Печальная пьеса

Билет на пароход

Ни фунта, паромщик, ни лиха, ни сил,
Строка доползла к легендарному руслу,
А хоть бы и сам за язык притащил:
«Берешь?» – «Извини, не читаю по-русски».

И как оно там на классическом вашем:
«Вот так и торчу с фонарем на мосту.
Обратного нет, и моторка не пашет,
Махнул бы пешком, да ноги не найду».


Мартовское облако

– Отец, мне больно плыть по небу,
Я вижу голые надежды
Под расползающимся снегом.
Там их натянутые руки,
Сплетенные в тетивы жалоб.
И многорукий лес безбрежен,
И океан в ладони малой
У каждого. Весна морозна.
А ты везде, но лишь не рядом,
Где каждый палец стрел упругих
В мои глаза направлен грозно.
Я почернею в их печали,
Я тяжелею с каждым взглядом.

– Поплачь, поплачь – и полегчает,
Сегодня дождь с весенним градом.
Прекрасны вешние закаты
И ты, роняющее слезы
О молодости безвозвратной.


Последняя стопка
                Сдача макулатуры в рабочей версии

Нынче клубника дешевле гороха,
Лист Пастернака дешевле клубники.
Взвешено кантарем бремя великих
В библиотечно-библейские сроки.

Эх, Моисеи советской культуры,
Стопочка ваша – не ваша попойка.
Вам до пустыни волшебная фура,
Скажем, залетная русская тройка,
Всех уровнявшая «Макулатура».


А

Ахматову я не любила,
Как галантин под строчкой зябкой,
Там равнодушие сквозило
В чудесно спутанных перчатках,
Да мало ли за что еще.
Но вот Катаева сказала –
И ржавый век и дух вокзала
Сменил серебряный ее.


На всем зеленом свете

Сегодня выпал тополиный снег,
На всем зеленом свете пух и перья.
Весну один придумал человек,
Другой открыл окошко и поверил.

А если бы сегодня он проспал,
Весь день бы зря по свету пух летал.


Печальная пьеса

Мы играем злую пьесу
С драматическим финалом
Постепенно в ней исчезнут
Все успевшие к началу
Командоры с пьедестала
Запыленные дублеры
Трубадуры и суфлеры
И шаги от Командора
Реплика повиснет в зале
Повисит и разобьется
И останутся на сцене
Два костюма театральных
Дон Сеньор с сеньорой Донной
У открытого рояля
С тишиной умалишенной
В общем кончится печально
Если зритель не вернется


Кит

Вышел маленький скандал
Форточкой открытой.
Сорванца пережевал
Челюстями быта

Город-молот, город-черт,
Город-черт-те-кто-еще.

Все уснули и плывут,
Сны большие глядя,
Дяди, тети, маламут
И плохие тети.

И коробка, и щенок
Спят и удирают,
Удирают со всех ног,
Хвостиком махая.

Город-труженик не спит,
Город перевозит.
Тихо полное урчит
Брюхо на морозе.


Джек

Рос подсолнух золотой
В небе голубом.
Это Джек построил дом
И зовет с собой.

Он хороший человек,
До сих пор зовет.
Он на небе лучше всех
Ангелов живет.

Я, наверно, соглашусь.
Только знаешь, брат,
Как с тобою поведусь,
Свалимся назад.


Последняя привычка

Когда мы станем старыми
И станет нас не жалко
И будет нас противно
И некуда девать

Тогда пойдем мы в церковь
Пойдем мы прямо к Богу
И спросим откровенно
От всей нее
За что?

А он нам не ответит
А кто им отвечает
Глухим с дурной привычкой
Вопросы задавать


Liberty на общем фоне

Еще немного ярких пятен
Покажет нам калейдоскоп,
И как исход ни вероятен,
Но после есть нюансы, чтоб:

Вот ты проснулся, как сурок, –
А вид не тот совсем, и время
Елей накапало на темя
И вколотило гвоздик в гроб.

И ты на собственных поминках
Лежишь, немного спав с лица.
Не пьешь с козлом, не ссышь в ботинки
И не прощаешь подлеца.

В одном в сиянье фонаря
Встаешь, не приходя в сознанье,
Дохнуть на общее собранье:
– Что, суки, радуетесь зря?


Вынос

Мы пришли на вынос тела
Подле плакали него
Отлетевшая смотрела
Мимо нас на никого
Будто в ней перегорело
Духовое вещество
Много суток до того
Но теперь какое дело
Похороним и его


Куриный бог

*
Я сижу на самой крыше,
Над землею свесив ноги.
Ходят куры по дороге –
Мне три метра к небу ближе.
А в кармане кукуруза.
В сердце вегетарианство.
И блестит на солнце пузо –
Это, куры, вольтерьянство.

*
Муха лапки потирала
И смотрела на меня.
И не то чтоб издевалась –
Чтобы было, чем занять
Пару лишнюю отростков
Птице маленького роста
В бесконечной муке дня,
Лето красное кляня.

*
Я болею отвращеньем
И, наверное, умру.
До утра от нетерпенья.
От обиды поутру.

*
Ночами в тишине
Куда они идут? –
Сползая по стене,
Щелкунчики минут.

И тикают о нас,
И шепчутся о чем?
«Убили пятый час
И за шестым идем».

*
И мы, одетые в слова,
Как облетающая осень,
Еще горим и плодоносим,
Как листья держимся едва
За ветку кривобокой сливы,
Такой на каждый год червивой,
Что и не станешь обрывать.

*
Порхают ножницы в руках
Вот клювом щелк стальная птица
И только вжик
И только ах
И больше волосу не виться
Не прятать шпильки в волосах

*
Я смотрю в окно на снег
На гнездо в окне воронье
Много мимо посторонних
Ходит радиопомех
Перетаптывает снег
Держит птица оборону
Я болею за ворону
А ворона против всех


Цветы

могила уже полна
больше смерти не помещается
оставшиеся мертвецы подходят
отламывают с хрустом сухую фалангу
бросают на искусственные цветы и бредут жить дальше
разматывая по дороге бумажные бинты
издалека кажется ветер играет ленточками


Птицы

они жили предчувствием конца
ни на что второстепенное уже не отвлекаясь
она приближалась и задерживалась
но все же неотвратимо спешила навстречу
а зачарованные авгуры откликались на протяжный зов могильщицы
раскачиваясь на жердочках и продолжая безотрывно ожидать
словно ничего сладострастнее в мире еще не придумано


Престранное утро

Престранное утро случится с тобой,
Проснешься, не вспомнив ни город, ни дату.
Так и они забывают когда-то:
Знакомые вещи одна за другой –
Хозяйские руки, письмо – адресата.
Так ты не вернешься однажды за мной.

А тени по стенам вьюнами ползут
И шепчут, качаясь безглазо: «Кто тут?» –
И чайная роза в предутреннем синем
Звенит колокольчиком в дымном кувшине.
Так утро глаза голубые откроет,
Уснувшую розу найдет под рукою
И птиц воскресит в безголосом саду,
Когда я вернусь и тебя не найду.


Театр Снов

В Театральном дают «Сновиденье».
Всюду плавают рыбы и птицы.
Театр Снов приглашает разбиться,
Натирая до блеска ступени.

Но играет за сходную цену
Тот же вальс, тот же треш, тот же случай.
Балетмейстер, привыкнув к падучей,
На ходу предлагает замену.

На лету обрезает страховку,
Полагая считать преступленьем
Слабонервное сердцебиенье,
Каждый выворот крыльев неловкий.

Пережившие акт выбраковки,
В зале спят кистеперые птицы.
В Вечном Риме «Процесс Галилея».
Только страшно об воду разбиться.
И еще
Не разбиться страшнее.


Ловцы вспышек

Ловцы танцующих мгновений,
Открытым глазом диафрагмы
Мы вырываем вас из храмов,
Лишая ног и продолжений.

Ведем застигнутую вечность
В застенки строгого режима,
Где ни разбиться, ни отречься,
Лишь танцевать неудержимо.

Мы вас наколем на иголку,
Приговорим и оправдаем,
Играть оставим и умолкнем,
Ни сна, ни сил не обещая.

Разглаживает шрамы Лета,
Проходит с гусеничным громом
По всем закрытым переломам
Железной бабочкой балета.

Но улыбайтесь, мы знакомы –
Вы геликония дневная.
Мы вместе выпали из комы
И больше в такт не попадаем.


Вечера

Так простодушны были вечера,
Входили в дом и оставались к чаю,
Соприкасалось завтра со вчера…
Я по таким касаниям скучаю.

Я их люблю за месяц на окне,
За тишину, бродящую по дому,
И за того, кто все еще по мне
Скучает, как ни по кому другому.

Там в сумерки не знают новостей,
Не наполняют комнаты гостями,
Чтобы болеть единственною ей
И здравствовать, как первые земляне.

Там зажигают спичкой фонари,
А снег и свет ложатся через шторы
На острова, где боги-дикари
Слова любви придумают нескоро.


Хамада

Тень бабочки, вспорхнувшей над сиренью,
Крыла ее,
Обрывка одного!
Пыльцы с крыла – на вдох стихотворенья
Для этой праздной легкости шагов.

Пусть неизбежность, вечная змея,
Переползающая в строчку через строчку,
Лежит под каждым камнем бытия
И бьет без слов в одну и ту же точку,

Ты слушаешь сердцебиенье Бога
И бьешься здесь, за пазухой, внутри,
Когда весна, когда сирени много,
Когда еще неделю не сгорит.

А там – хамад грядущее зеро,
Немое испытанье пустотою.
Но бабочка… но бело-голубое…
Но бабочки летящей болеро…


Тройка

Понеслась-полетела весна,
Комсомол и любовь погуляла.
Прогуляла всего до хрена,
Только тройка желаний осталась.

Мне с такою как раз по пути,
Запрягай! Попрощаемся, что ли.
Впереди только чистое поле.
Только ветер свистит впереди.