И время наше

Старик на девочку смотрел и восхвалял
Творца за то, что есть такое чудо.
На пальцах нежно чувством трепетал
Порыв неясный тронуть сладко чадо,
Дотронуться до алых лепестков
Губ непорочно мягких и раскрытых
Для всякого приятия даров...
И видеть ожиданье глаз убитых.
То только лишь картинкой было, к счастью.
А для него то было мукой несусветной.
Он отложил изображение, со страстью
Отдавшись похоти своей заветной.
Спешили руки дрожью с застежкой брюк
Возюкаясь, протяжно хлюпало ударом сердце.
Он сердцем помогал движенью рук.
Глаза вошли в затмение: луна познала солнце
Будто и небо треснуло от молнии экстаза...

Он медленно искал рукой свои глаза.
Зажмурился. И девочка пред взором.
Открыл. В них мутно ерзала медовая слеза,
И сердце помещалось целым миром
На пьедестал покоя и трудов — благих.
Имеет право он. Достойный человек — не псих.
И расцветали грезы непорочным садом
Его надежд на ясность чувства и интим.
И фото девочки останется тут с ним.
И все надежды на благое чудо страсти.
Он хочет вместе с ней душою возрасти...
Но отдает отчет в безумии отчасти...
Он просто тот, кто любит детский смех.
Всего лишь в сердце у него мечта,
Чтоб чувство детства полагалось не за грех...
И что у общества во глупость маята.

Он отдохнул уж. Снова взял
Чуть вялою рукой ее лицо на фото.
И долго, медленно, отчаянно страдал.
И с фотографии был взгляд: так вот он, вот он!

Пройдут века, потомки будут здесь.
И ум еще не нарожденных — нам в укор.
То разума исход, а не "благая спесь".
И время наше лишь отчаянный позор.