Разные стихи

Красота.

Когда порою в одиночестве
На миг задумаешься ты,
И так неотразимо хочется
Хотя б немножко красоты.

А в жизни пошлость неизменная,
Тупая жажда тишины.
И люди все обыкновенные
И лучшие из них скучны.

Но ты вглядись в их душу пристальней,
Ты всех подряд не осуди,
И к тем, кто проще, к тем, кто искренней,
С простою меркой подходи.

Не мучь их вымыслами прошлого,
Ни музыкой далеких дней.
Они спасут тебя от пошлого
Открытой верностью своей.

Но не вверяй им думы тайные,
Не изменяй своей мечте.
Есть красота необычайная
В самой тоске о красоте.


Тайна женской любви.

В двадцать лет тайна женской любви велика.
Все желанно. Все незабвенно.
Пояс на платье. Прическа. Рука.
Все на веки благословенно.

В сорок мы изведали всю свою страсть.
О свободе скучаем порой.
Но сильна еще женская жгучая власть,
Пусть не первой, пусть не второй.

И вернется под старость к тебе она.
Сердце вспомнит одну сквозь все года.
Что была и дана. И была не дана.
Что теперь не вернешь... Никогда.


Алкоголь.

В дни юности, когда в крови веселье бродит,
И каждый горд, как молодой король,
К тебе с любовью за руку приходит
Веселый Собеседник-Алкоголь.

А ближе к старости, когда тебя терзает
Раздумья горечь и утраты боль,
От тяжких дум твой разум отвлекает
И лечит душу Доктор-Алколголь.

Но берегись. Пойми его глухую силу.
Под маской доброты предательскую роль.
Пойми, тебя ведет в готовую могилу
Со смертью за руку Убийца-Алкоголь.


Марк Аврелий.

Что мучает тебя? Ведь многие сносили
Все то же. И могли владеть собой.
Один – в бахвальстве, не щадя усилий,
И – по невежеству другой.

А ты, способный мыслить глубоко и здраво,
Теряешься под натиском тревожных дум.
Постой! Ужасно, если тупость и тщеславье
Окажутся сильней, чем знание и ум.


Жене.

Мы привыкли друг к другу давно.
Вместе не было тягостно нам.
Все, что было судьбой суждено,
Мы умели делить пополам.

А теперь, по-иному совсем,
Будто с прошлым расстаться спеша,
И без жалости жертвуя всем,
Одиночества ищет душа.

Не болезнь, не усталость, не лень,
Не подкравшейся старости яд.
Просто – новая в жизни ступень,
Обращенный по-новому взгляд.

Эта черствая ясность ума,
Эта трезвость в оценке вещей
И прямей и честнее, чем тьма
Возмущающих душу страстей.

Так рука беспощадной войны
Чертит нам неизведанный путь.
Не страшись же его глубины,
Не пытайся былое вернуть.

Пусть жестокая эта война
Не сулит нам с тобою беды,
Но у каждого в жизни она
Роковые оставит следы.

И теперь, чтоб с открытым лицом
Устоять и в беде, и в бою,
Пред своим же бесстрастным судом
Нужно совесть поставить свою.

И тогда ни одна из дорог
Не смутит тот глубокий покой,
Что взамен суеты и тревог
Мы отныне разделим с тобой.


Елёнки (поселок строителей в Польше).

Осенним утром тих покой поселка.
Цветы последние, склонившись, спят.
Все так привычно здесь. Идти недолго.
Прямая улица. Коттеджи. Детский сад.

Автобус. Те же будничные встречи.
Остроты неизбежные с утра,
И сотни раз повторенные речи.
Все как всегда. И завтра как вчера.

Несложный круг наскучившей работы.
Чертеж. Заявка. Ведомость. Приказ.
По вечерам домашние заботы.
Заполнен день. Расписан каждый час.

Без радости. Без грусти. Без желанья.
И струн души не трогает, о, нет,
Мужчин самодовольное вниманье
И пошлая любезность их бесед.

И как смешон искатель увлеченный,
Когда, глазами жадными скользя,
В холодном взгляде, в первый раз смущенный,
Читает властное: Нельзя!

Так. Хорошо. Рассудок черств и ясен.
Очерчен круг бесстрастною чертой.
И, если с ним весь строй души согласен,
Пусть будет так. Да здравствует покой!

Но отчего так вкрадчиво и тонко
Порой стучится в сердце красота?
Доверчиво, как поцелуй ребенка.
Настойчиво, как девичья мечта.

Ничтожный повод: чей-то профиль юный,
Воспоминаньем воскрешенные черты,
И вновь звучат умолкнувшие струны,
И вновь есть грусть, и радость, и цветы.

Нет! Нет и нет. Довольно. Ради бога.
Прочь этот бред! Неоценим покой.
…И в складке губ улыбка, горькая немного,
Как бы усмешка над собой.

Ятаган.

Я служил телохранителем у шаха,
У грозного Джемаля Ибн-Сеида.
Был жесток повелитель Ирана,
Но меня любил за верную службу.

И в награду за верность от шаха
Получил я драгоценный подарок:
Ятаган из Дамасской стали
С золоченой резной рукояткой.

За воротами дворца на рассвете,
Когда точил я клинок благородный,
Подошла ко мне старая цыганка,
Что читает судьбу по ладони.

И сказала мне старая цыганка:
Слушай, воин, мое предсказанье.
Ятаганом этим бесценным
Нанесешь ты только три удара.

И от первого из этих ударов
Испытаешь ты великую радость . . . . . . . . . . . . . . (пропущена строка)
От второго ты изведаешь горе,
А третий принесет тебе свободу.

И все это сбудется скоро
И радость, и горе, и свобода.
Засмеялась и ушла старуха,
Оставив меня в раздумье.

И случилось, что раб презренный
Покусился на Джемаля-шаха
И раба того у ног владыки
Заколол я ударом ятагана.

И Джемаль-ибн-Сеид за это
Отпустил меня на свободу,
Подарил мне новое платье
И четыре золотых тумана.

И подумал я, торжествуя:
Ты ошиблась, старая ведьма,
Потому что желанную свободу
Я добыл себе с первого удара.

И, великой радости полон,
Я пошел к ясноокой Заире,
Чтоб назвать Заиру женою,
Чтоб делить с ней радость, горе и свободу.

Но сказали мне люди, что Заира
Полюбила бездельника Гасана,
Что слонялся по базарам Тегерана,
Распевая звонкие песни.

Получил Гасан от Аллаха
Дар, слагать любовные песни.
И за эти сладкие песни
Полюбила его Заира.

В тот же день на честном поединке
Я убил ненавистного Гасана
И сухими листьями пальмы
С ятагана кровь его вытер.

И подумал, вспомнив предсказанье:
Ты опять ошиблась, колдунья,
Вот удар, он второй по счету,
И приносит мне он радость, а не горе.

Но тогда прибежала Заира,
Бросилась к убитому Гасану
И руками обхватив его тело
Как безумная билась и кричала.

И меня проклинала так злобно,
Будто был я бесчестным убийцей
И толпа нахмуренно стояла
И внимала ее проклятьям.

Но была не права Заира,
Я ведь не был подлым убийцей,
Потому что я убил Гасана
При свидетелях на честном поединке.

В тот же вечер, когда скрылся месяц,
Я проник в покои Заиры
И ударом ятагана в сердце
Я убил ее, спящую на ложе.

На заре я ушел из Тегерана
И кипела в душе моей злоба
На судьбу, сулившую мне горе,
И на лживую обманщицу гадалку.

И в ущельях горного Тебриза
Встретил я разбойника Селима,
И, узнав обо мне всю правду,
Принял он меня к себе в дружину.

И теперь с разбойниками Селима
И его удалыми молодцами
Грабим мы на пустынных дорогах
Караваны из Каира и Багдада.

Но и в самых жестоких схватках
Никогда не пускаю я в дело
След от крови Заиры хранящий
Драгоценный мой заветный ятаган.


Коктебель.

Постоянство твое не в покое, в различии.
Море, море, чего в тебе нет!
Твоему бы подстать величию
Всей природы могучий расцвет.

Но лишенный зеленого сока,
Навсегда обездолен и пуст,
Режет, колет и ранит жестоко
Все живое иссохший куст.

Я другую любил природу
И придумать лучше не мог,
Чем закинуть в тихую воду
Из сосновой коры поплавок.

И у моря сейчас (почему же?)
Я готов хоть с утра до темна
Все смотреть, как пеной кружев
Набегает на гальку волна.

Иль в волнах этих древнее грезится?
Здесь, быть может, за тысячи лет
Выходил на дозор генуэзец,
Грек влюбленный слагал триолет.

Только жизнь теперь не такая,
Уж давно этих призраков нет.
И горит по ночам, мигая,
Электрический тусклый свет.

И в дрянном искусственном пламени
Спит поселок меж древних гор.
Лишь седые, осклизлые камни
С морем тихий ведут разговор.

Пусть хранит вековое величество
Голубая твоя колыбель!
Неуверенный свет электричества
Не разбудит твой Коктебель...


Хожу ли я по стройплощадке.

Хожу ли я по стройплощадке,
Брожу ли по другим местам,
Стою ли у пивной палатки,
Я предаюсь своим мечтам.

Я говорю: пройдет немного
И, сколько здесь ни видно нас,
Мы все отправимся в дорогу,
И чей-нибудь уж близок час.

Склеп каждый, каждую пивную
Привык я думой провожать,
Свою судьбину роковую
Меж них стараясь угадать.

Напьюсь я в баре, иль в вокзале,
Иль в ресторан свершу заход,
И комендант на самосвале
Меня в Елёнки отвезет.

И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду ночевать,
Но дальше от Политотдела
Я все ж хотел бы пребывать.


Страх.

В час, когда тихо все и мысль твоя
И совести покой невозмутимый,
Вползает в душу злобный, как змея,
Какой-то страх необъяснимый.

Причины нет! Спеши скорей узнать
В нем суеверья призрачный осколок.
Но ведь не может призрак пробегать
По коже льдинками иголок.

Тогда зажги огни! Поставь вино на стол!
В ладони ногти втисни в злом бессилье.
И знай, что кто-то в этот час прошел
По будущей твоей могиле.


День, у которого не будет «завтра».

Есть страшные пристрастья у людей.
Ты знаешь: край пути лишь у твоей могилы.
И ты идешь за гибелью своей,
Идешь, и спорить нету силы.

А как легко, судьбу кляня,
Сказать себе с решимостью знакомой:
Сегодня – пусть, но с завтрашнего дня
Все повернется по-другому.

Смиряйся, обреченный человек!
Иди! Своей судьбы ты не узнаешь автора.
И знай, один лишь день рассудит все навек,
День, у которого не будет «завтра».



Сирень.

Все то же вечное движенье,
Шум зеленеющих ветвей,
Весна, сирень и птичье пенье,
И смех играющих детей.

Но ты устал от повторений,
Ты позабыл былые сны.
Так не срывай цветов сирени!
Не призывай к себе весны!

Ведь ты увидишь неизбежно,
Душой усталою смотря,
Сквозь лепестки сирени нежной
Унылый сумрак декабря.



Дарю тебе свои стихи.

Дарю тебе свои стихи.
Скорей их убери на полку.
В них много разной чепухи
И, к сожаленью, мало толку.

Не шли им вежливых похвал,
Не трать излишнего вниманья
Лишь потому, что их писал
Не кто другой, а дядя Ваня.

Но если что-нибудь средь них,
В чем мало общего с искусством,
Откликнется в мечтах твоих
Печальным или светлым чувством,

Тогда над ними помолчи.
Взгляни на них с улыбкой чистой,
Как на сверкнувшие лучи
В росе, осыпавшейся с листьев,

Когда их ласточка крылом
В неуловимое мгновенье
Встряхнет перед твоим лицом,
Вспорхнувши с утренней сирени.

Волосы вождей.
Карл Маркс был наделен натурой,
Умом и пышной шевелюрой.

Его последователь Ленин
Был практикою больше ценен.
До Маркса Ленин не дорос,
Поскольку не имел волос.

Но мы от Маркса не отстали –
Тому порукою был Сталин.
Имел авторитетный голос,
Но только весь пошел он «в волос».

Хрущев продолжил тему фарса:
Он дальше всех ушел от  Маркса,
Поскольку на него пришлось
Ума не больше, чем волос.

Комментарий
Можно продолжить: Брежнев – волосатый, Горбачев – лысый, Ельцин – волосатый… Путин - лысый.