2. Страсти принцессы Генриетты

  (предыдущая глава "Желанный ты иль временно опальный". Роман "Миледи..."
    http://www.stihi.ru/2016/07/13/2817)

– ...Я силой обладаю тайной, но
   в корзине не     сижу,     латая дно.

   Коль д’ Эгмон способен мыслить здраво,
   открою графу я тайник в пути.
   Спасителен, что слева ход, что справа.
   Надеюсь, что Арман ваш – не раззява.

– С волками волком стать, как ни крути.
   Врагов у графа много, но красава
   он, даже ставши волком во плоти.
– Врагов     отвадим,      ад их поглоти!..

  А вам… больной иль здравый я не страшен?
   Во тьме     умею        затыкать     я рты…
– Не побоюсь ночной я темноты!
  Всё сделаю, чтоб вылечить вас раньше,
  в сиделках оставаясь не от блажи!..

  Пусть даже     спиногрыз      вы, пусть Нарцисс!
  Пусть даже это всё найду в вас дважды!
  Я вас спасу – спасенье лишь найдись
  без тех, что были тут, без дур надысь!

  Вы ослабели не до дурноты?
  Надеюсь, вы взглянули (не однажды)
  без  мысли,  что спасу, вам честь отдавши?!
– Давно я выше этакой продажи.
 Я с истиной земной давно на «ты».

  Без глаз моих все    слЕпы,    как кроты!
– Маркиз, я верю,  убедилась  даже:
вы благородны!            – Но без променажа
кое-куда мне через день – кранты.

– Надеюсь, от Прованса до Ла-Манша
теперь у нас во всём навек лады?
– Наивность импонирует мне ваша,
пусть я и вижу,  кАк  вы молоды.
– Я по годам – наивная милаша,
но внешне дамам  роковым  сродни.
– Согласен я, пока мы тут одни,
вас в  том  я убеждать, красой заряжен,
чтоб становились вы ещё бы краше.

– Зачем, маркиз, моя вам красота?
– Не то чтобы я  губы  раскатал,
   но, всё-таки, на вас имею виды –
   те некие, что чести не в обиду.

   Хоть вы и католичка, но словам
   моим внимали, истину  ценя в них.
   Вы будете полезными вновь нам,
    как только обретёте должный навык…
                .            .            .
…Счастливого в Судьбе финала нет,
когда в него не верится усердно…
…В судьбе своей ища курс несусветный, 
принцесса полагалась на лорнет
и навык в астрологии предметный.
«…Продлит ли жизнь мне мой парад планет?
Господь не всполошится из-за смертной.

Поскольку для меня престолов нет,
самой попасть мне впору на лафет.
Подходит ли ко   мнЕ  Смерть? Не заметно.
Но Смертью бит червовый мой валет.
Отныне мне жить сделалось во вред.
Зачем жить без любви, пусть и безбедно!

Привязанность душ к жизни – право, блеф.
Меня не сможет внятно и корректно
в обратном убедить орава стерв», –
терзалась Генриетта вслух конкретно.
В один сплошной и оголённый нерв
враз обратился двор принцессы «вредной».

Непослушанье «стерв» –  удар «стилетный».
Однако, двор принцессы – не риэлтор,
чтоб заносить овце упрямой шлейф,
ища ей на том свете новый хлев.
 
Назвав подружек худшими из стерв
за то, что не      пускали      Генриетту,
принцесса на      погост       рвалась из стен.
Подруги еле сдерживали эту
затею: рано мол, по всем приметам,
свой дух нам выколачивать из тел,
ход жизни зря хандрой, мол, оклеветан…

…Судьба горька жестокостью частей…
От каждой получая по «привету»,
принцесса вникла: невезучесть – ей!

От жизни отдаляли Генриетту,
как если бы распяли на кресте,
иль всё сломали, сделав бесхребетной.
Ей наложеньем на себя кистей
свести мечталось счёты с жизнью тщетной.

Любимого не стало. Мрак густел,
мир стал вокруг казаться беспросветным.
Великолепье кожи, мышц, костей
зарыли, ибо бог её был смертным.

Под страхом ожиданья злых вестей
ей сделаться хотелось неприметной
и гнать всех домочадцев и гостей.
А те её сочли индифферентной.
Натура Генриетты – не кисель,
но горе душу сделало инертной.
Невзгод лавина, или  сплетен  сель –
бывает неприятностей несметно,

но драма перевешивает все.
Оплакивая милого посмертно,
принцесса дней на пять слегла в постель,
но после захандрила без вестей.

…Иметь бретёров бесноватых модно
в числе телохранителей не зря…
Бутвиль – дружок убитого д’Эгмона –
был вызван Генриеттой несмотря
на то, что доктора неугомонно
вокруг неё крутились уж с утра.

Принцесса всех послала поимённо
(мол, шли бы курсом  клизмы  доктора)
и повод для того нашла резонный,
когда Бутвиль вбежал к ней, полусонной.

– …Принцесса, не убейте красотой!
          От вашей красоты все занедужим!
  Ну, до чего же вы милы собой!
  И бледность вам к лицу. Бывает хуже.
  Украсите собой любой собор.

– Бутвиль, вы в комплиментах неуклюжи.
– А я – не мадригальный крохобор,
а ваш телохранитель. Щелкопёр
давно лишь околачивал бы груши.

Скажите мне, из-за чего сыр-бор?
Я вызван срочно, а зачем, не в курсе.
– Бутвиль, без новостей вы до сих пор?!
Я в     трАуре.      И не в моём вы вкусе.

– Позвольте мне поправить вам капор.
– Оставьте эти ваши муси-пуси!
– Держу, поскольку я не щелкопёр,
свой перст у ситуации на пульсе
и мчался к вам сейчас во весь опор.
 
– Вы – соня иль по  дЕвкам  гастролёр?
Так медленно лишь ползают на пузе!
– Хоть час у вас украв, я – просто вор.
Принцесса! Я в разведке – не обуза!
На след напал я там, где граф Рошфор
отметился без шороха и хруста.
В круг слуг Армана внёс Рошфор раздор.

Запуган был лакей, но голос труса
деньгАми  я купил. Сплошной разор!
На ухо мне слуга поведал грустно:
хозяина в живых и в здравых чувствах

в ту ночь последний видел де Рошфор.
Но можно ль верить слугам, если  чУшь их
не каждый раз сойдёт за разговор,
напоминая кваканье лягушек!

– Меня хотите взять вы на измор?
Да граф – головорез из самых ушлых!
Чего же  ждЁм  мы?! Графа на ковёр!
Вам мало от меня приказов устных?
– Но это ведь не кто-то, а Рошфор!

– Да будь он хоть любимым педерастом
английского монарха! Мне плевать!
Поймать и допросить его с пристрастьем!
– Он может оказаться непричастным.
– Под пытками не сможет он соврать!
Как будто тут у нас под носом гладь

парижской добродетели! Всё вздорно!
Арман убит! Кому-то в том зазорно
признаться честно. Пусть ответит граф.
– Нет вашему высочеству резона
так дико волноваться. Я не прав.

Мне ваша импонирует решимость.
Я этак вас испытывал на вшивость.
За риск не презирая и за пыл,
Рошфора заманил я и споил.
Снотворное в вино. Так получилось,
что крепко граф уснул. Я предварил

его допрос препровожденьем дальним
в один надёжный дом с подвалом тайным.
Прелатского пса там и разбужу,
где пленник не устроит нам бузу.
Сопротивленье стало бы летальным…

– Мерси, что не ошиблась в вас фатально,
   пробируя глаз ваших бирюзу.
– Да за Армана я элементарно
    и сам, кого хотите, загрызу!..
                .            .            .
…Увязнув в ситуации, как в луже,
подняв курс выживанья до наук,
был страхами мозг графа перегружен.
Рошфор за жизнь цеплялся, что паук:

– …Бутвиль, вы предо мной во всеоружье,
а я привязан к стулу. Мне каюк?
– Я  зОл  на вас, Рошфор! Но не   дерУсь же!
А то б уже убил до сроков мук!

Пока ещё вы граф, а не говнюк,
признайтесь нам, Рошфор, иль будет хуже,
зачем убит д’Эгмон?!                – Умру от чуши.
– Умрёте вы, как большинство гадюк!

– Бутвиль! Что за дела! Чей мозг опух,
чтоб тут меня держать?! Куда уж хуже!
– Рошфор, пред вами та, чей лучший друг
заколот вами в собственном  садУ же.

Колитесь, иль отправлю прямо в ад!
– Скорблю, что жизнь ему не обновят.
Ко мне что за претензии, не знаю!
Нисколько я ни в чём не виноват!

– Уверены, что я на ваш нимб лаю?
Уловки ваши вас не обелят.
– Ох, вечно я во что-то сам влипаю.
Ла Рош-Гюйон имел особый блат.
Таких ребят не  рЕжут,  как цыплят.
Чем этакому гадить всяко  парню,
скорей уж сам себя я закопаю!
Как мог его   убИть я! Наш прелат
вернул в Париж д’Эгмона на контракт,
тем самым отменив его опалу.
А я служу прелату. Этот факт
никак вы не оспорите на пару...
       
         Влиятельному внутренне и вне,
мне ваш наезд, Бутвиль, по барабану!
Хотите  вскрыть  меня?! Взять на вине?!
Но вам не приравнять меня к рапану.

Вот  так,  Бутвиль. Я – с жертвой наравне.
Попался зря принцессе на  допрос я.
До злобы в её адрес не  дорос я…

У вашего высочества ко мне
какие есть ещё о том вопросы?
– Ещё недавно были на коне,
а нынче, граф, вас Рок в подвал забросил,

откуда выход есть, а может, нет.
Никто о вас не будет, граф, жалеть.
Ведь даже не узнают ваши парни,
куда и почему вы вдруг пропали…

Что ж вы молчите, как дегенерат?!
Лицо у вас не бледно, а багряно.
Страх       потеряли – выдам дубликат!
Для вас любая ваша просьба – рана.

Вас домыслы мои изобличат.
Не стройте из себя сейчас барана!
Вы выбрали, подобно кобре, сад,
чтоб жалить безнаказанно и рьяно

доверившегося в ночи Армана!
Не станете, надеюсь, отрицать
с ужимками Пьеро из балагана,
что после смерти бедного Армана,

на следующий день, что нас и злит,
лакея запугали вы кошмарно,
чтоб тот не рассказал про ваш визит
в ночь к д’Эгмону.              – Это так. Что ж, рано

иль поздно бы всплыло…  Но разве  странно,
что смерть д’Эгмона не на мне висит?!
Трагически с погибелью Армана
совпал той ночью мой к нему визит.
Меня ведь даже     совесть     не казнит!
Не дрался на дуэлях я аж с мая,
поэтому душа и не саднит.
– Вы с некоторых пор за мирный быт,

а шпага – недотрога да и только?
         Острили      языком     лишь, тараторка?!
И сад безлюдный вам не подфартил?
– Армана только  пальцем – честно! – торкал.
И в сторону  клинок  свой отводил.
– Рошфор! Упрямство ваше – безнадёга,
поскольку нет за вами правоты!
Упорствовать осталось вам недолго.
         Взамен еды вас ждёт сейчас карболка.
Без пыток, но без пищи и воды,
мы вас оставим тут на милость Бога,
чтоб лишь слова    правдИвые  одни
нам выдали вы через двое суток.

Быть может, метод наш для вас и жуток,
но сами виноваты вы, Рошфор.
Упорство ваше – вам же приговор.
Увидим мы, насколько слаб и хвор

предстанет несговорчивый упрямец.
А тут ещё и крысы дерзко танец
исполнят перед вами свой во тьме.
Короче, на войне как на войне.

  Вы или крысы – кто-то первый дрогнет…
Представьте, что ни капли тут, ни  крох нет.
Сей стол и подобает наглецу.
Я верю, что молчанье вам к лицу,
когда от обезвоживанья сохнет

язык ваш и твердеют камнем сопли.
Но даже   я,  злодейка, закричу,
когда десятки крыс, иль даже сотни,
сбегутся вас глодать: ешь, не хочу!

– Куда же вы уходите?! Постойте!
   Я      правду      вам сказал! Я не молчу!
– Бутвиль, пойдёмте! В этом идиоте
     растёт желанье пить свою мочу…
             .            .            .
– …Я вспомнила Марго вдруг и де Моля.
Мне выпал, как Марго, не меньший стресс.
ГерОй   ли погубитель был,      дерьмо     ли –
живу я местью в память о д’Эгмоне…

К Рошфору не упал мой интерес.
Проходит третий день. Неугомонный
упрямец захотел ли пить и есть?

Иль сил не потерял для антиномий?
Бутвиль! Как там Рошфор? Здоровье? Честь?
– Для вашего высочества мне есть
что нового сказать о д’Эгмоне.
– Рошфор сознался?               – Не в убийстве, нет.
– Как?! Он пришёл в восторг от церемоний,
что дал ему подвальный кабинет?!

Но с крысами-то      нЕ     был  он в разлуке?!
Как   вЫжил  он, убийца-интриган?!
От крыс – смерть даже хищнице мяуке!
– Не то чтоб оказался я баран…

Мы поспешили с  выводами –  буки.
Чтоб взять убийц, я лез из кожи – рьян!
Мне жаль Рошфора. С крысами от скуки
сперва он   подружился     даже…                – Дрянь!

– Сломался граф от мук на третьи сутки,
поскольку испугался смерти жуткой,
зато к убийству не причастен впрямь.
Недаром ведь два дня он был упрям.

Держался граф достойно,     угрожал     нам,
тем паче, что виниться   нЕ  в чем. Факт.
Но некоторых тайн не      удержал     он
с таким чередованьем адских вахт.

В ту встречу, не стараясь быть надменным,
как гость старался граф быть незаметным,
с намерением смыться поживей.
В ту ночь был разговор у них конкретным
и не о     местном      саде и жилье.
– Но встреча ведь   случАйна их?            – Да     гдЕ     там!
Был просто д’Эгмон двойным агентом,
служа в глубокой тайне Ришелье

и шляясь в алом шёлковом белье.
Я думал, друг мой свят зимой и летом,
а он тайком летал на помеле.
– Нельзя же так о       друге      беззаветном!
Корабль его несло попутным ветром,
фарватер корабля не обмелел.

– Доверенным лицом став де Субиза,
при этом всё – от плана до каприза –
сливал он кардиналу прямиком,
иль через де Рошфора за углом.
Публично не      наглел      нигде, как крыса.
Короче, мельтешил особняком.

Нисколько непохожий на смутьяна,
разведчик вдаль и     под     нос смотрит рьяно…
Неприхотливость в нём была видна.
Он чужд пирам был типа Валтасара
и суп мог есть из общего ведра.
Ему не импонировала свара.
Он шествовал походкой от бедра
и мог маскироваться под клошара,
но чаще в свите   прИнца  обитал.
В процессе тайном не было кошмара,
пока к Арману не пришла беда…
– Уж если после тёмного пятна
Рошфора не берёт наотмашь кара,
так, стало быть, Рошфор – не     аспид,     да?
Есть алиби,  иль нет, я не вникала.
– В ту ночь, чего для алиби нимало,
Рошфор, который скрытен был всегда,
пришёл с заданьем новым кардинала.
Поведал устно и не наседал.
Не требовал ночлег и одеяло…
Из тридцати возможных он не дал
Арману сам ни одного динара…

– Ваш чёрный юмор – очень плоский дар…
– ...Путь отступной, конечно же, отрезал,
однако  комплименты  раскидал.
Рошфор – не провокатор. Не агрессор.
Обычная беседа. Не скандал.
Короче, знаю я, что и когда.
О чём? Ну, я, в конце концов, не цензор.

И так понятно, речь про Ла-Рошель…
А вы не столь расстроены, принцесса,
как я мог   ожидАть  от вас, ма шер.
– По-вашему, храня секрет процесса,
граф дома   бЕл  был, а вне дома –  сЕр?
 – Тут главное, что он – ас тайных сфер!

– Пусть я и не могу сказать цинично,
что рада знать, какой Арман двуличный,
но, по большому счёту, наш д’Эгмон
отнюдь не виноват пред королём:
ни в стане ларошельском, ни в столичном.
С осиновым колом не погребён.
Короче, Ла Рош-Гюйон публично
порочащим ничем не заклеймён,

нимб зазывал себе на кудри рьяно.
Пусть срок ему Судьба не удлиняла,
позиция его пусть  мудрена, но –
для плаванья большому кораблю!
Работая тайком на кардинала,
тем самым он служил и королю.
Мятежником Арман был, вроде, вялым.
Поэтому Луи не   предавАл он.

Для нас, короче, он – не   чЁрт  в раю.
Постскриптум   утешЕньем  предварю:
двойных агентов может быть навалом,
но наш Арман был лучшим до сих пор –
таким он и останется! Арманом!

– Я сам навеки стал Арманоманом.
Возглавим же хвалебный общий хор
в честь службы, как её мы понимаем!
По службе я на всё, что   прОще, скор:
в предательстве ни бе, ни ме, ни мяу.

– Бедняга наш д’Эгмон! Как без него
смогу я дальше жить, не представляю!
Какой он был любовник огневой!
– Любой   купЕц  не может без товару…

– Товарный вид при   мнЕ.  Полна? Худа?
– Арман за вас полез бы в драку, да?
И мог на вас бы тратить часть бюджета.
И лишний   тУз  достал бы из манжета…

– Рошфора отпустили?                – А куда
прикажете  девать  его?! Он – жертва.
Пусть наша информация скудна
о подвигах Рошфора, было б тщетно

внушать прелату, что граф – мэтр бузы,
а как по делу – мыльный он пузырь.
Мол,  чтО о нём жалеть! Такой едва ли
вам годен. Скормлен крысам, мол, в подвале…
– Над графом завершится опыт вами?

– Нет, графа  отпустил я – в добрый путь!
– А он вам не грозил, что огребут
за всё, мол, похитители по полной?
– Он знает: если что, его прибью!
В публичной чести видит он опору.
Зачем же нас   заклАдывать!  Не в пору!

Оглаской подложить себе свинью?!
Не принято такое в волчьей стае.
Пред шефом репутацию свою
Рошфор компрометировать не станет!
Пленение хранить он будет в тайне,
нам не навяжет на свой вкус войну…
                .            .            .
Беременность принцесс как тяжесть наций
пикантна, но пока не горесть нам…
…Что делать, если близится шестнадцать
и женихи, себе на зависть, снятся
и внешность в отраженьях не грустна,
но… герцог, что не годен и в друзья,
какой-нибудь достанется в мужья!
А сколько проживёт, поди, узнай!

Сферический, а может угревидный,
сидящий в  Генриетте дух элитный
считать ей не позволил бы ворон.
Пока к престолу путь не проторён,
замужества хотелось посолидней,
чтоб сразу в дамки сесть на крепкий трон –

таков амбициозный закидон.
Не бегать от волков, как зайке в дом,
не скрыться с головой, но разве страус
она! А волчью жизнь ещё хлебнём…

Принцесса Генриетта размечталась
за Карла выйти замуж в Лондон. Принц!
Помолвка далека была, как старость,
ведь лично Карл в  Мадрид  нагрянул. Блиц,
чтоб не привлечь фанатиков-убийц.

Следила Генриетта с замираньем:
испанскую  инфанту  средь невест
хотел прощупать Карл. Он на свиданье
из Лондона примчал искать the best.
Визит чуть не закончился скандально.

План сватовства зарыт был невзначай,
и не реанимировался дальше,
когда Мадрид посольство англичан
покинуло, не солоно хлебавши.
Принц вволю  дрЯзг  хлебнул. А мог ли  блАжи?..

Принц Карл отдёрнул, словно осьминог,
присоску от инфанты так приметно,
что факт сей не порадовать не мог
воспрянувшую к жизни Генриетту.
Красотка счастья в жизни ждёт, как ренту.

На чью ж корону ей претендовать,
когда б не на английскую! Солидны,
иные женихи к ней   тщЕтно  в ряд
выстраиваться в очередь   моглИ бы.
Бойцы и политические глыбы…

«Молитесь, не жалея впрок колен.
Вскрывать не стоит, даже нежно, вен», –
из наставленья для принцессы в поздней
редакции, с купюрой слова «острым».

Дальнейший путь принцессы дерзновен.
Любой ценой за счастьем, даже пёстрым!
Прощай д’Эгмон. Но только Карл взамен!

Не просто   land  величиною с остров.
Двойное королевство вам – не хрен!
И тут пришёл сюрприз. Сам Бекингем
возглавил судьбоносное посольство

из Лондона в Париж. Пошла игра
на поле политических утрясок.
Авторитеты, а не фраера,
свой фестиваль национальных плясок

публично выставляли только вскользь.
Большие дядьки любят тайный кипиш.
Проблем экономических –  мешки аж!

Вопросов политических – не горсть.
А тут ещё в Париж влез тайный гость.
Не засланный, а сам себе подкидыш...

                (продолжение http://www.stihi.ru/2016/07/13/7665)