Серый пир

и на "нет" суда нет,
и на "да" никакого суда.
и вода, как тюрьмы, избегает любого сосуда.
за такими столами ей нет подходящей посуды.
только кроткий слуга, вытирающий капли со лба,
в сотый раз обещает хозяину "больше не буду".
оба знают, - никто не ответит за эти слова,
да и к месту ли, если выносится новое блюдо?
всё заестся, забудется - хлеб же всему голова.
правда, трудно жевать всухомятку усталым скулам
и любая сгодится влага отвыкшим ртам,
лишь бы только хватало и вечно пускалось по кругу.
на цветастых ворсистых коврах не заметить пятна.
этот дикий узор и пестрит и рябит под ногами,
а в ушах серной пробкой застывшее "пей до дна!"
не даёт подобраться гамме.

нет нужды ни в ноже, ни в вилке -
всё искромсано на куски.
самый стойкий щекой в тарелке
спит и видит, как отомстит
за свой стыд, ему ставший сыном.
и теперь золотые часы
отберутся по праву наследства.
не посмеют роптать отцы.
злое племя - квитаться с теми,
кто скупился на тёплую лесть, -
их девиз, их шальное семя,
что стремится везде залезть
и нигде не находит места,
но повсюду находит месть.

скоро треснет. трясутся ножки.
ничего, подопрут потом.
и под жирные чашки и ложки
ляжет чей-то увесистый том.
для того его тут и держат,
дорожат каждым толстым листом
и бумажный мелованный скрежет
вновь сомнётся под животом.

нет желания одолжаться,
но разжиться никто не прочь.
как бы так отожраться с запасом,
чтоб желудок стал неохоч
до всего, что на вид так сочно,
а по вкусу варёный хвощ?

то ли крошки летят, то ли пепел,
то ли кто-то опять плетёт
обо всех, с кем ни разу не был,
точно зная, - никто не сметёт.
тёплый ворох осел на ухе:
в этом свежем и горьком бреду
и осёл на уху несётся
и петух на сковороду.
а случайный свидетель смеётся
и счастливый прохожий ждёт,
когда весь балаган рассосётся,
дав дорогу для чистых вод.

во все платья клянётся стряпчий.
от греха до греха полшага.
получает лишь тот, кто клянчит.
против воли скудеет рука.
бурый конус гранатовых гроздьев
оказался не по зубам.
будто кто-то вбивает гвозди
и не знает других забав -
так звучат эти ржавые тосты,
так здесь бьются о каждый заклад.
если клад так легко отдаётся,
может, это совсем не клад?
что тогда разметать на скатерть
карт краплёных рубахи? зачем?
разве прячут дорогу к паперти
от того, кто остался ни с чем?

пир окуплен был.
мир за куполом
резал глаз.
стены рухнули,
серый занавес
век не спас.

и на "нет" суда нет.
и на "да" никакого суда.
захмелевшие стольники всех обносили блюдом.
как всегда были те, кому с голода всё - еда.
как всегда были сытые гордым своим "не буду".
но когда все посыпались прочь по утру из шатра,
то вода отдавалась лишь голым рукам, как сосуду,
никого не судила
и вечно была права.