Колокол кровавым кринолином в небе воспаряет

Колокол кровавым кринолином в небе воспаряет -
Точно повесили какую-то маркизу недобитую.
Небо размалёвано багровым от края и до края -
Исполосовано зари заржавленной бритвой.

Небо бычится тельцом ошалелого светила -
Разрывающего путы облаков в хлеве востока.
Недобитую маркизу с колокольни ниже опустили -
Кровь её устремляется в гортани водостоков.

У маркизы - ледяное лицо бесприютного призрака -
Выдумал её сумасшедший парижский художник.
Чёрные коты капли её крови слизывают -
Чтобы их прошлые жизни в памяти ожили.

Чтобы вспомнить - ведь людьми они были -
Иди всё наоборот - сначала кошками?
Всё перепутано - в заросшей шиповником могиле,
Где вповалку лежат грядущее и прошлое.

А парижский художник курит опиум -
И рисует новые портреты и судьбы.
Чёрный колокол юбкой зазывно хлопает -
Ветер истёртые лица призраков тасует.

Аид с Персефоной сидят в кофейне прокуренной -
Наблюдают за тем, как колокол маркизой прикинулся.
Персефона чёрные брови капризно хмурит -
Подзывает сонного гарсона в костюме Арлекина.

Требует подать ей чёрного кофе покрепче -
Протирает фарфоровые веки устало.
А Аид ей набросит заботливо на плечи
Шёпот боа из бирюзовых горностаев.

На колокольне колокол язык свесил -
Или это умирающей маркизы панталоны?
Аид прикасается к мраморным губам невесты -
Ледяным поцелуям - почтительно и влюблённо.

Колокол в небе - то выше, то ниже -
Можно подумать - маркизе сплясать захотелось.
Чёрный кот её кровь старательно лижет -
Вспоминая свою жизнь в человеческом теле.

Граммофон плюётся визгливыми звуками -
Точно хор банши вразнобой плачет.
Персефона сжимает Аида ледяную руку -
Греет дрожащие губы кофе горячим.

Персефона совсем ещё девочка - ей страшно -
Она прижимается к плечу Аида доверчиво.
А он ей шепчет - что это вовсе не банши,
А просто старая пластинка, заевшая в вечности.

Он целует её мокрые ресницы -
Он поправляет её спутанные локоны -
И обещает ей покататься по Стиксу -
Вдвоём - при луне - на его чёрной лодке.

Персефона улыбается сквозь слёзы - пальцы его держит -
Как будто это в мире - её главная опора.
Аид обнимает её - почтительно и нежно -
И, как птенца, печеньем с ладони кормит.

Гарсон в костюме Арлекина снуёт расторопно -
Приносит новый кофе для царственной пары.
Персефона сонно просит положить в гроб её -
Они ведь предыдущей ночью совсем не спали.

Мой король, положи меня в гроб хрустальный -
В котором ты нашёл меня - только накануне.
А к вечеру я для тебя снова восстану -
А на рассвете в твоих объятиях усну я.

И будет всё повторяться у нас веками -
Как на этой заевшей в вечности пластинке.
Ибо теперь я знаю, кто я такая -
Ибо теперь я знаю, как я возникла.

Теперь я знаю, что когда-то была маркизой -
И висела на колокольне этой -
А потом ты вернул меня к жизни -
Потому что ты повелитель смерти.

Потому что ты - тот самый художник -
Что рисовал меня в холодной мансарде.
А ещё - тот, кто мне всех дороже -
А ещё - бессмертный владыка ада.

Пусть тебя называют сумасшедшим, наркоманом -
Для меня ты вечно пребудешь богом.
Я теперь наконец-то тебя знаю -
И себя узнаю - шаг за шагом - понемногу.

И теперь - ты мой муж и король мой -
И былое в чёрном Стиксе потонет.
Больше я не играю другие роли -
Только роль твоей жены Персефоны.

Пусть моя мать, как банши, под окнами плачет -
Я всё равно к ней больше не выйду.
Арлекин, гарсон, принеси мне кофе горячего -
Чёрного, как глаза моего Аида.

Как глаза - в которых, как в Стиксе, тону я -
Чтобы снова и снова рождаться заново.
Мой Аид - ты меня сотворил иную -
Я её ещё до конца не знаю.

В небе чёрный колокол юбкой хлопает -
Заедает испорченная пластинка.
Ты ведь правда меня покатаешь на лодке
По волнам нашего чёрного Стикса?