Августа белые звезды цикл стихов

АВГУСТА БЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ


Твой локоть не расторг еще союз
с моей ладонью, но соленый вкус
в груди, но отдаленный слышен звук –
о, я  узнал, узнал его, мой друг.

Уже растет он, рвется на простор,
в нем моря вкус, с ним невозможен спор.
Он говорит, мой голос перебив,
Что близок одиночества прилив,
Что вот пришла весна, и все течет,
Туда где время предъявляет счет…


                ПРУД

Здесь сумрак начинает суд –
Под тяжестью сплетений
Деревья сходят в черный пруд,
Как в вечность сходят тени.

И ничего не расплескать
От века отрешенным.
Безмолвие. Сомкнулась гладь
Над жизнью завершенной.

Уже плеснул последний слог,
И вот в молчанье скорбном
Торжественно, как эпилог,
Всплывает  лебедь черный.


* * *
Се оттепель, и сгрудились дома
Под низкими, слепыми облаками.
Отяжелела долгая зима,
И грязными газетными комками
Закону тленья учит новизна.

На снег мазками белыми, густыми
Легли следы. Весна, уже весна,
А жизнь еще по-прежнему длинна,
И мысли устают, как пилигримы.
И явственнее сердца колотье.
У старых лип отяжелели ветки,
Здесь кажется, что дуновенье ветра
Обрушит их чугунное литье.

Проходят люди. Мокрые виски,
Усталою такой  же ломит думой…
Вот так всегда на улицы Москвы
Приходит март – нерадостный, чугунный.


* * *

Прикажут: пли! – и вмиг стволы деревьев
окутает зеленый, свежий дым.
Ах, все не в нас их залп; другим, другим
огонь войны, могучей, самой древней.

Росистый, майский, утренний раскат,
слышнее ты раскатов артиллерий.
Но все открыт неутоленный взгляд,
кусты растут, но все не из артерий.

Зачем же раскалились добела
стволы берез? Зачем они все в воздух?
Рука все ищет рану... Поздно, поздно...
Война прошла. Над головой прошла.

* * *

 
Я вижу, как ветер бежит, закрывая руками лицо,
через лес и как травы на палочках вслед ему скачут,
как трусит серый в яблоках дождь над садами рысцой.
Я когда-нибудь это увижу и, верно, заплачу.

Оттого ли, что зрелость не больше, чем детский наив,
что и жизнь близорука, и с нею бессмысленно спорить,
что приходится больше по вкусу, чем белый налив,
даже детству невинному вкус безутешного горя.

Вот тогда-то, опомнясь, пойму я себя, наконец:
призывая не память, не то, что прожить мне осталось,
призывая в свидетели вас, о любовь и усталость,
я прощу свою юность, как сына прощает отец.

И приму тебя, август, и то, что вот с этого дня
мне не надо считать ни победы свои, ни просчеты...
Если жизнь обозналась и спутала с кем-то меня,
ничего не поделать – свой век доживу за кого-то.

* * *

Тяжелые, спелые ночи висят.
Розно и целою гроздью
срываются, падают в чей-нибудь сад
августа белые звезды,

чтоб в мае упавший в расщелину туч,
пчелою подхваченный где-то
и ею завязанный тщательно, луч
роняло усталое лето

плодом золотистым... А вот и рассвет
войти разрешения просит,
и трогает клена ближайшую ветвь
еще невысокая осень.

 * * *

Поклонись уснувшему сверчку,
Что-нибудь на память позабудь,
Шарфом обвяжись, задуй свечу,
Скрипни дверью и отправься в путь.

Есть судьба такая – выбирать,
Выбирая, что-нибудь терять,
А потом идти до новых пут –
Скрипни дверью и отправься в путь.
 
* * *

День уходит в темноте
калиткою не скрипнув,
чего-то нового хотеть
или о прежнем крикнуть
ему вдогонку – не могу
и сумрак гасит речь,
и так стоять мне на снегу
и тишину беречь.



* * *

Да где ж я, где?.. А так недалеко
стоял тому назад еще минуту.
Поди найди теперь... О, как легко
терять себя да на таком маршруте,

которым ты ходил не год, не два.
Быть может, этот я – в руке ольховый прутик,
иль тот чудак, плетущийся едва?
Поди узнай их всех... Моя, не обессудьте,

жизнь разбрелась, и вот живу вразброс.
Теперь все реже так и так мгновенней
не вдохновенье, нет – как зыбкий день осенний –
дрожит душа за пеленою слез.

* * *




Все осень,
все поздняя осень,
и тусклы, как призраки, дни.
И так же недолги, случайны, и сносит
их ветром, и бродят лишь ночи одни,
да тать, да с косою курносую
носит.

Выносит,
колесные оси
выносит едва колея,
и давится сумрак заоблачной костью...
Сто лет до рассвета, сто верст до жилья,
в котором не ждут тебя в гости
всю осень.

* * *

Не в том вопрос, кто у кого в долгу,
А в том ответ, что не найти ответа.
Сквозь жизнь как сквозь сибирскую тайгу
Пройди – до океана ни просвета.

Жизнь не игра, но тем сильней азарт
Блудить, блудить и вовсе заблудиться –
Уж больно добросовестно разврат
Ее томит – когда уж утомится.
 
Не в том беда, что в этом мире страсть,
А в том, что страсть мы уморим страстишкой.
Жизнь не игра, но попадают в масть,
Как ни тасуй, статьи и фотовспышки,

Стихи и проза, слезы и дожди,
Глаза и рты, суды и персуды…
Одна и та же масть, другой не будет.
Ты выиграешь, любимая, ходи!

С кого? Да хоть с меня.

* * *

 

- Ваша дама убита.
А. Пушкин

Прощайте все. Благодарить не надо
за дерзость, за непрошенный кивок,
за то, что искры высекал песок,
ударясь о дощатую ограду.

Что наверху не оказалось гроз,
как и туза под пачкою кредиток.
За то, что разразился раньше слез
инфаркт – да, господа, она убита.

Прощайте все. Простите мне слова
бессвязного блудливого геройства
Июльский ветер, дурья голова,
брось проводами лязгать – ты не Ойстрах.

Простите, что ко мне попал июль
червей, хоть знал, что в грязь заходит с марта.
Есть револьвер старинный, нет в нем пуль...
Три карты, черт бы их побрал, три карты.



ПАЯЦ

Она  не прихоть, не талант,
Не положение созвездий,
А записной комедиант
В крови шекспировских трагедий.

Здесь, победив себя и всех,
Сличает суд и правосудье
Герой, но вдруг среди безлюдья
Под заступом он слышит смех,

Что зло с добром в таком родстве,
Что правят друг по другу тризну
В слезах, что в этом шутовстве
Замешан королевский призрак,

Что Йорик вышел из игры,
Чтоб скалиться в другом наряде…
И, озираясь на углы,
Принц к потолку веревку ладит.
  * * *
Дымится холм, как свежая буханка,
Поют рябые русские скворцы,
Рождаются в рубашках храбрецы,
Жизнь новую надев не наизнанку.
Орут мне, кулачонками грозя,
В восторге акушерки: «Ух, ты! Ах, ты!»
Неужто вновь? Так с бухты и барахты?
А я-то думал, что и раз нельзя
Прожить на свете. За пустой рукав
В двенадцать ночи не хватал пришельца…
Оправь рубашку, розовое тельце.
Не лезь – сперва головкою прицелься.
Ну, двигай к свету, ладно – я не прав.
Вниз головою выпасть в бытие
Не смех, а благо, брань, а не потеха,
И как не выпасть, если есть прореха.
Здесь чудо жизни. К делу – не до смеха.
Пахомий, набирайте житие!

* * *

Двум падшим ангелам, упавшим двум звездам
судьбой ли, случаем, но выпало им встретить
друг друга в эту ночь. Что было делать вам,
не узнававшим, на каком вы свете?

Что город – пуст иль мертв? Каких страстей накал
питает фонари по берегам угрюмой
реки? Космат и зол, как Цербер, в час безлунный
какую песню ветер затевал?

Она вела в провал или подвал
притом притон для падших и влюбленных,
и бармен – местной бездны Абадонна –
вам вход в нее с ухмылкой предлагал.

Там свечи жаркие все пиковых мастей,
столы квадратные, сколоченные грубо,
там дым вываливал из глоток и ноздрей
и ягоду огня, шутя, держали губы.

На пепел – прах огнем терзаемых бесед –
официант глядел глазами василиска.
Там сыпал бранью по-арабски ваш сосед.
Другой ему цедил сквозь зубы по-английски.

Витал зеленый змий. Видавший виды диск
врал о любви. Две тени в полумраке
забились в лапах ритма. Женский визг
очередной предпосылался драке.

Был пошл второразрядный этот ад
прикинувшийся точкой питейной
в подвале дома где-то на Литейном
(звучит как на Летейском). Напрокат

название не дал ли этот мир тому?
Что было подлинным? Все мог бы дух сомненья
развоплотить, вернуть назад во тьму,
но речь ее и взгляд, ее прикосновенье…

Порукой бытия их подлинность была?
Косноязычной исповедью тайны,
которая открылась им – случайно?
Или четыре различив крыла?

* * *

Ты облетел, мой пожелтевший сад
Когда-то вновь весна тебя застанет…
Теперь зима и снег с дождем и тянет
Уехать в славный город Ленинград.

Зимой стоят там Летние сады,
Зато до лета красного к заливу
Из Ладоги Нева уносит льды –
Зимы не пожелтевшие архивы.

Там ночь в июне – нет ее, и есть,
Там есть любовь, но где она, Бог весть:
На том, на это бреге? Плыть куда,
О, невская, стигийская вода?

*   *   *

В эту ночь в пруду вода твердеет,
В лед, как в ножны, вложены ручьи,
Этой ночью деют берендеи,
Нет грачей, и гнезда их – ничьи.

В эту ночь на землю ляжет иней,
К твоему притронется виску:
Этой ночью раненой рябины 
Гроздья станут сладкими на вкус

Кто стоит в преддверье зимней стужи,
 заряжает, целит, насмерть бьет?..
Этой ночью ветры не закружат,
Ни одна звезда не упадет.


    Памяти Г.Р.

   Где листьев лепет нежный? Где залом
   Роскошной кроны, празднично шумящей,
Где ветки взмах перед моим окном,
Где росчерк по стеклу ее скользящий?

Где та волна зеленая? Я с ней,
Пловец самонадеянный, случалось
Бросался в спор. Но если соловей
Тебе на помощь – доводы кончались.

Как славно время проводили мы,
Его, казалось, под твоею сенью
И вовсе нет, а доводы зимы
В расчет совсем не брали наши пренья.

 …И вот стоишь в январской тишине
ты под звездой немыслимо далекой.
В лицо мне с ветки ветер сеет снег
Сухой, как пепел, и, как пепел, легкий.