предатель номер один. гл. 9

9

Его держали в одиночке,
Пытался он себя убить;
Тюремные пропустим строчки,
Он не хотел там даже жить.

Он объявлял там голодовки,
Убить пытался сам себя,
Страдал он от жестокой «порки»,
И заболел он в ней сидя.

Боязнь, чтоб был смертельный случай,
Тяжёлую найдя болезнь,
Досрочно выпустили, лучше,
Чтоб он «продолжил жизни песнь».

До нового тысячелетья
Оставалось года два,
Не годным он для долголетья,
Был выпущен «с большим едва».

Вновь имя Маркуса мелькало
В заголовках всех газет,
И не покажется нам мало,
Всем людям Клингберга привет.

Привет, как выход мемуаров;
Досрочно отбывший свой срок,
Обжёг он общество «пожаром»,
Всем интересным смыслом строк.

Болезнь, что стала той причиной,
Ему чтоб выйти из тюрьмы,
Настолько оказалось длинной
Для завершения борьбы.

Не только он тогда не умер,
Ещё и через десять лет,
Справлял в Париже Праздник Пурим,
У дочери, как внука дед.

Там и писал он мемуары,
На них «сорвал» солидный куш,
Хотя постигла его кара,
Но всё-таки – был стойкий муж.

О том писал он мемуары,
С преклонным (92) возрастом шпион,
Давно покинув свои нары,
Что он разведкой – «обойдён».

Она ведь так и не узнала,
Кто главным в его «банде» был,
А всем «оркестром» управляла,
Ему крышуя как бы тыл;

Разведки русской резидентом,
Его любимая жена,
Пренебрегая сим моментом,
Она осталась – не видна.

И ещё – прокол в разведке,
Пожалуй, самый главный штрих,
Во всей шпионской этой ветке,
Нехватке данных всех у них.

ШАБАК настолько был уверен,
Что Клингберг действовал один,
Что он, как тот трудяга «мерин»,
Был в деле главный господин.

Что дело было всё закрыто,
К нему пропал и интерес,
Разведка оказалась «сыта»,
Похоже, в ней сидел балбес.

Ещё главнее достиженье
Шпионов – Клингберга с женой,
Но не нашло разоблаченья,
Ещё фигуры запасной.

А дело в том – в семидесятых,
Им удалось завербовать,
Он в изысканиях «богатый»,
Согласие шпионом стать;

Учёного больших открытий,
Он Премии лауреат,
Важнейших в связи с тем событий,
Ему наш Клинберг стал, как «сват».

И информация ценнее,
И вес в науке так велик,
Его известность -- поважнее,
У него и много книг.

Имел всегда он разрешенье
На выезд в эСэСэСээР,
ШАБАК давал все наставленья,
С учётом всех возможных мер.

Его участие в научных,
Всех конференциях в стране,
С кем в отношениях не лучших,
Израиль «плыл, как на волне»;

На них-то шла и передача
Научных всех секретных тем,
А инструктаж, как неудача,
Всегда он проводился всем.

О наставлениях ШАБАКа
Смеялся в книге в полный глас,
Ведь всё равно, коту, собаке
Говорить им каждый час;

Как перед мискою сметаны
Вести себя, не съев её,
Но он в вопросах всех обмана
Искусство показал своё.

Но имя он, не называет,
Вообще, всё -- правда или ложь,
Жену лишь он упоминает,
Она давно почила «в ночь».

Но в мемуарах – подтвержденье,
Раскаянья в них – ни «на грош»,
Вина достойная презренья,
Лишь он один во всём хорош.

Мужчина твёрдых убеждений,
Уверенность в нём взяла верх,
Что служит миру он с рожденья,
Войны все средства – это грех.

До самой смерти (2015) жил в Париже
У дочери, а с ним и внук,
А внук, как мы чуть скажем ниже,
Компартии был верный друг.

В Москву он приглашался часто,
Где орденом был награждён,
Уверен, прожил не напрасно,
И в этом твёрдо убеждён.

ЦЕХАЛа бывший подполковник,
С Израиля пе;нсию (2000 е) имел,
Ему он стал, как не угодник,
Он изменить ему посмел.

Её не то что не хватало,
Катастрофически мала,
Везде на жизнь её так мало,
Такую – жизнь ему дала.

Едва ли Клингберг не открыто
Смеялся над судом страны,
Как он, прикинувшись так хитро,
«Мне годы боле не нужны».

А он, спокойненько в Париже
Прожил ещё семнадцать лет,
Он человеком стал в престиже,
Его теперь узнал весь свет.

Февраль 2016