Я расту в стволе...

Я расту в стволе, я душа ствола, невесома и так жива. Мне семнадцать лет, я сестра орла, дочь дубравного божества. Мне ромашки в пасти приносит волк, древо верно медведь хранит. Я еще не видела ничего за пределом лесных границ. Мой отец почти безобразно стар, осмотрителен и суров. Он мудрее всех, он один из нас понимает язык ветров. Говорит отец, что ветра несут из долины плохую весть: здесь кудрявый дым, здесь костры горят, чужаки появились здесь. Я не знаю, право же, почему так взволнован могучий лес. Но несется клич громовым бичом, дрожью стелется по земле. Все мрачней отец в опьяненьи дум, пляшет между ветвей вода. И темнеет лес, и теснеет дуб – мне пора его покидать. Я не знаю, что происходит там, но обугливается мох в едких клубах дыма, и с поля волк не вернулся к себе домой. Не принес цветов мне к корням с утра, не притронулся головой. Только ночью взвизгнул издалека вдруг оборванный волчий вой. Мой отец разгневан с рассвета, как развороченный улей... «Днем, – он промолвил, – духи древесных тел, мы по праву свое вернем». И все ближе к лесу тревожный шум, ужасающий жар костра. Мне семнадцать лет, я сестра орла, мне не хочется умирать. Я бегу вовнутрь, я веду сестер без оглядки – вперед, вперед... Но горит война и топор остер, без пощады собратьев бьет, что остались с яростью позади изумрудной сплошной стеной... Ветви хлещут зло по моей груди, я не чую уставших ног. Лес смятен, измучен, ошеломлен, в стылом воздухе плач повис. Но чужие словно не слышат слез, в их деяниях нет любви. Их сердца алкают земных богатств, но не видят земную боль. Мой отец повержен, но я врагам не отдам наш последний бой. Восставайте, те, кто еще в строю, не ударим же в грязь челом! Я свою последнюю песнь пою, целясь в вражеский глаз стрелой.