Три сестры и дядя Ваня

      Пародия-сказка
Три  девицы  под  окном
Занимались  вечерком.
""Капитал"  одна  зубрила,
А  другая  слёзы  лила
Над  промокшим  сопроматом,
Третья  всё  ругалась  матом,
Экономику  листая,
Ничего  не  понимая.

Говорит  одна  девица,
Старшая  из  них  сестрица:
"Кабы  стала  я  министром,
В  экономике  юристом,
Я  на  весь  честной  бы  мир
Приготовила  бы  пир
И  всех  бедных  накормила,
Соцсистему  отменила".

А  вторая  молодица  говорит:
"Вот  бы,  сестрица,
Сдать  скорее  сопромат,
Растуды  его  и  в  мать.
Уж  тогда  бы  я  решилась,
Замуж  вышла,   поженилась.
Был  бы  деток  полон  дом,
Не  жалела  бы  о  том."

Третья  молвила  сестрица,
Младшая  совсем  девица:
"Кабы  стать  женой  генсека –
Коммуниста-человека,
Запретила  бы  нудизм,
Родила  бы  коммунизм
Капиталу  для  отрастки.
Жил  народ  бы  словно  в  сказке".

Только  вымолвить  успела –
КГБ  завёл  уж  "дело",
Приглашает  во  дворец
На  Лубянку  царь-отец:
"Ты,  красавица  девица,
Хоть  и  младшая  сестрица,
Забирай  свой  "Капитал",
Я  с  дороги  и  устал.
Поезжай-ка  всед  за  мной.
До  дворца  подать  рукой.
А  вы,  старшие  сестрицы,
Раскрасавицы-девицы,
Тоже  следуйте  за  мной
И  за  будущей  женой.
И  для  вас  найду  я  дело,
Ты  министром  стать  хотела?
Ну,  так  вот  тебе  портфель,
Кресло,  стол,  стучаться  вель.
Я  врагам  поставлю  "мат".
Сдашь,  сестра,  свой  сопромат.
Можешь  с  Васенькой  жениться,
Будет  пьянствовать  столица.
Деток  будет  полный  дом,
В  лагерях  нужны  потом".

А  генсек  был  власть  имущим,
Не  дающим,  а  берущим.
Слово  скажет – всем  приказ
И  готов  уже  указ:
Того  можно  наградить,
Ну,  а  этих  посадить.
План  повысить  всем  по  валу,
Затянуть  живот  помалу.

Призказка-то  позади,
Сказка  будет  впереди.

Стали  все,  кто  кем  хотел,
А  генсек  с  женой  потел
Над  желанным  коммунизмом.
Только  смех  кругом  с  цинизмом.
Смех  о  том,  что  секретарша
Делала  аборты  раньше.

И  генсек  как  ни  старался –
Коммунизм  всё  не  рождался.
То  вдруг  выкидыш  безрукий,
То  слепой,  а  то  безухий,
То  совсем  без  головы,
То  с  двумя  как  у  Бовы.
То  рождается  бесполый,
То  с  рогами,  то  камолый,
То  зверушка  наконец,
А  генсек – наш  царь-отец
Рассердился  не  на  шутку,
Он  жену,  а  с  ней  малютку
Приказал  вмиг  заточить,
Силой  в  бочку  посадить
И  пустить  этапом  в  море.
Пусть  хлебнут  немного  горя.

Передач  не  посылать
Да  режим  им  строгий  дать.
Снять  сестёр  велел  с  постов
И  приказом  в  пять  листов
Объявить  перед  народом:
"За  родство  с  дитя-уродом
Обоих  в  Сибирь  сослать,
В  родословной  записать
Как  одну  из  них  Ткачихой,
А  другую  Поварихой.
Траур  всюду  объявить,
Диссидентов  посадить,
Распахать  повсюду  поле
И  засеять.  Пусть  в  неволе
Хлеборобы  спину  гнут,
А  нето  тюрьма  и  кнут.
Паспортов  не  выдавать
И  в  колхозы  прописать.
А  Ткачиху  с  Поварихой
И  примкнувшей  Бабарихой
Выслать  на  лесоповал,
Где  твои,  возможно  кости,
В  мерзлоте,  не  на  погосте,
Где  медведи  и  шакал
От  мороза  завывал".

Сказку  сказывать-то  долго,
А  на  море  шторм  и  волны
Бьются  в  бочкины  борта.
Стон  с  молитвою  у  рта
У  девицы  молодой.
Ну,  а  волны  всё  горой
Падают  на  них  с  небес,
Будто  злится  чёрт  иль  бес.

Но  и  море  вот  устало.
Тихо  так  вокруг  всё  стало
И  впервые  за  дней  пять
Сын  и  мать  смогли  поспать.
Снятся  им  леса  и  горы
И  земли  родной  просторы,
Голубые  небеса,
Травка  пышная,  роса.
Но  открыв  глаза – темно
И  нельзя  открыть  окно.
Бочка  медленно  плывёт,
Мама  песенку  поёт.
Сын  же  слушает,  моргает
И  "на  ус  себе  мотает".
Слушает  с  открытым  ртом,
Пригодится  всё  потом.

Ветер  по  морю  гуляет,
Бочку  резво  подгоняет
И  несёт  её  в  волнах
Как  на  белых  парусах.
Бочка  по  мою  плывёт,
А  мальчишка  в  ней  растёт.
Вот  уже  и  места  мало,
Вдруг  на  берег  их  пригнало.

Парень  встал,  расправил  плечи,
Бочка  словно  от  картечи
Разлетелась  на  кусочки.
Осторожно,  на  носочки
Мать  свою  он  приподнял,
С  нежностью  её  обнял
И  на  божий  вывел  свет,
Никого  вокруг  здесь  нет.

Неизвестная  земля,
Ни  генсека,  ни  царя.
Где  же  весь  честной  народ?
Заглянули  в  огород.
А  там,  словно  как  в  столице,
Фрукты,  овощи  в  теплице,
Будто  вдруг  попали  в  рай.
Хочешь  есть?  Так  покупай.
Изобилие  кругом,
"Rock  and  Roll  как  с  неба  гром
Здесь  повсюду  раздавался
И  в  долинах  эхом  стлался.

Здесь  витал  и  дух  свободы,
Не  завися  от  погоды.
Смех,  веселие,  успех,
Поделиться  бы  не  грех.
Здесь  народы  всего  мира,
Убежавши  от  ОВИРа
Жизнь  свою  с  нуля  начали,
Кристмас,  Хануку  встречали,
А  про  лозунги  генсека,
Утописта,  вот  потеха,
Все  давно  уж  позабыли,
Капиталу  "яму  рыли".

А  живучий  капитал
Всё  стоит  как  и  стоял.
Он  растёт  всё  выше,  выше
И  скребётся  в  небо  крышей.
С  ним  растёт  и  наш  парнишка.
Лучший  друг  у  него  книжка.
Из  заморыша,  мышонка
Стал  красавцем  наш  мальчонка.

Он  к  свободе  приобщён,
Он  под  бурями  крещён.
Не  страшны  ему  ни  громы, 
Революции,  погромы,
Не  страшны  ему  и  войны.
Пока  жив  он,  всё  спокойно
Будет  в  мире,  на  земле,
Радуйся,  живя  в  тепле.

Ну,  а  как  же  там  генсеки?
Как  идут  дела,  успехи
Экономики  застоя
И  политики  простоя?
Коммунизм-то  кто  им  родит?
Может  баба  в  поле  бродит
На  сносях  и  с  животом,
Но  всегда  голодным  ртом?

А  генсек  держался  стойко,
Объявил  всем:  "Перестройка"
И  внеся  в  проблемы  ясность,
Дал  "добро"  на  эту  "Гласность".
Тут  пошла  неразбериха.
Возвратилась  Повариха
Из  тайги  лесоповала,
А  Ткачиха-то  пропала.
Затерялись  её  кости  в  пересылках.
Что  вы!  Бросьте!
Этого  не  может  быть!
Разве  можно  яму  рыть
В  мерзлоте  социализма,
Как  то  было  у  фашизма?
Разве  зря  мы  умирали 
В  41ом  смертном  ралли?
Только  эхо  отзовётся,
Но  никто  уж  не  вернётся:
Ни  Ткачиха,  ни  Ткаченко,
Ни  Васильев,  ни  Лысенко,
Иванов,  Петров,  Хаймович,
Хачикян,  ни  Ходорович.
Миллионы  их  с  лихвою.
Слёз  уж  нет,  так  я  завою.
Ну,  а  раньше  выли  волки
И  в  стране  ходили  толки
О  Владимире  святом,
Да  Иосифе  рябом.
Говорят,  пробрались  к  власти
Дав  на  юбку  голой  Насте
Да  портки  для  мужика,
Но  забрала  всё  ЧеКа.

И  остался  люд  голодным
И  раздетым,  но  свободным
От  идей  капитализма
Под  подковами  марксизма.
Да  отбили  всю  охоту
Добровольно  на  работу
Всем  идти,  как  то  бывало
Раньше  в  странах  капитала.

И  выходит,  что  напрасно,
Для  чего?  Пока  не  ясно
Животы  вы  бабам  дули.
С  коммунизмом  вас  надули.
И  никто  его  не  родит,
Пока  люд  раздетый  ходит
С  позабытой  родословной
Да  страной  всегда  голодной.

Вот  и  сказке  всей  конец.
С  капиталом  молодец
Начал  жизнь  свою  привольно.
У  него  всего  довольно.
После  съезда    делегаты
Повариху – в  депутаты.
А  генсек  ещё  пока
Ищет  выход  с  тупика.

Был  и  я  на  съезде  всё  же.
Пива  нет  и  мёда  тоже.
Ус  хотел  я  намочить,
Но  мочиться – не  мочить.
Обещаньем  сыт  не  будешь,
А  вот  сказку  не  забудешь.
В  сказке  правда  или  ложь,
Что  посеешь – то  пожнёшь.
             Конец
       Борзоф  Нью Йорк Декабрь 1990г.