В тёщиной станице

Памяти тёщи моей незабвенной –
Марии Михайловны Тараненко

Обед

...столчён чеснок со старым салом,
капуста – с грядки поливной.
Солому пожирает шало
печь с двухконфорочной плитой.
Хохлатым жаворонком с неба
звенит в белёсой мари зной.
Пахнуло ноздреватым хлебом,
запахло – мирно так! – едой.
В тени орешника густого
клеёнкой новой стол покрыт.
У тёщи всё уже готово –
кипит, томится и шкварчит!

Я помню вкус солдатской каши,
ел в экспедициях кондёр,
но борщ... Но борщ у тёщи нашей –
он чудо! Сладок и остёр.
Не потому – своя, мол, тёща
и как не угодить своей?
Вопрос решается тут проще –
спросите у моих друзей!
Они вам скажут непредвзято
про тёщин борщ и куличи.
Конечно, овощем богата
земля.
            Да только руки – чьи?
Их тёща под передник прячет,
как будто в том вина и стыд,
что ими – и доить, и нянчить,
полоть, и сено ворошить.
Какие к чёрту маникюры?
Была  война да трое ртов,
когда без корма дохли куры
и пухли брюха у коров...
Не прижилась в станицах мода
у женщин руки целовать...
Да что там!
                А за стол народа
садится – враз не сосчитать!
Вот подтянулся от колодца
моих сынов гвардейский строй
и в ряд на лавку!
Лавка гнётся –
меньшой, середний и старшой.
В руках, не очень-то отмытых,
зажаты ложек черенки.
Ждут молча за столом накрытым:
начало – с дедовой руки!
От тёщи он сидит налево –
глава!
           А если глубже взять –
английской вроде королевы:
он царствует, а правит мать...
Но дед, но тесть – отец семейства,
он корень, он авторитет!
Он сел за стол – и не засмейся!
Какие шутки, коль обед?
Так за столом всегда сидели
и наши прадеды – в свой срок.
Еда – подспорье в каждом деле,
несыт - какой в работе прок?
И где работа полной мерой,
усталость с совестью в ладу,
там нет такой дурной манеры –
есть всухомятку, на ходу...
Тарелка что? Тарелки мало,
вошли сыны мои во вкус!
И, чтобы капля не пропала,
под каждой ложкой хлеба кус...

На огороде

...ну и жарюка! Солнце гору
перевалило – на закат.
По мне б сходить в такую пору
на пруд, где окуни сидят.
Забраться б в погреб, где картошка, –
в прохладу, рядом с кувшином,
и нацедить в стакан... немножко,
и вкусно закусить дымком.
Но – дудки! – там замок пудовый,
а ключ у тёщи дорогой.
В большой вине мы с тестем снова,
туда нам – строго! – ни ногой!
И вот полдня во искупленье
непослушаний и грехов
(в запас дрова - варить варенье)
воюю с кучей чурбаков.
Колун тяжёлый, клинья – ясень,
размашешься – восторг берёт.
И весь процесс работы ясен.

Заказан путь мне в огород!

Забота тёщи – помидоры:
как принялись да как пойдут?
Ведь овощ сей путём нескорым
идёт к засолке.
                И вот тут,
когда он только из рассады
стал утверждать себя как куст
и слаб ещё, полоть и надо!
Я и прищурюсь, и нагнусь –
листы в одной зелёной силе,
понять, где чей,  я не могу.

Нас про калории учили,
но как растят их – ни гу-гу!
Хватал и я пятёрки рьяно
и рассуждал про суховей,
про грандиознейшие планы
переустройств природы всей!..

Не мой ли давний однокашник,
привыкнув думать днём одним,
сводил леса – готовил пашни,
а после лес сажал по ним?
Как мы порой недальновидны!
И ширь – у нас, и глубь – у нас,
но...
         небескрайние, как видно,
коль мы тревогу бьём сейчас.
Она – природа – всемогуща!
В ней к жизни дверь. И к смерти дверь.
И хочешь кашу есть погуще –
семь по семь раз свой план проверь!

Чего не знаю, так не знаю.
Пойду да тёщу расспрошу.
И польза от меня такая,
что хоть вреда не приношу.
И, досконально зная дело
своё,
          в чужом я не указ...

Теперь дрова рублю я смело –
уж тут уменья в самый раз!
И нет обид и пререканий.
Звенит топор, трещит чурбак!

Покладистый я в этом плане,
охотно помогу хоть так...

Подруги

...перед кирпичными домами,
по-за калитками, их семь,
соседки вертят головами.
А как же! Интересно всем,
с чего опять у них размолвка,
не поделили что опять.
И дело вовсе не в обновках,
что подарил на праздник зять.
Куражится Мария наша
перед Леонтьехой-зудой:
– Не знаю я, какие ваши,
а у меня вот зять такой!
И словно ненароком гладит
рукою ситцевый подол.
(А ссора эта – шума ради,
ведь злости нет, когда незол).

И кто кого впервой обидел,
о чём тот полстолетний спор,
и сами уж забыли, видно.
И не об этом разговор!
О том, как, накричавшись вволю,
хлопочут у стола вдвоём...

В одном ярме пахали поле
в том сорок третьем, лиховом.
Одни их беды в жизни гнули.
И мера радостей скупых
была равна – фронты вернули
мужей. Увечных, но живых!
И статью разнятся, обличьем,
походкой, говором – да всем!
Станице ссоры их привычны.

И не об этом я совсем!

Я понял их, когда согласно –
бок о бок и без лишних слов –
и с курагой, и с вишней красной
творили гору пирогов.
Одна рука другой поможет,
четыре – в белизне муки.
И врозь их отличить неможно –
где чья?
                Не отличить руки!
Не отличить наград, что дали
им за крестьянский долгий труд.
Особенные те медали,
их ветеранам лишь дают.
И тихо было в сельском клубе,
когда они – рука в руке –
не плакали, поджали губы,
а взглядом где-то вдалеке
искали дни – свои начала.
И не могли никак понять,
за что ж страна их привечала
и как на это отвечать...

И если будете в станице,
не верьте кумушке иной.
Убереги вас поделиться
недобрым словом о другой!
Заранее пугать негоже,
но изменить придётся план:
остаться будет вам дороже!
Берите в руки чемодан,
чтоб где-то думать над загадкой,
коль сразу стало невдомёк:
раз в общем деле людям гладко,
шут с ним, со словом поперёк!

Жизнь – рукодельница такая:
в одну верёвочку совьёт
судьбу с судьбой и всё мотает
в клубок тугой – за годом год...

Поеду

...поеду в август –
ближе к сентябрю...
Уже с начальником об отпуске толкую.
Купил обновы – тёще подарю
платок с каймою, скатерть расписную.

Повяжет тёща новенький платок,
уступит тесть мне пиджачок кургузый –
за выгоны пойдём, на ближний ток,
лопатить бурт последней кукурузы.

И ранним утром в заревой восход
туман клочком прилепится к деревне –
не за горами осени приход!
Печально будут супиться деревья.

У палисада, где тихоня-крот
не спит ночами, переходы роя,
с обвисшей ветки мягко упадёт
в прожилках красных яблоко большое...

Но я успею!
Я ещё смогу
увидеть стаи предотлётной птицы.   
Так надо мне –
    уже не на бегу –
щекой к ореху крепко прислониться

и в глубине, под бархатной корой,
услышать соков вязкое теченье,
в белёсых облаках над головой
предчувствовать прохлады дуновенье...

Я так хочу –
до времени седой,
родительской заботы знавший мало,
сказать старушке, мне теперь родной,
щемящее до боли слово «мама»...

Жданный дождь

...сквозь чащу листьев солнце всюду
бросает щедро пятаки.
Пчела от липы из-за пруда
спешит в открытые летки...

Два дня роса не выпадала,
а воздух в полдень парким был –
примета дождик обещала.
И точно! Ветер пропылил,

и
    – сразу! –
серебрист и весел,
сверкнувши радугой-дугой,
примчался, 
                дали занавесил
стеклярусом –
                ах! –
       дождь слепой!

По крышам раскатился дробью,
под лопухи загнал цыплят,
лист жухлый кинул на подворье
и убежал в соседний сад.

За радостью прохладной следом
ребята полунагишом!
Летают спутники за небом,
цветёт подсолнух...
Хорошо!