Купальщиц смыло не волной...

Гласит преданье: некий князь
сошёлся в бухте с юной нимфой.
Власть изумрудных женских глаз
безумца вывела на рифы,

и с них он бросился сам вниз,
сливаясь с морем изумрудным…
…На скалах княжьим стал карниз,
гордилась бухта княжьим трупом…
            .          .          .
…Краб гарцевал на крабе: с кем
ещё – не с той ли великаншей!
Гулянка женщин на песке
событьем стала в бухте княжьей.

Какой угоден морю лов,
о том известно    нимфе     вредной.
Та драматичная любовь
гостей влекла своей легендой.

Резвились женщины – на них
вино подействовало     влёт,     но
песок и море с тел нагих
сходили вниз поочерёдно.

Сцепились чайки и от крыл
летели перья на задворки.
Пляж разомлевший приоткрыл
глаза – ракушечные створки.

С волною берег разлучал
заслон неистовых гречанок.
Купальщиц смелых привечал
истошно хор голодных чаек.

Далёкой тучи бег живой
как будто близился – хмур контур.
Залётный ветер штормовой
погнался вслед от горизонта…

…Купальщиц смыло не волной,
а надвигающейся жутью.
Они отпрянули домой,
из-под вина забыв посуду.

Шторм обнажить грозил до дна
владенья бухты изумрудной.
С барханов пляжа в рост волна
смахнула слой песка нагрудный.

И пена белой розой в тон
с барханом смешивалась бурно.
Со вздохом глянул Посейдон
на убегающих по дюнам.