Побратимы. притча

    Есть люди: будь лишь им приятель,
    То первый ты у них и гений, и писатель.
                Иван Андреевич Крылов.

Война отбирала последние силы,
Здоровье подорвано было у всех,
Повсюду воронки, повсюду могилы,
На совести каждого был смертный грех.

Летали осколки и пули со свистом,
Гремели разрывы вдали и вблизи,
Забыли солдаты о воздухе чистом,
К победе влачась по колено в грязи.

Товарищей больше они не считали,
Боялись сближаться душою с душой,
Друзей по полсотни за месяц теряли,
И жить приучились под адской косой.

Родителям письма писали простые,
Жуём, мол, несладкий окопный сухарь,
И строили планы вперёд все большие,
А сами мечтали к утру не лечь в ларь.

Настало затишье,  внезапно и резко,
Атаки прервались с обеих сторон,
Окопы врагов на полях арабеской
Остались к зиме, заползая на склон.

Спокойнее стало, звучала гармошка,
Бетховена слушали наши и те.
Помылись, побрились, очнулись немножко,
Надеялись скоро забыть о войне.

Война затаилась в кустах леденящим
Оскалом орудий и свежим холмом,
''Мы смерть за собою три года уж тащим'', -
Смеялись бойцы с домино над гробом.

Проходит неделя затишья,  вторая,
Вот месяц прошёл и никто не погиб,
Стремилась к веселью душа молодая,
И злоба у всех умягчала свой шип.

Порою ходили из чуждых землянок
К ручью за водою посланцы с ведром.
Встречали испуганных  местных крестьянок,
И каждый старался предстать молодцом.

С гостинцами стали ходить на свиданья,
Тушенку,  галеты носили с собой,
В душе пробуждались простые желанья,
Расстаться боялись с такой красотой...

Враги по-немногу узнали поближе
В лицо, кого видели раньше в прицел.
Звучали рассказы о Риме,  Париже,
Любимые песни там каждый пропел.

В картишки играли, со шнапсом братались,
Устав забывали с обеих сторон,
Друзья неохотно уже расставались,
Совсем языковый барьер был пройдён.

Особенно стали дружны два танкиста,
Данила и Манфред, ведь оба они
Когда - то, в дни юности ,  были пианисты,
И схожи по жизни их были пути.

Данила из Рыбинска  родом был, в танке
Снаряд заряжал и, прицелясь, стрелял
Вперед и назад как в удалой тачанке,
Наш снайпер танкист,  его каждый так звал.

А прежде и пальцем людей не обидел,
И карпа убить за всю жизнь не посмел,
Он добрыми всех до последнего видел,
И зла на врагов он в душе не имел.

Война изменила Данилины взгляды,
Браниться он стал как обычный рыбак,
Строчил он по недругам не за награды,
И пальцы пианиста срослись уж в кулак.

А Манфред командовал панцером смело,
Не думая,  где,  и кого задавил.
Он видел войну как обычное дело,
И крест из железа уже заслужил.

Он не был жестоким и знал, что другие
Творили за танком его позади,
Но гнал от себя размышленья такие,
Молился, Господь,  жизнь мою пощади!

И ехал, по полю со скрежетом грозным,
В обед по часам он машину глушил,
И глух был к отчаянным выкрикам слёзным,
Он жалость на время в себе подавил.

В затишье  оттаяли мёртвые души,
Данила и Манфред, забыв про приказ,
Не веря обычной назойливой чуши,
Поклялись друзьями быть с глазу на глаз.

Они вспоминали о детстве,  учёбе,
О предках и девушках, кто кого ждёт,
Узнали, что были скрипачками обе,
А мама лишь Манфреда ныне живёт.

О музыке много они говорили,
Во многом похож был их репертуар,
Но пальцы у Манфреда всё позабыли,
Данила ж берёг свой божественный дар.

Войны уже больше не будет, казалось,
Друзья написали свои адреса,
На сердце вражды у ребят не осталось,
Ржавела у смерти шальная коса.

Атаку назначили тайным приказом:
Фельдъегерь в конверте привёз с сургучом,
И лагерь в окопы отхлынул весь разом,
Затишье прервал оглушительный гром.

Моторы взревели,  пошла канонада,
Строчили по людям без жалости вновь,
И вылезли с хохотом черти из ада,
Чтоб ближе смотреть на христианскую кровь.

Данила в прицел видел Манфреда снова,
Но дружба была дорога для него,
Средь злобных врагов в нём он видел не злого,
Забыл он свой долг для него одного.

А Манфреду орднунг напомнили сразу,
Повел на Данилу свой панцер вперёд,
Отныне он снова живёт по приказу,
Данилину дружбу потехой зовёт.

Он так развлекался,  полковник поверил.
И дружбу он вёл ради сведений лишь.
Что было,  что не было,  всё он похерил,
Полковник же спрашивал, что ты грустишь?

Заряд подкалиберный точно  ужалил,
Данила всё понял,  но Друга простил.....
Успел лишь припомнить коньяк,  что он налил,
И Манфреда в танке своём угостил.......