III. О лирике

ВВЕДЕНИЕ
Мимесис – ключевое слово для понимания художественного мышления вообще и лирического – в частности.  Понятие «подражание» позволяет сформулировать главный вопрос: чему подражает лирически мыслящий человек? 
Для того, чтобы уяснить, что такое обобщенное представление, можно и нужно сравнить его с другой формой мышления – понятием.  О понятии мы знаем больше и подробней, так как оно легче поддается описанию, а операции с понятиями сложились в интересную и разветвлённую науку – логику.
Понятие – это форма мышления, отражающая предмет мысли в его существенных признаках.

Представление или обобщенное представление тоже является формой мышления и тоже отражает предмет мысли.  В этом отношении у него есть те же самые свойства, что и у понятия.  В форме представлений и обобщенных представлений протекает наше мышление, когда мы мыслим себя и окружающий нас мир точно так же, как мы мыслим себя и окружающий нас мир в форме понятий.

И всё-таки строгое рассудочное (рациональное) понятийное мышление вовсе не является «естественно» свойственным человеку, но выработалось исторически сравнительно недавно и вовсе не обязательно осваивается сколько-нибудь полно современными людьми в массе. Этому есть несколько причин, среди которых нужно в первую очередь указать чрезвычайную расточительность строгого рассудочного мышления: оно требует куда больше усилий и времени, чем мышление в форме представлений; другой причиной является то, что рассудочное мышление не нужно нам для решения большинства стоящих перед нами проблем; но самая главная причина заключается в неспособности рассудочного мышления обеспечить достаточно надёжное осмысления индивидуальных объектов.  Между тем, оно находит достойное применение в так называемых точных науках – везде, где можно отказаться от качественной характеристики предметов и явлений, но брать их исключительно с количественной стороны. Юриспруденция и теология – две других области, где рассудочный подход, основанный на принципах, сформулированных Аристотелем, находит свою реализацию. Однако прежде всего рассудочное мышление и – соответственно – логика, были осознанны в риторике: там и тогда, где и когда человек задумался над тем, как убедить собеседника в своей правоте.

Люди, занимающиеся логикой, подчас плохо отличают понятия от представления, что, в частности, приводит к утверждению о существовании так называемых «пустых понятий».  Согласно многим учебным пособиям по логике пустое понятие – это такое понятие, в объеме которого нет ни одного элемента, например: «кентавр», «бог», «вечный двигатель» и т. д. и т. п.  Полагается, что поскольку в известной автору того или иного логического сочинения реальности не существует ни одного кентавра, постольку и в объеме понятия «кентавр» нет ничего.

Однако никакое понятие ничего не утверждает и ничего не отрицает, способность отрицания или утверждения – это сущностное свойство суждения, которое может быть истинным или ложным (т. е. соответствовать или не соответствовать положению вещей), понятие свидетельствует только о самом себе, т. е. о том, что есть некая мысль и эта мысль имеет нечто своим предметом.  А вот мысль (понятие) о реальности, в которой этот самый предмет существует или не существует, – это уже другая мысль, соединение этих двух понятий является суждением, но никак не понятием.  Возникновение понятия «пустое понятие» можно объяснить лишь тем, что в самое понимание понятия неосознанно привносятся свойства суждения существования (экзистенциального суждения), что логически неверно. Между тем, любое понятие (в том числе – и так называемое «пустое понятие») свидетельствует о своем существовании самим фактом его наличия, в этом оно тождественно с любым другим предметом, который может быть определен с помощью остенсивного определения.  Остенсивное определение — это определение предмета путём непосредственного показа, другое название - демонстративное определение.
Между тем, представление о предмете, в отличие от понятия предмета, необходимо включает в себя свойства суждения: представление с необходимостью наделяет представляемое пространственно-временными свойствами, а значит - наделяет предмет мысли свойством существования. 

Основное различие между понятием и представлением заключается в том, что представление отражает предмет не только в существенных, но и несущественных признаках.  При этом несущественные признаки могут быть индивидуальными, конкретными, мыслимыми как присущие одному и только одному предмету; но они могут быть и такими, которые свойственны определенным множествам предметов, и тогда речь идёт о представлениях разной степени обобщённости.
Это, на первый взгляд, небольшое отличие приводит к особенностям структуры понятия, с одной стороны, и обобщённого представления, с другой.

Представление имеет структуру суждения, т. е. отражает наличие или отсутствие каких-либо связей и отношений между предметами; суждение с необходимостью предполагает субъект (то, о чем говорится) и предикат (то, что говорится о субъекте).  Представление включает в себя обстановку и время, когда мы впервые познакомились с предметом, его цвет и форму, часто несовершенную. Представление включает в себя даже сам предмет мысли в качестве признака предмета, – делает его иллюстрацией понятия о нём самом.
 
Однако надо учитывать то, что при логическом тождестве суждения и представления между этими двумя формами мышления есть существенное эпистемическое различие: представление может включать в себя одновременно несколько суждений. 
Представления разной степени обобщения господствуют в нашем сознании.  Они включают в себя чужие мнения (голоса), случайные и неслучайные совпадения и сходства, сопряженности во времени и пространстве; они составляют тот опыт (памятование), которым обладает каждый из нас, живший и живущий.  Представления включают в себя даже те формы и способы, в которых они прежде выражались: как они высказывались, осуществлялись в жесте и действии, поступке и интонации… Представления могут помогать ориентироваться в жизни, но могут быть – и часто бывают – ложными.  В последнем случае они препятствуют, приводят к конфликтам непонимания.  Без них нельзя, но и с ними сложно.

Декарт призывал к определению значений слов, дабы избавить мир хотя бы от половины его заблуждений.  Лейбниц пытался погасить раздоры, создавая таблицы истинности наших суждений.  Китайцы, у которых учился Лейбниц, говорили об исправлении имён ради мира в Поднебесной…

Но люди и не могут, и не хотят определять значения употребляемых ими слов; не могут и не хотят общаться на уровне понятийного мышления.  Более того, они этого подчас боятся, потому что чувствуют, что понятие равнодушно относится к неповторимой частности и конкретности их – каждого из них – жизни. 
Но жизнь не укладывается в умозаключения, логика составляет лишь часть жизни, но не всю жизнь.  И это хорошо.  Хуже то, что логику не пускают туда, где её законное место: в гуманитарные науки, в литературоведение.

Литературоведение – это та важная для меня область человеческой деятельности, где отказ от рационального мышления является очевидным препятствием развития науки, развития нашего знания о художественной словесности в целом, о лирике – предмете моих сегодняшних размышлений.