Задержись

            
Ах, как мчимся! Шоссе петляет!
Виражи да обрывы! Держись!
Ничего моё сердце не знает
о любви, хоть и прожита жизнь.
Подошла. Подмигнула. И вот как
прямо в сердце упала гроза.
Эта пляшущая походка!
Эти с зеленью яркой глаза!
Ах, как мчимся! Несётся трасса!
Влево! Вправо! По краю черты!
Это девочка – высшего класса!
Эта женщина – из мечты!
Только скорость сейчас остудит
эту боль! Это счастье и зло!
Ничего у нас с нею не будет,
если всё уже произошло.
Отойди, не свисти вдогонку,
мент. У нас отношенья не те.
Эта женщина пробы звонкой,
недоступной по чистоте.
Ах ты, чёрт! Тормоза отказали б,
чтоб навеки осталась со мной!
На железнодорожном вокзале
раскололся весь шар земной.
Вот уходит она. Вот тает.
Вот ушла.
Ору: - Задержись!..
Ничего моё сердце не знает
о любви, хоть и прожита жизнь…

ЗИМНЯЯ    АКАЦИЯ

 Акация зимняя – голый каркас из ветвей.
 Какую б зима ни затеяла склоку и вьюгу,
 всегда прилетают с рассветом две горлицы к ней
 и долго воркуют, и пёрышки чистят друг другу.
 А тополь напротив – маячит всегда в небесах,
 я слышал, как туча просила, мол, платье не тронь ей,
 под вечер ворон городских собирается, – страх! –
 вся крона, как в кляксах чернильных, от стаи вороньей.
 И я из окна наблюдать их часами люблю,
 и мне всё известно, всё это встречал уже где-то:
 то горлиц заботливых нежные речи ловлю,
 то вдруг перебранку воронью услышу с рассвета.
 Синички, воробышки, день, если солнечен, тих,
 сюда же летят средь моторного шума и гула,
 и как-то на днях, чтобы я написал этот стих,
 акация зимняя тихо в окно заглянула.
 А чайка парит над кварталом у лоджий почти
 и снег вдруг закружит, касаясь асфальта и тая,
 и птица ночная средь тёмных высоток в ночи
 нет-нет, да и крикнет, когда вспоминаю тебя я.
 На юг всё плывут облака в безмятежную даль,
 там сладко живётся пернатым сейчас иноземцам,
 но стало известно, что в сквере у моря миндаль
 расцвёл неуверенно, и потеплело на сердце.
 И так хорошо, что средь гама, скандалов, обид,
 средь криков ворон, хоть живут они, кажется, мудро,
 я вижу двух горлиц, слетевших с небесных орбит
 на ветви акации зимней, чтоб встретить с ней утро.
 И радостно сердцу, что в нервной, тупой толкотне,
 варюсь день за днём неприкаянным сызмала где я,
 живут в этом городе птицы различные, не
 бросая его и на лучшее с нами надеясь…

 И РАДОСТЬ В ДУШЕ ПОСЕЛЯЕТСЯ ПРОЧНО
 
                Весна приходит в феврале,
                и ялтинцы об этом знают…

 Сквозь ветви аллей пробивается море,
 сверкает и гаснет, как россыпи смальт,
 пируют скворцы на февральской софоре –
 их кляксами щедро украшен асфальт.

 Горчит миндалём ветерок возле парка
 и сразу за штормом, затихшем-таки,
 зашла под причалы шальная чуларка,
 и в порт на рассвете спешат рыбаки.

 Ай-Петри – в снегу.
 И плато, и ущелья
 слепят белизной неприступною, но
 от солнца моя одинокая келья
 зело нагревается через окно.

 У сбитой ветрами трубы водосточной
 цветами покрылись кусты диких слив,
 и радость в душе поселяется прочно,
 решительно зимнюю грусть потеснив…

 ЗАБЫТОЮ АЛЛЕЙКОЙ ТЕРРЕНКУРА
 
 На море штиль. Зеркальная вода
 брильянты бликов моет. Даль немая.
 Когда к тебе я прихожу сюда,
 то мы без слов друг друга понимаем.
 Пойдём неспешно сквозь Приморский парк
 забытою аллейкой терренкура,
 то там, то здесь мелькнёт меж веток март,
 похожий на лукавого Амура.
 В его колчане стрел полным-полно –
 неплохо подготовился к сезону…
 Пьянит нас бриз, как лёгкое вино,
 отвыкших от весеннего озона.
 И, возвращаясь в темноте назад,
 когда взлетит луна из крон, как филин,
 вновь у тебя замечу тот же взгляд,
 перед которым навсегда бессилен…