Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо 55

К Юлии.

   О, умрём, моя нежная подруга, умрём, любовь моего сердца!
Для чего нам отныне наша постылая молодость? – Ведь мы изведали все её утехи до конца.
Объясни, если можешь, что довелось мне перечувствовать в ту непостижимую ночь, когда соединились наши сердца,
помоги мне понять то, что я испытал,
или позволь расстаться с жизнью, ибо она лишилась всей той прелести, что ожидал, 
которою я наслаждался вместе с тобой и которую так ждал.
Я упивался утехами любви, а мнил, что познаю счастье, которое искал.
    Ах, я лелеял лишь пустые мечты и о каком-то суетном счастье грезил.
Плотские вожделения обольщали мою грубую душу. Ах, что я себе вообразил?
Только в них я искал наивысшее блаженство, но я постиг,
что  лишь изведав чувственные наслаждения, я начал духовные обретать.
О чудо природы! В них – высшая благодать!
   Божественная Юлия! Какое блаженство – обладать твоим сердцем, дарящим  красоту зари,
пред этим бледнеют восторги самой пылкой любви.
   Нет, я скорблю не оттого, что не вкушаю их! О, нет!
Откажи мне, если так надобно, в упоительных ласках, за которые я отдал бы тысячекратно свою жизнь, весь свет,
но только дай мне вновь насладиться всем тем, что возвышеннее их в тысячу крат, прекраснее этого нет!
   Дай мне вновь насладиться тем слиянием душ, которое ты предвещала и позволила мне вкусить.
Дай вновь насладиться дивной истомой, излияниями наших сердец, в которых так волшебно быть.
Дай вновь насладиться пленительным сном, в который я погрузился, припав к твоей груди  с наслаждением,
дай вновь насладиться ещё более отрадным пробуждением
и нашими прерывистыми вздохами, и лобзаниями, и слезами умиления,
которыми мы упивались в сладостной неге откровения,
и тихими стонами, слетавшими с твоих уст, 
когда в тесных объятиях сердце твоё льнуло к сердцу, созданному для соединения с ним, для высших чувств.
    Скажи мне, Юлия, ведь ты так чувствительна, что хорошо умеешь судить о чувствах других,
как ты думаешь, впрямь ли было любовью то, что я чувствовал прежде у нас двоих?
   Мои чувства, поверь мне, со вчерашнего дня изменились и притом сильнее.
Не пойму сам, но они не так страстны, зато отраднее, волшебнее, нежнее.
    Помнишь ли ты о часе, который мы провели в тихой беседе о любви нашей
и о нашем смутном и страшном будущем, которое заставляло нас ещё живее ощущать настоящее, ещё краше?
    Помнишь ли ты об этом, увы, быстротечном часе, овеянном лёгкой печалью,  придавшей нашей беседе нечто столь трогательное, но словно покрытое вуалью? 
    Я был спокоен, а ведь я был рядом с тобою. Я тебя обожал, но ничего более не желал.
Я себе иного даже не представлял, –
высшего блаженства, – лишь бы вечно, вот так, лицо твоё льнуло к моему,
лишь бы чувствовать твоё дыхание на своей щеке самому,
лишь бы твоя рука обвивала мою шею, ты – совершенство!
Какое умиротворение всех чувств! Какое чистое, долгое, всеобъемлющее  блаженство!
Завороженная душа упивалась негой, – казалось, так будет всегда, так будет вечно.
Нет, не сравнить исступление страсти с этим душевным покоем, казалось, навечно.
    Впервые за всю свою жизнь я испытал его возле тебя.
Однако суди сама о той странной перемене, которую я ощущаю, любя:
нет в моей жизни часа счастливее и мне хотелось бы, чтоб только этот час длился вечно.
Так скажи, Юлия, разве прежде я не любил тебя? Или не люблю сейчас бесконечно?
   Не люблю?
Что за сомнения! Да разве я уже не существую?
Или жизнь моя не так же сосредоточилась в сердце твоём,
как в моём?
Чувствую, – да, чувствую я, –
ты стала мне в тысячу раз дороже, Ты – судьба моя!
    В своём изнеможении я обрёл новые душевные силы и полюбил тебя ещё нежнее. Правда, чувства мои стали спокойнее, зато и характер их стал ещё глубже и многообразнее.
Ничуть не ослабнув, они умножились. Кроткое дружеское участие умеряет порывы страсти
и нет, поистине, таких душевных уз, которые не соединяли бы нас с тобою ныне. Это в нашей власти.
   О, моя нежная возлюбленная, о, моя супруга,
сестра, милая моя подруга –
любезные мужскому сердцу –
теперь я ваш слуга!
     Признаюсь, к великому своему стыду и унижению, я стал сомневаться:
уж не возвышеннее ли твоя любовь моей любви? Я не хочу таким остаться.
    Да, Юлия моя, ты – властительница моей жизни  – и в шуме толпы, и в тиши;
и я обожаю тебя всем своим существом, я обожаю тебя всеми фибрами души, –
но у тебя душа более любящая, любовь глубже проникла в твоё сердце, это чувствуется. это видно,
она и одухотворяет твою красоту, и сквозит в твоих речах, это очевидно,
придаёт твоим очам трогательную нежность,
звукам голоса твоего волнующую проникновенность;
она и сообщает другим сердцам в твоём присутствии, неприметно для них, неуловимые движения твоего сердца  – для каждого из них.
   Как же далёк я от этого очаровательного состояния души, когда она всё наполняет собою.
Я хочу насладиться любовью,
а ты любишь. Я упиваюсь восторгами страсти,
ты же – самой страстью.
   Мой любовный пыл – ничто по сравнению с твоею пленительной томностью,
а чувства, которыми питается сердце твоё, и есть само блаженство, любви наваждение.
Не далее как вчера я вкусил это – столь чистое – наслаждение.
   Ты мне оставила частицу непостижимой прелести, живущей в твоей душе,
и вместе с твоим сладостным дыханием в меня словно проникает новая душа уже.
Так поспеши, заклинаю, завершить своё творение. Возьми у меня то, что ещё осталось от моей души,
и замени одной лишь своей душой.  Поспеши!
    Да, прекрасный ангел мой, неземное создание, только чувства, подобные твоим,
способны воздавать славу твоей красоте, приятной нам обоим.
   Только ты одна достойна и внушать любовь,
и чувствовать её вновь и вновь.
Ах, надели меня своим сердцем, Юлия моя, ведь ты этого желаешь,
чтобы я смог любить тебя, как ты заслуживаешь!

–––––
Жан-Жак Руссо. ПИСЬМО LV.
К Юлии
О, умрем, моя нежная подруга, умрем, любовь моего сердца! Для чего нам отныне наша постылая молодость, — ведь мы изведали все ее утехи. Объясни, если можешь, что довелось мне перечувствовать в ту непостижимую ночь, помоги мне понять то, что я испытал, или позволь расстаться с жизнью, ибо она лишилась всей той прелести, которою я наслаждался вместе с тобой. Я упивался утехами любви, а мнил, что познаю счастье. Ах, я лелеял лишь пустые мечты и грезил о каком-то суетном счастье. Плотские вожделения обольщали мою грубую душу. Только в них я искал наивысшее блаженство, но я постиг, что, лишь изведав чувственные наслаждения, я начал обретать духовные. О чудо природы! Божественная Юлия! Какое блаженство — обладать твоим сердцем, пред этим бледнеют восторги самой пылкой любви. Нет, я скорблю не оттого, что не вкушаю их! О, нет! Откажи мне, если так надобно, в упоительных ласках, за которые я отдал бы тысячекратно свою жизнь, но только дай мне вновь насладиться всем тем, что возвышеннее их в тысячу крат. Дай мне вновь насладиться тем слиянием душ, которое ты предвещала и позволила мне вкусить. Дай вновь насладиться дивной истомой, излияниями наших сердец. Дай вновь насладиться пленительным сном, в который я погрузился, припав к твоей груди, дай вновь насладиться еще более отрадным пробуждением и нашими прерывистыми вздохами, и слезами умиления, и лобзаниями, которыми мы упивались в сладостной неге, и тихими стонами, слетавшими с твоих уст, когда в тесных объятиях сердце твое льнуло к сердцу, созданному для соединения с ним.
Скажи мне, Юлия, — ведь ты так чувствительна, что хорошо умеешь судить о чувствах других, — как ты думаешь, впрямь ли было любовью то, что я чувствовал прежде? Мои чувства, поверь мне, со вчерашнего дня изменились. Не пойму сам, но они не так страстны, зато нежнее, отраднее, волшебнее. Помнишь ли ты о часе, который мы провели в тихой беседе о любви нашей и о нашем смутном и страшном будущем, которое заставляло нас еще живее ощущать настоящее? Помнишь ли ты об этом, увы, быстротечном часе, овеянном легкой печалью, придавшей нашей беседе нечто столь трогательное? Я был спокоен, а ведь я был рядом с тобою. Я обожал тебя, но ничего более не желал. Я даже не представлял себе иного, высшего блаженства, — лишь бы вечно, вот так, лицо твое льнуло к моему, лишь бы чувствовать твое дыхание на своей щеке, лишь бы твоя рука обвивала мою шею. Какое умиротворение всех чувств! Какое чистое, долгое, всеобъемлющее блаженство! Завороженная душа упивалась негой, — казалось, так будет всегда, так будет вечно. Нет, не сравнить исступление страсти с этим душевным покоем. Впервые за всю свою жизнь я испытал его возле тебя. Однако суди сама о той странной перемене, которую я ощущаю: нет в моей жизни часа счастливее, и мне хотелось бы, чтоб только этот час длился вечно . Так скажи, Юлия, разве прежде я не любил тебя? Или не люблю сейчас?
Не люблю? Что за сомнения! Да разве я уже не существую? Или жизнь моя не так же сосредоточилась в твоем сердце, как в моем? Чувствую, — да, я чувствую, — ты стала мне в тысячу раз дороже. В своем изнеможении я обрел новые душевные силы и полюбил тебя еще нежнее. Правда, чувства мои стали спокойнее, зато и характер их стал еще глубже и многообразнее. Ничуть не ослабнув, они умножились. Кроткое дружеское участие умеряет порывы страсти, и нет, поистине, таких душевных уз, которые не соединяли бы нас с тобою ныне. О моя нежная возлюбленная, о супруга моя, сестра, милая моя подруга! Какую ничтожную долю чувств своих выразил я, перебрав эти имена, самые любезные мужскому сердцу!
Признаюсь, к великому своему стыду и унижению, я стал сомневаться: уж не возвышеннее ли твоя любовь моей любви? Да, Юлия моя, ты — властительница моей жизни, и я обожаю тебя всем своим существом, я обожаю тебя всеми фибрами души, — но у тебя душа более любящая, любовь глубже проникла в твое сердце, это видно, это чувствуется. Она и одухотворяет твою красоту, и сквозит в твоих речах, придает твоим очам трогательную нежность, звукам голоса твоего волнующую проникновенность; она и сообщает другим сердцам в твоем присутствии, неприметно для них, неуловимые движения твоего сердца. Как же далек я от этого очаровательного состояния души, когда она все наполняет собою. Я хочу насладиться любовью, а ты любишь. Я упиваюсь восторгами страсти, ты — самой страстью. Мой любовный пыл — ничто по сравнению с твоею пленительной томностью, а чувства, которыми питается сердце твое, и есть само блаженство. Не далее как вчера я вкусил это, — столь чистое, — наслаждение. Ты мне оставила частицу непостижимой прелести, живущей в твоей душе, и вместе с твоим сладостным дыханием в меня словно проникает новая душа. Так поспеши, заклинаю, завершить свое творение. Возьми у меня то, что еще осталось от моей души, и замени одной лишь своей душой. Да, прекрасный ангел мой, неземное создание, только чувства, подобные твоим, способны воздавать славу твоей красоте. Только ты одна достойна и внушать любовь, и чувствовать ее. Ах, надели меня своим сердцем, Юлия моя, чтобы я мог так любить тебя, как ты заслуживаешь!