67 АААА. Жизнь о жизни, дополнением

Жизнь при жизни.

Исполнял я на тромбоне.
На эстрадном скромном троне.
Под звучание оркестра.
Песни творчества Бернеса.

Мой тромбон там пел о жизни.
Кто любил её при жизни.
И кто её благословлял.
Тот веру в людях поднимал.

А мелодию о жизни.
Понимали все при жизни.
Всем она близка любима.
И для всех была значима.

С журавлями улетая.
Землю нашу покидая.
Жизнь при этом не кончалась.
Жизнь при жизни продолжалась.

    Припев.
И поэтому сейчас.
Жизнь кипит ключом у нас.
Как и прежде будем жить.
Потому что любим жизнь.

Так уж получилось в моей жизни, куда бы не попал,где бы не работал, всегда полностью отдавал себя любому занятию. Будь в детской Абаканской Колонии, или в другом, каком месте. В той же колонии, я отдавал утреннюю пайку ребятам, которые находились в карцере - кандее. Дело в том, что кто туда попадал, тому урезали часть пайки хлеба и уменьшался рацион питания на весь день. Мне было их жалко и я  уделял им часть своего хлеба. Также собирал окурки, потрошил из них табак и тоже, через окошко с решёткой переправлял туда же. Попки (так у колонистов назывались конвоиры) меня подкараулили, схватили и тоже в карцер, но прежде меня избили в кровь. Били сильно и я от боли и испуга сильно кричал. Когда втолкнули к ребятам, то я размазывая слёзы с кровью во всеуслышаньё сказал, что у меня есть дядя Паша, который, который работает миллиционером, и что он им - попкам отомстит. Ребята, как услышали это и с возгласом - А, у тебя дядя Паша милиционер и бросились на меня с кулаками. Их остановил самый старший, паренёк, лет четырнадцать от роду, который остановил их словами - Он же ведь не виноват, что у него дядя Паша милиционер. Вот такая мне была наука. Все дети в колонии были, как правило беспризорники, у которых во время Войны погиб отец, а то и мать.Ещё было много эвакуированных детей возраста 12 и 15 лет, которые во время эвакуации потеряли родных взрослых. И все они, в том числе и я, перенесли и голод, и холод, а тут им ещё пайки были урезаны. Этого я понять не мог, и поэтому и делился с ними.
Так уж получилось, что ни где ни когда, я не видел такого славного коллектива, как среди этих колонистов. Не было там ни какой дедовщины. На протяжении всей своей жизни, иногда приходилось видеть колонию во сне, и утром всегда это вспоминал с большим удовлетворением. Продолжении следует о тромбоне, музыке, слушателей.
Продолжение. Да, действительно я считаю, что, если я так играл на тромбоне, что зрители овацию так устраивали, что зал трещал от их аплодисментов.
Зрители, так себя вели, что не знаю, как и описать. Они, просто ревели от восторга. Они так, восторгались, что сильными рукоплесканиями, они не ограничивались. Они кричали что – то. Они яростно стучали ногами о пол. Всё это сопровождалось стоя. Тем более, в концертных залах своя акустика подбиралась так, чтобы звук до всех доносился не только правильным и приятным, но, подозреваю, ещё и по можщности, тоже подбирался. И, всё это было, подобно какафонии, которая нас – музыкантов, радостно оглушала.
Всё это я пишу, ни сколько не прибавляя и не уменьшая. Поди, до сих пор может найтись не мало свидетелей среди зрителей города Петропавловска  - Качатского. Где бы не выступал наш самодеятельный эстрадный оркестр бригады эсминцев, нас всегда ждала такая счастливая участь таких громоподобных оваций. Будь это на танц - площадках города, будь это во внутренних помещениях. Везде выступали на бис - бис - бис. Помнится, особенно на танц – площадках. Там такое творилось, что, казалось настил, вот, вот под ногами танцующих -  провалиться. Открытие начиналось со звуков моего тромбона, завыванием с ноты фа второй октавы до нот ниже соль и далее. Слова были, примерно такие. «Взять, позволь заноза, ласковые руки, не вини матроса, в длительной разлуке….     Слова этой песни, мне принёс старший матрос Кричмар и попросил написать мелодию. Сколько я над этим не бился, ни чего не получалось. Всё, что –то протяжное и старинное.  Но, всё таки, кто – то написал мелодию, которая соответствовала ритму того времени и получился настоящий шедевр.  Где бы эту мелодию не исполняли первым,  в программе, везде такой приятный успех. На редко выступали и в доме культуры в посёлке «Завойко»  там мы были своими, и принимали нас, как своих. Почему мне захотелось  вспомнить и это селение? Эта часть города была названа в честь прославленного замечательного адмирала Завойко.  В 1854 году в Авачинскую бухту – губу, зашёл военный флот: Англии, Франции Турции. Не помню по истории, какой численности десант стал высаживаться в район Сопки любви, близ города Петропавловска – Камчатского, но он в несколько раз превышал гарнизон города, во главе адмирала Завойко.  У него под рукой было всего 170 матросов (сто семьдесят) штыков. И эта горстка моряков  с  адмиралом, на голову разбила соединённую армаду этих трёх стран. Я, почему написал об этом. У меня, сразу в глазах, влага от гордости появляется, как только вспоминаю об этом. Да и читатели, возможно, не каждый об этом знает. Вот написал, и легче стало. Нужно продолжить о том, каков был зритель, который смотрел и слушал нас. Это был настоящий зритель, как правило моряки военных кораблей, а также те, кто уже закончил службу и работал на морских судах, как, но уже на гражданском флоте: буксирах, пассажирских, грузовых и рыболовецких. На рыволовецких -  промысловых: больших, средних и малых. Особенно малых: сейнерах и ботов. Эти суда, почти одинаковые в  размерах, только у сейнера сейнерная площадка поворотная, а у бота не поворотная. Его, ещё называют, просто РБ №  1161. Именно, работая на таком номере бота, и был этот РБ 2 1161 занесён в летопись трудовой Ленинской вахты в усть – Камчатском рыбокомбинате. Газеты под рукой сейчас нет. Именно эти суда – РБ, считаю самыми лучшими. О их гибели, мне не приходилось слышать, только лишь при перегрузах. У обоих стояли дизельные немецкие двигатели БУКАУ ВОЛЬФ с силой 80 л\с. А, вот сейнера малые, гибли везде, и не только от перегруза. Лично, мне они не нравились своей конструкцией. Работать приходилось на них много. Вот именно, на всех таких работающих гражданских судах, флотилиях и слушал нас зритель, слушал нашу самозабвенную игру, песни. Бывало, и в рестораны приглашали. Там иногда сидели профессиональные оркестры. Все люди сидели за своими столиками: выпивали, ели, разговаривали, но ни кто не танцевал. И, как только мы выходим из – своих столиков, ещё ни чего не играем, а народ, как по команде, уже  стоит парами и жлёт наше творчество. При первых же звуках, как с ума сходит.  И, понеслась круговерть. Это отрывались люди, которые были на работе в таком же сумасшедшем экстриме. Они знали, что в любое время на работе, могли погибнуть, получить инвалидность. Вот такой народ, был нашим зрителем. Мне тоже, не только, как песне поётся: - Раз пятнадцать, он тонул, даже глазом не моргнул. Нет, такие люди не пятнадцать раз тонули а куда больше., Смамое главное, тонуть, тонуть, но и спасаться не мало спасались, за счёт своих качеств, как хорошо морскую практику. Так и за счёт смелости и братской взаимопомощи. Ко слову сказать, я ведь в оркестре играл, в самодеятельном на службе. Свои обязанности выполнял на все сто процентов. После любого увольнения и игр в населённых пунктах, возвращался на корабль и одевал на руку букву -  рцы, что обозначало, нужно стоять вахту.

Девятков владимир Прокопьевич 77 лет 7 месяцев 27\7\16  тг.