Мешает ли политика любви?

       (начало английской главы романа "Миледи и все, все, все)

– Каким из лордов нынче ты укушен?
   Немедля разогнать – я вижу цель –
   тоску в весельчаке и сорванце.
   Оставь, малыш, проблемы! Мир так скушен
    без ласки и тепла в моём дворце! –

в альков старик втянул любимца нежно
давно с желаньем впасть во     гнев     борясь:
– Стив, по тебе скучаю я безбрежно,
    а ты совсем в     политике     погряз!

    В глазах твоих читаю: дел по горло.
    Темнеет голубой у глаз окрас...
    ...По-рыцарски пред кем на этот раз
     перчатку ты бросаешь     на    пол гордо?

– О, мой король! Не сделать нам погоды
   во власти, коль молчать. Без     проку     нем
   я буду. Красноречье – аргумент!
   Когда аристократы, как проглоты,

   вольны перебегать дорогу мне,
   я так им насолю, что     сдохнут     лорды!
– Коль жизнь игра, плохую выбрал     роль    ты.
   С парламентом веди себя умней.

    В политике опасно зарываться! –
за попку фаворита взял король, –
    Тебя бы поддержать я снова     рад     сам,
    поскольку за любимчика горой,

     но… есть палата     лордов,     дорогой.
– В палате зол я к наглым лоботрясам.
– Своей ты чересчур  с ней строг игрой.
     Будь выше над их алчностью, моразмом,
     но Бога из себя не     строй,     герой…
                .          .          .
…Прощает ли История ошибки?
Ничуть, когда груб часто их повтор!
Мол, явно в Прошлом только пережитки,
а нынче всяк всезнающ и мудёр.

Нам собственная     спешка     же досадна.
За счастьем мы кто в лес, кто по дрова
и рвеньем запасаемся так жадно,
что путь короче наш день ото дня?

Ища себя, не просимся     назад,     но
по части сил безудержно доя,
ОБЫДЕННОСТЬ связала нас изрядно –
препятствием для    рвения    дана.
 
Себя зачислить в Хаос было б странно.
Блистательно живём мы, иль бездарно –
нас в рамках держат Бог и сатана.
Мечтая, мы свободны. Сервис, драма

мечтами преломляются до дна.
Не вносят конопля и белена
в  мечты свой вклад. Мечтаем не бездарно,
но где ж в ответ мечта в нас влюблена?!

Свободно (ибо нет внутри клейма)
являются мечты без грима нам.
Пожизненно сзывает непрестанно
их щебетом своим надежда в стаю.

…Скакать в большой игре хотим, но аут
всегда подстережёт, ломая план…
…Как есть, помимо пап, помимо мам
Всегда     надежды     юношей питают…

…Творцов карьеры чтим по именам.
Лимиты же чудес в Европе тают
быстрее,    чем хотелось бы парням.
Им – счастье с неудачей пополам?

Не каждый согласится, но наверно
удача выпадает равномерно
для тысяч, страстно ждущих перемен.
Где ж корни фаворита-феномена,
каким являлся герцог Бекингем?
Имел Джордж Вилльерс фаворитский ген?

Враги   соревновались   аж за право
озвучить против Джорджа ложь и бред.
Подборка компромата – не забава.
Шурша не год, а больше втрое лет,
общественность немало накопала,
монарший чтобы смять авторитет.
 
Ягнёнком не был Джордж. Игра средь волчьих
повадок учит: фаворит – не мелкота…
«Ого, какой прекрасный ангелочек!
И самые ведь сочные года!
Его б не задержала в ранге «прочерк»
моя шальная память никогда»,–

король английский Яков (папа Карла)
пленился     пареньком. Узнал весь Свет,
что бывший фаворит лорд Сомерсет
отторгнут насовсем (такая карма).

Хотя и    Соммерсет    не примитив,
но, в плане страсти к мальчикам ретив,
король был счастлив (даром, что ревнив) 
с прекрасным Джорджем ангелоподобным.

Король парнишку ласково звал Стив.
Каким же  стал  он, юность совратив?
Насколько педофил он – за подробным
пикантным списком слазайте в архив.
 
Трон Англии враги всех  видов  грызли,
причём Мадрид, Париж наперебой…
...Джордж Вильерс, знак удачи видя в призе,
подаренным Судьбой, блеснул строкой:
«Меня столь недвусмысленно приблизил
к себе   мной очарованный король,
что мне теперь позволены капризы
любые, даже дерзкие порой».

…Жизнь временами – это ад кромешный,
что поспешит оспорить     дама    лишь.
И с     молодости     Джордж жил небезгрешно,
и     после,     превзойдя период вешний.
Для короля он был всегда «малыш».
Гигантским ростом хоть  кого  пленишь!..
И внутренней политикой, и внешней
герою, не смотря на весь престиж,
не так уж заниматься безмятежно,
как мысленно представил он поспешно.
Всей властью обладая     дома    лишь,
он с нею выбирался за     рубеж,    но…
за  большее служил Джордж трону честно.
Мадрид он посетил, потом Париж.

Играл он невпопад, однако классно
Владел влияньем на земных харит.
Врагов он не вводил ещё в     коллапс,    но
лавировать умея всяко-разно,
кормушки находя не средь корыт,
Джордж Вильерс суетился не напрасно,
замахиваясь даже на Мадрид.
Полюбит  ли Европа, иль взбодрит –
вступать на материк не      столь    опасно,
чем в Англии родной ходить по стрит.

Враги ожесточились до маразма.
Монаршим покровительством покрыт,
монарху первый друг и замполит,
жил герцог Бекингем не слишком праздно,
нечасто так, как совесть жить велит.

У герцога бывали дни ненастны,
и гибели своей ждал бравый брит…
«…Пусть он гигант, а мы все коренасты,
однако      засиделся     фаворит
у трона короля на пике власти»! –
парламент сам себе благоволит
к тому, чтоб фавориту склеить ласты,
иль экстренно и шумно повалить
ниц выскочку породы языкастой,
как только тот проявит снова прыть.

Коль сделает он общество несчастней,
коль выстоит при шквале неприязни,
уместны компромат, ложь, порча – три
весомых компонента к весу казни…

…В политике гуманность несуразна:
проглядывает чуть из-под чадры.
Посулы облекаются в мёд классно.
Улыбчивы, отзывчиво бодры,
политики разводят грязь негласно.
Политиков бьёт недруг в бровь и в   глаз,  но
они к нему настолько же «добры».

Чуть что, оставят пустоши да пни.
На головы, мечтам не сообразно
стремглав метаморфозы лягут властно.
Речь не про годы. Даже не про дни.
 
В политике большой ничто не ясно,
на взгляд ещё     невинно     до поры…
Подначивает дьявол не напрасно:
«В политике таись, иль грубо ври».

Толкая в путь азартный, но в опасный,
не меркнет (знают люди-упыри)
веками у политиков свой пастырь.
Но вдоволь (просто так, иль на пари)
его попробуй кровью напои!
И все ведут смертельные бои –
спасенья нет от этакой напасти,
хоть сам своей же    кро'ви     хлебани!
Политикам у дьявола быть в пасти
всенепременно:     тягой    в ад больны,
коль чересчур озлоблены они…
Политика лишить пытаясь власти,
уместно начинать с его родни.
Едва ль родня проводит тихо дни.
К примеру, младший брат – не головастик,
и компромат (ну, прямо-таки праздник!)
любой  найдётся – к      бабке     не ходи!

Такого      нет,      жаль, как у гончей, нюха
в природе человека. Редкий дар!
Пришлось двум братьям Вильерс очень туго,
в них долго пессимизм преобладал,
как только от тяжёлого недуга
король английский Яков дуба дал,
и герцог Бекингем лишился друга.
(Смерть, сжалившись, открыла свой портал.)

С наветами всё вышло шито-крыто.
Самих себя как мстителей дразня,
взбрыкнула вся враждебная элита:
у недругов в опале вся  родня
двойного фаворита-сателлита.

Джон Вильерс, младший братец фаворита,
как следствие интриги и вранья,
был обвинён парламентом открыто
в преступном отравленье короля…
В пушкУ, иль нет, у обормота рыльце –
для бегства прочь   Большая    есть земля.

Дворянство променяв на жизнь затворца
под вымышленным именем торговца,
обрёл Джон в бегстве временный покой,
но всюду был со шпагой, не с клюкой.

Париж      лояльно       встретил незнакомца.
Невзрачный ужик, а не анаконда,
беглец квартировал с одним слугой.
Тот, став телохранителем виконта,
держал в ночь пистолеты под рукой…
Рождён не    каждый    в двери стук ветрами…

Однажды в дверь запахло вдруг цветами
(учуял нос, кем благодать дана)
и сонный Джон открыл на стук дверь даме,
случайно перепутавшей дома
(она искала адрес дотемна).
Так вносит судьбоносными ветрами
своей грядущей жизни семена
душа, на шлейке кармы семеня.

Джон хищно улыбнулся для острастки.
Не знал он, что шальные предки баски
ей смелость передали не на миг:
девица в дом шагнула без опаски.
Такое полуночное шмыг-шмыг
откуда взял Париж?! Из привозных?
Невиданное личико! Без краски.
Но сразу обаянья флёр возник.
Краса      незаурядная      для ласки
со стороны поклонников земных,
как самых юных, так и пожилых.
Такой приход –     уже     причина встряски.
Ни глаз заплывших, ни зубов гнилых…
Девица, чуть прищурив с ночи глазки,
подставив опрометчиво без маски
под свет от канделябра юный лик,

в мужских глазах прочла, что без рюмашки
вмиг от её красы стал пьян мужик.
Такому культ самца – не для отмазки.
Власть красоты – не по      любому      пшик.
Для глаз повесы, верящего в сказки,
всегда прекрасней то, что средь чужих.

В лицо не      знал      принцессу Джон, но просто
от вида красоты столь юной броской
он, словно задохнулся, онемел.
Одета скромно (но и в не обноски)
та всё предусмотрела, кроме мер

защиты от своей же красотищи.
Уж если ты богиня, так  сойди же
на землю смертных, чтобы кто-то сдох,
восторгами застигнутый врасплох.
Такую не найти ведь и за тыщи!

Тем более краса – со всех сторон
и каждый ею сильно впечатлён!
В свои пятнадцать Генриетта страстно
Уэльским       принцем      увлеклась, чей трон,
традицией и славой озарён,
считался априори не напрасно
британским скорым  будущим,  согласно
прямым правам наследованья. Трон
двух королевств манил не за углом,
принцессе не      светило     чудо-приза,
облом он и во Франции – облом,

но дева уповала на маркиза
де Молина – магистра тайных сил.
Магистру не понадобилась виза.
Инкогнито в Париже он гостил
и потому не он сам зачастил

к принцессе, а к   нему  в ночь Генриетта
пришла тайком с подругой в первый раз…
…Чуть-чуть небрежно сделав реверанс,
красотка, извинившись, неприметно
могла б от Джона после пары фраз
уйти навеки, но виконт погряз

в рутине серой. Импульс – мчать вдогонку –
достигнув небывалой остроты,
встряхнул виконта. Чудо-незнакомка
ушла, условно дверью хлопнув громко,
в душе виконта по капризу Рока
перевернув каноны красоты.
Наряд – как показатель класса, стиль…
Джон в шоке был от женской простоты:

«Ночной Париж – не     лучшая     из здравниц.
Красотки понесут свой крест одни»?!
Джон выследил таинственных красавиц
незримо, безо всякой трескотни…
Принцесса излучала блеск, а с ним
увидевшему шутки плохи! Зависть
к кому-то из счастливчиков не даст
уснуть, на авантюру пнув не раз…
Отчаянная ревность – не рутина.
Джон злился, сквозь угрозы матерясь,
и позы принимал во тьме картинно.

«…Своей дворянской чести вопреки,
я должен опускаться до брехни,
косить вновь под мещанскую скотину,
иль раком зарываться в ил и тину.

Как мещанину мне не хоть бы хны.
Что толку, что держу я прямо спину
и знаю, что      виконт      я, а не хмырь!
Рад предложить бы ссору, а не мир…

Дворянский статус (пусть условно) сгинул.
Дворянскую честь прячу от гостей
и тут, лишь закрывая  ставни  – с ней.
Сомнительный  весьма для жизни стимул,
но жизни по любви не стать бледней.

Из-за любви я делаюсь настырным.
Я чувством весь объят, ей Богу, сильным! –
слуге признался Джон. – В рутине дней
Париж теперь мне стал куда милей»!..
Без прав дворянских шастать по гостиным
во двор чужой влез, будучи настырным,
влюблённый с устремлением, ей-ей,
всё лицезреть, вплоть до игры теней.

Среда богинь живёт особым стилем?
Наверно, нет ни крыс, ни  вредин в ней…
С желаньем будоражащим, но мирным
увидел встречу лиц наедине
Джон издали в подсвеченном окне:
красотку с импозантным дворянином.
С таким, что в  горы – жуть, что по  равнинам…

             (продолжение следует)