Симонов монастырь

***
Есть в нашей Белокаменной одно интересное место. Симонов монастырь называется.
Если верить описаниям, когда-то это была обширная обитель, от Симоновского вала ажно до Симоновской же набережной простирающаяся. А согласно информации, вытащенной из дебрей Интернета, основал этот монастырь никто иной как внук того самого Симона де Монфора, Симона-крестоносца, волею судьбы занесенный на просторы Залесской Руси. И, как писал автор статьи в невесть каком году, в левом приделе монастырской церкви якобы сохранилась древняя изрядно облупившаяся фреска с изображением воина в шлеме и доспехе, а по бокам - меньшие изображения, неразборчивые, с подписью: "Блаженный Симон Монтефортский в житии". 
Вдохновленный описанным, решил я наведаться в этот самый монастырь. Благо, ехать недалеко - до метро "Автозаводская", а потом немного вперед пройти. Да и погода весьма располагала к путешествиям (жара и дымарня вовремя исчезли).

Одну из башен монастыря мы увидели еще от выхода из метро. Неславянской вроде бы архитектуры башня - скорее западноевропейской. Обрадовались - значит, правду говорил непомнимый ныне мной автор статьи. Быстро - минут за 5-10 - достигли самого монастыря. Ну и где же он большой? Крохотная обитель, сплошь окруженная стенами тоже западного образца. Вокруг - мрачные корпуса завода ЗИЛ и ЗИЛовский же ДК (как позже выяснилось, часть монастырских зданий снесли красные безбожники, чтобы построить завод). Со второго раза нашли ворота. На территории - никаких захоронений с латинскими надписями, описанных автором статьи, не нашлось. Только относительно недавние, XIX-XX века.

Сам храм Богородицы оказался не до конца восстановленным. Серые стены старых времен соседствуют с новыми, сахарно-лубочными, отглаженными (нет, я все понимаю, храм в самом деле в чудовищно запущенном виде и нуждается в реставрации, но почему бы не сохранить благородный «романский» серый цвет, зачем эта слащавая розовая «сахарная вата»? Разве благословлял Господь гламур в Доме Своем?).

Разочарование ждало меня дальше. Обследовав весь храм, я так и не обнаружил означенной фрески. Вообще, от старых фресок осталось только удивительно прекрасное изображение Ангела. "Ну а что вы хотите?" - сетует смотритель храма, - "Температурный режим не соблюдался, тут такое творилось... хорошо хоть стены устояли. А реставрируем... ну как придется, денег-то нет". На мой вопрос, сохранились ли хотя бы фотографии фресок, мужчина ответил отрицательно. О самом факте наличия изображения латинского святого (вернее, человека, так и не канонизированного официально, но чтимого в некоторых регионах) он тоже был не в курсе.

Мы вышли из храма и долго еще сидели на скамейке около. Я смотрел на небеленную еще стену алтарной части, на круглое окошко-розетку (о, сколько таких я видел в Польше, во Франции, в Германии!) и думал свою печальную думу. Вот ведь как вышло, Симон, слуга Божий. И здесь твои следы стерты безжалостной метлой времени. Во Франции - угасла прежде негасимая лампада под бурей революции, и мало кто тебя может вспомнить - а еще меньше тех, кто вспомнит добрым словом. Странны пути Господни, воистину, чтобы тот, кто Господу служил при жизни, кто был рыцарем Божиим - после смерти едва остался в людской памяти. Но не такие ли «непопулярные», нераскрытые святые имеют особое призвание помогать нам в конце времен, когда вера охладела, и любовь почти угасла?

Симон-праведник, Симон-рыцарь Господень, Симон-мученик, я верю - Господь еще явит тебя нам. И мои молитвы не пропадут всуе.

А после нашего мини-паломничества написался вот этот стих.

... За поворот, да от метро метров двести.
Тени сирени, закат новорожденно-алый.
Старая башня. Скамейка. Недобрые вести.
Ноги устали идти. Сердце биться устало.

Над Белокаменной - летний истомленный вечер.
В храме пустом догорают последние свечи.
Но лишь слепое окно - символ прошлой эпохи -
Скрыло последние памяти зыбкие крохи.

Так и живем нынче: память о прошлом - обуза...
Кто же теперь - в Каркассоне, а может, в Тулузе,
Где о любви в поднебесье несутся напевы -
Кто еще вспомнит рыцаря Божьего гнева?

Все сокрушает времени тяжкая поступь.
Память людская, как пламя свечное, растает...
Я - твой последний глашатай, последний апостол,
Имя твое, как на древке копья, поднимаю.

(август 2010)