Баллада о Волкодаве. Маленькая зонг-поэма

Песенный вариант , часть 1, по ссылке
http://www.runetmusic.ru/tracks/60804/

1.

Я служу людям верой и правдой,
Хоть по шерсти и волчий окрас.
Для меня нет виновных и правых –
Есть команда хозяина: фас!
Я стелюсь над истоптанным снегом,
Позабыв об отставших стрелках.
Тот, кто смотрит с угрюмого неба,
Пусть не судит за кровь на клыках!

Ненавистен мне волчий обычай:
Стаей гнать и травить одного.
Волк становится тоже добычей,
Если я настигаю его.
И ломаются серые холки,
Вой взмывает к вершинам октав.
Потому что они просто волки –
Я их ужас. Я – пес-волкодав!

А за то, что я сильный и верный,
Мне швыряют мосол на обед.
Кровь течет из прокушенной вены,
Ничего в этом страшного нет…
Взгляд хозяйский ловлю я и руку
Норовлю облизать, как щенок.
Отчего же лохматому другу
От стрелка достается пинок?

Только надо ж такому случиться!
Не злобясь, не спеша, на рысях
Настигаю по насту волчицу.
Не уйти ей – она на сносях.
Тощий волк крутанулся юлою.
Он отец не рожденных щенков.
Где ему потягаться со мною!
Он-то ведает, кто я таков.

Он твердил: «Наша кровь, наши души –
Из одних потаенных чащоб».
Он молил, а я слушал и слушал –
Волчьим сердцем и чем там еще?!
Я исполнил последнюю волю,
Прокусив его слабый хребет:
Вскачь уходит волчица по полю
И никто ей не мчится вослед.

Но охотники, вот они, рядом!
Я дворнягой вертелся у ног.
Я скулил: «Не стреляйте! Не надо!!»
Полз на брюхе, как толстый щенок.
Но сквозь клубы морозного пара –
Лишь пинок да пустые зрачки.
Два ствола, два огня, два удара –
И уже не родятся щенки…

Я служил людям долгие годы,
Грыз мослы и сносил тумаки.
Но я помню, какой я породы,
Оттого и оскалил клыки.
Псу не дадено право на волю.
Окрик, выстрел, картечь вдоль хребта!
И бегу я по белому полю
В черный лес, в снегопад, в никуда.

…Но однажды буранною ночью
Запоздал мой хозяин под кров.
И узнал тогда зверь-одиночка,
Что прогоркла хозяйская кровь!

Ненавистна мне волчья забава:
Стаей слабому мчаться вослед.
В зимовье больше нет волкодава.
В чаще водится волк-людоед.

2.

Я серая бестия, волк-одиночка,
И к людям мой счет не подвластен годам.
Но изредка снится ненастною ночью,
Что вовсе не волк я, а пёс-волкодав.
И стая обходит меня стороною,
И след мой охотник минует, кружа.
Я хищник. Я – призрак, исчадье лесное.
И пусть не скулит не собачья душа!

…Ямщик уповал на «авось» и молитву,
На то, что с возжей совладает рука.
Но кровь коренного по снегу разлита,
И, значит, не стоит вам ждать ямщика.
В санях, среди сена, - какая пожива?!
И не за поживой я мерю снега.
В санях, среди сена, лопочет плаксиво
Укутанный в шубу детеныш врага…

Ты вырастешь, малый, и выйдешь на травлю –
Властитель природы, стрелок, человек!
И кровь упадет на таежные травы,
Где знал я свободный и яростный бег.
Покуда не поздно, вспорю до ключицы.
Прими воздаянье во веки веков!..
Но чую дыханье убитой волчицы,
Но слышу скулёж не рожденных щенков.

Будь проклята жизнь, где всё подло и просто:
Клыки да жакан – или ты, или я;
Где вольные тропы приводят к погостам,
А истину мерят калибром ружья!
…Я мчался по насту и вышел к деревне
Под злую картечь и испуганный гам.
Я серою тенью мелькал меж деревьев,
Пока не пошли по следам…

Детеныша шуба спасла от мороза,
И люди, крестясь, согревали его.
Твердили, что ехать сподручней обозом;
Бранились. Но что нам, волкам, до того?!
Не сунулись в чащу ни Прошка, ни Тишка,
Пугаясь чащобы почище огня.
Хлестнул карабин по лесному затишью,
И пуля в полете настигла меня.

Двуногой ватаге служил день и ночь я,
А после кромсал ее, зла не тая.
Есть правда людская, собачья и волчья.
Своя – у меня. Но у леса – своя.
Мне ведом тот путь в потаенный распадок,
Где древние кедры стоят, не дыша.
Прилягу под ними, и в тишь снегопада
Уйдет от погони не волчья душа.

3.

Тянут дети огрызки баранок.
Прутья клетки и доски в дерьме.
Я не волк, я не пёс, я – подранок
В зоосадовской смрадной тюрьме.
Вспоминаю я снова и снова
Выстрел, боль и сверкание льда.
Но стрелки те стреляли хреново,
Попадая совсем не туда.

Я служил у людей волкодавом,
Хоть и сам из породы волков.
Люди знали, а волки подавно,
Что за зверь я и кто я таков.
Но когда лапы елей искрились,
И тропа утопала в снегу,
Я с охоты стремился на привязь,
А на привязи рвался в тайгу.

И судачат: неплохо бы снова
Отпустить, чтобы серых травил;
Или кончить ублюдка лесного –
Знает вкус человечьей крови!
Я прикрою косматые веки,
Затаю не собачий оскал.
Эта клетка совсем не на веки,
Не на веки собачья тоска!

…Волчья стая притихла в вольере,
На соломе забыв о норе.
Что ж вы, серые, больше не звери?!
Посмотрите – весна на дворе!
В эту дивную, дикую пору
Ждут волчицы вас, в танце кружа.
Пустяки все замки и запоры,
Если рвется на волю душа!

Встрепенулась ленивая стая.
Сколько волка из рук ни корми,
Приручать нас – затея пустая.
Никогда мы не дружим с людьми.
Не для нас поводки и упряжки.
Лишь охота – обычай волков!
И любой должен выбрать однажды:
Чьей он крови и кто он таков?!

И решетки нас не удержали.
Мы к опушке неслись наугад.
И, как водится, вслед нам стреляли –
От бессилия и невпопад.
И тайга мягкой лапою ночи
Нам трепала худые бока…
Эта стая завоет по-волчьи.
Всё зависит от вожака.