вернулось

отчаянный крик малютки,
оставленной в мусорном баке,
под утро услышит корявый уборщик улиц -
выходец одной из ближневосточных республик.
он вообще ни бум-бум по-русски;
благо, что детские крики,
как и прочие первобытные звуки,
не имеют привязки к языковому семейству.

ну и что за мать оставила дитятко
на гибель верную или на откуп детдому
(что в российских реалиях более менее равнозначно);
что за мать не имеет инстинкта беречь потомство;
что за мразь не ценит бесконечно дорогую возможность воспроизводства?
так думал корявый, черный от постоянной работы на солнце, уборщик.
(думал примерно так, но на своем наречии).
он отложит метлу, сходит в подвал за курткой,
бережно обернет в её теплую мякоть живое;
и понесет сам не знает куда.

в дороге оторвется мыслями от насущного,
вспомнит, что было лет двадцать, может тридцать назад.
вернется ко времени, когда он был молод и энергичен,
когда он планировал долгую и счастливую жизнь без нужд.
но получалось всегда понемногу иначе.
и вот он один, с младенцем чужим в мозолистых грубых руках.

а вспомни уборщик, тридцатое мая восемьдесят восьмого,
когда к тебе милка пришла вся в слезах.
а ты ее прямо за дверь, не разобравшись толком,
иди, мол, с тобой я уже погулял.
а знаешь ли ты с каким грузом она приходила?
что принесла в животе, что позже от всех хранила?

не знаешь ты слова "карма", уборщик.
ты даже не вспомнишь той милки имя.
идешь весь суровый, брови нахмуря вовсю.
в руках - мелкий сверток с живым
и проклинаешь такую плохую
мать, не попытавшись понять ЕЁ беду.