О царе Романове, князе Владимире и дядьке Черномор

Из  краткого  курса  истории  КПСС

В  тридевятом  царстве,
Русском  государстве
За  чертой  туманов
Правил  царь  Романов.

Был  он  (русский?),  не  чалдон
Или  пушкинский  Дадон.
Царь  был  грамоте  учён
И  в  науках  просвещён.

Он  устраивал  балы
Для  вельмож  и  детворы.
Во  дворце  царил  разврат 
У  царициных  палат.

Царь  с  германцем  воевал,
А  Иван  кровь  проливал.
Смерть  с  косой  была  стройна,
Мировая  шла  война.

Громче  всё  народ  роптал
И  законы  попирал.
Забастовки,  выступленья,
А  на  фронте  отступленья.

Лишь  Ткачиха  с  Поварихой,
Сватьей  Бабой-Бабарихой
Наставляют  всё  царя,
Да,  видать,  совсем-то  зря.

А  царь  слушать  не  желает,
Что  народ  везде  страдает.
В  армию  он  шлёт  гонца,
До  победного  велит  конца
Всем  дивизиям  сражаться,
В  плен  живыми  не  сдаваться,
Верою  за  крест  горя
Да  за  батюшку  царя.
               ***
За  горами,  за  долами,
За  дремучими  лесами
Добираться  долго,
Где  течёт  там  Волга.

Ещё  день  конём  скакать,
Чтобы  чудо  увидать,
Да  не  в  граде  Свирске –
В  городе  Симбирске.

Жил  там  тихо,  вмеру  пьяно
Наш  потомок  Чингиз-Хана.
Он  детей  себе  рожал,
Чтоб  потом  весь  мир  дрожал.

Знать  не  мог  Романов,
Станет  царь  Ульянов,
А  законного  царя
Расстреляет  "втихаря".

Но  вперёд  не  забегая,
Расскажу  оберегая
Ход  истории.  В  народе,
Во  саду  иль  в  огороде
Князь  Владимир  был  рождён
И  как  батюшка  крещён
На  широкой  Волге.
Шли  о  князе  толки.

Он  гимназию  окончил,
Брат  на  виселице  кончил.
К  власти  князь  сказал  придём,
Но  совсем  другим  путём.

Мы  пока  террор  оставим,
На  ноги  народ  поставим.
В  руки  всем  дадим  ружьё,
Пусть  дерётся  мужичьё
Против  жадных  богатеев,
Капитала  и  злодеев,
Против  дьяков  и  церквей,
Царских  прихвостней,  судей.

Пропаганду  вёл  в  народе –
Царь  сорняк,  мол,  в  огороде.
Только  партия  важна,
Революция  нужна.

А  в  стране  броженье  ходит,
Будто  Леший  ночью  бродит.
Черти  спятили – вот  тьма
От  марксисткого  ума.

В  экономике  разруха
И  в  стране  на  всё  проруха.
Хлеба  нет  и  всюду  голод,
А  Владимир  князь-то  молод.

Он  над  Марксом  попотел
И  марксизм  весь  одолел.
Обещал  всх  накормить
И  землёю  наделить.

На  Руси  земли  навалом,
Урожай  снимали  валом.
Отправляли  хлеб  в  столицу,
А  излишки – заграницу.

Так  Россия  всех  кормила
Хлебом-солью  и  поила
И  себя  в  лохмотьях  рваных,
И  людей  в  заморских  странах.

А  сейчас  монгол  с  бородкой
В  левой  с  хлебом,  в  правой  с  водкой
Взбаламутил  весь  народ.
Шёл  семьнадцатый-то  год.
                ***
Князь  Владимир  ждал  момента
Для  марксизм-эксперимента
И  в  Женеву  укатил,
Когда  кризис  наступил.

А  Россия  словно  воз,
Где  сполна  один  навоз.
И  как  в  басне,  вот  так  штука,
Тянут  Лебедь,  Рак  да  Щука.

Всю  Россию  раздирают,
На  Романовых  пеняют,
А  в  правительстве  крамола.
Царь  отрёкся  от  престола.

"Временные" – во  дворец,
А  в  деревне  царь-отец
Тихо  жил  один  с  семьёю,
С  доктором,  детьми,  женою.

Засиделись  всё-ж  не  долго,
Во  дворце  от  них  ни  толка.
Как  пришла  советов  власть: –
"Кто  тут  временные,  слазь!"

Керенский  сбежал  раздетым 
Или  в  женщину  одетым.
Вокруг  пальца  обкрутил,
Заграницу  укатил.

А  оставшихся  министров –
Временных  "эквилибристов"
Во  дворце  арестовали.
Ну,  а  позже  расстреляли.
                ***
Князь  Владимир  от  германца
С  тезисами,  полным  ранцем
К  революции  вернулся
И  в  неё  весь  окунулся.

А  взойдя  на  броневик,
Он  издал  победный  крик:
"Всей  страны  судьба  решилась.
Революция  свершилась."

И  пошли  тут  обещанья,
Со  свободою  прощанья:
"Мы  декреты  издадим,
Мы  посмертно  наградим
Изобилью  быть  в  народе,
И  в  саду,  и  в  огороде.
Радость  счастья  мы  найдём,
К  коммунизму  все  придём."

Но  помехой  коммунизму,
НЭПу  и  социализму,
Как  считал  сам  князь  Ульянов,
Был  с  семьёю  царь  Романов.

И  назвавшись    коммунистом,
Человеком-антихристом,
Несмотря,  что  дети,  мать –
Приказал  всех  расстрелять.
                ***
Князь  Владимир  шёл  дорогой.
Месяц  в  путь  светил  двурогий.
Шёл  он,  шёл,  вдруг  впереди
Камень  вырос  на  пути.

А  на  камне  изреченье,
Колдовское  повеленье,
Три  извилистых  дороги,
Три  надежды,  три  тревоги.

Князь  задумался,  присел.
Месяц  хмурясь  всё  висел.
Все  дороги  неизвестны
И  здесь  шутки  неуместны.

Медлить  всё-ж  было  нельзя.
И  другие  ведь  князья
За  престол  советов  дрались,
Попятам  за  князем  гнались.

И  пришёл  князь  ко  решенью:
"Пусть  по  щучьему  веленью
Мы  пойдём,  борясь,  направо,
Наше  дело  будет  право."

И  солдата  сапоги,
Словно  керза-утюги,
Всё  вокруг  себя  топтали,
И  пинали,  и  ломали.

Всю  историю  России
Революцией  косили
И  сжигали  всё  дотла
Для  солдатского  котла.

Веру  в  бога  утопили
Да  и  честь  свою  пропили,
Партией  своей  гордясь,
В  лагерях  за  хлеб  трудясь.

Натравили  сына,  брата
На  отца  родного,  свата,
Дочь  на  мать,  жену  на  мужа.
Дул  Январь  и  ветра  стужа.

Лешие  сопротивлялись
И  как  Черти  ни  старались,
Ведьму  в  помощь  пригласив,
Домовой  же  был  спесив.

Как  деникины  ни  дрались,
Как  штыком  не  упирались,
Как  солдаты  ни  храбрились,
Всё-ж  до  моря  докатились.
                ***
Князь  Владимир  стал  героем,
Основателем,  не  скроем,
Вотчины  как  государства,
Власти,  рабства  и  коварства.

Но  не  долго  князь  на  троне
Как  у  поезда-пероне
В  ожидании  сидел –
Ясный  сокол  подсидел.

Отравил  смертельно  князя,
В  партии  за  власть  боряся,
Выходец  с  кавказских  гор –
Рябой  дядька  Черномор.

Черномор  рябой  незря.
Строил  всюду  лагеря
И  обнёс  страну  стеною,
За  которой  мы  с  тобою.

Демократию  попрал,
Для  зэка  повсюду  прял
Одноликую  одежду
Да  амнистии  надежду.

А  историю  России
Извращали  и  месили.
Процветали  взятки,  ложь
И  боязнь – вдруг  неугож.

Шли  аресты  повсеместно,
В  тюрьмах  вшам  уж  стало  тесно
И  в  период  рябых  дней
Гибли  тысячи  людей.

Черномор  сажал  невинных,
И  дворян,  и  в  рясах  длинных,
И  рабочих,  и  крестьян,
И  евреев,  и  армян,
И  учёных  и  военных,
Докторов  и  бывших  пленных
И  всех  грамотных  князей –
Всех,  кто  был  его  умней,
Всех  опасных  для  престола,
Кто  не  кормится  у  стола,
Всех,  кто  честен  и  не  врёт
И  подачки  не  берёт.
Тех,  кто  думает,  что  "Коба"
Предан  партии  до  гроба,
С  болтовнёй  кто  голословной
И  кто  с  длинной  родословной.

В  руки  всем  дают  кайло
И  плюют  в  твоё  "хайло".
С  поля  зёрнышко  украл –
Десять  лет  лесоповал.

А  кто  вовсе  неугоден
И  к  работе  непригоден –
Так  не  жди  суда  конца –
Девять  граммов  жди  свинца.

И  все  стройки  коммунизма,
Но  в  отличьи  от  фашизма,
На  своих  костях  стоят,
А  о  стройках  всё  трубят
И  в  своей  стране  и  в  мире,
И  по  радио  в  квартире,
И  журналы,  и  газеты.
Все  голодны  и  раздеты.

              ***
Но  с  годами – кости  в  прах.
Не  успеешь  крикнуть  ах!
Как  коммуна  накренится
И  развалится  столица
Коммунистов  всего  мира.
А  светила  нам  Пальмира 
Над  упрямою  Невою.
Что  гадать?  Скажу,  не  скрою.

Видно  что-то  просчитали
Иль  марксизм  не  дочитали,
Иль  умом  не  доросли
Коммунисты-недоросли.

Домовой  когда  писал
Свой  заумный  "Капитал"
Черти  жгли  свои  угли,
Помешать-то  не  смогли.

Помешать  не  смог  Горыныч,
Ни  Иван,  Илья,  ни  Сылыч.
И  отрава  "Капитала"
Как  змея  мозги  глотала.
                ***
Шли  года,  текли  рекой.
Черномор  уж  на  покой
В  своей  вотчине  улёгся
И  от  жизни  всей  отрёкся.

И  пошёл  период  смуты
И  застоя,  планы  дуты.
А  народ  от  горя  пьёт
И  попрежнему  поёт
Песенку  о  лучшей  жизни
После  смерти  в  коммунизме.
А  пока  трудись  и  пей,
Ешь  баланду  кислых  щей.

Но  не  все  баланду  ели,
Телевизоры  глядели
О  колхозных  достиженьях
И  о  партии  решеньях.

Глас  подняли  диссиденты,
А  вокруг  шныряли  менты.
Били  прямо  по  макушке
И  бросали  их  в  психушки.
Доктора  их  там  лечили,
Уму-разуму  учили,
Чтобы  думалось,  потелось,
Как  правительству  хотелось.

И  народы  побежали.
Брест  и  Чоп  от  них  дрожали.
Рим  от  самых  маковеев
Столько  не  видал  евреев.

И  Россия  опустела.
Вьюга  и  метель  свистела
Над  пустынною  страною
Да  корабль-ковчегом  Ною.

Петушок  один  остался
И  на  шпиль  кряхтя  взобрался,
Убежал  от  иудейства,
Сев  на  шпиль  Адмиралтейства.

По  утрам  он  по  привычке
Песни  пел,  поют  как  птички.
Купол  в  темечко  клевал,
Пел  "Интернационал".

А  везде  уже  открыто 
Говорят,  что  лыком  шита
Вся  идея  утописта
Князя  Влада  и  марксиста.

Время  близится  к  развязке
И  концу  для  нашей  сказки.
Сказка – правда,  в  ней  намёк.
Утопистам  всем  урок.
            Конец (империи)               
Борзоф  Нью-Йорк  Август 1989г.