Корни. Глава 3. Судьба. проза

    22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Николая не брали на фронт, как он не просился. Он построил завод по переработке рыбы и оставался его директором. Рабочими были бывшие заключённые и вольнонаёмные. 29 мая 1942 года Клаву официально зачислили на работу в рыбокомбинате тыла ТОФ(Тихоокеанского флота) в бухте Светлой в должности фельдшера.Клава была счастлива, Николай был с ней, Лариса росла, а жить на берегу бухты было свободно и спокойно. Обслуживая участки до самой Самарги, чаще верхом на коне, выезжая на несколько суток по вызовам в  отдалённые районы, Клава всё время мечтала  о встрече с Колей и дочерью дома. Казалось, счастье вернулось в их маленький, похожий на землянку дом, где они с Колей часто пели вечерами, сидя за деревянным столом всей семьёй, а Клава шутливо поправляла Колю, когда он не попадал в ноту. Потом они громко смеялись...
    10 августа 1943 года у Клавы с Николаем родилась дочь Татьяна. Роды были тяжёлыми. Клава пролежала в больнице целый год с  послеродовым воспалением брюшины. Год она боролась со смертью, а маленькая Таня росла в больнице рядом с матерью. Николай носил Клаве красную икру и с ложечки кормил её. Потом Клава рассказывала, что это именно икра спасла её от смерти, так как " в ней много жизненной силы".
     Всё это время Николай был занят шестилетней Ларисой и своим заводом. Он везде водил с собой Лору, показывал ей своё хозяйство, брал на охоту на нерпу, ходил с ней на лодке в море...
    На берегу бухты стояли длинные бараки, рядом - большие бурты опилок, повсюду висела копченная и вяленая сельдь, и красная рыба, с неё капал жир, и пахло очень аппетитно. Рыбу рабочие заворачивали в марлю, потом в бумагу, упаковывали в ящики, грузили на баржи, отправляли на фронт и в Москву. Лариса видела через распахнутые двери барака, как рабочие моют и чистят огромные чаны в виде гигантских колб с широким горлышком. Ночами, привлекаемые запахом рыбы, звери заходили в просушиваемое здание и, как в ловчие ямы, падали в чаны. Николай часто показывал дочери попавших в западню зверей:
- Смотри, Лорочка, это лисичка, а тут несмышлёный медвежонок, зря мама - медведица привела его сюда, но мы спасём его и лисичку, вот увидишь, как они быстро побегут к своим мамам!
                Николай на утренней планёрке давал распоряжение рабочим вылавливать зверей из чанов и отпускать их в тайгу. На предложение - " пристрелить зверя на мясо",- всегда отвечал:
 " Если вы такие охотники, берите ружьё, идите в тайгу на медведя! А беззащитных убивать не дам!"- Зверей вытаскивали сетями и отпускали на волю.
   Маленькая дочь Клавы уже сделала свой первый шаг, сказала первое слово "мама", когда Клаву выписали из больницы. Клава счастливая приехала с Танюшей домой, готовила праздничный обед...
     ОНА пришла к ней сама. Не разуваясь, прошла в маленькую комнатку с казённой мебелью, села на стул и сказала:
- Клавдия Дмитриевна! Вас все в Светлой уважают и жалеют...
- За что меня жалеть-то не понимаю,- сказала Клава,- я что, так жалко выгляжу?
- Нет, Клавдия Дмитриевна. Вас жалеют потому, что Ваш муж любит теперь только меня, Вы ему не нужны, вы же год под смертью ходили, а мужику гарантии нужны, опять - таки ласка женская и понимание. У меня от Николая ребёнок будет.
Клава присела на табурет, она ничего не понимала…  А ОНА продолжала свою речь:
- Ты пожила достаточно с мужем, двух детей нажила, выжила - хорошо! Сейчас моя очередь, хочу мужа и детей! Война сейчас, мужики гибнут на фронте...
- И кто ж это в Светлой очередь на мужей чужих устанавливает? Не ты ли? А то, что на чужом горе своего счастья не построишь, тебе не знакомо? Двух детей отца лишаешь... Ох, поплатишься за это... - у Клавы внутри всё кипело, ей хотелось придушить, убить соперницу, но она сидела, как каменная, ей не хотелось, чтобы ОНА видела её горе, слёзы и гнев... - Уходи, я с ним поговорю сама, от твоих желаний тут ничего не зависит...
     Клава ждала прихода Николая. Нужно было поговорить. "Коля придёт и скажет, что эта баба просто сумасшедшая. Да мало ли, что она мне сказала! Коля любит меня, я знаю... " - повторяла она вновь и вновь.
      Скрипнула входная дверь, Лорочка щебетала с отцом, Коля внёс её на руках в их маленькую комнатку...
- Коля! Ко мне приходила ОНА! Это правда? У тебя другая женщина? У вас будет ребёнок? - у Клавы дрожал голос, она страшно боялась услышать ответ Николая.
- Клавушка! Я люблю тебя! И буду любить всю свою жизнь! Правда лишь то, что у неё от меня действительно будет ребёнок, так уж получилось, прости меня! – Николай встал на колени. Его испугало побледневшее лицо Клавы.
 - Люблю я только тебя! А будущего у меня с ней нет…
Клава молчала... В душе бушевал поглощающий душу огонь, она хотела написать даже товарищу Сталину письмо, пожаловаться на мужа, на ту женщину, что отняла его, она хотела отравить её, зарубить, растоптать, так, как она растоптала их счастье... Но спокойно сказала мужу:
- Коля! Я люблю тебя, но мне нужно время. Я уеду к племяннице на Камчатку, не могу сейчас быть с тобой, не хочу, чтобы оглядывались на меня в посёлке, не хочу видеть твоего чужого ребёнка…- Клава беспорядочно бросала свои и детские вещи в старенький чемодан.
- Клава! - кричал Николай, - Не оставляй меня! Я буду с вами до конца своих дней! Мы с тобой столько пережили вместе! Не уходи, прости меня, останься! Давай вместе уедем!
- У тебя назначение, Коля, ты не сможешь уехать…
       Николай сидел на табурете, опустив голову, дети плакали.
Быстро, пока сердце не успело разорваться от горя, чтобы сил хватило оставить всё... и забыть, Клава собрала детей и побежала на пристань. Она не хотела сейчас думать ни о себе, ни о нём...

      Николай будет всё время искать её по Приморью, а она - часто менять места работы. Боль от измены никогда не утихнет, она будет стоять в горле болезненным комом и душить её... Клава не сможет простить, снова принять его, хотя, по-прежнему будет самозабвенно любить его, страдать и скучать, вечерами рассказывая дочерям об отце, о его подвигах и своей любви...А он…Он всегда будет находить её, где бы она ни была, помогать, общаться урывками с дочерями, добиваться её расположения, а она снова и снова будет отвергать его...
  В 1959 году Николая Ильича Солоденникова не станет. Он умрёт от сердечного приступа…

...Клава недолго гостила на Камчатке. Скучала по Приморью. Она хотела поселиться в тайге, как отец, в глуши, где бы можно было забыть всё прошлое, отдаваясь любимой работе...
     Утром на корабль Клава погрузила свой нехитрый скарб, по трапу зашла на судно... Она стояла на палубе, вспоминая прошлые странствия по морю, пока дети спали в каюте.Она видела, как на горизонте черной нарастающей полосой росли и клубились тучи. Море волновалось всё сильнее, и было понятно, что будет сильный шторм. Ведомая нехорошими предчувствиями, она бегом спустилась в каюту к детям и вытащила их на верхнюю палубу, завернув в одеяла.
    Огромные волны валом неслись на небольшое судно, которое швыряло во все стороны... Клава понимала, что это значит: при такой волне они могут потонуть! Борьба капитана за корабль увенчалась победой стихии - судно накренилось, вода затопила трюмы... На сигнал бедствия подошло рядом находящееся рыболовное судно, но оказать помощь тонущим было очень сложно: спасательные шлюпки не могли подойти к тонущему кораблю. Погрузиться в них не было никакой возможности, кроме как прыгнуть в шлюпку, когда она на гребне волны поравняется с бортом покосившегося корабля.Клава сидела на палубе, крепко держа в руках испуганную Лору, Таня, слава богу, ничего не понимала и спокойно сосала грудь.
   Море рычало и рвало на части маленький корабль, желая поглотить его. Люди в панике бегали по палубе, кричали и падали мимо шлюпки в ледяную воду.
- Ой! Тонем, тонем!!! - кричала дама, сидящая рядом с Клавой,- Люди, спасайтесь!!!
- Я вот сейчас за борт тебя скину за панику! Заткнись и слушай команды капитана! Клава отчеканила всё тихим грозным голосом, хотя самой было очень - очень страшно, до мурашек.Лариса плакала: "Мама, я не смогу прыгать за борт, у меня штанишки намокнут!"
- Не переживай, милая, мы потом их просушим! - успокаивала  Лору Клава. Она сидела на палубе с детьми, следя за действиями  команды. Потом, схватив Таню и Ларису, побежала в столовую. Лариса громко плакала, а Клава срывала со столов клеёнки, обматывая ими Таню.
- Дело пахнет керосином, Лора! Таню нужно спасать! Может, её спасут, когда мы потонем....
     Клава сидела на палубе, крепко прижимая к себе детей, она понимала, что во всеобщей панике и давке ей не будет шанса на спасение. Вдруг кто-то толкнул её в плечо и, словно, вывел из безнадёжного оцепенения:
- Мамаша! прыгайте в шлюпку, мы скоро пойдём ко дну!
Клава, словно очнулась от страшного сна, и, хотя повсюду слышались крики и плач, бушующая бездна перестала пугать её. Она закурила папиросу... так, для успокоения... Она не могла растолкать толпу паникующих женщин с детьми, что бы спастись самой... и встала в очередь ...Матрос судна взял её под руки и привёл к борту судна..." Ну, Прыгайте, и ничего не бойтесь!"
Клава взяла свёрток с Таней в зубы, сжав его, что есть сил, Ларису крепко схватила в охапку: " Таньку смоет, хоть Лариску спасу!", - вспоминала Клава потом... Она увидела, как стремительно волна поднимает шлюпку к борту...  "Нужно выждать момент, - говорила Клава, сдерживая себя, в то время, когда люди беспорядочно в панике падали за борт...
" Лишь бы не промазать!",- думала Клава, прыгая в шлюпку. Её поймали чьи-то руки, кто-то тряс, бил по щекам...
" А я не могу раскрыть глаза, разжать зубы, меня, как будто, парализовало. Позже оказалось, что для того, чтобы забрать у меня Таню, пришлось обрезать клеёнку, а клок клеёнки со столовой судна ещё некоторое время торчал у меня в зубах..."-  вспоминала Клава многими годами позже.
  После кораблекрушения Клава остаётся в Тернее и с первого сентября 1944 года будет работать заведующей сельским  врачебным участком в  посёлке Великая  Кема ...
   
                ***
Великая Кема - старейшее село в Приморском крае в Штормовая  Японского моря. Основано село  староверами и переселенцами в начале 20 века. Ранее население долины Кемы и её устья составляли китайцы и тазы, занимавшиеся охотой и рыбным промыслом. В 1909 году по "царскому переселению" туда прибыло восемь семей, в 1930 году в Великой Кеме был организован рыболовный колхоз, и посёлок насчитывал 25 дворов. В это время в районе устья реки Кемы был богатый промысел сельди иваси. Но после землетрясения в 1938 году сельдь перестала заходить в бухту, и колхоз занимался ловлей и переработкой лососевых рыб.  После ликвидации колхозов, Великая Кема как населённый пункт перестал существовать. До недавнего времени там оставалось всего четыре двора и статус исчезнувшего с карты Приморья поселения...

                ***
     В мае 1946 года после приезда Николая, Клава уезжает в село Ракитное  Иманского (ныне Дальнереченского) района. Она живёт в помещении больницы на первом этаже. По долгу службы Клава по трое суток не ночует дома, если случались дальние вызовы. Ходит пешком через тайгу за десятки километров, когда нет
лошади. Дочери в это время оставались на попечении медсестёр больницы. Она постепенно обзаводилась хозяйством: куры, гуси, утки...
      В сарайчике стояли ящики с наседками, а когда цыплята начали вылупляться, Клава забирала их домой, в тепло и комната была похожа на птицефабрику. Птичье потомство, гуси и утки сами паслись в тайге, на речке, даже куры гуляли в лесу... Была тёлочка Рябушка, которую Клава выходила. Рябушка приходила к ней в больницу, вставала у окна её кабинета, пока Клава не даст ей хлеба с солью и подоит, потом Рябушка бежала в стадо. Женщины с больницы всегда шутили, когда приходила Рябушка:
- Клавдия Дмитриевна! К вам пациентка на дойку!
Под большой липой во дворе Клава поставила улик с пчёлами, всегда был мёд, таёжный, ароматный и тягучий...
     По первым морозам Клава ходила с мужиками за шишкой. Стукнут ей в окно:
- Клавушка! Собирайся за орехами! - она повесит на плечи большой, сшитый  ею рюкзак и идёт в тайгу, а когда возвращалась и снимала тяжёлую ношу, то падала вперёд, освобождённая от тяжести. Клава рассказывала Ларисе и Тане про тайгу, показывала, как разговаривают звери, как воет ветер и поют птицы, а дети с замиранием сердца слушали её.
                ***
     Рассказы бабушки об Уссурийской тайге казались сказкой в её изложении... Я с детства мечтала попасть в этот волшебный мир.
- Бабушка, а расскажи что-нибудь про тайгу, - прошу её. Баба Клава неспешно забивает вату в гильзу папиросы, закуривает и начинает свой рассказ:
- Тайга - это большой дремучий лес с огромными деревьями - кедрами и ильмами, которым больше ста лет. По веткам этих исполинских деревьев прыгают белки, соболь, вся земля под ними покрыта зелёным ковром мягкого мха. По деревьям до самого неба вьются лианы. Реки и ручьи здесь такие чистые, что в них видна вся рыба, которая есть! Здесь бродят медведи, живут рыси, и огромные тигры! А тигр - хозяин тайги, Царь! Все звери спрашивают у него совета, вот только люди боятся его ...
- Бабушка, а ты тигра боишься?
- А чего мне его бояться? Я ему ничего плохого не сделала! Тигры сами очень редко нападают на людей, только если плохие охотники своей погоней доводят его до раздражения, он сможет сделать засаду и неожиданно броситься на человека. Тогда охотника ничто не спасёт! Мощным ударом лапы тигр может раздробить череп, когда человек падает, он оголяет грудь или спину жертвы, вторым молниеносным ударом лапы срывает лопатки и вскрывает грудную клетку...
     А я с нескрываемым ужасом слушаю рассказ бабушки, она же, дымя папиросой, задумчиво смотрит куда-то вдаль. Потом, увидев мой взгляд, смеётся.
- Что, напугала тебя? Не нужно бояться! Тигров - людоедов всегда отстреливают самые отважные и хитрые охотники. А вообще, местные удэгейцы говорят, что если человек сможет заглянуть в глаза тигру, будет видеть то, чего не смогут видеть другие люди... Тигр - очень красивое и своевольное животное. Когда охотники привозили из тайги убитых тигров, мне было всегда их жаль! Нельзя для забавы убивать даже самых страшных зверей, запомни это, внучка!
- А кто ещё живёт в тайге? - спрашиваю я.
-В таёжных реках, в глубоких чёрных омутах живут огромные таймени, величиной с большое бревно...
- А кто этот таймень? Крокодил?
- Таймень - это очень большая рыба, царь всех таёжных рыб, как тигр у нас в тайге! Он очень сильный и хитрый, его трудно поймать... Он долго может лежать на дне реки и поджидать свою добычу, взрослый таймень запросто проглотит птичку или какого-нибудь зверька, переплывающего реку.
- Бабушка! А ты речку переплывала? - мне было страшно, вдруг бабушку кусал этот страшный таймень.
- И море переплывала, и речку.
- Бабушка, а тебя таймень не кусал?
- Нет, дорогая, я для него слишком большая добыча...
Во время бабушкиных рассказов моё воображение рисовало мне сказочного монстра, некий гибрид между огромной селёдкой, стволом корявого дерева из сказки и крокодила с короной на голове...

                ***

     Клава всей душой полюбила место, где жила, людей, с которыми работала, которых лечила и помогала появляться на свет ребятишкам. Она с удовольствием общалась с охотниками, узнавая у них всё о повадках диких зверей, и научилась не бояться встречи на таёжной тропе.
   Как- то утром она возвращалась с вызова. Путь от соседнего села был неблизкий, по узкой лесной тропке. А утро было просто удивительным! Сквозь ажурную хвою кедров тянулись серебряные нити солнечных лучей, кругом, куда ни глянь, блестели капли росы. Клава смотрела вдаль, где в молочном тумане терялась тропа среди толстых стволов деревьев. Весь лес был наполнен какофонией звуков. Вот, справа звенит ручей, с переливами и всплесками на перекатах, утренний щебет птиц, громкий и слаженный, напоминал Клаве оркестр. А под ногами в такт шагам шуршала упавшая листва, и потрескивали мелкие веточки... Вдоль ручья Клава увидела заросли дикой малины. Кусты были большие и красные от ягоды.
- Вот здесь я и червячка заморю и девчатам своим ягодки от зайчика наберу, - бормотала Клава, собирая ягоду. Вдруг со стороны ручья расслышала чьё-то сосредоточенное сопение...
- Это кого в такую рань на малинку потянуло? - смеясь, громко спросила Клава.
Вдруг из зарослей малины вынырнула медвежья голова. Клава рот открыла, чтобы поздороваться, как поняла, что голова - то не человечья. Медведь стоял на задних лапах в полутора метрах от неё. От неожиданности зверь и человек застыли, Клава с открытым ртом, а медведь с быстро шевелящейся мочкой блестящего носа. Клава, зажмурив глаза, громко завизжала. Огромная туша, побираясь рядом через кусты малины, ухнув, умчалась в лес. Когда Клава пришла в себя, то увидела череду медвежьих куч с парком, удаляющихся в противоположную сторону от её маршрута.
- Это ж надо так заорать бабе, что б медведь обосрался! - с бешено бьющимся сердцем, вслух, громко проговорила Клава, - вот, медведя напугала, да сама чуть медвежью болезнь не подхватила...
       Справившись с нахлынувшей на неё паникой, Клава всё-таки насобирала ягоды для дочерей, но домой шла, вздрагивая от любого шороха...
      Однажды ей в больницу знакомый егерь принёс двух медвежат в ушанке.
- Клавдия Дмитриевна, выкормите их, они грудные ещё, а мамашу браконьеры пристрелили!
- Да куда ж я их! Тут роддом, роженицы!
- Так погибнут же! - Так у Клавы прибавилось ещё двое грудных малышей. Из деревни детишки для них приносили всякие лакомства, а они, как привязанные, всюду ходили за Клавой. Позже их увезли в Дальнереченск, оттуда в зоопарк.
  Война кончилась, в стране была разруха и голод, но на берегу Имана людям было легче выжить - тайга кормила и грела, люди помогали друг другу и словом добрым, и делом…
               
                ***
                - Ты знаешь, Марина, - рассказывала мне бабушка, - уставала я страшно, и недоедала, и по тайге, может, тысячи километров ногами намотала, падала от усталости... Но как подумаю, что где-то в лесу рожает женщина, и кроме меня её и её ребёночку помочь - то некому, бегом бегу. А когда возьму в руки живой окровавленный комочек, отрежу пуповину, по попке шлёпну, он заплачет, а  я  испытывала тогда  небывалое счастье, и плакала вместе с мамашами от радости... Как бы я выжила там без своей работы?
                *** 

Возвращались с войны фронтовики в свои родные места, рожать стали больше, и работы у Клавы прибавилось. Она была по-прежнему единственным акушером на весь район.
" Много женщин рожало от пришлых мужчин, - вспоминала Клава, - Как-то на подводе привезли мне роженицу. Муж её на фронте, а у неё любовь закрутилась с рыженьким солдатиком, прямо как в анекдоте. Женщина красивая хохлушка, да и муж у неё чернявый красавец, четверо детей до войны нажито.
- Ну что, будем продукт твоей любви изымать! Тужься, давай!
Женщина молча, без единого крика натужилась, покраснела, как помидор, и, буквально выплюнув ребёнка из утробы, сказала:
- Вот бачишь, Клава, шо русские солдаты робят!
- Смотри, дурёха, ребёночек - то рыжий, прям солнышко! Что с ним делать - то будешь, когда муж с войны вернётся?
- А шо робить? Познакомлю их, Клава! Всё ж кровь родная! Мужиков сколько поубивало, а у меня вон, боец какой!
      
 Сложно было добираться до хуторов староверов и до киржаков, которые жили отдельными семьями в таёжной глуши. Это люди, нашедшие в тайге уединение для служения своей вере. Мужественные и отважные, сильные и уверенные в себе, они держали большие пасеки, охотились, ловили рыбу.В люди выходили только за самым необходимым: сдавали пушнину, покупали муку и соль. Сейчас практически не осталось таких поселений в Приморье.
     К дальним хуторам Клаве приходилось ходить пешком, если не присылали за ней подводу. Однажды, хозяин завёл её в дом, где в сенях на грязной мешковине она увидела измученную родами молодую женщину. Здоровый бородатый мужик, что привёз Клаву на вызов, сказал:
- Жене всё равно конец, ребёнка вытащи... Его- то хоть выхожу, корова есть, молоко будет…
- Так ты что ж, сволочь, её на грязный пол положил!? - возмущению её не было конца, - Как она здесь тебе наследника родит! Быстро стели на кровать чистое бельё, воду кипятить поставь, да пошевеливайся! Тут каждая минута дорога! Какой день мучается?
    - Да третий уж почитай, - хозяин дома безропотно начал исполнять Клавины команды.
Клава послушала сердцебиение плода. Ребёнок был ещё жив, но лежал попкой вперёд, и его необходимо было развернуть.
- Ну, неси её осторожно на кровать, - приказала она хозяину, испепеляя разгневанным взглядом. Женщина благодарно посмотрела на Клаву, она тихо стонала - говорить не было сил.
- Сейчас, дорогая, потерпи. Развернём твоего богатыря головкой на выход и рожать будем. Не годится ребёночку в наш мир задницей вперёд входить… Будет больно, ребёнок у тебя крупный, но слабенький, он, как и ты, намучился. Так что помогай ему, а я вам помогу,-  за разговорами Клава развернула младенца, - ну, тужься, давай!
   Вскоре раздался слабый писк родившегося ребёнка. Клава помыла его, завернула и приложила к груди измученной, но счастливой молодой мамы.
    А сама, уставшая, со слезами на глазах, присела на крыльцо отдохнуть, набила трубку самосадом и закурила.
- Как звать - то тебя? - она не услышала, как подошёл хозяин дома.
- Клавдия Дмитриевна...
- Спасибо тебе, Клава!
- А тебя как?
- Архипом кличут...
- Задницу бы тебе, Архип, высечь за жену-то, да сил нет!
- Да, ладно, не серчай! Растерялся я…Век тебе благодарен буду! Спасла ты мою семью! Клавдия Дмитриевна! Не побрезгуй, возьми тут подарок от моей семьи: брусника, солонина, жир барсучий, да ещё всякого. Знаю, тяжко живёшь, одна с детишками-то...
 - Хорошо, возьму. А ты пообещай мне, надумаете ребёночка рожать, за мной тут же приезжай!
Роженица уснула, и Архип повёз Клаву в Ракитное. По дороге разговорился.
    - Сюда ещё мои родители приехали жить, и дом этот родительский, я в нём родился и братья мои старшие.
- Как же вы одни в тайге живёте?
- Хорошо живём, не голодаем. Тайга и мясо даёт, и ягоду. В реке рыбы полно, картошка в огороде. Отец, когда сюда с матушкой пришли, лес повалили, дом срубили. Пока дом строили, в землянке жили, углубили её потом и погреб сделали... Братья в другое место жить ушли, а я здесь остался. Долго бобылём ходил, пока вот жену не нашёл...
- Береги её! Ну, вот, Архип, уже и приехали...

Послевоенная жизнь налаживалась. В небольшой сельской больнице сложился отличный коллектив. С учителями Ракитнинской школы Клава организовала самодеятельный театр. Они ставили " Вишнёвый сад" Чехова и, конечно, любимое произведение Клавы - "Вий" Н.В. Гоголя. Декорации
готовили всем селом, помогали все, кто, чем мог. Плотники  изготовили добротный вместительный гроб для Панночки, которую играла Клава. Она же была режиссёром постановки. На премьере зал местного клуба был заполнен, односельчане сидели на окнах, кто сидел на полу между рядами стульев, кто-то принёс скамейки 
дома. Когда мужики за кулисами раскачивали гроб с Панночкой, работая лебёдками с лесовоза дяди Василия, Клава старалась держать равновесие. Она с распростёртыми руками, в белом саване, сшитым из больничных простыней, думая о том, "как бы не свалиться с этой колыбели". Приклеенные к Вию ресницы из покрашенных зелёнкой бинтов, поднимали на нитках...Зрелище было жуткое, старики, крестясь, молились...
     Дети, окрылённые успехом Клавиной постановки "Вия", под предводительством Ларисы, решили поставить "Курочку Рябу". У Клавы дети стащили простынь для занавеса. В роли Курочки Рябы оказалась Клавина любимая несушка - Рябушка. Несчастную курицу дети привязали верёвкой за лапу. Таня была дедом с длинной бородой из пакли, Лариса - диктором за сценой. Дети назначили день премьеры, разместив на стене больницы объявление. На представление собралось много односельчан...
- Жили - были дед и баба...
   На сцену вышла пятилетняя Таня, запуталась в длинной бороде и упала на исполнительницу главной роли - курицу Рябушку. Та взмыла вверх с громким кудахтаньем, но верёвка крепко держала её. Курица в панике носилась по кругу, всё больше запутывая в длинную бороду уже во весь голос ревущей Тани. За кулисами  навзрыд плакала  Лариса - премьера не удалась. А родители на сколоченных наскоро скамьях хохотали во весь голос и аплодировали неудавшимся артистам...
   После освобождения от верёвочных пут Рябушка больше никогда не заходила в курятник Клавы. Она неслась в тайге, высиживала цыплят, гордо приводя их потом к больнице...
В Ракитном Клава проработала шесть лет. 25 февраля 1952 приказом по Райздраву  её перевели  на работу в посёлок Вогутон на должность акушерки.
    Посёлок находится на месте слияния реки Малиновка (Ваку) и Большой Уссурки (Имана). Раньше там была станция Ваку, потом Вогутон, а сейчас это ЛДК - Лесодобывающий комбинат. Раньше в этом месте добывали сплавной лес, когда лесовозных дорог ещё не было.
    На новом месте работы администрация выделила Клаве  стройматериалы для строительства и участок. Дом строили всем миром, помогали односельчане. Потом Клава оштукатурила всё сама, побелила стены и потолок. Она очень гордилась своим новым домом, ведь это было её первое собственное жилище после долгих лет скитаний по ведомственным квартирам и врачебным кабинетам. Здесь в маленьком пятистенке Клава с детьми проживёт до пенсии. Сюда привезут меня родители - студенты после рождения…
   Во время дежурств дети оставались дома одни. Девочки росли самостоятельными, они учились в школе, готовили завтраки и обеды, стирали, смотрели за огородом и двумя десятками кур, да бегали гулять с маленькой дворняжкой по кличке Ночка. Собачку принесла домой Таня, мокрую, скулящую…
    Ночка была чёрная, как смоль, лишь два уголька - глазика горели каким - то особенным собачьим огнём. Страшная воришка! Не было и дня, что бы она ни притащила во двор что-нибудь из съестных припасов, украденное в столовой комбината или у небдительных соседей.
      Приносила всё Ночка, торжественно возлагая добычу на деревянное крыльцо у входной двери, как боевые трофеи. Садилась рядом, ставила одну лапу на добычу и преданно неотрывно смотрела в глаза, заискивающе виляя пушистым хвостом. Соседи жаловались, Клава периодически возвращала им похищенный провиант, а Ночку за эти «подвиги» лупила ивовым прутиком, и закрывала на чердаке, и отдавала в хорошие руки, и в тайгу относила... Но верная своим собачьим идеалам, неисправимая воровка возвращалась домой с очередным трофеем и с новым энтузиазмом продолжала вносить свою скромную лепту в пищевую корзину семьи...
     В тот год выдалась очень суровая зима. От сильных морозов трещали деревянные дома, ветер выл за окном, гоняя снег по двору. Клава проснулась ночью от странного шороха на чердаке. Накинув тулуп, она выскочила на улицу и увидела, как Ночка затаскивает на чердак дома своих щенят. Она поднялась вслед за ней. На чердаке вокруг тёплой печной трубы Ночка разложила своё потомство, чтобы обогреть. Одиннадцать щенков были уже мертвы, но, следуя материнским инстинктам, Ночка упорно облизывала их, носом подталкивая поближе к теплу и скулила, оплакивая своих замёрзших детей. Ночка увидела Клаву, схватила зубами подол тулупа, ведя её к щенкам. Клава потрогала остывшие тела и проговорила:
- Они уже мёртвые, ты им не поможешь, - Ночка не отпускала её, как будто просила: " Помоги!" Клава видела, как собака плачет, глазки - угольки были полны слёз, с носа тоже текло. Хвост, всегда торчащий пушистым калачиком, теперь был поджат. Клава присела и погладила Ночку:
- Не плач, Ночка, такое случается ...
Клава просидела с собакой у трубы до утра, плакала вместе с Ночкой, сочувствуя её материнскому горю, после не раз вспоминала эту холодную ночь, когда собака пыталась вернуть к жизни своих замёрзших щенят...

                ***
    В 1953 году Лариса уехала во Владивосток, где поступила в художественное училище, которое потом оставит и выйдет замуж за Лазарева Николая. У них родится два сына - Александр и Владимир. Татьяна, закончив десятый класс, поступит в сельскохозяйственный институт в городе Уссурийске, где встретит моего будущего отца - Василенко Виталия Дмитриевича. Позже Клава продаст свой домик и переедет в Хабаровск, чтобы помочь Ларисе в воспитании детей. В Хабаровске при обследовании Клаве поставят неутешительный диагноз и предложат операцию по удалению больного желудка...
   - Лежу на операционном столе, вот-вот сделают наркоз, - вспоминала бабушка Клава, - и осознаю, что обратно пути уже не будет, что предстоит мне совершенно убогая жизнь - протёртые супы, жизнь на диете, мои мучения и мучения своих родных... Да гори всё синим пламенем! Пусть немного, но проживу остаток жизни, как хочу я!  Потом слезла со стола, написала отказ от операции и поехала домой...
Позже диагноз не подтвердился, а бабушка шутила:
«Удивительный орган желудок – месяц на диете, и сам с голодухи болячку сожрал!»
      В Хабаровске Клава случайно встретила своего старого довоенного друга, долгое время влюблённого в неё. Бывший командир партизанского отряда, Григорий Матвеевич Шевченко к тому времени овдовел. Они поженились и прожили вместе около десяти лет. Клава была счастлива эти годы. Она бросила курить, расцвела, её голубые глаза снова искрились золотыми лучиками. Григорий Матвеевич, всякий раз проходя мимо Клавы, хлопал её по попе и приговаривал: " Ах, Клавушка, мечта моя!", а Клава весело смеялась в ответ...
      После смерти Григория Клава переехала жить на Приморскую Плодово - ягодную опытную станцию, где жили мои родители. Она нянчила внуков, правнуков, ухаживала за своим огородиком и каждый день приходила ко мне на чай. Мы садились за стол, и бабушка подолгу рассказывала истории из своей жизни.
     В восемьдесят лет бабушка ходила, опираясь на палочку, в приталенных платьях, красиво подчеркивающих её сохранившуюся фигуру, носила туфли на каблуке, а на голове повязывала косынку,  из-под которой всегда выбивалась непослушная длинная седая прядь. Свои зубные протезы бабушка игнорировала, и при улыбке или разговоре выглядывал длинный железный зуб. Из-за этого зуба соседские мальчишки боялись её, называли бабой Ягой, а она отшучивалась: " А я и есть самая настоящая баба Яга, и нога у меня костяная!"
    Осенним утром баба Клава шла за овощами на свой огород. Дорога проходила мимо небольшого пруда, из которого люди брали воду для полива огородов. Пруд каждый год чистился и углублялся. Мужики запустили в него рыб, и мальчишки часто сидели на берегу пруда с удочками. В детстве я с друзьями часто плавала здесь на самодельных плотах. В это утро трое мальчишек пяти-шести лет на маленьком плоту бороздили просторы водоёма. Бабушка проходила мимо, когда самый младший из пацанов Сашка Пинегин, упал в холодную воду посередине пруда. Мальчишки безуспешно пытались помочь ему.
      Бабушка скинула туфли и со словами: "Дело пахнет керосином", -  бросилась в воду спасать детей. Сашка уже нахлебался воды, она вытащила его, мокрая и босая понесла Сашку домой к его бабушке Зине, с которой после этого стали хорошими подругами. Следом семенили промокшие мальчишки с её страшной клюкой и туфлями, обсуждая своё спасение и то, что баба Клава вовсе не похожа на бабу Ягу...
   Часто у бабы Клавы гостил внук Сашка, сын Ларисы. Помогал по дому и огороду и, конечно же, безобразничал, нарушая установленный бабушкой "военный коммунизм".
               
                ***
    Однажды я шла по тропинке домой, вдруг вижу, Санька бежит, сломя голову, за ним, размахивая клюкой, как казачьей шашкой, бежит баба Клава.
- Я тебя породила, я тебя и убью! - кричит бабушка словами Тараса Бульбы.
- Ты меня не рожала, меня мама родила!
- Я твоя прародительница!  Имею полное право на твоё уничтожение! Вот, своей палкой и убью! А не убью, так поколочу, как следует! Всё душе легче станет!
- Марина, спаси, сестра! - Сашка забежал за мою спину, а бабушка старалась достать его своей палкой через мои плечи.
- Ба! Ты сейчас вместо Сашки меня порешишь! Что случилось? - успокаиваю эту разъярённую компанию...
Оказалось, баба Клава поставила вишнёвку: собирала вишню, давила косточки, лелеяла своё вино вот уже полтора месяца. А "вредитель и расхититель собственности" залез в форточку, отлил вино для старших плохих пацанов, а в бутыль долил воды, что бы "не заметила баба", чем " испоганил чистой слезы напиток". По злой иронии судьбы у бабы Клавы и бабы Зины на этот вечер была назначена дегустация сего "божественного нектара".
- Ладно бы сам выпил, оставил всё, как есть! А то ж, каких - то больших пацанов напоил, которые ничего в этом не понимают, налил воды в бутыль! Праздник нам с Зиной испортил, паршивец! - негодовала бабушка.
- Ба! У меня вишнёвка есть, по твоему рецепту, бери, бабуль -  предложила я, что бы успокоить бабушку...
- Сначала дай мне попробовать! Я должна знать, с чем в гости иду! - Удовлетворённая дегустацией, она пошла в гости к подруге...

     12 апреля 1993 года бабушка умерла... Последние дни она болела и редко вставала с постели. Я приходила к ней, и мы по - долгу разговаривали:
-  Я всегда думала, - говорила бабушка, - что когда стану старой и немощной, тихонько уйду в лес, что бы там умереть, никому не мешая, в красоте и спокойствии. Видишь, Марина, ничего не получается, сил нет...
- Ба, а, может, рановато тебе о смерти думать? - говорю ей.
- Нет, Марина, в самый раз. Нужно думать о смерти, когда ты её чувствуешь рядом, и жизнь свою вспоминаешь, переоцениваешь…
Знаешь, я всё думаю, почему Колю, деда твоего, я не смогла принять снова… И он любил меня, и я его – всю жизнь, а вот не смогла. Я всё думала, гордость всё это моя, думала простить не могу...Хотя что может в жизни такого случиться, что простить нельзя, когда любишь? Теперь не знаю.
     А вот недавно поняла, что струсила я, на самом деле. Побоялась, что ли. Побоялась снова такую боль пережить, побоялась поверить ему снова, душу свою доверить, понимаешь? Оказывается, внучка, за гордостью и обидой можно спрятать простую человеческую трусость, вот так-то…
А ты не бойся! Прощай, люби, признавайся в своей любви, но в обиду не давай себя, потому что кто не примет тебя и твою любовь, тот и не достоин…

     В один из весенних дней за мной прибежала тётя Лариса:
- Марина, бабе плохо, она умирает!
Когда я пришла, бабушка была ещё жива. Черты лица её заострились, она показалась мне маленькой и беззащитной, я поняла, что это конец.
    Мама и тётя Лариса сидели в глубине комнаты и тихо плакали. А я первый раз видела умирающего родного человека, и мне казалось, что бабушке очень страшно умирать. Она была уже без сознания, а я понимала, что она слышит и чувствует всё, что происходит вокруг... Я взяла её ладонь в свою, гладила и пыталась согреть остывающие руки, что-то напевала, до тех пор, пока бабушка не сделала последний прерывистый вздох...Потом я ждала и ждала, когда будет выдох, но его не было...Лицо её неузнаваемо изменилось гримасой боли и страдания. А у меня в горле, казалось, стоял огромный ком, и мне казалось, что если я вдруг заплачу, то помешаю чему-то очень важному...
- Всё, мама, баба умерла...
Тётка наклонилась над телом бабушки и громко сказала:
- Неужели она такая страшная в гробу будет?
- Тётя Лариса! Нельзя так говорить! Бабушка всё слышит!
Словно в подтверждение моих слов, каким-то немыслимым образом, остывающее лицо бабушки преобразилось, и я увидела, как на синеющих её губах заиграла улыбка... Слёзы катились по моим щекам, а я шептала ей бессвязные слова благодарности,  держала  по-прежнему её руки в своих:
- Спасибо тебе, моя дорогая бабушка, за вечера и бессонные ночи, проведённые со мой, спасибо за твои удивительные сказки и мир фантазий, подаренный мне. Спасибо за любовь к тайге и природе, что сейчас живут у меня в душе. Спасибо за твой нескончаемый оптимизм, жизнелюбие и потрясающее чувство юмора, за веру в себя и несгибаемую силу духа, за любовь к людям, за понимание и заботу... Всё это, поверь, уже живёт во мне, будет жить в моих детях, внуках и правнуках...
  Её мы похоронили улыбающейся в весенний солнечный день, когда закрыли могилку, налетели тучи и закапал дождь. Это природа вместе с нами оплакивала чудесного, сильного и мужественного человека - мою бабушку...