Мой любимый барон

(Барону Раушу-фон-Траубенбергу Константину Константиновичу, скульптору, меценату, милому солнцедаровскому дачнику.)


Был полон благостных идей,
любил собак и лошадей,
(ну, и по своему людей) -
чудак барон Траубенберг,
милейший Рауш...

Он был конечно
фон-барон,
с роднёй большой
со всех сторон,
и без него не проходил,
ну, совершенно не один
приличный раут.

Он смугл был
как копчёный бес
(что в топку слишком рьяно лез),
всё потому,
что был не без
горячей крови Ганнибалов
(по бабушке сей славный малый
был Солнцу нашему роднёй),
арапской кровью огневой
топил он льды Большого Света,
и был весьма любим за это.

Пажеский корпус,
камер-юнкер,
маслины глаз и длинный нос,
он - острослов,
он нравом юркий,
и тыща дел,
прожектов воз.

Лепил собак и лошадей
весёлый скульптор-лицедей,
милейший Кока,
знал все придворные секреты,
и дам скульптурные портреты
он так изыскано ваял,
вдыхая дух в материал,
горело око.

***
Потом, поддавшись общей моде
в Геленджике землИ купил,
и страстно море полюбил,
и там сражён амуром был -
уж так была нежна княжна,
что понял сразу - вот жена!

(А что такого?
А что вы право уж?
Была - Чулкова,
а стала - Рауш.
Нам всем по жизни
судьба дана,
и в баронессах
теперь княжна...)

***
Я часто вижу то, чего нет,
но то, что когда-то было...
Такого же неба апрельский рассвет
и запах французского мыла...

Пол княжьей дачи
весь в простынях,
привычное ветра бренчанье,
утро.
Сегодня (уже не на днях) -
венчанье.
Венчанье.
Венчанье.

Белое платье нАпол льняной
шлейфом змеиным скользит
море бескрайнее синей стеной -
в окна сквозь жалюзи.

К дому коляска.
В дверь - Константин,
белая струйка шАрфа,
Кока, барон, но он не один -
рядом сияющий шАфер.
Кто это? Кто?
Айн момЕнт!
Взгляд сквозь монокль
- Мой ангел! -
Рауша Коки -
Кока кузен,
Кока дубль два -
Кока Врангель?

(Точно не знаю,
но пусть это он
шафером будет у брата,
жить ведь осталось кузену всего-
лет так с десяток...
Сгинет в Великой войне Николай,
а за медбратство
наследует рай...)

Ну а пока пусть коляска летит,
и так упруги рессоры,
храм что у порта
их ждёт впереди.
Счастье. Амбиции. Споры.
Дачных террас вечера, да жара.
Оперы в древних театрах...

***
Всё это было. Но была вчера.
Страшное будет завтра...

***
Двадцатый век. Двадцатый год.
Весна. Не будет лета.
И транспорт в море отойдёт
последний - "Виолетта".

И боль, и плач со всех сторон,
и ветер бухте в лоб,
а что же вы, мой друг, барон,
глядели ль за Дооб*?

Хотели ли в последний раз
увидеть Тонкий мыс?
Она преследовала ль вас -
терзающая мысль,
что ни за что уже теперь
жизнь вспять не повернуть,
и родины закрылась дверь,
и в никуда ваш путь?

*** 
Моря, вокзалы, поезда,
таксо, углы, кафе,
и вы теперь уж навсегда
на улице Раффе,
дом номер восемь, буржуа,
покой, приват и тишь,
ну почему,
ну пуркуа
ваш дом теперь - Париж?

Красотка Франция, она
прекрасная страна,
но вы ей были не нужны,
вам - не нужна она.

И в небогатой мастерской,
с троянкою* в руке,               
как Тэффи думал он герой
- Что делать?..  Фер-то ке?..

По-прежнему имел талант
печальный скульптор-эмигрант,
усталый Кока,
по-прежнему он дам ваял,
вдыхая дух в материал,
но гасло око.

Сопротивлялся,
чем-то жил
пока хватало жил и сил
барон, художник, меценат
в стране французской,
но вот такой оксюморон -
кровей немецких был барон,
а сердцем и душою - русским.

Затосковал. Запустовал
милейший Рауш,
и дух не шёл в материал,
и дом родной в глазах вставал
- Видать пора уж...

Всё так, пора. И на Тиэ
Парижском чистеньком погосте,
в чужую землю лечь тебе
пришлось неприглашённым гостем...

***
Воронеж - Кладбище Тиэ,
а в промежуточном тире
вся ваша жизнь,
милейший Рауш.