Таланту Дурова. Обезьянка Мимус!

В Гамбурге я купил маленького шимпанзе. Обезьянку звали Михель. Но про неё хозяин не всё рассказал.
Покупая шимпанзёнка, я расспросил бывшего хозяина, как надо обращаться с Михелем  и тот на ломаном русском сказал:
С Михелем нужна большая аккуратность, иначе будет плохо..
Во-первых, не давайте ему ничего холодного. У меня он питался неплохо.
Утром – какао с молоком. Через два часа – фрукты: бананы, груши, яблоки, виноград.  Внимательно слушай!
Через два часа – опять фрукты. Часа в четыре – рис, а вечером – снова бананы и груши.
Не давайте ему чернослива – расстроит желудок, надо будет спасать.
Да, – вздохнул он, – шимпанзёнок забавный, даже жаль с ним расставаться. Он очень любит играть.
    Но вот принесли клетку с обезьянкой. 
Михель! – позвал я.
Никакого внимания.
Михель! Михель!    Михель не отвечает.
Он сидит неподвижно, как бы скучает.
   Но как только я приподнял решётку, Михель пулей выскочил из клетки и стал носиться по комнате.
С большим трудом я поймал обезьянку. У меня на руках она сразу притихла; привыкла, видимо, к теплоте.
Я показал ей банан. Она равнодушно отвернулась и стала с любопытством оглядывать комнату, как будто свою колыбель.
Мы надели на шею Михеля ошейник с цепочкой. Шимпанзе стал рваться, хватаясь за мебель.
   Обратно в клетку Михель ни за что не хотел идти. Едва удалось его туда посадить, как корабль при шторме – на мель.
Он кричал, упирался и защищался изо всех сил. Я опять стал его звать:  Михель! Михель!
Он не шевельнулся. Даже не верилось, что он только что не мог жить, не шумя.
Какой он там Михель? – сказал я. –
Он даже не знает своего имени. Надо ему придумать имя, чтоб было ему мило.
Я перебрал много имён: Джек, Том… Всё это не подходило.
   Вдруг пришло в голову новое имя:   Мимус! – крикнул я. Обезьянка оглянулась,
и я решил: пускай Михель будет Мимусом. Наверно, ему понравилось.
    Теперь надо отвезти Мимуса в Россию. Как-то перенесёт он дальний путь?
Я устроил его в багажном вагоне,  в отделении для собак, в защищённой клетке. Не купе, но доедем в тепле  как-нибудь.
    Я побежал к себе. Колеса застучали. Бедный Мимус остался один, с бананом в утешенье.
Мимус поехал в Россию. Для Мимуса это – великое свершенье!
    Ночью поезд остановился у маленькой станции. Я побежал к Мимусу. Где же он тут, в потёмках? Неужели зрения обман?
На матрасике я вижу свернувшегося в комок Мимуса. Он спит. Рядом, у самого носа, – нетронутый банан.
   Снова остановка. Утро. Я достал горячего чаю, налил в бутылку и пошёл к Мимусу. Он ведь один там остался.
Ну и жарища у него в собачьем отделении! Видно, проводник перестарался.
   Мимус беспокойно бегает по клетке. Он смотрит на меня и как будто говорит мне:
Выпусти меня на волю, мне надоело сидеть в тюрьме!
   Я собрался напоить его чаем и достал из кармана бутылку.
Вдруг раздался свисток, колёса загремели, поезд тронулся. Остановить поезд не помогут никакие голоса.
Я остался в собачьем отделении, наедине с Мимусом. До следующей остановки добрых полтора часа.
  Я открываю клетку. Мимус начинает стрелой носиться по вагону. Наконец он усаживается в углу, зорко на меня глядит.
Я протягиваю ему бутылку. Он пристально смотрит на неё, но ближе не подходит.
Я подношу горлышко бутылки ко рту и глотаю чай. При этом я нарочно проливаю немного чаю на половицы.
Мимус нюхает пролитый чай, тычется в него губами, трогает руками, лижет мокрые пальцы.
Потом подходит ко мне и протягивает руку за бутылкой. Я ему не даю. Пусть ждёт.
Потом я нагибаю бутылку и чай снова льётся на пол. Мимус пьёт.
      Ему понравилось. Ему хочется ещё чаю.
Он сильно ударяет ладонями об пол и потом с поднятыми вверх руками идёт на меня. Я всё это замечаю.
Вот он обеими руками ухватился за бутылку. Я сделал вид, будто не сумел её удержать.
Он весело побежал с бутылкой по вагону. Хотел, наверно, подальше убежать.
Но не видя за собой никакой погони, он сел на пол, положил бутылку перед собой
и стал внимательно смотреть, как интересно льётся из неё вкусный чай, забыв, что он со мной. 
Потом начал пить, прикладываясь то к луже, то к горлышку. И делал  всё так ловко.
Наконец поезд замедлил ход – остановка.
Надо быстро поймать Мимуса и посадить его в клетку. Тут нам пришлось побороться.
Он пустился наутёк, обхватив пальцами ноги горлышко бутылки, думая бегать с ней без конца.
Я поймал его в углу. Вдруг в мою левую руку впились его зубы.
Но я всё же усадил его в клетку вместе с бутылкой, но я не держал на него никакой злобы.
    Мокрый, в испарине, я бежал вдоль всего поезда к своему вагону. Кругом ветер и снег. Я простудился.
Совсем больной, я на следующий день бегал на остановках к Мимусу,
поил его чаем, менял солому в клетке, сушил его одеяло у печки, обращая внимания на его уже незлобную гримасу.
   Так мы доехали до Москвы.
Пока мы ехали, Мимус привык ко мне.
Кроме того, он научился пить чай из горлышка бутылки.
Чай навсегда остался любимым напитком Мимуса, наверное, даже во сне.
   Я разыскал на чердаке высокий детский стульчик. Много лет на нём моя дочь сидела.
Куда ты несёшь мой стульчик? – спросила она, словно отдавать не хотела.
На нём будет сидеть Мимус. Ты его ещё не видела.
Это что за Мимус?
Шимпанзёнок! Ты бы на него поглядела.
     Я показал ей Мимуса. Они познакомились.
Мимус будет обедать с нами, – сказал я, прижимая к груди шимпанзёнка и поглаживая его по голове.
Мы сажаем Мимуса на стульчик, а цепь привязываем к спинке стульчика. Но шимпанзёнок хочет бегать, прыгать хоть на голове.
   Он вскакивает и забирается с ногами на стол. Жена и дочь в ужасе:
Он всю посуду переколотит! Он суп опрокинет на скатерть!  – Недовольны почти все.
   Я говорю:
Сссс, Мимус, ссс…   Мимус соскакивает со стола и дёргает цепь, не унимается.
Я снова усаживаю его на стульчик. Наконец он успокаивается.
    То и дело приходится поправлять его ноги. Трудное дело – сидеть на стуле! Сразу не научишься.
А Мимусу надо многому научиться.  Даже если сначала этого боишься.
    Жить среди людей не так-то просто порой:
надо уметь правильно брать кружку с чаем, уметь справляться с ложкой и вилкой,
есть аккуратно, не пачкая скатерти, даже когда каша не как обычно, а чуть горячей;
надо знать много разных вещей.
   Мимус встаёт в семь часов утра. До девяти он развлекается, бегая по комнатам, заглядывая всюду как бы невзначай.
В девять часов он сидит за общим столом, рядом со мной, и пьёт сладкий чай.
До двенадцати он резвится на диване, а в полдень – завтрак. Это ему нравилось.
Как видите, ему неплохо у меня жилось.
   К завтраку – манная каша. Я даю Мимусу ложку. Он неумело схватывает её, поворачивает.
Я поправляю и показываю, как нужно загребать кашу. Мимус беспомощно водит ложкой по тарелке. Не понимает.
Потом он бросает ложку и берёт кашу рукой.
Нельзя, Мимус!
Это ему не нравится. Я отнимаю тарелку. Мимус злобно кричит.
Обучение идёт пока не в  плюс, а в минус.
 Я кормлю его с ложки, потом снова вкладываю в его руку ложку.
В конце концов он стал есть ложкой понемножку –
сначала неумело и неуклюже, а потом научился ловко обращаться с ложкой, а не просто по тарелке ей водить.
Он следил за тем, как бы кашу на скатерть не уронить.
   С вилкой дело было сложнее. Мимусу всё не удавалось воткнуть вилку в яблоко или грушу.
Он водил ею по фруктам, как ложкой, и мне долго пришлось поворачивать вилку в его руке, чтоб он вилкой кушал.
     Но в конце концов он справился с этим сложным инструментом.
После завтрака Мимус играет или учится. Я выучил его обращаться со звонком.
Поставил перед ним никелированный звонок и показал, как надо звонить, как на урок.
Я приложил палец к шишечке. Раздался звонок.
Мимус испугался, вскочил, хватил по звонку ложкой, потом стал двигать его по столу и швырять. Не получился первый урок.
   Нельзя, Мимус!
Он притих. На другое утро повторилась та же история. Учение шло пока в минус.
   Мимус не давал мне руку, никак не хотел учиться звонить. Вдруг случайно он ударил кулаком по шишечке.
Звонок задребезжал. Тотчас же к Мимусу придвинулись фрукты на тарелочке.
Мимус посмотрел на тарелку, схватил грушу и ударил по звонку ещё раз.
И сейчас же к нему протянулась моя рука – с изюмом в этот раз.
Он поел вкусного изюма и снова – хлоп по звонку.
Кружка со сладким чаем подъехала к самому носу Мимуса – попей любимого чайку.
    И что же? Он быстро научился звонить. Когда дают фрукты – разве не увлечёшься?
Ему это дело так понравилось, что пришлось отнять звонок, а то на него угощенья не напасёшься.
    Потом я приучал его к словам: «Мимус, иди сюда!»
Тут мне помогла щётка. Обыкновенная щётка на длинной палке для обметания стен и потолка, что в углу стоит всегда.
Я свищу раз и другой, и третий.
Щётку! – Кричу я после третьего свистка:
В двери появляется страшное чудовище – щётка! Она появляется издалека.
Мимус с ужасом смотрит на мохнатое пугало, пятится и наконец со всех ног бежит ко мне – защиты искать.
Мимус понял: всегда после крика «иди сюда» или после свистка появляется это страшное чудовище на палке и надо убегать.
   Значит, как только раздаётся призыв хозяина, надо бежать к нему, ему уже известен этот путь,
а то страшный зверь на длинной палке ещё схватит и утащит куда-нибудь.
И Мимус привык при первом же свистке бежать ко мне, для него щётка – жуть.
    А что это за зверь там, в углу, где зеркальный шкаф?
Только что никого не было и вдруг там появилось волосатое, злое существо с цепью на шее, только не говорит «гаф».
    Мимус поднимает голову и незнакомый зверь поднимает голову почти с порога.
Ну-ну, – думает Мимус, – я тебя не боюсь! – И смело идёт на врага.
Но враг не испугался – он тоже наступает на Мимуса.
Мимус остановился – и тот остановился, у него всё та же гримаса.
Мимус отступил немного – и тот его передразнил: тоже отступил.
Прямо как обезьяна поступил!
   Мало-помалу Мимус привыкает к этому существу, которое повторяет каждое его движение.
Это, пожалуй, вовсе даже не вредный зверь. Можно подойти к нему поближе – не  страшное сближение.
Мимус осторожно придвигается – зверь тоже осторожно придвигается.
Губы Мимуса холодного стекла касаются
и, разочарованный, он отходит от зеркального шкафа – с зеркалом не играются.

––––– 
Владимир Дуров. Мои звери. ОБЕЗЬЯНА МИМУС. Михель меняет имя. (Отрывок.)