Костры мятежа

1. Да начнётся боль

Было тихо, как часто бывает сначала:
ничего беды не сулило,
не предвещало.
Только вымок песок, суглинок
под туч мочалом
и корабль разбился о стынь причала.

Это утром над городом полетели
и охапки листовок, и сплетен тени,
и полился словесный дождь из порожнего в пустое.
Говорили, людей вытаскивают из постели,
и сажают в каменные застенки;
говорили, что жизнь ничего не стоит.

Повторяли всё громче:
здесь жизнь. ничего. не стоит.

И слова обращались громом.
И баррикады вырастали на улиц кромках,
и плакаты взрастали в углах укромных.
Отыскать бы виновных, но где искать-то?
Все виновны, кроме
"вставить имя феерического тупицы".

Феерические тупицы планировали топиться.

2. Да начнётся бой

Эге-гей! Мятежник!
Костры всё выше, выше.
Убежать не вышло, себя сохранить не вышло.
Через пять секунд у валькирий последний вылет.

Собирай обрезы, ножи и вилы!

Собирай в лукошко шальную злобу,
да гляди-ка в оба:
прилетит ещё по затылку дубинки обух.

- Как бы не поймать тем затылком пулю.
- А ну заткнулись!

Собирай мятежник костры, гори-гори ясно.
Догорай ярко-синим и дуб, и ясень,
догорайте школы, дома и ясли.
Гори-гори, горе ты луковое.
Гори-гори! Ясно?!

Догорай, мятежник, во чистом поле,
догорай не думай о том, что после,
и беги озверевшим в загоне пони.
Эге-гей! Мятежник!
Ты сдох.
Ты понял?

3. Запоёт один:

Обществу задолжав хлеба, свинца и зрелищ
повторяя, мол, это всем судьбам судьба,
покажи бессмертность, осмысленность и незрелость
с чекой в зубах.

Не обойдётся без глаз телефонов, видеокамер,
воя истошного и шального глухих сирен.
Лучше представь каждый шаг отработкой кармы
и попытайся расслабиться.
И сгореть.

После народ принесёт и разящий камень,
и под разящий камень - жасмин, сирень.

Если хватило силы злобу сберечь амулетом
между Ефратом и Тигром острых ключиц,
стань всеобъемлющим, ярким, предрайским светом
после - к чертям отключись.

Ибо песок стал стеклом и своё откапал,
под необъятно-торжественный слухов гимн.
Только сперва удали меня, наплюй на бэкапы,
на мирофоруме разлогинь.

4. Запоёт другой:

Ненависть - это не призрак пещерных предков,
ненависть - это сильнее, реальней, гаже,
ненависть - это когда ты собой же предан,
Ненависть, ненависть, ненависть всюду, в каждом.

Сизое, алое. Копоть и треск кострища.
Копть и треск кострища нестройным хором.
В пищу кострищу отдали сирот и нищих.
В пищу кострищу отдали и плач, и хохот.

Холодно, холодно, боги, как в Йотунхейме.
Искры летящие жгут по щеке ледышкой.
Холодно, холодно, холодно в апогее
пламени острого, что сипло в спину дышит.

Сизое, алое, серое. Копоть. Искры.
Звуки набата - ножом по ушам до боли.
Звуки набата сильнее чем сотни истин.
Холодно, холодно в центре кострища, боги.

5. Допоёт огонь:

В комнате рухнули на пол иконы.
На пятнадцатом этаже, на балконе
сидят "правый" и "левый". Почти спокойно
обсуждают правду и степень оной.

И горит-горит за окнами ясно,
и камень тлеет,
и бежит на пушки свежее мясо,
повязав на запястья ленты.

(Сегодня в планах: давить массой
людей с винтовками.
Во имя всего, что тлеет!).

Спорят двое - не могут никак согласиться.

Мимо них дым летит ситцевый.
И ругает один трусость,
второй - оппозицию.

Только искры вокруг них кошками трутся
во мглистой рани,
задевая сухие раны.
И костёр их хвостищем цепляет лисьим,
разбросав головешки как камни пращей.
И прозрачны арафатки на светлых лицах.
И руки у спорщиков легки,
легки и полупрозрачны.