меня, позволяет бесцеремонно, обыскивать.
           Он усмехнулся и встал.  Ему было за тридцать, а мне за пятьдесят. Он в форме и с оружием, я же в штатском с городской барахолки и голыми руками. Моя грудь издала вздох, кулаки сжались.

           Внезапно послышался топот сапог на крыльце, дверь распахнулась и появился лейтенант. Его вид красноречиво говорил, что произошло что-то сногсшибательное. Мне тут же приказали удалиться на крыльцо под надзор сержанта. Пока «удалялся» слышал чёткий голос прибывшего:
           — Докладываю. Трошкин взял с поличным братьев Габараевых… прямо на трассе… Сейчас они… — за мной закрылась дверь.
           Я глянул на часы: одиннадцать, тринадцать. До отхода автобуса оставалось семь-восемь — от силы десять минут. И вдруг мне вспомнился рассказ водителя маршрутки Мустафы о сотрудниках милиции на дорогах:
           «…Милыцанэри — натуралные рэкетыри, слюшай. Аны астанавливают автобуси, ловьят пасажиров — у каво нэт паспартов и отсилают их в Чечну… на черемшю. Понал! Илы анашю подбрасивают в кармани, сумки, чемоданы и как планакешей висылают их туда же. И с этава ани имеют хороший калим. Понал! Эээ…»
           Меня бросило в жар. Может, именно, сейчас там — за дверью, один из них засовывает пакетик с дурью за подкладку какой-нибудь моей шмотки, а другой обзванивает «независимых» понятых, готовясь к «досмотру». А дальше, как сказал Мустафа: «в Чечну… на черемшю…»
           Сержант, докурив сигарету, шагнул ко мне, чтобы швырнуть окурок в урну, расположенную рядом со мной. Вернувшись на место, стражник повернулся ко мне спиной и, облокотившись о парапетную решётку крыльца, тихонько засвистел популярный мотив.
           Я попытался подвинуть ногой бетонную урну… она пошатнулась — килограмм пятнадцать. Вот сейчас подниму её, подбегу к свистуну и с размаху ею садану его по голове… сниму с него АКС, опущу скобу и, передёрнув затвор, вбегу в помещение... и крикну: «Руки за голову всем на пол!» Схвачу документы, вещи… нет вещи не получится… не успею… надо…
           Дверь открылась, лейтенант кивнул мне, мол заходи.
           Мой тоскливый взгляд попрощался с урной, а ноги решительно шагнули в амбразуру дверного проёма.

           Глаза капитана сверкали азартом картёжника, ничего не замечая вокруг. В правой руке у него находился громадный карандаш, которым он отстукивал по столу маршевый ритм… меня он, что называется, в упор не видел.
           Лейтенант кивком головы указал мне на мои вещи:
           — Собирайте всё и уматывайте отсюда. На сборы Вам одна минута. Сержант Вас доставит к автобусу.
           Я, естественно, с рвением повиновался. 
           Уже у двери, меня вдруг остановил капитан, снова перейдя на Вы.
           — Вы, что без документов собираетесь ехать? Или у Вас запасной комплект имеется?.. Подойдите сюда!
           Вытащив из папки мой паспорт с двумя билетами, он неожиданно замер и через мгновение обратился к лейтенанту:
           — А ну, покажи ему земляка!
           Тот открыл рядом лежащую, более солидную папку, чем «моя» тоненькая, из которой достал фото и прежде чем показать мне его, предупредил:
           — Вам знаком этот человек?.. Если да, то где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним встречались? Вопрос понятен?
           Что ж тут непонятного? Буду кого-то опознавать. 
           На фото был Вова. Он сидел на скамейке зала ожидания у входа в кассу, как раз там, где наши взгляды случайно встретились. Я сделал безразличное лицо и хотел покачать головой, отрицая наше знакомство — назло капитану. Но, сообразив, что, в случае моего: «Нет», они — в этом была моя абсолютная уверенность — покажут следующее фото, на котором мы сидели рядышком на скамейке и мирно беседовали…
           Пришлось сказать твёрдое: «Да».
           Лейтенант позвонил, очевидно, на блок пост, чтобы отправку автобуса задержали на десять минут. Но десятью минутами, конечно, не обошлось.
           Я поведал им всё, что знал о Вове и встрече с ним «от первого мгновения до последнего». На этот раз всё записывалось и подписывалось мной. Беседа продлилась более, чем на полчаса. Блокпост был информирован о задержке.
           Прощаясь, уже у порога, мне вдруг в голову пришла мысль — попросить у капитана какой-нибудь пропуск, что ли, чтобы на следующих блокпостах меня снова не проверяли и не арестовывали. На что капитан, насупившись, в своей манере, выдал:
           — Может, тебе, хохол, докУумент выписать?.. Прямо сейчас?
           Ага… дудки! Ещё с далёкого таёжного детства мне помнилось, что означает этот вопрос. Его всегда задавал один из помощников коменданта, вновь прибывшим на ссылку, и после утвердительного ответа бедолаги, в кровь разбивал тому нос.

           Сержант гнал своего вазовского «мустанга» под сто сорок с воем сирены. Успели! По дороге я, как бы просто так, спросил его о Вове и братьях Габараевых и тот, кстати, оказавшись добродушным парнем, сообщил, что знал:
           — Они ловили украинцев и продавали их в рабство на строительство частных владений.

 БРАТ

           Пятигорск начинался с торговых палаток вдоль трассы километров за пять. И чем ближе мы подъезжали к знаменитой горе Машук, тем теснее они группировались, а съезд с трассы в сторону автостанции и вовсе превратился в центральную улицу своеобразного торгового городка с кварталами, перекрёстками и тупиками, как постоянного городского строения, так и временного палаточного.
           Подрулив к навесу стоянки, наш водитель плавно остановил автобус, объявил пятнадцатиминутный перерыв в путешествии и открыл обе двери. Все вышли.
           Чтобы размять ноги я двинулся по торговым рядам, но пройдя сотню шагов, понял, что мой мозг никак не реагирует на зрительные сигналы глаз. Его не интересовал ассортимент товара, их качество, стоимость, да и, вообще, сама торговля. Абсолютное безразличие! Наверное, он сейчас отдыхал от перенапряжения суетливого утра. И, пожалев его, мне пришлось вернуться к автобусу. 
           У передней двери стояли трое сотрудников милиции и о чём-то бурно дискутировали с водителем, который тряс какими-то бумажками перед их лицами, доказывая свою правоту. Выругавшись про себя, я свернул к зданию автостанции.
           Захотелось есть. Вспомнились слова Мустафы об урожае в эту осень…
           «…Нэ поверишь, братышька, яблук, как твой голова… ветка ломает, слюшай. Гируша… силива… дина… арбуз… от такой!.. Эээ…»
           Мой взгляд оглядел панораму площади в надежде отыскать какую-либо торговую точку с булочками и кофе, например. Но ничего, кроме тележки с мороженным не увидев, он направил меня к ней.
           Сливочное в вафельном стаканчике было достаточно вкусным и питательным… Надо было взять две порции… Да. И быстрей, пока не уехали… Уже собравшись исполнить задуманное, мой слух вдруг уловил за спиной разговор на повышенных тонах то ли двух, то ли трёх человек. Я незаметно оглянулся.
           Это были кавказцы, по акценту, скорее всего грузины — мужчина, женщина и подросток. Они стояли шагах в двадцати от меня. Мужчина левой рукой держал подбородок пацана, а правой, в остервенении, махал перед его носом. Женщина тоже выразительно жестикулировала за спиной мужчины. И все трое бурно изливали своё негодование на грузинском языке. Смотреть на это без соответствующей реакции было тяжело, и я решил удалиться от них, спрятавшись в здании автостанции, где, заморив червячка, тёплым кофе с чёрствой булочкой, поспешил к автобусу.
           Водитель, ожидая меня у передней двери, нервничал…
           — Снова ты, хохол, опаздываешь!..
           Я огрызнулся:
           — Извиняюсь за опоздание…, кучерявый.
           Его это насмешило и, хохотнув, он хлопнул меня по плечу со словами:
           — Быстро ты у них научился… Давай, запрыгивай!

           На моём месте сидел мальчик — тот самый грузинский, которого, ещё пять минут назад, так нещадно третировали родители. Он, явно обиженный на весь мир, отрешённо смотрел в окно. Когда я уселся рядом, он вздрогнул. 
           — Это тваё мэсто? — Как-то обречённо, вопросил он и встал.
           — Сиди, сиди! — Остановил я его. — Это не моё место… просто я на нём сидел.
           Ему явно понравился мой ответ. Это подтверждали: едва заметная улыбка и глубокий вздох.
           Минут двадцать мы сидели молча. Выехали на трассу, проехали мимо озера Тамбукан и какое-то селение за ним. Длительных остановок с блокпостами, проверками документов и досмотром багажа не предполагалось до самого Нальчика. Это однозначно улучшило настроение пассажиров. В салоне послышались разговоры, шутки, смех… Но вот заплакал ребёнок… Все затихли… мама стала успокаивать своё чадо:
           — Тсс… тихо, Лёвушка…, тихо. Ааа-а. Спи мой родной… Ааа-аа-а. Спи, мой маленький!.. Проверки кооончились… блокпостов не бууудет… так, что спи… Ааа-а. Спи, сынуля. Спи, родной!..
           Салон загоготал. Даже водитель обернулся с улыбкой на лице. Посыпались утешения различного характера и темперамента. Мой сосед тоже засмеялся и повернулся ко мне.
           — Смэшная мама, да? — произнёс он, — Как будто бы её рэбёнок панимаэт для чэго блокпОсты строят… он ищо груднооой… нэсмишлёный.
           Протянув: «Даа…», я внимательно взглянул на говорившего. 
           Его лицо — молоденького кавказца — украшали крупные карие глаза в рамке длинных чёрных ресниц. Их взгляд был, не по-детски, внимательным, без малейшего колебания. Рот нормального размера с ещё детской полнотой губ. Чуть горбатый нос и слегка оттопыренные уши, ни в коем случае, его не портили, а делали лишь забавным. По всему виду, ему было не больше пятнадцати-шестнадцати лет.
           — Чо смотриш? — Как-то испуганно вопросил он.
           Мне вспомнилась сцена на площади у автостанции и, вспыхнувшая было педагогическая мысль, научить пацана хорошим манерам, угасла.
           — Пытаюсь угадать, сколько тебе лет.
           — И сколко получилас?
           — По внешности, лет пятнадцать, а… по манерам, лет пять.
           — Значит, дэсать. — Немного подумав, заключил он. И тут же добавил: — Я должэн бил в шестой класс пайты, но нэ смог.
           — Почему?.. Заболел?
           — Нэт… Мамэ нада била помагат.
           И тут мне вспомнилось, что их было трое. Я привстал и огляделся.
           Они сидели в конце салона: он слева по ходу автобуса, съёжившись в кресле, спал, уткнувшись макушкой головы в окошко, она справа… листала журнал. «Он там, она там, а ребёнок со мной» — Подумалось мне. — «Что-то не то у вас, граждане грузины…»
           — Родители твои спят. — Усаживаясь поудобнее в кресле, сообщил я ребёнку.
           — Пускай спят. — Как-то, не по-детски, ответил он.
           На этом наш разговор закончился. Лезть в душу… ребёнку, да ещё чужому нельзя. Вредно. Надо будет, сам скажет. А, если не скажет, значит, почему-то нельзя…
           За бортом автобуса откровенно портилась погода. Сначала с неба бисером посыпались дождевые капельки, которые вскоре превратились в еле заметные снежинки и, наконец в крупные хлопья снега. Дворники на лобовом стекле ворчливо заскрипели, а окна, издеваясь над пассажирами, мгновенно сделались непрозрачными. И я снова вспомнил размышления Мустафы о погоде:
           «…Синоптык… женшЕна в тэлике обяснала, что в ферАле нас ждут морози. А у мена зимный резина — старий. Надо будэт достават новий… шипованый. Бэз неё, слюшай, Пятыгорск нэ заедэшь. Понал!.. Эээ…»
           Мой собеседник повернулся к окошку, но было заметно, что его ресницы сомкнуты.
           Сомкнул свои и я. 

           Разбудил меня выключенный двигатель. Передние двери открылись. Вошли двое в милицейской форме, попросили у водителя документы. Минуты две-три они изучали их, затем офицер громко объявил:
           — Передвижной блокпост Баксан. Пассажирам, севшим в Пятигорске и позже приготовить документы и багаж к досмотру, остальным проездные документы. Стоянка десять минут. Туалеты справа.
           Я предъявил билет на автобус рейсом Минеральные Воды-Владикавказ. Внимательно осмотрев его, офицер кивнул на спящего соседа:
           — С Вами?
           Не зная, что ответить, я кашлянул, офицер заглянул в лицо спящему:
           — Намаялся…
           Я, разведя руки в стороны, закивал головой.
           — Билет его у Вас?
           Так и не придумав ничего путного, я вдруг заблеял и замычал:
           — Ээээ… мыыы… эээ… мыыы…
           — Понятно… — произнёс офицер и, вручив мне мой билет, спешно продвинулся по салону к следующим «баранам».
           Обрадовавшись, такому повороту дела, и успокоившись, мне, в который раз в жизни, пришлось убедиться в правильности народной мудрости, что молчание — золото, а блеяние, и тем более.
           Глубоко вздохнув, я сначала глянул в сторону входа — стражник был на месте, затем на лобовое стекло с прилипшим снегом и на зеркало обзора салона, в котором увидел улыбающееся лицо водителя и поднятый большой палец его правой руки.
           Расстояние от передвижного блокпоста у развязки города Баксан до автостанции города Нальчик мы проехали, примерно за час. Можно было бы и ещё быстрей, если бы не городские светофоры, переходы и заторы у нерегулируемых перекрёстков. Бесконечные разгоны и торможения разбудили моего соседа. Потянувшись. Он поинтересовался, который час, где находимся. Странно, в сторону родителей даже не обернулся. Меня это чрезвычайно удивило, и я осторожно поднял этот вопрос:
           — Твои родители тоже, наверное, спали всё это время. В Баксане, правда, мама выходила погулять и проходила мимо, когда шла туда и обратно, а отца не было. Может приболел… мало ли… Проведать их не хочешь?..
           — Нет! — Чуть ли не в крик, нервно ответил он.
           Я заткнулся. Но молчать долго не пришлось. То ли мальчик понял, ничем не обоснованную грубость, со своей стороны, то ли ему надоело молчать. Но он вдруг неожиданно произнёс:
           — Знаэшь, как мэна зовут? — Я отрицательно покачал головой. — Автандил!
           — Очень приятно, Афтандиил! Меня — Павел...
           — Нэт. — перебил он меня, — Ты что? Нэ «фэ», а «вэ». — и через пару секунд добавил: — И эщё эта: буква «и» — один раз, а нэ два… Ав-тан-дил. Понал? Нэ Афтан-диил, а Автандил!..
           — Понял. Не Гогоберидзе, случайно?.. Знаешь такого… Автандила?
           — Нэт, нэ знаю. А кто он? Миныстр?
           — Футболист… тбилисского Динамо и сборной Грузии.
           — Ааа… Хорошо играл?
           — Да.
           — Грузины луче всэх умэют жанглирават мЯчэм.
           Я не видел ни одного матча с участием Автандила Гогоберидзе — Заслуженного мастера спорта СССР и потому замолчал. Но почему-то опять вспомнил рассказ водителя «Газельки», на этот раз о его родной футбольной команде:
           «…Минводах бил каманда «Трудавие резерви». Слюшай, хароший каманда… игроки харошие. Нэт, им надо била менат. Поменали… сдэлали «Локаматыв… тайм»! Што эта за название? Нэпанятна. Луче стали играт? Нэт… Зато, гаварят, што… там дэнги гребут лапатам… Понал! Зелонэнькие! Понал! Эээ!..»

           Наш автобус въехал на стоянку автостанции города Нальчик.
           Водитель объявил перерыв на пятнадцать минут. Все вышли на прогулку. Автандил намеривался пойти со мной, но родители его позвали к себе, чего тому, смею заметить, очень не хотелось. Судя по красноречивым жестам, он упорно сопротивлялся, но длинная наставительная тирада, ещё не совсем проснувшегося отца, возымела своё действие и, в конце концов, подчинившись требованию, он поплёлся с ними в зал ожидания.
           В так называемые «забегаловки», да ещё и привокзальные, я обычно не заглядывал: дорого и опасно для желудка. А потому, остановившись у входа, стал рыскать глазами в поисках лотка с чем-либо съестным. И увлёкшись, не заметил, как ко мне подошёл водитель и, шлёпнув меня ладонью по плечу, предложил:
           — Пошли, хохол, в зал. Там мой давний кореш чебуреки печёт… отличные, поверь… без собачатины. Не один год кормлюсь у него… Подкрепишься немного… ехать ещё долго. Мороженным не насмокчешься. Пошли… не бойся… я с тобой.
           Не обращая ни малейшего внимания на моё сопротивление, он буквально потащил меня к двери.
           Зал был маленьким, примерно, раза в два шире нашего автобуса. Одну ширину занимал прилавок с противнями, заготовками и газовой печью в углу, на оставшейся площади стояли три столика по три стула за каждым. Один столик оккупировало грузинское семейство. Разговаривали и ели родители. Мальчик безучастно, с отрешённым видом, глядел в пол.
           Не по-людски это, как-то…
           Чебуреки «кореш» продавал порциями по три штуки за десять рублей. Это было вполне по моемУ — «хохлятскому» — карману. К тому же они, изготовленные на заказ, оказались на удивление очень вкусными. Поджаренные на свежем масле из свежей баранины, свежего теста, чебуреки, буквально, таяли во рту. Мой предводитель заказал себе десяток — «на каждые десять километров, чебурек» — пошутил он. Я хотел заказать три, но вспомнив, так и не притронувшегося к еде, Автандила, заказал шесть.

           Автандил отказался от чебуреков, объяснив свой отказ болезнью желудка. Он, действительно, выглядел неважно. Заметно побледневшее лицо, осунулось, глаза лихорадочно заблестели и как бы, немного выпучились. Я не стал настаивать на своём предложении, но и сам не притронулся к блюду, оставляя, как запасливый пёс косточку, на потом. На трассе «К-50» никогда не знаешь, что может произойти за промелькнувшим мимо километром.
           Перед отправкой автобуса, снова вошли милиционеры и, произнеся, уже набившую оскомину, фразу, начали досмотр, но старожилов салона это не касалось… только четырёх новеньких. Одного в чём-то заподозрили и вывели из салона. Гудевший, словно пчелиный улей, автобус — затих. Простояли почти двадцать минут в ожидании. Он вернулся. Вздохнули хором.

           — Знаэш, почему я нэ сижу с ными? — неожиданно заговорил Автандил.
           Я, устало выдавил «Не-а».
           — Потому, что мэна там тошныт. Понал?
           — Конечно, понял… а они почему здесь не сидят?
           Он задумался, но ненадолго:
           — Спрасы у их…, брат.
           Очевидно, он забыл моё имя или не услышал тогда при знакомстве и потому назвал меня братом. Что ж…, пусть буду братом.
           Проехали селение Хатуей, на окраине его, перед мостом через реку Урух мой сосед вдруг взволновался.
           — Сматри! Сматри, брат! — Буквально, закричал он. Я повернул голову к окошку. — Видыш? Вооон, дом бэс кришы… видыш? Радам стаит каза… — Я кивнул головой, мол увидел. — Пачэму он бэс кришы?
           — Недострой…
           — Пачэму нэдастрой?
           — Кто его знает. Строительные материалы кончились… или деньги. Всякое бывает. Жизнь…
           — Дааа. — согласился Автандил, — Всакоэ биваэт.
           Я продолжил тему:
           — Может хозяин умер. Пока жив был, хотел дом построить. Начал… строил, строил, не достроил… умер и бросил.
           Моя тирада произвела поразительное впечатление. Он вдруг онемел и откинувшись на спинку кресла закрыл глаза. Его грудь высоко вздымалась. И вдруг из-под ресниц выскочила крупная капля и, соскользнув на щеку, ускоряясь, потекла вниз… появилась другая… он отвернулся к окошку.
           Тревожить его не хотелось… никак и ничем. Сам объяснится, если понадобится.

           За окошком промелькнул указатель с надписью: Республика Северная Осетия-Алания. Добро пожаловать! Часы показывали: четырнадцать, двенадцать. Если всё будет нормально, к четырём часам буду обнимать родителей.
           Захотелось есть. Три чебурека от «кореша» с превеликим удовольствием употребились мной. Ещё бы и чайку!.. Я закрыл глаза и вскоре задремал. Но ненадолго… нас опять остановили на проверку. Салон проснулся, зашевелился и заругался. Водитель, по требованию офицера, достал свои, уже изрядно потрёпанные, рейсовые документы. Просмотрев внимательно их, ДПСник потребовал личные документы, объяснив это тем, что хочет познакомиться с «новеньким». После осмотра, они, как-то таинственно, переговорили о чём-то, и капитан, повернувшись к «зрителям», объявил: 
           — Дорожно-патрульная служба Министерства внутренних дел Республики Северная Осетия-Алания, капитан Санакоев. Прошу подготовить личные и проездные документы на проверку. Только документы!
           И опять я вспомнил Мустафу:
           «…Депеэсныки — первие дояри, слюшай. Как аны нас доят!.. Эээ.. Вот, сматры суда! Видыш права, а в ных купура. Это йим. Понал!? Как толко права потребуют, сразу отдаю и отварачуюс. Аны купура забирают и палкай минэ махают. Щастлива ехай, мол. Понал! Эээ…»
           Вспомнив это, меня очень заинтересовала, только что услышанная беседа милиционера с водителем. Человек, в данном случае, капитан органов МВД, употребивший слово «новенький», сам должен быть «стареньким», в противном случае, откуда он мог знать, что наш водитель «новенький». Но тут же, вспомнилась фраза водителя на стоянке В Нальчике: «Там мой давний кореш чебуреки печёт… отличные, поверь… без собачатины. Не один год кормлюсь у него…». Два факта, уничтожающие друг друга. Ну, по крайней мере, не совмещаются друг с другом. Загадка!
 
           Нам с Автандилом опять повезло. Проверив мои документы, капитан, кивнув на парня, употребил те же два слова, что и милиционер в Баксане:
           — С Вами?
           И так же, не дождавшись ответа, переместился к следующим креслам. Я же, заметив, что мой спутник не спит, обратился к нему с интересом следователя, ожидая реакции:
           — Ты бы забрал свои документы у родителей. А-то, вдруг мне не поверят… и спросят сначала…
           Не дав мне договорить, Автандил отрезал:
           — Аны у мэна… Паказат?
           — Зачем? Я ж не ДПСник.
           — Правилна. — Несколько угрюмо подтвердил Автандил.

           Закончив проверку, милиционеры покинули автобус, а мы двинулись дальше. И вскоре въехали в станицу Змейская. Там нас ожидало тяжелейшее испытание. Покруче милицейских проверок. К нам подсели три пары — то ли терских казаков, то ли цыган — в пёстрых одеяниях и с котомками, которые безостановочно горланили песни, употребляли спиртное и полупьяные нещадно матерились. Все просьбы и требования, как водителя, так и пассажиров они, не вникая, игнорировали.
           К нашей великой радости, это продолжалось недолго, в Эльхотово они вышли. Казалось, что сам автобус облегчённо вздохнул. В салоне стало тихо, как на кладбище.
           Автандил, повернувшись ко мне, спросил:
           — Вот скажи, брат, пачэму ныкто нэ витурыл их из автобуса, а?
           Я ждал такого вопроса и потому ответил сразу:
           — А ты у отца спроси.
           Его ответ меня озадачил.
           — Нэ магу.
           — Почему?
           — Эво нэт.
           — Как нет. Они ж с мамой там… на Аляске сидят.
           — Эта нэ мой отэц.
           Пока я размышлял над его словами, он задал новый вопрос:
           — Пачэму ти их калаской назвал?
           — Не их и не калаской…, а место, где они сейчас сидят. Была такая земля в конце России — Аляска, аж за Чукоткой. И люди, когда хотят сказать что-то о дальних землях или рядах на стадионах, партах в школьных классах, называют их Аляской. Всем сразу становится понятно, что это где-то далеко.
           — Даа… А, тагда, пачэму ти сказал, што ана била? Тэпэр, што… нэт её? 
           — Есть. Но теперь она не наша. Соединённые Штаты Америки отобрали её у нас, как и ранее земли индейцев… Вот так.
           Автандил замолчал, очевидно, впитывая полученную информацию. Мне также нужна была передышка на осознание услышанного.
           Если мужчина не отец, то кто? С кем ездит его мать?.. С родственником? У кавказцев, обычно десятки различной родни. Вот и они куда-то едут, а скорее всего, откуда-то... Стоп, стоп! Может, не едут, а везут… парня… больного. Точно! Он же сам мне об этом говорил. Ничего не ест… тошнит его. И всё равно много непонятного… Ну, хотя бы, почему в автобусе они сидят врозь, а, встречаясь, взрослые без конца долбают пацана, как паршивого цыплёнка курица-мать.

           Я взглянул в окно. Мы только что переехали реку Терек и двинулись вдоль неё… теперь, до самого Карджина. А там и Дарг-Кох. Места пошли красивые. Справа Терек — «дик и злобен», слева горы, невысокие, холмистые, местами покрытые снегом. Это часть «подковы», скоро мы въедем в неё и тогда скалистые громады кавказских гор обступят нас со всех сторон.
           От мыслей меня оторвал темпераментный возглас Автандила:
           — Вон, вон, брат! Сматри! — Он указал пальцем на недостроенный дом у поворота и, глубоко вздохнув, с горечью в голосе произнёс: — Тожэ… строыл, строыл… нэ дастроыл… умэр и бросыл.
           Но тут мой сосед был не прав. Взглянув по указанному направлению видно было, что каркас строящегося дома не был брошенным. Возле него виднелся склад пиломатериалов и лесА с одной стороны здания были чистыми — их недавно возвели, может, час назад. Я всё это изложил Автандилу. Тот выслушал всё по-стариковски серьёзно, задумчиво глядя в затылок впереди сидящего пассажира. При этом, беззвучно шевеля губами.
           Вот и Дарг-Кох. Мне вспомнилось, как мы с отцом ездили на озеро Бекан ловить рыбу, точнее даже не в озере, а в речушках, впадающих в неё. За всю ночь поймали одну маленькую форельку. Зато наелись тутовника... Давно это было… лет тридцать или тридцать пять назад. Домой добирались на попутках, поскольку на билеты не хватало денег. Отец, как всегда, всё перепутал.
           От мыслей оторвал Автандил:
           — А мой атэц умэр. — Словно прочитав мои мысли, грустно выдавил он и на минуту замолчал, справляясь с волнением… затем продолжил: — Он тожэ строыл дом… и тожэ нэ достроыл, и бросыл… как вон тот, видыш? Я хачу сам эго достроит.
           — Для этого нужны деньги, Автандил.
           — Знаю. Поэтому и поэхалы Магадан.
           — С мамой и дядей?
           — Нэт… с тотэй и дадэм… илы дадэй. Ныкак нэ магу запомныт эты падЭжи.
           Я не смог сдержать удивления:
           — Так, это не твоя мама?!
           Для ответа на этот вопрос Автандилу понадобилась минутное размышление и, когда, казалось мне его не дождаться, услышал чёткий и выверенный ответ:
           — Ана с маэй сэстрой осталас дома.   
           Произнеся это, он отвернулся к окошку. Значит, разговор прекращается. Восстановилась тишина, кстати и во всём салоне тоже. До Беслана оставалось, примерно, с четверть часа, когда Автандил снова увидел строящийся дом и, повернувшись ко мне, в очередной раз забормотал те же слова:
           — Вон, апят, брат! Сматри! Строыл, строыл… нэ дастроыл… умэр и бросыл.
           В Беслан въехали в четвёртом часу дня. Проехав по нему до развилки на Аэропорт, остановились. Блокпост. Нам приказали сидеть на местах, а водителя со всеми документами увели в штаб. У распахнутой двери переднего входа остался часовой.
           Я начал мыслить… Всё вертится вокруг пацана.
           Какие-то его родственники — то ли со стороны его покойного отца, то ли со стороны, оставшейся с дочкой матери — везут с Дальнего Востока четырнадцатилетнего работягу, возможно с деньгами, домой. Но… к чему такая таинственность? Все сидят раздельно… Разговоры ведут только на улице, причём, не разговоры, а скандалы…
           Вошёл Кучерявый в сопровождении трёх милиционеров. И тут, мне вдруг свершилось открытие: водитель всегда, входя в салон, первым долгом смотрит в нашу с Автандилом сторону. Так было и сейчас. В следующий раз надо будет проверить эту мысль.
           — Внимание всем! — Это был уже майор. С приближением к Владикавказу, звания повышались. — Вы прибыли на блокпост Беслан. Парами, с приготовленными документами и багажом, в сопровождении военнослужащих, выходить из автобуса и следовать за ними на досмотр. Спокойно и неторопливо.
           Мы попали в третью пару. Став друг за другом, подошли к нашему конвоиру, в сопровождении, которого и направились к месту досмотра.
           Наверное, рядом с нами ходил ангел!.. Мои документы, едва глянув, вернули, сумку даже не выставляли на «рентген». Автандила — он сильно переживал — ощупали, но и только. Пока ждали конвоира, я успел заметить на себе пристальный взгляд майора, но вскоре и он угас. А через минуту мы шествовали к автобусу. Входя в него за Автандилом, мои глаза невольно глянули в конец салона на его родственников. Их лица сияли нескрываемой радостью.
           Одна молодая пара не вернулась в салон. По слухам, а они и здесь имели место быть, у них неправильно были оформлены документы на въезд… или выезд.
           Дабы подтвердить своё недавнее открытие, я с нетерпением ждал водителя, которого в салоне не оказалось. Он прибыл минут через десять после прибытия последнего пассажира. Лихо запрыгнул на ступеньку и… первый взгляд в салон… на нас. Молодец!..
           Автандил, забывшись на пару минут, вдруг попросил у меня «шарык-ручку» и «малэнкий бумажка» «дла писма… мамэ». Получив всё это, он задумался, как Пушкин над очередной главой «Евгения Онегина».
           Я тоже. Правда, мои мысли были далеки от писательства. Вопросы, возникающие и угасающие, всвязи с этой грузинской троицей, никак не давали мне покоя. А теперь вот, ещё и это неизменное внимание Кучерявого к нам с Автандилом и ко мне, в частности. Ясно было одно, по крайней мере, хотелось этому верить, «грузинская пара» не являлась родителями пацана. Таинственность поведения, практически, тоже была ясна — они что-то ценное везли с Магаданского края. Если на вскидку…, золотой песок! Или якутские алмазы! Да мало ли… И везли не они, а он. Об этом красноречиво говорили сияющие лица родственников после возвращения Автандила с досмотра. Вёз он! Они сопровождали или… охраняли его. Золотую мышку. Почему его никто не досматривал? Сначала мне казалось, что в этом моя «вина». Но последний досмотр полностью опроверг это. Его просто ощупали и всё… ни металлоискателя, ни рентгена. А может, всё это — туфта, результат моих утренних переживаний?

           Автандил вернул мне «письменные приборы», как только у автобуса заурчал двигатель.
           — Спасыба! — Поблагодарил он. — Тажэло писат, автобус трусытса.
           Я кивнул головой в знак согласия и задал простой вопрос, ответ на который мог бы стать сложным:
           — Как же ты его пошлёшь… без конверта?
           — На станции куплу и там эво в яшшык брошу. — Он ответил без запинки. И тем самым, отбил все возникшие бы вопросы, сказав, что «пысмо мамэ» с кем-то передаст.
           Значит, она живёт не во Владикавказе. Хотя… тьфу! Опять начинаю расследование. Само собой, спрашивается — зачем? А не зачем… просто, так устроен мой мозг. Он всё время соображает. Например, сейчас, взять это письмо, сплошные вопросы — почему не написал его в Пятигорске, Нальчике…, в Магадане, наконец… почему написал после последнего блокпоста? И так далее… Стоп! Магадан…, а может, и не был он там никогда. Он сказал, я поверил. В Минеральные Воды самолёты прилетают отовсюду. Нет, нет, нет… всё! Достаточно! Так нельзя. Мне надо отрубить голову.
           За окном промелькнули селения Михайловское и Ногир. Через минуту появится дом моих родителей…
           Ещё в Харькове, сообщая по телефону маме о своём приезде, я предупредил её, что по прибытию, сначала заеду к Лёнику на работу и оттуда, вместе, приедем домой. Поэтому сейчас с грустью заглядывал в окна на четвёртом этаже в надежде увидеть в них знакомые до боли силуэты.
           С улицы Иристонской повернули на улицу Пожарского, которая за мостом через Терек, уже называлась Московской… вот перекрёсток с Архонским шоссе и… автовокзал. Приехали…
           Рядом со мной стояли родственники Автандила…, с улыбающимися лицами.
           — Ну-ка, где тут наш мальчик? — пропела родственница, — Собирайся, прощайся с соседом. — И уже, обращаясь ко мне, затараторила, как по бумажке: — Вам же, мужчина, спасибо огромное за заботу и поддержку нашего сына. Вы были очень добры. Бог не забудет Вас. Всего Вам доброго! До свидания!
           Я встал, сказал: «Пожалуйста, женщина!» Вылез из кресла, подождал пока «их мальчик» проделает то же самое и, прощаясь, протянул ему руку. Он пожал её и, как всегда ответил неожиданной фразой, а, впрочем, очень даже «ожиданной»:
           — Строыл, строыл… нэ дастроыл… умэр и бросыл.

           Водитель, как гостеприимная хозяйка, стоял снаружи у открытого багажного отделения. Увидев меня, подошёл и с обычной улыбкой произнёс:
           — Ну, что, хохол, кончились твои мучения?
           Я кивнул и вдруг, неожиданно для самого себя задал ему тот же вопрос:
           — А твои, Кучерявый?
           Он улыбнулся и развёл руки.
           — Только начались. Прощаться, наверное, не будем. Бог даст, увидимся. Давай… — И, повернулся к багажнику.
           Ну, вот скажи, Кучерявый, зачем нам с тобой видеться? А? Чёрт бы тебя побрал!

           Местные жители этот перекрёсток переходят напрямик, минуя подземный переход, но мне почему-то захотелось перейти его по подземному переходу, как все прибывающие пассажиры. Переход был достаточно длинным и в самом конце его мой слух вдруг уловил знакомый голос, отчаянно зовущий меня:
           — Брат!.. Брат! Эээй, Брат!
           Я остановился и обернулся.
           Он бежал ко мне изо всех сил, словно сдавал норматив по физподготовке и, добежав, растопырил руки, обнял меня и, уткнувшись лицом мне в грудь, всхлипнул. Через минуту появились его родственники с окликом: «Вернись! Слышишь, Вернись!» Автандил услышал их и, оттолкнувшись от меня, поспешил на зов.
   
 МУЛ

           До места работы Лёника было две троллейбусные остановки, и я с превеликим удовольствием пошёл пешком. Нет, нет…, не, чтобы всё обдумать, а, чтобы ни о чём не думать. Просто, пройтись по знакомой улице, родного города.
           Уже у самого входа в офис предприятия, в котором работал мой брат, я полез в карман куртки за носовым платком, чтобы привести себя в порядок. Моя рука нащупала там бумагу… вытащив её, увидел вчетверо, сложенный листок… подошёл поближе к наружному освещению и развернув, едва не вскрикнул.
           На ней корявым почерком школьника были выведены семь слов, в двух строчках:
                СПАСЫ МЕНА Я МУЛ
                АНЫ МЕНА ПАСУТ

           У брата на работе, пока тот договаривался с начальством на завтрашний прогул, я залез в интернет и, изрядно там покопавшись, прочёл следующее:
           «Мул — наркокурьер — человек, контрабандно перевозящий наркотики через государственную границу за плату, по принуждению или вследствие обмана…
           Распространённым способом скрытного транзита наркотиков является его провоз в телах наркокурьеров, в том числе в желудке и кишечнике...
           Формируются небольшие пакеты (несколько граммов), упакованные в герметичную тару, например, презервативы, которые затем проглатываются. Мул может везти до десятков таких пакетов. Если пакет разрывается или теряет герметичность, курьер, как правило, погибает от передозировки наркотика. Через 2-3 суток пакеты выходят естественным путём вместе с калом. В случае необходимости быстрого извлечения пакетов, курьеру дается сильное слабительное…»

           Лёник, разумеется, получил разрешение начальства на прогул завтрашнего дня. Мы вышли на улицу и двинулись по направлению к дому пешком — три квартала… знакомые до слёз. Вечер был тёплым. Голос брата убаюкивал, и прогулка могла бы стать отменной, если бы не рой мыслей в моей «умной» голове, а именно: МУЛ! Автандил — мул! Он в беде… в полном отчаянии… Вот тебе и «строил…, строил…, не достроил…». Что-то надо делать?.. Конкретной идеи — реальной, не было никакой. Мозг лишь бесконечно крутил одну и ту же фразу: «Он мне послал SOS! Надо что-то предпринимать... Он мне послал…».
           Мучения моего мозга прекратились неожиданно и не от того, что он что-то придумал. Увы, но нет. На него было воздействие извне.
           Мы перешли мост через Терек и по улице Пожарского подходили к памятнику китайским добровольцам, когда рядом с нами остановился милицейский УАЗик, из которого вышли двое молодых мужчин в милицейской форме и, как в кино — один из них, предъявив удостоверение сотрудника МВД, пригласил в машину. Я только успел подумать: «Господи! Снова досмотр?..», но, услышав голос брата, насторожился:
           — Постойте, ребята! А в чём дело?.. Мы что-то нарушили?
           — Нет-нет. — Поспешил его заверить предъявитель удостоверения — Простая формальность… Прошу предъявить Ваши документы!..
           — Ааа… яаа… — затянул Лёник, — никаких документов, никогда не ношу с собой… Зачем?
           — То есть, Вы местный… житель? Понятно. Спасибо! А Ваши документы?.. — Я достал украинский паспорт и протянул его милиционеру. Тот раскрыл «паспортину», полистал и передал напарнику со словами: — Это он. — И, повернувшись к нам, продолжил: — Садитесь в машину!.. Оба. — И, заметив, что мы стояли, не шелохнувшись, с улыбкой добавил: — Пожалуйста…, прошу!..
           Лёник, вроде бы стал возмущаться, сообщив, что его брат приехал проведать родителей, те ждут сыновей — одного с поезда, другого с работы — волнуются и т. д. Но милиционеры, ни на грамм не впечатлившись его тирадой, заметили, что дома мы будем чуть позже, чем хотелось бы нам и нашим родителям.
           Насколько позже?..
           Они гнали машину так, что мне невольно вспомнился незабвенный Мустафа:
           «…Болше всего я баюс маладих вадыл. Нормално ездит не научатса, а толко хулиганат, панымаиш. А, эсли замичаные деляэшь начинает абижааацса… В драка лэзет!.. Одын раз видэл, как на «Вольге» — нэ поверишь, братышка — за рулом сидел такой дыбиль, пра каторий я толко сказал, а его женшЕна, взади сидэля. И аттудава ему глазка, слюшай, лядошьками вотак закриваит. Откриль-закриль, откриль-закриль… и абои хахооочат. Понал? Эээ…»

           В районном отделении милиции нас разделили. Лёника оставили в кабинете с четырьмя столами, куда нас только что доставили, меня же с сумкой, в сопровождении милиционера с моим паспортом, отправили в кабинет этажом выше.
           Минут пять мы сидели молча, явно кого-то ожидая. На мой вопрос — «кого мы ждём?», конвоир ответил кратко, но ёмко:
           — Эфэсбешника… Тут матч скоро… по телеку, блин, а он...
           Я не успел как-то среагировать на сообщение, как дверь открылась и на пороге появился он — тот самый водитель нашего автобуса с понравившейся мне кличкой — Кучерявый!.. Милиционер встал и приняв смирную стойку попытался доложить:
           — Товарищ майор! Свиде… — Начал он, но тот оборвал его.
           — Спасибо, Батраз! Документы его оставь и… Свободен!
           Едва за Батразом закрылась дверь майор ФСБ, шагнул ко мне и, улыбнувшись, протянул руку.
           — Привет, хохол! Вот и свиделись, как я и обещал. Знаю, тебя ждут… брат внизу, дома родители — можешь им отсюда позвонить, кстати. А после, прошу изложить всё по порядку с самого начала, с Пятигорска. Факты… время… взгляд… впечатления — всё!.. И подробно.
           Я позвонил родителям и сообщил, что будем дома часа через два — Лёника задерживают на работе. После чего, со всеми подробностями изложил всю свою поездку от первой встречи с Автандилом на привокзальной площади Пятигорска до последней в поземном переходе Владикавказа. Он слушал внимательно, с неподдельным интересом и не перебивая. Когда же, окончив рассказ, я передал ему записку с сигналом "SOS", Кучерявый прочёл её, усмехнулся, встал, протянул руку и произнёс:
           — Спасибо, тебе…, хохол! Молодец! Выдержал пытку. Я понял, тебе можно доверять, ещё когда Семёныч по телефону с опорного рассказал про твоё поведение на досмотре. — Он снова усмехнулся и добавил: — Видишь, служба Родине продолжается…
           Я, кивнув головой:
           — Да уж… служу Отечеству. — И добавил, так и рвущийся наружу вопрос: — А с пацаном, что будет?.. Жаль его очень. Дом хотел достроить и вот… на тебе! Защитить бы его как-то надо. А?.. Я, как свидетель, могу…
           — Автандил уже дома… с матерью. — Перебил он меня. — Не волнуйся.
           «Отспасибившись» и попрощавшись, буквально, с порога я, всё-таки, задал ещё один, волнующий меня, вопрос:
           — А, как же зовут тебя… товарищ майор?.. Может когда придётся…
           — Кучерявый… — С серьёзной улыбкой ответил он.

 ЭПИЛОГ.

           Прошло четыре года. Умерла наша мама.
           Как-то, после похорон, я по просьбе отца — мы тогда были одни с ним (Лёник с женой и дочкой уезжали на море) — отправился на дальний рынок «Алан» за продуктами — главным образом за свежим мясом. Только там таковое можно было приобрести за сравнительно дешёвую цену. Стоя в небольшой очереди, я вдруг, справа от себя, услышал знакомую фразу: 
           — Строыл, строыл… нэ дастроыл… умэр и бросыл.
           Моя голова повернулась на звук.
           Это был уже не тот пацан, а взрослый молодой человек, несомненно, выросший на несколько сантиметров, плотного телосложения, с теми же крупными карими глазами в рамке длинных чёрных ресниц.
           Я, обрадовавшись, невольно вскрикнул:
           — Автандил!
           Он вздрогнул и взглянул в мою сторону… внимательно оглядел и ни слова, не сказав в ответ, повернулся к собеседнику, при этом ни один мускул не дрогнул на его лице.
           Несколько дней, после этой встречи я думал об этом — башка такая — но ничего конкретного, так и не придумал. Остановился на том, что ему просто ничего не сказали о моей беседе с «эфэсбешником». А может, то был и не «эфэсбешник» вовсе, а бандит — такой же, как… та троица… и пасли они всю дорогу не Автандила, а меня?..
           Вот жизнь пошла! Ни хрена не разберёшь… чокнуться можно.