Как будто тридцать лет назад...

* * *


 И снова - солнца ход неспешный,
 и надо мной опять парят
 румяным маревом черешни,
 как будто тридцать лет назад.
 И у дощатого забора,
 как в очень давний день босой,
 обильно пахнут помидоры
 листом, обрызганным росой.

 На крыше кухни и сарая
 дождями обтрепало толь,
 и дремлет у калитки рая
 дворняга с именем Ароль...
 Там Марфы, с мальвами, передник,
 и там, у кухонной стены,
 я - внук, стригун, любви наследник,
 уже последний собеседник,
 кому те дни ещё видны...





 *  *  *


 Дом стариков под ребристою крышей -
 издали верностью теплятся мне
 непозабытые, непозабывшие,
 очи живые в открытом окне...
 Знаю, что снова увижу на склоне
 здесь, только здесь, начинавшихся дней
 эту аллею грачиных колоний,
 строй патриарший седых тополей.

 Вымытый въезд из булыжного камня,
 взятый зеленым гнездовьем в полон.
 Стены и заросли родины давней,
 полные гулких, зовущих имён.
 Не умолкали деревья и птицы.
 Гнёзда цвели среди клейкой листвы,
 не уставали минуты светиться
 под перезвон первозданной молвы.

 С жаркой веранды плетённые кресла
 из белокорых текучих лозин
 в сад выносили - к читальне небесной -
 под красноплодные ветки бузин.
 Не было прошлого в мире без тени,
 кроны-громады баюкали высь...
 Жизнь раскрывалась - и чувство рожденья
 непостижимее было, чем жизнь!




Ау


 В лиловом и молочном свете,
 в крючках и петельках чернил
 ещё живёт письмо о лете,
 где мальчик бабочек ловил,
 где средь крыжовника колючек
 прозрачной ягоды овал
 созрел, и женский голос "внучек!"
 так терпеливо, долго звал.

 Был летний сад ветвленьем рая.
 Теперь, когда во дни стыда
 я крохи смысла подбираю,
 тем веткам я киваю "да".
 "Да" повторяю не свиданью,
 лишь вспышке памяти о том,
 как был распахнут мирозданью
 хранимый тополями дом...

 Она звалась библейски - Марфа.
 Средь зла и злыдней рождена -
 и средь июля, и средь марта
 ко мне добра была она.
 Кровь с пальцев от шипов-колючек
 слижу и ягоду сорву.
 Сквозь ветки голос "внучек,внучек"...
 Ау, любимая, ау..