Соборование

Я говорю по словарю.
Я весь горю. Верни зарю
в Египет тьмы! Сахара, Нил —
ты сам себя захоронил
среди песков. Меж облаков —
белёсых призрачных клочков —
восходит солнце. Тело, ты?
Из темноты, из теплоты
скорей бежать, куда глаза
глядят. Лампады, образа.
Зажёг свечу. Взойди, заря!
И, жертву возблагодаря,
воскресший Гор, стань Свет-Фавор,
над всеми нами приговор!

Родник возник из ветхих книг.
В тайник души проник двойник.
Ты есть. Ты был вторым, а я,
не видя тайны бытия,
уничтожал, сжигал, палил
огнём, что Ты в сердца нам влил.
В соборах растафариан
реален Серый Дориан,
и слишком много Магдалин.
До нижних глин. До древних глин.
Там, где покоится Адам,
волхвы гадают по годам
и ждут, когда придёт беда,
и мы поедем. В никуда.

На белый снег — весёлый лист,
сплошной по жизни приколист
календарю твою зарю
припишет рано. Посмотрю,
как закипает новый чай.
Извечный случай невзначай
устроит маленький погром
на кухне с мусорным ведром.
Светло и мило. Как в раю.
«Я шар земной перекрою», —
уже не скажет «гений» мой,
безумный и глухонемой.
Я в сев весенний и в страду
вдвоём с тобой не пропаду.

На твой вопрос — в долине роз —
алхимик сварит купорос,
добавит вяленую мышь,
затем споёт «шумел камыш».
И в результате панспермий
на свет родится древний змий.
В кругу стремлений и страстей,
сорочьих пёстрых новостей
он водрузит на Эверест
честной Животворящий Крест.
Увидит Бог и скажет: «Вот
мой Сын возлюбленный идёт.
За Ним и бездны, и броня,
и поступь бледного коня».

Во времена лихие, на
которых общая вина,
свершилось действо, будто, как
был кто-то враг. И всюду мрак.
Была измена. Был пожар.
Но стонет шар. Но стынет шар.
И звон. И колокол в груди.
Не уходи, чуди, гуди!
Вдруг станет холодно в аду?
Сугрева ради украду
святой огонь. Отныне он,
Наполеон-Аполлион,
сжигает сам себя, и нет
в нём больше тьмы. Да будет Свет!

© Алексей Вязьмин, октябрь 1995 – март 1996