Политинформация

                «Неужели для жизни нужны ещё и подонки?»
                (Фридрих Ницше)

В N-ской воинской части советской армии, которую солдаты окрестили «батальон смерти» в 1983 - 1984 годах проводились политинформации - как это и было заведено. Нерегулярно, конечно, чаще солдат с утра пораньше гоняли чистить плац или ещё что-то делать или грузить. Но проводились. Солдаты к этим политико-воспитательным мероприятиям относились неоднозначно: с одной стороны приятнее сидеть в тепле «ленинской комнаты», чем чистить от снега плац, с другой стороны - слушать почти час какую-то бессмысленную тарабарщину, прерываемую периодически криками: «Солдат!!! Не спи, замёрзнешь!!!» Было скучно и отвратительно.

Политинформацию каждый раз проводили разные офицеры или прапорщики. Хуже всего, если это дело поручали прапорщику - это был уже полный маразм. Тогда по слогах читалась газета «Правда». Каждое слово иностранного происхождения читалось с ошибкой и неправильным ударением. Было такое впечатление, что товарищ прапорщик изображает полного дурака или играет пародию Брежнева. Я ещё подумал: «Узнают, что он Брежнева пародировал и посадят!» Но это была не пародия - прапор действительно плохо умел читать и многие «умные слова» просто не понимал. Это было бы смешно, если бы не было так печально. И этот человек считал себя высшей катой по отношению к нам - солдатам…

Немного было веселей, когда политинформацию проводили офицеры. Тут уже моглда звучать импровизация - рассказ о том, как тяжело живётся рабочим на Западе, как трудно служить солдатам в американской армии - над ними постоянно издеваются и в любую минуту могут выгнать из армии. И они окажутся в армии безработных и умрут от голода под забором. А вас тут кормят, одевают, но вы этого не цените. О, скольких солдат в тот миг посещала мысль: «О, если бы меня из этой армии выгнали - как бы я был бы благодарен!»

Два раза политинформацию проводил «особист» из штаба гарнизона - майор Л. От его речей было жутко. Вся его бурная речь сводилась к одной мысли: «Как жаль, что ныне нет в живых товарища Сталина. Я бы тогда половину вас расстрелял, а остальные несли бы службу как надо!» Я ещё подумал тогда: «Ну, в этом я и не сомневаюсь - если дорвётесь к власти, опять утопите страну в крови. На этот раз окончательно.» Еще он повторял одну мысль: «Я знаю, среди Вас есть люди, которые враждебно относятся к советской власти. И мы за ними следим. Одного я не понимаю: если человек советской властью недоволен, чего с ним возится? Расстрелять его [туда-растуда]!» (Тут у него была длинная триада, смысл которой можно было понять только фигурально и приблизительно - таких слов в словаре нет). В чей адрес это всё было сказано, некоторые из присутствующих прекрасно понимали. Но больше других потрясло меня совсем не это политзанятие.

Было одно печальное армейское утро. Утро в советской армии не могло быть весёлым. Нас опять в седьмом часу утра загнали в «ленинскую комнату» и сказали. что будет политинформация. Зашёл лейтенант П. Выглядел он намного старше, чем другие лейтенанты батальона. Причём очень сомнительно, что пьянство и разврат могли бы так состарить человека. Очевидно, он не выглядел, а действительно был намного старше других лейтенантов. Но в его возрасте он не был ни майором, ни капитаном. Судя по всему его разжаловали за какой то проступок. Это случалось в «батальоне смерти» не однажды. Лицо его было постоянно будто помятое. Форма была более-менее чистая и даже слегка поглаженная (хотя не всегда - видели его и в грязной и в помятой форме), но лицо, которое невозможно привести в нормальное состояние утюгом, выдавало в нём алкоголика. Много офицеров батальона заходили в солдатскую казарму пьяными - это уже никого не удивляло. Но чтобы до такой степени - заходить в казарму к солдатам и еле держатся на ногах, а потом падать и засыпать где-то в углу на полу - это переходило любые границы. Видел я его однажды в казарме - шатался из стороны в сторону и кричал, запинаясь и путая слова: «Смирно, сволочи! Смирно, я вам сказал! Вы знаете, кто я такой? Я тут самый большой начальник и командир! Я вам покажу кто я такой!» 

Были в части офицеры, которых боялись и были такие, которых уважали. Этого же - не просто презирали, а глубоко презирали до такой степени, что игнорировали все его приказы без исключения. И вот это чучело гороховое пришло утром нас воспитывать политически и нести нам истину о событиях в мире! Я впервые видел его трезвым. Он был слегка побрит и в чистой форме, но не смотря на это, он излучал некую грязь. Бывают такие люди - всё, что они говорят, автоматически превращается в грязь.

Политинформацию он начал с того, что сообщил, как ему не хотелось сюда приходить в такую рань, на утро у него были совсем другие планы, по его словам, он планировал утром совершить некий биологический акт, некое действие, связанное с его физиологической стороной жизни. Дальше пошёл рассказ о том, как он провёл ночь. Судя по его словам - очень бурно. Но всё осталось без некого итога, ибо пришло время бежать на службу. «Эх, лучше б я…» - тут у него пошли фантазии на тему: «Как бы я провёл это утро» с анатомическими подробностями, с использованием нецензурных слов. О, где Ты, Зигмунд? Какой материал собрал бы ты для своих теорий! У некоторых солдат подобные рассказы офицеров о своей личной жизни вызывали нездоровый интерес и оживление. Но тут в глазах всех слушателей была такая зелёная тоска… Зеленее, чем цвет их формы.

Но тут лейтенант вспомнил, зачем пришёл. Свежий номер «Правды» читать не было у него никакого желания и по сему ударился он в воспоминания. Начал рассказывать эпизоды своей службы в Афганистане. Как ехали они на БТР через какой-то кишлак, увидели магазин и, конечно же, специально зацепили угол магазина БТР-ом. Стену, естественно, развалили. В магазине оказалось много хороших, полезных и вкусных вещей, которые  они тут же в БТР и загрузили. «Какой-то дед с бородой начал громко возмущаться и чего-то там по-своему бубнить, так мы его из калаша и [застрелили ко всем чертям]!» - нецензурную часть его рассказа пропускаю. Потом, по его словам, они заехали в другой кишлак и развлекались тем, что насиловали местных женщин. Я не зная, какая часть его рассказа была правдой, а какая выдумкой. Но рассказы о мародёрствах советских офицеров в Афганистане приходилось мне слышать и от других офицеров ещё дважды - и всё на политинформациях. И каждый раз это описывалось как доблесть, чуть ли ни как подвиг. Вот, мол, служба там весёлая - отправят вас туда - будет чем утешится. Не сомневаюсь, что подобные факты действительно имели место. Но хвастаться этим на политинформации - это просто вершина цинизма.   

Я слушал и думал: «Неужели никогда не придёт тот день, когда тебя и тебе подобных, и тех, кто тебя послал в ту несчастную страну посадят на скамью подсудимых?»

Этого офицера я видел ещё раз где-то полгода спустя. Он пришёл в казарму пьяный до свинского состояния и в гражданке. Если не ошибаюсь, его судили на суде чести офицеров за какой-то очередной проступок, разжаловали и выгнали из армии. Он пришёл чего-то там выяснить… Дежурный по части офицер, увидев его, вызвал солдат из караула, приказал этого «кадра» избить и выбросить за пределы части. Что солдаты с удовольствием и сделали. Его спустили с лестницы, потом потащили за ноги в сторону КПП и выбросили за пределы зелёного забора. Выглядело это ужасно и отвратительно. Путь это и бывший офицер - но офицер - и приказывать солдатам его бить…

Мне впервые в жизни стало жаль человека, которого я глубоко презирал.

(Авторский перевод. Написано на основе реальных событий 1983 - 1984 годов.)