Р21В

                Бесцельно шатаясь по городу,
                я вновь пересек канал
                по красному мосту,
                пока дождь не спеша нарастал,
                неся с собою под сердцем
                камень чувства, странный и призрачный,
                будто все внутри перемешано
                бессмысленно.

                Оказавшись на окраине города,
                я, сгорбившись, зашагал,
                прошмыгнув мимо старого дома,
                каких полнился этот квартал.
                Он был некогда очень красивым,
                но потом, разорившись, прогнил,
                и тогда растащили вандалы
                из него все от мебели и картин
                до уже пожелтевших обоев,
                давно треснувших половиц.

                И этот дом посмотрел мне в след
                пустыми глазницами окон
                со взглядом немым и холодным,
                как висельник, стоя на плахе,
                нелепо разинув настежь
                меж щек, исхудавших и треснувших
                во всем этом будничном крахе,
                смольную пещеру подъезда.
                Там, в самой ее пучине,
                болезненно-желтые дети
                укрылись средь стен коридоров,
                укутавшись их штукатуркой,
                прильнув к материнской груди
                сухого котла отопленья;
                где у самого входа в нее,
                похабно виляя задом,
                хохочет хмельная кокетка,
                одетая в красное платье.

                В тот момент мне до жженья в груди
                стало жалко детей-беспризорников,
                ведь не могут они, как я,
                сорваться и улететь вдаль облаком,
                ведь их в этой огромной стране,
                на сотни попов несмотря,
                пока что готова принять
                только сырая земля.
                И тогда же мне сделалось гнусно,
                когда понял, что их заставили
                встать перед выбором: либо сгнить,
                либо кровью окраситься в алое.

                Но по-настоящему я боялся
                не столько за бедных детей,
                сколько за пьяную шлюху,
                заметив городовых,
                что повсюду стянулись с округи,
                возносясь клещами над ней,
                чтобы схватить ее,
                урвать
                и заткнуть,
                возвращая террор тишины
                над взмыленной лошадью улицы.

                Я шел все быстрей и быстрей,
                стремясь потерять из виду
                этот страшный трущоб портрет,
                срезая свой путь закоулками,
                чтоб выйти как можно скорей
                на многолюдную площадь.

                Повсюду неоновым светом
                мелькают вывески баров, кафе,
                в подворотнях видны силуэты
                мертвецки пьяных или просто мертвых,
                здесь в ночном воздухе запутались друг в друге,
                став чем-то неразделимым,
                звуки пьяного хохота, рева моторов,
                пустой болтовни и дождя,
                все стремительнее перерастающего
                в оглушительно-звонкий ливень.

                Дождь.
                Дождь.
                Дождь.
                Дождь жжет мне кожу
                и я, уже ничего не понимая, просто бегу,
                проскальзывая мимо прохожих,
                будто в лихорадочном бреду,
                унося с собою под сердцем
                уверенное чувство того,
                как меня кто-то гонит
                или словно кто-то бежит за мной.


29 июня 2016 года